Текст книги "Маска красной смерти (ЛП)"

Автор книги: Бетани Гриффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Знаю, это трудно, я пытался найти лучшее решение. Ты пойдешь со мной в экспедицию, как запланировано. Судно отправится сегодня вечером, и, когда мы вернемся... многое изменится.

Его голоc более властный, нежели два дня назад. Что случилось, пока я была у Уилла?

Элиот поворачивается к Уиллу.

– Мои источники сообщают, что сегодня вечером произойдут ужасные вещи. Верхний город погрузился в хаос. Оставайся дома, с семьей.

– Вас кто-то ударил и разукрасил глаз? – спрашивает Генри пронзительным, восхищенным голосом.

– Да, – говорит Элиот без интонации. – Очень плохой человек меня ударил.

Солдаты беспокойно перешагивают. Нам пора уходить.

Элис прижимается головой к моей юбке и шепчет:

– Я хочу, чтобы ты осталась с нами.

Я наклоняюсь, чтобы сказать ей, что мы скоро снова увидимся, но Эйприл тянет меня назад.

– Спасибо, что сохранил ее в безопасности, – говорит Элиот Уиллу. Звучит искренне, но я не верю в его искренность.

– Я всегда буду защищать ее, – отвечает Уилл.

Они уставились друг на друга поверх моей головы. Я смотрю вперед-назад между ними, пытаясь придумать, что бы сказать. Эйприл закатывает глаза.

Здания, окружающие небольшой парк, кажутся более зловещими, чем несколькими минутами ранее. Пустые окна, дверь, висящая на одной петле. Недостаток солнечного света...

– Как ты сможешь защищать своих родных, если будешь пытаться защитить Аравию? – спрашивает Элиот. – Будь осторожен, не разорвись. Чем больше людей, о которых ты заботишься, тем тяжелее это делать. Давай...

Мы поворачиваемся, когда двое мужчин в темных плащах бегут в нашу сторону. Один несет факел, другой дубинку. Человек с факелом бросает его в единственное неразбитое окно в здании на западе парка. И бежит он непосредственно к нам.

Я замираю, пока звук бьющегося стекла не убеждает меня, что это все реально. К тому времени человек с дубинкой уже в нескольких шагах, он наклоняется и почти небрежно хватает Генри.

Элис кричит.

Глава 19

Прежде чем я могу набрать дыхание для крика, Элиот начинает действовать, вытаскивая меч из трости. Но лезвие его тонкое, а дубинка мужчины – большая и тяжелая.

Уилл отрывает от земли парковую скамейку, выхватывая кусок сгнившего дерева. Это не очень хорошее оружие.

– Сделайте что-нибудь! – кричу я солдатам. Один из них, который ближе, берет мушкет, но я не смотрю. Я бегу к Генри. Эйприл хватает мою руку, и мы почти падаем.

Мужчина, держащий Генри, поднимает дубинку над головой Элиота. На мгновение я представляю, как она опускается, но прежде чем мужчина успевает двинуться, Элиот протыкает его сердце.

Мужчина падает назад, схватившись за грудь.

Я подныриваю, но Эйприл обхватывает меня руками, и я могу увидеть, что даже если бы прорвалась, то не успела бы предотвратить это.

Генри ударяется о землю, сильно.

Его маска падает на тротуар, и на ней появляется отвратительная трещина. Солдат, наконец, стреляет в воздух, а Элиот уже преследует второго нападающего.

– Следуйте за ним, – кричит Элиот солдатам.

Элис смотрит на мертвого мужчину. Ее шок – лучшее доказательство заботы Уилла. Даже в Верхнем городе мы видим смерть каждый божий день. В тишине мы слышим треск пламени, распространяющегося по первому этажу здания. Надеюсь, что внутри никого нет.

– Они разбили мою сияющую маску, мисс Аравия Уорт, – говорит Генри и поднимает руки. Он говорит ровно, потому я могу сказать, что ему не так уж больно. Когда я его поднимаю, удивляюсь какой он легкий.

– Элиоту не стоило преследовать их. Они могут быть не одни, – говорит Эйприл.

– У Элиота клинок, – заверяю я ее.

