Текст книги "Маска красной смерти (ЛП)"

Автор книги: Бетани Гриффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Узкая лестница заканчивается другой дверью.

Сомнения заставляют меня застыть, держа руку на дверной ручке. Эта крыша хранит столько воспоминаний. Мое одиночество, с тех пор как мы переехали сюда. Я никогда не была так одинока как здесь. Иногда, еще ребенком, я хотела бы оставаться наедине лишь с собой, но не так. Не навсегда.

А затем Эйприл вернулась из дворца принца в дом ее детства.

Я открываю дверь на самом верху лестничной клетки и останавливаюсь на площадке. Ветер захлестывает нас.

Я хорошо помню это чувство. Я была уничтожена, когда Эйприл отрезала путь на крышу от меня. Я не собиралась прыгать, но она полагала, что я могла бы. В тот день она настояла, чтобы я перекрасила волосы, пытаясь заставить забыть о ее вмешательстве. Когда все было сделано, она подтолкнула меня вперед, к зеркалу.

– Посмотри, какая ты хорошенькая, – сказала она.

Я продолжала смотреть на свои яркие волосы, не узнавая себя.

– В первый раз ты смотришь в зеркало больше полсекунды, – говорит она мягко. – В первый раз ты смотришь в зеркало и не видишь там его.

Теперь холодный ветер бросает мне в лицо мои ненатурально яркие волосы.

– Это приводит в уныние, не так ли? – Эллиот думает, что причиной выражения боли на моем лице является состояние города.

– Ужасно, – говорю я.

– С уничтожением завода план по производству масок еще более важен. Чем быстрее мы добудем информацию, тем быстрее начнем выпускать маски для детей.

Он достает из кармана фляжку, так отчетливо напоминая мне об Эйприл, что больно.

Я доверяю ему. Может быть, мы сможем найти Эйприл. Я смогу иметь маску, сделанную для Генри. И, может быть, мы действительно свергнем принца. Я собираюсь предать отца, и я ненавижу себя за это.

– У меня уже есть чертежи, – говорю я.

– Правда?

Мне нравится его удивление.

Я хотела скопировать чертежи, прежде чем отдам ему. Но его рука уже протянута, и я достаю схемы из рукава, отменяя эту возможность на его одобрение.

– Ты потрясающая, – он просматривает документы, удерживая их так, словно это самые ценные бумаги во всем мире. Ну, как минимум важность их он оценил. – Потрясающая, – повторяет он. Я удерживаю его взгляд. Он делает глоток из фляжки, а затем предлагает мне. Ликер прожигает весь путь до моего желудка, но я не гримасничаю.

– Хорошая девочка, – его восхищение наполняет меня теплом. – Ты не такая, как я ожидал.

Не уверена, хорошо это или плохо.

– Мне нужно идти, – внезапно говорит он. – Это самое полезное.

– Пожалуйста, скопируй схемы и верни их мне, – говорю я. – Они были в единственном экземпляре в папке. Если отец ее откроет, он поймет.

Эллиот кивает.

– Конечно, – Но я не думаю, что он меня слушает. Он оглядывает город. – Сейчас все такое унылое, – говорит он. – Но это изменится.

Мне нравится идея сделать мир лучше, вместо того чтобы прятаться ото всех кошмаров. Я не знаю, сможет ли Эллиот сдержать свои обещания, но перспектива это выяснить – первое, что наполняет меня надеждой за долгое время.

Глава 8

Элиот проводил меня до пентхауса. После того как он ушел, я принялась расхаживать взад и вперед по своей спальне. Без него мое волнение сменилось своего рода отчаянием, и я рухнула на кровать и заплакала.

Ближе к ночи я проглотила снотворное. Сегодня взрывов нет, но я сплю плохо. Я не рассказывала отцу, что его снотворное больше на меня не действует. Сны, которые, как предполагается, видеть я не должна, мрачные.

Следующее утро длинное и скучное. Я опустошаю свою сумку с косметикой, высыпая бутылочки и флаконы на туалетный столик.

Мать входит в мою комнату без стука.

– Я хочу знать, почему ты была в лаборатории отца, – говорит она.

Я замираю. Мой виноватый ответ подтверждает ее подозрения. Я вижу отвращение в ее глазах.

– Племянник Просперо послал тебя туда. Он хочет, чтобы ты предала семью. Я знала его ... уже, когда вы с Финном жили под землей с отцом. Он несет беды. Аравия, держись от него подальше.

Я быстро подсчитываю.

– Он был всего лишь мальчиком.

