Текст книги "Маска красной смерти (ЛП)"

Автор книги: Бетани Гриффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9

Я открываю дверь частных комнат Элиота, вхожу внутрь, закрываю ее за собой, затем стою, прислонившись к ней и слегка задыхаясь.

– Слишком много ступенек? – спрашивает он легко, давая мне момент, чтобы успокоиться. Когда мое дыхание выравнивается, я понимаю, где я. Насколько мне известно, даже Эйприл никогда не приходила в эти частные комнаты. Мы шутили, что это именно то место, где разврат и происходит.

Что бы сказала моя мама, если бы узнала, что я побывала в спальне Элиота?

Но комната, в который мы находимся, скорее кабинет, чем спальня. В центре широкий стол, толстый и угловатый, более функциональный, нежели декоративный. Открытая дверь ведет в спальню.

Он подставляет руку. Я отдаю ему книгу.

– Хорошая девочка.

Я сажусь и делаю глубокий вдох. Воздух здесь, как и во всем клубе, пахнет потом и чем-то напоминающим упадок.

– Ты говорил, что это опасно, – говорю я. – Но там был мужчина, который сказал, что видел меня раньше, – я хотела, чтобы он понял, как я напугана.

– Один из них говорил с тобой? – он отрывает взгляд от книги.

– Да. Он дотронулся до меня, – я кладу руку на волосы. Они кажутся маслянистыми.

– Должно быть, он заметил тебя, – говорит Элиот.

Через комнату я смотрю на наше отражение в позолоченном зеркале.

– Вдруг они ... смотрят на нас?

– О, да! Мой дядя – хитрый бизнесмен. Если скучающие молодые женщины будут платить непомерные суммы за то, чтобы их унизили, найдутся и те, кто заплатит, чтобы посмотреть на это.

Я чувствую дурноту.

– Я думала, ты сказал, что у них нет денег.

– Есть разные типы денежного обращения. Ты, конечно, это знаешь.

Он качает головой и улыбается сам себе, забавляясь моей наивностью. Но я видела, как он посмотрел в сторону спальни, когда говорил о денежном обращении. Пытаюсь представить, бывает ли у него здесь компания. Комнаты достаточно элегантны. Я могу разглядеть тяжелые шелковые портьеры в спальне, и цвет – глубокий синий – повторяется на стенах кабинета. Впечатление, что подушки и постель помяты. Я отворачиваюсь.

Книжные полки полны научной литературы, но книги выглядят непрочитанными. Формальная кожаная классика. Возможно, это тот тип книг, который ему нравится. Буфет со львами прижат к стене перпендикулярно книжным полкам.

– Интересный выбор, – Элиот указывает на книгу большего формата, которую я использовала, чтобы спрятать первую, и теперь я краснею снова.

Он останавливается, ожидая услышать, что я скажу, но я не говорю ничего, и он фокусирует свое внимание на зеленой книге. В тишине звук рвущейся бумаги неожиданный и громкий. Элиот сгибает страницы и кладет их во внутренний карман жилета.

– Что такого важного в этой книге? – спрашиваю я.

– Эти документы касаются постройки города. Человек, который выучит эту книгу, будет знать все способы, как пройти, не будучи замеченным, будет знать секреты города. Были напечатаны всего четыре экземпляра, и один был у моего отца, но он исчез. Я прочесал город в поисках остальных. Одна горничная сказала мне, что на верхнем этаже была полка с пыльными книгами, но не смогла достать одну из них. Мужчины наверху умеют допрашивать людей. Они бы поняли, что я хочу за книгу, и спросили, почему. И они не могли бы достать тем же путем тебя.

Газовая лампа мерцает, бросая тени на его лицо.

– Ты заверяешь, что они бы могли поколебаться, прежде чем начать меня пытать, – говорю я. – Ты это имеешь в виду, не так ли?

Он игнорирует вопрос и начинает листать книгу.

– Я люблю этот город, все его глубины и секреты. Я хочу его спасти, – странно. Я никогда не слышала, чтобы кто-то говорил о городе с такой страстью. Его выражение лица серьезное, и я хочу ему верить. – И я бы хотел увидеть смерть моего дядюшки, – так мягко произносит он, что я почти его не слышу.

Он находит нужную карту и окунает свое птичье перо в бутылочку чернил, затем выводит большую красную букву X на соборе, мимо которого бы ехали сюда. И еще на одном, затем еще одном.