– Там тонкое лезвие, – возражает она в ответ. – Может быть, Элиот думал бы более ясно, если бы не отвлекался на тебя и Уильяма, – она дарит мне многозначительный взгляд.

Генри дергается, и я почти роняю его. Его вера, что я сохраню его в безопасности, до боли неуместна. Он крепче цепляется за мою шею.

– Забирай их домой и держи там, – говорит Эйприл Уиллу. – Сегодня день насилия.

– Кто тебя ударил, Эйприл? – я тянусь к ней рукой, которой не прижимаю к себе Генри.

– Безумец, – говорит она. – Который не без причины ненавидит моего брата. И моего дядю, – она вздыхает. – Элиот – единственный, за кого стоит бороться, он наша надежда, но иногда он все только усложняет.

– Расскажешь мне об этом позже? – спрашиваю я. Она кивает. Уилл подходит ближе. Я передаю ему Генри и незамедлительно теряю его тепло. Слишком холодно оставаться одной, а я всех оттолкнула.

Элиот быстро возвращается к нам, его стражи не отстают.

– Он ушел в подполье. Если повстанческая группа начнет активно использовать катакомбы, мой дядя потеряет контроль над городом. – Его руки сжаты в кулаки. Думаю, он боится, что Преподобные Мятежники работают быстрее, чем он. Он потирает свои пальцы, успокаивая себя, и кладет руку мне на плечо. – Нам нужно идти. – Его голос мягкий, и на мгновение я думаю, что он понимает, как сложно будет уйти.

– Мы не можем просто уйти, – говорю я.

– Почему? У тебя есть другая маска, чтобы дать мальчику? – спрашивает Элиот. – Нет? Тогда мы ничего больше не можем сделать. Уильяму нужно забрать детей в безопасное место.

– Мы можем отвезти их домой, – говорит Эйприл.

– Будет безопаснее, если мы будем одни, – бормочет Уилл и тянется за моей рукой. Мое сердце практически останавливается. Я заслужила еще несколько часов с ним. Заслужила знать, на что это похоже – целовать его, прежде чем наш мир сгинет в огне. Снова.

– Прости меня, Уилл, – я сдвигаю маску на бок и становлюсь на носочки, чтобы поцеловать его в щеку.

Он прижимает меня ближе, но вместо того, чтобы обнять меня, он шепчет:

– Я долго работал в Клубе Распущеность. Я знаю вещи, людей. Может, я смогу помочь тебе. Это будет лучше, чем ввязываться в дальнейшее с ними.

Я качаю головой. Не могу позволить, чтобы он рисковал собой. Он единственный, кто присмотрит за Генри и Элис. Я обнимаю обоих детей.

– Будьте хорошими, – говорю я. – Слушайте брата.

Они кивают.

– Вы будете в безопасности, – я говорю это больше для того, чтобы убедить саму себя. Уилл поднимает Генри и берет за руку Элис.

– И раньше я думала, что он неотразим, – говорит Эйприл мечтающим голосом. Мы наблюдаем за их отдаляющимися силуэтами, и я понимаю, что задержала дыхание.

Они забыли мяч Генри. Осторожно оставляю его на полу паровой кареты, замусоренном брошюрами. Я поднимаю одну.

– Тут говорится, что вода в нижнем городе отравлена.

– Еще одна попытка напугать людей, – говорит Элиот. – Мятежники.

Дым от горящих зданий режет глаза. Я удерживаю ногами резиновый мяч Генри. Вчера мир выглядел более безопасным. Может, не для меня и моей семьи, но для всех остальных.

Охрана залезает в карету, глядя на Элиота, будто он величайший герой на земле. Несколько миль мы едем в тишине.

Как только Эйприл начинает говорить, я спрашиваю о Красной Смерти.

– Не могу поверить, что ты пошла домой с Уиллом, – говорит она, смеясь. – Каждая женщина в клубе пытается добраться до него. И все прошло напрасно, да? Или ты нарушила свою клятву?

– Я не... – начинаю я, но затем замолкаю. Она с надеждой посматривает то на меня, то на Элиота, и затем я понимаю, что она пытается заверить его. Она думает, что его волнует, что я делала или чего не делала с Уиллом.