– Достаточно взрослым, чтобы я смогла увидеть, кем он был, и кто он есть, – она останавливается, ожидает, пока я спрошу, что она имеет в виду. Ожидает, что я повернусь и посмотрю ей в лицо. Я играю с кисточкой для макияжа. Она кладет руку мне на плечо.

– Есть люди честные и благородные, как Финн. Есть люди такие, как ты и я, которые пытаются стать лучше. И есть такие, кто презирает все хорошее в этом мире.

А сама она не видит, что оставить своих детей ради роскошной жизни и есть презрение чего-то хорошего?

– Он брат Эйприл, – я открываю бутылочку с блеском. Как минимум, я могу спрятать красные глаза.

– Эйприл была избавлена от большей части ... того, через что их дядя заставил пройти Элиота.

Мы слышали, как папа расхаживает по комнате. Наши полы, должно быть, истончились под его шагами. Я опустила бутылку и ожидала увидеть, что мама скажет что-то еще, но она покачала головой и вышла.

Час спустя отец все еще расхаживал по дому, когда я вышла из своей комнаты. Я хочу прокрасться к буфету и налить себе попить, но не делаю этого.

– Мы можем позже прогуляться вместе, – предлагает отец. Он начинает говорить что-то еще, лицо его грустное и серьезное, и я наклоняюсь вперед в ожидании, но затем звук фортепиано заставляет нас обоих вздрогнуть. Мама играет, и не одну из ее звонких приятных мелодий, а нечто драматичное и резкое.

Это все разрушает. Отец выглядит расстроенным, убитым горем, будто музыка напомнила ему о чем-то ужасном. Что бы это ни было, в данный момент оно закончилось.

Мама продолжает играть одну и ту же песню снова и снова. Она играет что-то неверно? Пытается исправить ошибку? В наших апартаментах нет места, куда бы я могла сбежать от этих звуков.

Отец, кажется, чувствует что-то подобное.

– Возможно, мне стоит надеть пальто, – говорит он. – Как думаешь, на улице холодно?

Музыка останавливается.

– Не выходи наружу, – говорит мама. – Там опасно.

Отец поворачивается, чтобы ее разуверить, но его прерывает решительный хлопок входной двери.

Дюжина белых роз почти скрывает лицо Элиота.

– О, какая прелесть, – говорит мама прежде, чем может себя остановить.

Он вручает половину цветов маме и протягивает остальные мне.

– Я надеюсь, Аравия не откажет мне в удовольствии сопровождать меня в ... в мой клуб. Согласна? – спрашивает Элиот. Вопрос скорее мне, чем моим родителям.

Мама качает головой.

Я встречаюсь с ним глазами. Он указывает на цветы и смущенно пожимает плечами. Я не могу не улыбаться.

– С удовольствием, – говорю я.

Как будто я могла сказать нет. Моя потребность выйти из этих апартаментов граничит с отчаянием.

Мама делает шаг вперед, готовясь что-то мне сказать, но я протягиваю ей остальные розы и отворачиваюсь. Элиот сжимает мое запястье, и, чувствуя быстрый прилив вины по отношения к отцу, я ухожу от них.

Элиот ведет меня вниз по коридору, к лифтам.

В зеркальной стене лифта я вижу не экзотическое существо, в которое превращаюсь с помощью косметики и пайеток, а себя. Я ненавижу смотреть на себя.

Если бы Эйприл была здесь, она могла бы наложить на мои щеки блеск, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше.

– В следующий раз пришли сообщение, – я дотрагиваюсь до собственных волос. – Я не готова к выходу.

– У меня нет курьера, чтобы посылать сообщения, – говорит Элиот. – Жди меня в любое время, и всегда будешь готова.

Я одариваю его противным взглядом, и по тому, как наморщился его лоб, могу сказать, что его позабавило мое раздражение.

С тех пор, как мы принялись носить маски, мы стали экспертами по чтению выражения за ними. Глаза и брови – лучшие показатели. Чтобы знать, что кто-то улыбается, я редко смотрю на его рот.

Прежде чем я могу ответить на его ухмылку, лифт начинает трясти. Служащий неистово нажимает на клавиши. Элиот тянется ко мне, словно предлагая какого-то рода защиту. Я отступаю от него на шаг, и он роняет руки, пожимая плечами, все еще забавляясь.

Лифт смещается, и меня резко бросает на Элиота. Его руки не протянуты ко мне, потому щекой я ударяюсь о его плечо. Это больно. Не глядя, он обнимает меня одной рукой, а другую прижимает к стенке лифта, удерживая нас обоих.