– Почему, как ты думаешь, они жгут церкви? – спрашиваю я после мгновения тишины.

Краем ладони он размазывает чернила и ругается.

– Это новый лидер, пытающийся организовать некоего рода восстание. Он зовет себя Преподобный Малконент.

Он упоминал это имя прежде. Малконент. Неприятное слово, и еще более неприятное имя. Я думаю о разрушенных и сожженных церквях, их прекрасном интерьере, беззащитном перед стихиями.

– Малконент – не может быть это имя настоящим, – говорю я.

– Очевидно, что нет. А ты думаешь, что имя моего дядюшки действительно Принц Просперо?

Не хочу признаваться, что никогда об этом не думала.

– Но почему священник жжет церкви? – мой рот сухой. Я надеюсь, он предложит мне что-нибудь выпить из его богато украшенного серванта. Даже если это будет просто вода.

– Если люди негодуют по поводу поджога церквей, они думают о церквях. Может быть, даже сожалея, что не посещали их.

– Они могут молиться. Они могут просить помощи у Бога или у Преподобного Малконента, – я отрываю глаза от графина.

– Да, именно. Он провозгласил себя пророком. Если он окажется достаточно убедительным, то сможет победить принца, – Элиот говорит медленно, словно думает, что я глупая.

Я пытаюсь побороть собственное раздражение, глядя как Элиот элегантно пишет пером. Красные чернила стекают словно кровь.

– Тебе стоит взять уроки актерского мастерства, если ты собираешься продолжить убеждать моих родителей, что влюблен в меня, – наконец говорю я.

– Ты могла бы быть менее надоедливой.

– Возможно, – я откидываю волосы на манер Эйприл, как если бы ее разозлил какой-нибудь парень. Элиот изучает книгу, игнорируя мое раздражение. – Итак, Преподобный Малконент – сила, о которой ты беспокоишься, – единственный, кто поднимет восстание прежде, чем эта возможность появится у тебя? – спрашиваю я.

– Мы ничуть не в лучшем положении с безумным фанатиком, чем с Просперо.

– Если Принц Просперо – не его имя, почему ты так его зовешь?

Элиот хватает меня, притягивает ближе и заводит мою руку под его черную рубашку на спине. Его кожа теплая и гладкая, но как только я начинаю неистово вырывать руку, пальцы находят бугры на коже. Шрамы.

– Рад, что ты спросила, – говорит он самым скучающим и аристократическим голосом. – Я допустил промашку однажды, когда назвал его прежним именем. Он меня отхлестал кнутом. Его правление сочло это забавным развлечением, – его тон остается разговорным. Мои пальцы ощущаются неестественно теплыми в том месте, где соприкасаются с его кожей.

– Это должно быть ужасно больно, – произношу я слабым голосом.

– Да. Но не волнуйся. Я не собираюсь говорить тебе его настоящее имя. Не хочу, чтобы ты оступилась, как это сделал я. Видишь, я так тебя люблю, что даже защищаю, – под сарказмом скрывается боль, но я не могу проигнорировать уродство его слов.

– Ты так защитил свою сестру?

– Ааа, – протягивает он. – Обвинения. Эйприл должна была защищать себя сама.

Знаю, что он на меня смотрит, ждет, осмелюсь ли я спорить, но я не стану. Он пришел ко мне с цветами, притворяясь, что влюблен в меня, и хотя сказал, что Эйприл у Принца, не предоставил никаких доказательств. Принц, должно быть, хочет причин, чтобы обвинить моего отца в измене. И то, что я сделала для Элиота, может навлечь гнев принца на мою семью. Я могу никогда не увидеть Эйприл снова. И это место, клуб – мое убежище, оно стало теперь пятном, окрашенным в страх.

– Ты скопировал планы? Ты можешь мне их вскоре вернуть?

– Вскоре. И, да. Я очень аккуратно скопировал их. У меня есть друг – изобретатель. Он уже работает над прототипом.

– Хорошо, – говорю я. – Очень хорошо. Я хочу первую маску. Она должна быть наименьшего размера.

– Конечно, любовь моя.

Я встаю. Мне нужен глоток воздуха и что-нибудь выпить. Элиот плохой хозяин, раз не предложил мне ничего.

– Вернусь через несколько минут.