– Конечно, ты не...

– Заткнись, Эйприл, – говорит Элиот. Возможно, ему не все равно.

Теперь он раздражает ее, поэтому она дразнит его. – Ты знаешь способ, которым они могли...

Элиот делает гневный жест.

– Ничего не было, – говорю я.

– Ничего? Ты была с ним две ночи.

– Генри был болен.

Я представляю лица детей, невинные во сне, но затем отталкиваю картинку подальше. Мать в тюрьме, а отец скрывается. Опасно беспокоиться за многих людей.

– У Аравии хорошо, получается спать с мужчинами без... ничего, – мрачно говорит Элиот, осматривая город.

Его голос напряженный, а на лбу залегли морщины, которых я никогда раньше не замечала…

– Тебя в битве не ранили? – спрашиваю я.

– Конечно, нет.

Мы минуем здание за зданием. Дома с одеялами и покрывалами, закрывающими окна. Мне тоже больно.

Мы все осматриваем город, стараясь ничего не чувствовать.

– Я не знала, что ты так хорошо владеешь мечом, – говорю я, чтобы разорвать тишину. В отдалении я могу увидеть другое горящее здание.

Он сделает пренебрежительный жест.

– Они были нетренированные, неуклюжие.

– Когда мы жили во дворце, он заставлял стражей соревноваться с ним, – говорит Эйприл. – А потом принц заставил его прекратить, потому что он убил их слишком много.

– Я помню это несколько иначе, – мягко говорит Элиот.

Один из стражей застывает. Элиот качает головой, и страж отводит взгляд, краснея.

Начинает моросить дождь. Я сильнее кутаюсь в пальто Уилла, надеясь, что он не замерзнет без него. Мне абсурдно приятно иметь что-то из его вещей.

Мы подъезжаем к перекрестку, и я понимаю, что именно тут я впервые увидела мужчин в темных плащах, скользящих в тени. Телега не преграждает нам путь на этот раз. Нет молодой матери, которая отказалась от своего ребенка. Вместо этого Эйприл игнорирует холодный ветер, а Элиот делает все от него зависящее, чтобы укрыть меня от него.

Покрытие крыши дома молодой женщины оторвано и обнажает мрачные жилые помещения внутри.

Я понимаю, что домой мы не едем. Мы направляемся в Клуб Разврата. Мысль о том, чтобы прийти в пустые апартаменты, пугает меня, но Уилл предупреждал не соваться в клуб. Я должна им сказать. Но почему-то этого не делаю.

Когда мы попадаем в район клуба, Элиот наклоняется и говорит Эйприл:

– Тут мы разделимся. Ты заберешь охрану, как мы и договаривались раньше.

Эйприл хочет сказать нет. Я вижу это по наклону ее головы. Но голос Элиота жалостливый. Для него это почти извинение.

Мы выбираемся из кареты, и Эйприл дарит нам один долгий взгляд, прежде чем направиться к заднем входу в клуб. Паровая карета Элиота припаркована в конце аллеи.

– Ты должен идти с моей сестрой, – говорит он стражу. – Ей нужна защита. Мы встретимся снова через несколько часов.

Страж, который был с нами в карете кивает и уходит, но с Клуба Распущенности выходят двое других. Я узнаю одного из них – он следил за моим отцом.

– Верные принцу, – бормочет Элиот.

– Сэр, вы не можете... – начинает страж.

Но Элиот уходит. Он толкает меня в карету, ругаясь, потому что двигатель остыл, и, когда он пытается завести ее, двигатель издает странный скрежет.

Теперь охрана собралась на тротуаре.

– Сэр, вы должны пойти с нами, – начинает один из охранников. И еще несколько их них приближаются. Двое снимают с плеч мушкеты.

– Элиот, они собираются нас убить!

– Нет, не собираются, – под маской его голубые глаза вспыхивают. Он наслаждается сам собой.

Он ударяет по боковой части паровой кареты кулаком, и двигатель приходит в движение с громким ревом.

Солдаты Элиота выходят, чтобы отстоять спор с людьми принца. Элиот улыбается. Один из стражей – тех, что были с нами в паровой карете Эйприл – бьет мужчину, пытающегося остановить нас. И затем мы заворачиваем за угол, и они скрываются из вида.