Он кажется полностью спокойным, но его рука на моей голой коже слегка влажная. Я останавливаю взгляд на бледном лице лифтера.

Лифт грохочет, и я задыхаюсь.

– Итак, ты боишься смерти, – Элиот наклоняется, чтобы прошептать это мне на ухо.

Пока мы едем вниз в лобби, я пытаюсь подражать спокойствию Элиота. Наконец, лифт останавливается с внезапным рывком, почти ударяющим по моим ногам.

Лицо служащего абсолютно белое, когда он открывает дверь.

– Мне так жаль, мисс Уорт. Взрывы, должно быть, повредили трос, а ваши апартаменты так высоко.

Мне нужно чувствовать твердый мраморный пол под ногами. Элиот выжидает, улыбаясь. Я напоминаю себе, что его руки липкие. Он тоже переживает насчет смерти.

У Элиота есть маленькая паровая карета, она разработана так, чтобы быть быстрее и легче, чем у Эйприл. Сидения расположены близко друг к другу, и я ощущаю его рядом с собой, когда мои голые коленки касаются его ног, но, когда мы проезжаем по улицам, я забываю о нем и рассматриваю обломки. Город размывается дождем, и серые здания сливаются с выжженными черными громадами. Это намного хуже, чем единичные акты вандализма, которые случаются, время от времени. Это организованный хаос. Мы проезжаем мимо того, что осталось от красивого собора: крыша пропала, стены почернели.

– Что еще они поджигают?

– Они сосредоточились на церквях.

Я удивлена, что мы проезжаем мимо стольких обгоревших строений. Я удивлена даже тем, сколько церквей в нашем городе. Спрятанные между более высокими зданиями, или высокие, стоящие на углах. По одной на каждый квартал Верхнего Города.

Церкви заставляют меня думать о летучих мышах, а мыши – об Эйприл.

– Слышал что-нибудь? Она у дяди?

Он знает, что я говорю об Эйприл.

– Это стиль моего дяди – захватить ее, чтобы доказать, что он может. Если бы ее пленил кто-то другой, например, мятежники, которые жгут и бомбят город, мы бы знали. Они бы попросили что-то взамен, выкуп.

– Я беспокоюсь, – говорю я мягко.

Мы проезжаем мимо обломков, которые раньше были многоквартирным зданием, и я думаю о том, были ли внутри люди, когда оно взорвалось. Оно должно было быть пустым. Не хочу думать об альтернативном варианте.

– Когда мы доберемся до клуба, мне нужна будет твоя помощь, чтобы достать кое-что, – он смотрит на меня и выглядит очень серьезным. – Слишком рискованно делать это самому.

Мое сердце немного ускоряется, когда он объясняет. Он хочет, чтобы я взяла особенную книгу в зеленой обложке с верхнего этажа клуба, а затем принесла ему. О людях, населяющих этот этаж, шепчутся по углам. Я слышала странные шумы оттуда, однажды – крик, хотя Эйприл сказала, что она не слышала ничего.

Я соглашаюсь на все, что он просит. Теперь я не покажу ему ни малейшей слабости.

– Удостоверься, что книга спрятана, – говорит он. – Не позволяй ее кому-нибудь увидеть. Если кто-то с тобой заговорит, притворись, что потерялась.

Если они со мной заговорят, я не уверена, что мне хватит сообразительности на притворство.

Мы въезжаем в тень высокого здания, когда карета сбивает что-то. Элиот сворачивает, яростно управляя. Я падаю на него, и он обхватывает меня рукой, защищая от удара, а затем его лицо ударяется о стенку кареты, сильно.

У меня перехватывает дыхание. Боюсь, что он разбил свою маску.

Я бросаю взгляд через плечо.

– Мы переехали кого-то?

– Я так не думаю, – говорит он. – Это нечто слишком плоское, не думаю, что это человек, – его голос дрожит. – Мы не должны останавливаться.

– Мы должны увидеть, с чем столкнулись, – говорю я. – Мы должны убедиться, что это не человек.

– Хорошо.

Штука на улице должна бы быть тенью, но мы оба почувствовали удар, когда переехали через это. Элиот подгоняет карету ближе, доставая меч из-за сидения, и отклоняется, чтобы ткнуть мечом темную массу.

Я подавляю крик, когда он поднимает лезвием рукав.

– Пустой плащ, – ровно произносит Элиот. Что-то выпадает из ткани и со стуком ударяется об асфальт. Элиот спускается и протягивает мне два предмета. Первый – крест. Когда он отдает его мне, я удивляют насколько он тяжелый. Второй – череп рептилии. Как только я дотрагиваюсь, зубы сжимают мой палец.