Он не пытается меня остановить. Когда я выйду из комнаты, он сможет корпеть над страницами, которые действительно интересны ему. Над теми, которые он так тщательно скрывал от меня.

В коридоре частных апартаментов Элиота пусто и темно. Я спешу к более знакомому мне клубу, на всякий случай, не сводя глаз с парня, которого целовала Эйприл в ту ночь, когда она исчезла.

Подойдя к бару, я удивленно замечаю Уилла. В непривычных для него обстоятельствах. Обычно он стоит около входа, бесконечно проверяя патроны.

– Аравия, – говорит он.

Я останавливаюсь. – Я не была уверена, что ты запомнил мое имя, – говорю я.

– Да, – говорит он, – я запомнил. Конечно, запомнил.

Я подаю бармену знак, чтобы он принес мне выпить, потому что если у меня ничего не будет в руках, я буду без толку стоять здесь, уставившись на Уилла. Но бармен занят девушкой на другом конце бара.

– Мне нужно на свежий воздух, – говорю я.

– Тогда сделай одолжение – выйди на улицу. Затуманенная голова может убить тебя, – Уилл мог пошутить. Я не могу сказать точно.

Бармен, наконец, заметил меня. Он налил что-то в высокий стакан и подтолкнул ко мне, в то время как Уилл схватил меня за локоть и потянул в сторону.

– Ты выглядишь другой сегодня.

Не уверена, что он имел в виду под словом «другой». Я схватила стакан и сделала большой глоток. Я боюсь его ожиданий.

– Аравия? Я выведу тебя на свежий воздух. Я пошутил насчет того, что это убьет тебя.

Я иссушила стакан и последовала за ним. Он провел меня вниз на два лестничных пролета, покрытых ковром, к двери, которую я никогда не замечала. Я думала, что знала планировку клуба «Распущенность», но сегодня он казался незнакомым, будто я знала о нем только из снов.

– Хочу тебе кое-что показать, – прошептал он.

Мы надели наши маски и вышли в крохотный внутренний дворик. Здание возвышалось над нами в четыре или пять этажей.

Лунный свет был прямо над головой. Я знаю, что было холодно – я могла видеть облака нашего дыхания – но не мерзла. Мы прошли шесть шагов вдоль каменной плиты.

– Вот что я хотел показать тебе.

Я оторвала взгляд от его лица. В центре внутреннего дворика стоял древний цветочный горшок, частично раскрошившийся с одной стороны. Из него прорастала виноградная лоза.

На ней расцвел один белый цветок.

– Он открывается только в лунном свете, на несколько часов, когда полная луна в точности над головой. Возможно, кто-то посадил его сюда до чумы, когда мир еще был полон надежды. В конце дня, после подметания полов и вычищения рвоты, я прихожу сюда. Цветок напоминает мне, что еще остались прекрасные вещи.

– Это великолепно, – говорю я, но вместо цветка смотрю на него, чувствуя легкомыслие и странность ситуации. Счастье. Я думаю, что это чувство называется счастье. Я поворачиваюсь, чтобы изучить цветочные лепестки, неровные от росы. Уилл все еще держит мою руку и наклоняется ко мне. Он так близко.

Больше всего на свете я хочу, чтобы он меня поцеловал.

Но я поворачиваю пальцы, стараясь вежливо освободить руку. Он игнорирует мои попытки сохранить дистанцию и мягко придвигает меня к себе. Но я верна клятве, которую дала у могилы Финна. И если не жертвовать, тогда какой в этом смысл? Я резко отступаю назад. Это лишает его равновесия, и я наклоняюсь вперед. Мои ноги ударяются о цветочный горшок.

Он наклоняется на мгновение, и Уилл бросается вперед, но он недостаточно быстр, и горшок падает на плиты, разбиваясь. Виноградная лоза сломана. Уилл смотрит на нее.

– Я ... не могу держаться за руки с кем-либо, – говорю я ему быстрым шепотом.

Я слишком смущена, чтобы на него взглянуть, хотя и могу сказать, что он повернулся ко мне. Слезы набегают за закрытыми глазами.

– Я должен отвести тебя обратно к другу, – говорит он, его голос почти шепот.

Пока мы идем обратно к зданию, я вспоминаю, как наши руки случайно соприкасались, когда он провожал меня домой, и как я скучала по тихому ощущению товарищества.