– Что твой дядя сделает с моей мамой? – спрашиваю я.

– Это от твоего отца зависит. Вне зависимости от обстоятельств, не думаю, что он убьет ее.

– Ты не думаешь, что он ее убьет, – говорю я ровно. – Она должна жить, Элиот. Я должна ей целую жизнь извинений.

– Иногда я думаю, что мы все должны нашим родителям, – Элиот поправляет водительские очки. – Я не вышел из-за шторы, когда моего отца убили. Если бы я сделал это, может, это дало бы ему время, и он смог бы бороться.

– Если бы он жил, мама не стала бы параноиком, и, может, Эйприл не была бы такой саморазрушительной. Но я даже не могу сказать матери, что мне жаль за то, что была таким трусом. Если я скажу хотя бы слово об этом, это посчитают изменой.

– Моя мать так боится принца, что есть вероятность, что она отвернется от меня. Разве не будет забавно, когда меня предаст собственная мать за попытку извиниться?

– Но ты думал об извинениях.

– Конечно, а ты?

Нет, никогда, впервые – два дня назад.

Может быть, Элиот более хороший человек, чем я.

– Мой дядюшка не понимает, как люди умудряются что-либо создавать. Все, что он знает – как разрушать. Твоя мать создает из тишины музыку. Он этим очарован.

Я не знаю, как ответить на это наблюдение, потому просто созерцаю город.

Что-то вспыхивает на тротуаре. Обычно я бы предположила, что этот огонь – попытка создать тепло. Но сегодня это может быть просто случайным актом уничтожения.

– Мы всегда думали о том, почему дядюшка Просперо отпустил твою мать. У тебя был брат, так?

Как он мог не знать вещь, которая определяет всю меня?

– Мы были близнецами.

Элиот не может понять, что это значит, но у него хватает порядочности сказать:

– Я сожалею.

Я борюсь со слезами. Потеря Финна никогда не перестанет ранить.

– Ты уверена, что он умер? – спрашивает Элиот.

– Да.

– Ты уверена, что его не пленили? – когда я качаю головой, он продолжает. – Твой отец годами держал принца в страхе. Но вдруг принц решает, что ему все равно. Либо он больше не боится твоего отца, либо есть что-то, чего он боится больше.

Элиот берет горсть листовок, но вместо того, чтобы дать их мне, он позволяет им упасть. Но я до сих пор вижу слова ДОЛОЙ НАУКУ, повторяющиеся снова и снова. – Я не хочу жить с еще одной чумой. Это Красная Смерть. Я никогда не хотел видеть... – он указывает на город. Независимо от того, опустилось ли солнце, здания здесь тоскливые и темные. – Я не хочу видеть, как этот город выгорит дотла.

Его голос дрожит. Большинство бы не услышало, но я замечаю.

Он резко поворачивает.

– После того, как мой дядя выпустил нас из дворца, мать попросила меня жить с ней и Эйприл в нашей старой квартире в Башнях Аккадиан. Но там было слишком много воспоминаний об отце, поэтому я жил в квартире в кампусе. Я тогда писал настоящие стихи. Изливал боль в словах. Я был счастлив, пока не осознал, что я – единственный, кто может сделать что-то с ухудшающейся ситуацией в городе. Я могу сделать что-то, чего мой дядя никогда не сможет. Это то, что я должен сделать.

Я удивляюсь, как он может быть таким высокомерным. И почему-то я верю ему.

Когда мы приближаемся к университету, он замолкает. Для меня в этом месте тоже слишком много воспоминаний. Отец в своем белом лабораторном халате. Финн, становящийся на стул, чтобы заглянуть в микроскоп, рассматривая микробов, пока я притворяюсь, что мне не скучно. Я не была тут уже очень давно.

Мы едем мимо купольного здания и ряда белых колонн. Газон университетского городка пышный и зеленый, а на белых зданиях нет граффити. Дома мерцают в позднем послеобеденном свете, а кусты аккуратно подрезаны.