Тонкая кровавая линия появляется на моей руке.

– Крокодильи зубы в крокодильей челюсти, – он забирается обратно в карету. – Это пересечение имеет значение. Думаю, если кто-то это потерял, он за ним придет.

Я поднимаю череп, глядя в глубоко расположенные глазницы.

– Что хорошего в сообщении, которое мы не можем понять? – бормочет он.

– Может, это никакое не сообщение? Должно ли это иметь зловещее значение?

– Не обязательно, – произносит Элиот. – Но я думаю, что имеет.

Он хватает маску, пытаясь привести ее в порядок.

– Ненавижу эту штуку.

– Эйприл говорила, что ты отказываешься носить маску, – она называла его поэтом-революционером. Пока что я видела только часть про революционера.

– Я ненавижу контроль, который они дают дядюшке. Я протестовал против того, чтобы носить ее в течение всего года. Но то, что мы сейчас делаем, слишком важно, чтобы так рисковать.

Он запускает карету снова, и мы продолжаем движение.

– Рискуя заразиться – глупый способ жить, – говорю я. Мне не нравятся маски. Никому не нравятся. Но они нам нужны. Они работают.

– Это то, что я выбираю, – он оглядывает город. – Ты веришь в то, что люди заслуживают возможность делать собственный выбор?

Мы въезжаем в Нижний город, и местность здесь зловещая. Окна защищены толстыми досками снаружи, и одеялами изнутри. Одеяла, видимые сквозь загороди, напоминают мне о моментах, когда я собираюсь увидеть Уилла.

Мое сердце бьется чуточку быстрее.

– Конечно, я верю в возможность выбора.

– Хорошо.

Элиот паркуется, и мы выходим из кареты на аллею. Он открывает дверь и провожает меня в клуб. Как только дверь закрывается за ним, он срывает маску с лица и задыхается. Я уверена, что его «почти паника» искренняя.

Я кладу руку на его лицо.

– Ты привыкнешь носить ее. Все привыкают, – его щека теплая. Я бы отдернула руку назад, шокированная тем, что стою и трогаю его, но он выглядит таким уязвимым.

– Я так не думаю, но хорошо, что тебя это волнует, – его голос почти теплый, но не такой гладкий, как другой, от двери за нами.

– Надеюсь, это может подождать, так как, раз уж вы в клубе, мне нужно провести вашу проверку.

И теперь я чувствую вину за то, что стою так близко к Элиоту, касаясь рукой его лица.

Так много вещей, которые я хотела сказать Уиллу, задать вопросы. Бомбили ли рядом с его домом? Боялись ли дети? Они здоровы? Не кашляют? Нет ли у них сыпи? Получили ли еду, которую я присылала? Но нахождение рядом с ним делает меня косноязычной и неуклюжей. Я не могу рассказать ему, что собиралась достать маску его брату, так как жест этот бессмысленный теперь, и мои намерения останутся бесполезными, пока мы с Элиотом не добьемся успеха нашего плана.

Я шокирована, что Элиот сопровождает меня в комнату исследований. Я хочу всего несколько секунд наедине с Уиллом, но Элиот доминирует в комнате с его высокомерием, и Уилл едва смотрит на меня, показывая, чтобы я закатала рукав.

– Кто убирал паровую карету моей сестры? – спрашивает Элиот.

– Вам лучше спросить одного из швейцаров. Они заботятся о транспортных средствах, – пальцы Уилла холодные на моем предплечье. Может быть, он и не смотрит на меня, но его пальцы очень задержались на моей руке.

– Выясни.

Уилл указывает мне дыхнуть в подобный часам механизм, а его рука на моем плече. Циферблат на часовом устройстве изгибается и поворачивается.

– Она чиста? – спрашивает Элиот.

– Конечно, чиста.

Брови Элиота ползут вверх.

Они стоят и смотрят друг на друга. Мне полагается идти. Торопиться в одиночестве наверх. Для Элиота. Но Уилл сжимает мою руку.

– Мне нужно, чтобы отперли мои комнаты, – говорит Элиот. – Должно быть, я взял не тот ключ.

Я пытаюсь поймать взгляд Уилла, но он не отводит глаз от Элиота. Я вырываю руку из его захвата. Он подходит ближе к Элиоту, предположительно, чтобы проверить его, а я тем временем выскальзываю из комнаты проверки. Представляю, что слышала тихий щелкающий звук, когда прохожу через болтающую толпу. Я потеряла смех Эйприл с другой стороны. Клуб Разврата сегодня ночью отличается.