Пока мы возвращаемся со двора, можно практически беспрепятственно разглядеть бар. Слишком уж знакомый мужчина стоит именно в том месте, где я находилась, когда Уилл подошел ко мне, и держит стакан, который, вероятно, был моим. Уилл издает звук отвращения и толкает меня к лестничной клетке, подальше с глаз.

– Они никогда не спускаются вниз, – говорит он. – Если увидишь кого-нибудь из этих джентльменов – избегай их. Привлечь их внимание ... небезопасно.

Голоса и смех поднимаются из бара. Я не скажу ему, что уже привлекла их внимание. Что я уже вовлечена.

– Я должен вернуться к работе, – говорит Уилл. Я снова киваю, задушенная сожалением. Он делает два шага назад, а затем ждет, как будто хочет посмотреть, что я буду делать. Я посылаю ему кривую улыбку и направляюсь на третий этаж, к частным апартаментам Элиота.

– Вот ты где, – Элиот размещает в центре стола серебряный шприц, словно это стимул слушаться его команд. Напоминает, какой жалкой он меня считает.

– Взгляни, пока я зажигаю больше ламп, – он толкает ко мне стопку бумаг, флаеры выглядят так, словно могли бы быть листовками на стенах зданий или сложенными памфлетами. Даже с дополнительными лампами освещения недостаточно для чтения. Слова расплываются, и все что я вижу – символы. Красные косы, черные.

Мои пальцы ложатся на черную косу.

– Я видела такие в Нижнем Городе.

Его брови ползут вверх, возможно, от удивления, что я там была. Но он не спрашивает, и я не буду предлагать ему информацию.

– Наш правильный преподобный использует этот символ для своего восстания. Ты видела эти флаеры?

– Нет, – я перелистываю страницы, читая заголовки. Принц – Злодей. Наука Спасет Нас. Болезнь в Воде, Не в Воздухе. Ложь и полуправда придуманы, чтобы пугать читающих. Я сминаю памфлет, в котором говорится, что чума – проклятие, прежде чем понимаю, что делаю, и пытаюсь разгладить его.

– Эти памфлеты следуют настроению людей или, напротив, формируют определенное мнение в массах? – спрашиваю я.

– Это хороший вопрос, и никто, как и я, не может ответить. В последние несколько лет затишье в антинаучном движении, спасибо твоему отцу. Его изобретение подарило людям надежду, а теперь эту надежду отобрали. Мой дядюшка не представляет, как беззащитен... Когда маски были созданы, должна была установиться своего рода эпоха ренессанса. Не эта отчаянная борьба за единичные экземпляры.

Я переворачиваю памфлет с наброском принца и понимаю, как сильно я его презираю. Мой отец хотел спасти жизни, но принц превратил это в индустрию избавления от смерти и болезни.

– Ожидается, что уровень насилия возрастет, Аравия, – говорит Элиот.

Мой желудок кренится. Насилие бессмысленно. Оно не зависит от причин. У Элиота, кажется, есть подготовленные к борьбе люди, но как много? Больше чем у принца?

– Возможно, только возможно, мы сможем использовать недовольство на благо города, – его глаза ловят мои и удерживают.

Часы бьют из спальни за нами. Сейчас середина ночи, а мы тут, в личных покоях, которые принадлежат ему одному.

Элиот встает, потягивается и идет к бару. Он наливает напитки в тяжелые резные стаканы и протягивает один мне.

– За благо города.

Легкий стук прерывает наш тост. Это Уилл.

– Я нашел паровую карету вашей сестры, – говорит он. – Воры содрали золотую облицовку с боков, и швейцар отогнал ее к стойлам.

– Стойлам? – прерывает Элиот.

– Где лошади раньше находились...

– Я знаком с термином. Я хочу изучить карету утром.

– Скоро уже утро, – Уилл смотрит на меня, не на Элиота.

Я выдвигаю стул из-за стола.

– Мне нужно домой.

– Езда по городу может быть опасна. Мы должны провести ночь здесь, – Элиот указывает на спальню. – Так безопаснее.

– Нет, – говорю я, потому что Уилл слушает. Потому что я трогала Элиота, когда он боролся с маской, и затем дотрагивалась до его шрамов. Потому что он странно смотрел на меня, пока наливал мне выпить.

Ненавижу интимную насмешку в голосе Элиота, и то, что Уилл это слышит и может подумать, что все правда.

– Улицы больше не безопасны, – говорит Элиот.