– Люди, живущие здесь, предпочитают проводить большую часть времени за уходом, – объясняет Элиот. – В некоторых зданиях даже проводятся неофициальные занятия. Хотя я думаю, что сейчас они их отменили, – он указывает на сообщения, нарисованное на арочном окне. ИНФЕКЦИЯ БЫЛА СОЗДАНА ТУТ. – Уродство просочилось во все части города.

– Или может уродство в нас. Отец говорил, мы именно такие. Под прикрытием цивилизации.

– Это так непохоже на него. В конце концов, он спасает человечество. Думаешь, он сожалеет об этом?

– Может быть, иногда, – говорю я, по большей части себе, потому что это не то, в чем когда-то признавался отец. – Особенно после смерти Финна.

Элиот паркует паровую карету позади высокого здания и ведет меня по узкой деревянной лестнице в свою квартиру. Внутри каждая поверхность заставлена книгами, за исключением стола возле окна, который изобилует пузырьками и мензурками. Я чувствую волну желания, когда смотрю на остатки в пробирках. С тем, что Элиот придумал, я могла бы забыть обо всем этом ненадолго. Я не уверена, что лежит глубже – мое отвращение к себе из-за желания забыться, или жажда этого.

Сквозь окно я вижу группу молодых людей без масок, сидящих вместе во внутреннем дворе. Я кладу руку на собственную маску. Она холодная на ощупь, будто поздней осенью или зимой. Как прекрасно было бы отказаться от нее, хотя бы на один день. Но я никогда не сделаю этого.

Элиот собирает бумаги со своего стола и стола, стоящего рядом. Он бросает их в большую металлическую миску. Раковина почти черная – это не первые бумаги, которые он сжигает. Интересно, делал ли он копии тех чертежей, которые я ему дала. Не думаю, что сейчас это имеет значение.

Дым режет мне глаза. Мне нравится эта квартира намного больше, чем та, которую он держит в Клубе Распущенность, но запах дыма напоминает мне сегодняшние события, и я чувствую себя немного больной.

– Я собираюсь пройтись до научного центра, – говорю я. – Ты сможешь видеть меня в окно, если захочешь проверить.

Он ходит взад-вперед, бормоча что-то себе под нос.

– Будь осторожна, – говорит он, поднимая на мгновенье взгляд. – Ты хорошо знаешь этот кампус, так?

Я точно уверена, что никогда не обсуждала университет с Элиотом. Я не отвечаю ему, выходя за дверь.

Ветер снаружи холодный.

Раньше научный центр был любимым местом отца. Мы с финном играли у ручья, который пробегал за зданием, пока отец занимался исследованиями в лаборатории университета. Я нахожу этот ручей сейчас, и сажусь рядом с ним, думая, как задать Элиоту вопрос. Как спросить у него о деталях его восстания. Он, должно быть, знает больше, чем рассказал мне.

Я вздрагиваю, когда кто-то кладет руку на мое плечо.

– У меня есть к тебе пара вопросов, – говорю я, удивляясь тому, как я рада присутствию Элиота.

За исключением того, что это не Элиот.

Глава 20

– У меня есть к тебе несколько вопросов, – говорит отец. – И предупреждений. У принца твоя мать.

– С ней все будет хорошо? – я задыхаюсь от слов.

Он садится и кладет свои руки поверх моих. На нем тяжелое пальто, он обрезал волосы и побрился. Так он выглядит моложе и более уставшим.

– Как ты мог не сказать мне? – шепчу я.

– Что ее посадили?

Ненавижу мысль, что Финн умер, веря, что наша мать бросила нас.

– Это был ее секрет, Аравия.

Я отдергиваю руки.

– Она думала, что ваш гнев стоит того, чтобы защитить вас обоих. Не было правильного ответа. Ты чувствовала, что поступаешь правильно, когда воровала планы из моей лаборатории? – когда он кладет руку обратно на мои, возникает чувство, что я никогда их не убирала. – Легко не бывает, я знаю, – его голос невозможно грустный.

– Прости меня, – это выглядит неадекватно, и, так или иначе, излишне. Я волновалась за него. – Как ты скрывался от принца?

– Лучше тебе не знать, но я не позволю принцу Просперо посадить меня за решетку без борьбы.

Борьбы? Мой отец – самый мирный человек из всех, кого я знаю.