Вместо того, чтобы гулять по комнатам нижнего этажа, я прямиком направляюсь к лестнице и поднимаюсь дальше от людных комнат, иду через библиотеки, где мужчины шепчут секреты хихикающим девушкам.

После семи или восьми шагов по длинному коридору, я спотыкаюсь на неровности пола, и вынуждена сделать два шага вниз. Холл выглядит таким же – тот же ковер, те же темные панели, но я вполне уверена, что я зашла в другое здание, соединенное с оригинальным. Следуя направлению данному Элиотом, я нахожу дверь. Внутри та же тяжелая, вычурная мебель, которую можно найти внутри клуба.

На дальней стене висит гобелен. Яркие красные птички вьют гнездо на дереве из сухих фиолетовых листьев. За гобеленом я нахожу дверь, а за ней – очень тускло освещенные лестницы. Я хочу вернуться на нижние уровни, где есть смех и выпивка. Темнота здесь подавляющая и спертая.

Я расправляю плечи и на цыпочках поднимаюсь по лестнице, вхожу в тихую прихожую, наполненную дверями. Некоторые открыты. Внутри комнат я вижу старых членов клуба, играющих в карты. В одной из них мужчина смотрит прямо на меня. У него самые холодные глаза, которые я когда-либо видела.

Элиот говорит, что чума унесла их семьи и состояние. Они знают все, что происходит в клубе и фанатично преданы принцу, который предоставляет им убежище.

– Предполагается, что они остаются на собственном этаже, – рассказывал мне Элиот. – Мой дядя знает, что они могут оказаться вредны для его дел, но он также знает цену безжалостности людей, живущих в состоянии отчаяния.

– Кем они были прежде? – спросила я.

– Люди, которые делали грязную работу. Преступники, террористы. Очень неудачно, что нужная мне книга на их территории. Они не смогут выяснить, что это я ее взял.

Наконец, я выхожу в коридор, расчерченный книжными полками, точно такой, как Элиот описывал. Я планировала найти книгу в зеленой обложке, книгу, полную карт города, но, как только вижу весь этот массив и представляю, как буду искать там одну, делать вид, что просто случайно взглянула на полки, чувствую головную боль.

Я так нервничаю, что почти не вижу ее. Открытые глаза смотрят на меня с корешка. В тусклом свете золото теряется на зелени обложки. Я хватаю ее и еще одну, чтобы закрыть ей выпуклость на одежде, и поворачиваюсь. Мое сердце скачет.

Прежде чем я успеваю сделать два шага к холлу, мужчина выходит из тени и преграждает мне путь.

– Ты потерялась? – это мужчина с холодными глазами.

– Я кое с кем должна встретиться, – говорю я, подсказывая, что я не одна.

– В мое время юные леди не мечтали прочесть подобные книги, – он смотрит на выпуклость, прикрытую прижатой к груди книгой.

На обложке вытиснена фигура. Я гляжу на нее и понимаю, что вообще-то это две фигуры. Мои щеки горят. Смех пожилого мужчины превращается во влажный кашель.

– Я уже видел тебя прежде, – говорит он. – Мы тебя видели, – его глаза стреляют назад, к его друзьям. – Твои волосы такие очаровательно фиолетовые.

Костлявые пальцы ласкают мои волосы. Я борюсь за дыхание.

– Я должна встретиться с другом, – повторяю я и шагаю прочь, осторожно пряча зеленую книгу.

– Ты должна взять друга с собой.

Теперь он смотрит на мои ноги, доказывающие, что я не больна. Я быстро разворачиваюсь.

– Спасибо за помощь, – бросаю я через плечо, готовая бежать, если он приблизится. Другие мужчины стоят, отбросив карты и отодвинув стулья.

Мои ноги слишком тяжелые, я едва могу оторвать их от пола.

– Если тебе когда-нибудь понадобится найти свой путь – только попроси, – что-то в его голосе заставляет других остановиться.

– Я попрошу, – говорю я. – Попрошу, – и теперь я тороплюсь пройти в холл.

– Мы всегда рады помочь, – наконец кричит он.

В конце лестницы я падаю на пол, прислоняясь к гобелену. Я так сильно дрожу, что не уверена в своей способности встать. Я могла бы сидеть здесь, на этом восхитительно грязном ковре, вечно. Элиот, должно быть, ждет меня. И Уилл... как я хочу к Уиллу.

Но здесь никого, и я не могу встать. Кто-то может войти в комнату в любой момент, а обе книги лежат позади меня. Я поднимаю книги и встаю. Птицы на ковре смотрят на меня своими глазами-бусинками.