– Моя мать волнуется, – говорю я. – Я не могу остаться здесь.

Я слышала, как он говорил с моей мамой, словно она одна из тех, кто нуждается в защите. Потому я не удивлена, когда он произносит:

– В таком случае... – он поворачивается к Уиллу, который не делает попытки притвориться, что не слушал наш разговор. – Были ли ночью возмущения?

– В нашем районе было тихо, – говорит Уилл. Он смотрит на шприц. Я и забыла, что он лежит на столе.

Элиот прослеживает за его взглядом и убирает в карман шприц.

– Мы не хотим расстраивать миссис Уорт. Или достопочтенного доктора Уорта, – его тон несколько неприятный, но он делает то, что я хочу, а потому я ничего не говорю.

Мы следуем за Уиллом по коридору и двум лестничным пролетам. Несколько человек все еще в клубе расселись по углам, комнатам и альковам.

– Карету вашей сестры пригонят сюда, когда вы будете готовы ее осмотреть, – говорит он Элиоту. – Будьте осторожны.

– Она всегда со мной в безопасности, – я перевожу взгляд с одного на другого и обратно. Измученная, молчаливая. Элиот в карман за словом не лезет. – Идем, любовь моя.

Я вспыхиваю.

Уилл бледнее, чем обычно, его тату выступают на коже. Он настолько сильно принадлежит этому месту, что почти невозможно поверить, что и другим он принадлежит тоже. Он беззвучно что-то произносит, но я никогда не умела читать по губам.

Элиот берет мою руку, и мы выходим наружу, погружаясь в темноту.

– Раньше в некоторых частях города использовались газовые фонари.

Он зажигает два фонаря и вешает их на переднюю часть кареты, ну, теперь наша видимость немного лучше, чем нулевая. Полная луна не освещает так хорошо, как можно было бы ожидать. Здания, обрамляющие улицу, выпивают почти весь свет.

Когда мы отъезжаем от Клуба Разврата, тьма очень бедно разгоняется фонарями. Закутанные в плащи фигуры скользят в зону видимости и из нее. Глаза Элиота следят за ними сквозь мглу. Я тяжело вдыхаю и указываю на них, хотя фигуры двигаются быстро и уже растворились.

– Люди Малконента, – он ведет медленно, беспокойно.

Полная луна удлиняет тени. И затем, на мгновение, все погружается во тьму. Что-то загораживает луну. Я вспоминаю игрушечный воздушный корабль Генри, когда смотрю вверх, но небо полно лишь облаков.

Элиот дергает рычаг, и паровая карета совершает скачок вперед.

– Если тебе когда-нибудь понадобится спрятаться, знай, что по всему городу расположены входы в катакомбы. Они выглядят, как канализационные крышки, но промаркированы открытым глазом.

– Катакомбы обозначены в твоей книге, – говорю я.

Он быстро кивает.

– Многие переходы по всему городу были уничтожены, но теперь я как минимум знаю, где они были.

– Ты ищешь способ разместить своих солдат, – предполагаю я. – Или способы провести их через город.

– Мне нужны способы организации. Мой отец знал, что архитекторы и каменщики, сконструировавшие город, построили и секретные комнаты, и туннели, просто ради соревнования.

– У солдата в Тауэрс была брошь с глазом на лацкане. Как на записке, что ты мне прислал. И на книге.

– Это был символ секретного сообщества отца. Я перенял его. Просперо убил всех членов сообщества, потому их секретные места в большинстве своем все еще неизвестны, и теперь у меня есть то, что может быть полным набором их карт, спасибо тебе.

Я рассматриваю здания по обе стороны дороги, представляя, как много людей верны Элиоту, желая, чтобы мы могли спрятаться в катакомбах уже сейчас. Если кто-то атакует нас, это будет моя вина, это я потребовала отвезти меня домой.

– В следующий раз я буду настаивать, чтобы мы подождали с выездом до утра. Ты можешь спать в моих апартаментах.

Он принимает мое молчание за дискомфорт и продолжает.

– Не переживай. Я могу спать в гардеробной.

– Я не волнуюсь, – говорю я, напрягая зрение, чтобы смотреть сквозь толстый ночной воздух. – В действительности я даже не нравлюсь тебе.

– Ты себя недооцениваешь, – его голос напоминает мне о первой нашей встрече, когда он спросил, что такая девушка как я жаждет забыть.

– Нет. Это не так. Даже моим родителям я не нравлюсь. Они хотят, чтобы я была мертва, а мой брат выжил. Мой брат нравится всем.

Он смеется.

– Так значит, я рискую жизнью, отвозя тебя, домой посреди ночи, а твоих родителей это даже не волнует?

Я не смеюсь вместе с ним, и, конечно, он это замечает. Он всегда замечает. Когда он снова начинает говорить, его голос мягче.

– Мой отец хотел, чтобы Эйприл была его сыном. Он был беспощаден, а я был мечтателем.

Луна тускло светит из-за облаков. Мы живем во влажном тумане. Даже ночью, когда прохладно, воздух тяжел от влаги.

Здания наклонились над улицей, которая немного больше не заасфальтированной дорожки. Карета Эйприл никогда бы не пролезла по переулкам, какие, кажется, предпочитает Элиот. Бельевые веревки протянуты через улицу, одежда покачивается от ветра. Это был рабочий район, раньше, когда рабочие места еще имелись. Воздух здесь пахнет жиром жареного мяса, и еще один аромат, кажется, это какие-то специи. Руки Элиота на рулевом колесе теперь менее напряжены, я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

Что-то мерцает на дороге перед нами.

– Элиот!

Провода натянуты через дорогу, я обхватываю себя, когда паровая карета кренится влево, и мы оказываемся в груде щебня.

Я обнаруживаю темные, завернутые в плащи фигуры, что-то движется.

– Они установили для нас ловушку, – тихо говорит Элиот.

Я обхватываю свою руку прямо над локтем, так сильно, что это причиняет боль. Мы уязвимы с фонарями, горящими в темноте.

Я вижу вымпел с черной косой, вывешенный на соседнем окне.

– Элиот, – мой голос дрожит. Я хочу, чтобы он повернул назад, вытащил нас отсюда, но вместо этого он шарит в темноте за сидением. Улица тиха, за исключением мурлыканья нашего двигателя. Элиот приклеивает флаконы с жидкостью к маленькой свече. Он передает мне спички.

– Подожги фитиль.

Я зажигаю его непослушными пальцами и отдаю обратно. Мгновение он смотрит на конструкцию, затем бросает на улицу перед нами.

Она разбивается, и вспышка света перед взрывом сотрясает узкую улочку.

Элиот улыбается и поворачивает карету в плотном круге.

– Кого из нас с тобой, думаешь, хочет заполучить Преподобный?

Я смотрю на распятие в задней части паровой кареты.

Элиот хватает крокодилий череп, швыряет его на улицу, где тот разбивается на миллион белых кусочков. Он не избавляет от золотого распятия. Мы развернулись. Огонь позади нас. И некому его потушить. Дерево начинает гореть, а затем и черепица на самом верху крыши.

– Когда буду руководить городом, я снова обзаведусь пожарной командой, – говорит он.

Моя рука пульсирует в месте, где ее ранили крокодильи зубы.

Воздух такой плотный в этой части города, что я могу положить руку и почувствовать конденсацию, оседающую на коже. В свете пламени я вижу ряды арочных окон. Стекло бесследно исчезло, и летучие мыши визжат внутри, бьют крыльями в темноте.

Путь до дома бесконечный. Элиот сворачивает обратно на главную улицу и придерживается ее. Внешний вид церквей, мимо которых мы проезжаем, меня угнетает. Они связывают вместе районы, высокие и гордые твердокаменные здания со шпилями и колокольнями.

Наконец, силуэт Аккадиан Тауэрс вырисовывается перед нами.

– Почти на месте, – говорит Элиот.

Я хочу быть дома. У кареты Эйприл хотя бы были стражи.

– Когда представится возможность, осмотрись еще разок в лаборатории отца. Ищи, если получится, письма от моего дядюшки. И он, и мятежники захотят использовать твоего отца. Мы должны знать, что они придумают, и решить, как помочь ему.

Я видела, как Элиот смотрел на моего отца, и не уверена, что он хочет ему помочь. Элиот готов пожертвовать чем угодно ради своего плана, я начинаю это понимать. И он думает, что я такая же.

– Я посмотрю, – говорю я, но в действительности только нарушаю тишину.

Мои родители всегда предупреждали меня об опасностях города. Мне приходит в голову, что хотя я видела бесчисленные всполохи из окна, единственным человеком, который действительно что-то взрывал при мне, был Элиот.