– Элиот хочет, чтобы я пошла с ним в плаванье, – ветер срывает мертвые головки одуванчиков, такие пушистые, которые дети любит сдувать и загадывать желание. Отец однажды был в восторге по поводу возможностей парохода.

– Мне уже нечем торговаться. Племянник принца, может быть, единственный, кто может защитить тебя сейчас. Держись подальше от принца и религиозных фанатиков. Уходи, убирайся из города.

– Но...

– Аравия, у меня есть вопрос к тебе, – перебивает он. – Самый важный вопрос из тех, которые я когда-либо задавал.

Я наблюдаю за голубой рыбой, носящейся туда-обратно в течении.

– Ты когда-нибудь была по-настоящему счастлива? Могла быть? – Как это может быть самым важным из того, что он спрашивал?

Я хочу сказать да. Этим утром, в квартире Уилла. Я сказала бы да, но в мыслях постоянно вижу Генри, падающего на землю, трещину на его маске. Я ничего не говорю.

Отец вздыхает. – Так что твой ответ – нет.

Нет – это слишком окончательно. Я хватаю его за руку, как, возможно, делала в детстве, до...

– Я не знаю. Произошла чума. – Мой голос прерывается на слове чума.

– Произошла чума, – соглашается он.

– И мы потеряли Финна.

– И мы потеряли Финна.

Мама говорила, что он должен верить во все хорошее в мире, поэтому я пообещала никогда не говорить ему. Я не могла отмыть кровь Финна со складок между пальцами, неважно, сколько мыла использовала. Но я хранила секрет.

– Ты дала мне ответ, который был мне нужен, – говорит отец.

Но я дала неправильный ответ. Страх накрывает меня. Я сильнее запахиваю пальто Уилла и стараюсь придумать способ сказать ему, что я могу быть счастлива, я буду счастлива, но не нахожу слов. Когда отец снова начинает говорить, его голос низкий и спешный.

– Что бы ни случилось, помни, что я люблю тебя. И мама любит.

Я могу чувствовать, как он отталкивает меня, и хочу вцепиться в него. Но мы никогда не были так искренни.

– Не снимай маску, какой бы ни была причина, – он вручает мне пузырек, заполненный прозрачной жидкостью. – Если попадешь в неприятности, выпей половину содержимого, а вторую отдай человеку, которого больше всего любишь.

Я начинаю спрашивать, что это, как действует, спрашивать, что он знает о Красной Смерти, но прежде чем успеваю, кто-то хватает меня сзади.

– Так ты нашла его, – говорит Элиот. Одной рукой он держит меня, в другой зажат нож.

– Я не находила его, – задыхаюсь я, пытаясь выяснить, о чем он думает и что делает. – Он нашел меня.

Если Элиот предполагал, что я хочу разыскать отца, возможно, я предала папу? Снова?

– Мой дядя хочет твоей смерти, – говорит Элиот Отцу.

Я ударяю его ногой, и он отпускает меня. Глядя на отца, он перебрасывает нож из руки в руку.

– Я знаю, – отец стоит, и в первый раз за столько лет я вижу папу-героя из моего детства. Папу, который не ошибается. Он герой для многих людей, но никогда не был таким для меня, особенно после смерти Финна.

– С кем ты работаешь?

Отец удивленно моргает.

– Я ни с кем не работаю. Я вообще не работаю. Я скрываюсь, – глаза отца впиваются в глаза Элиота, и я не могу сказать, верит ли ему Элиот. И верю ли я.

– Мне нужно знать как можно больше о Красной Смерти.

Отец одаривает Элиота взглядом, который он приберегает для особо глупых людей. Я вижу, что Элиот так сильно сжимает нож, что его суставы белеют.

– Пожалуйста... – начинаю я, пытаясь найти способ остановить это.

– Это вирус, – голос отца низкий и недружелюбный. – Маски помогают, но они не гарантируют иммунитет. У меня есть много записей о болезни. Ты можешь прочесть их, если думаешь, что информация будет полезной. Они в дневнике, который я вел, когда изучал различные болезни. Он спрятан в третьем ящике моего стола.

Дневник не в его столе. Он в кармане моего пальто, а мое пальто в шкафу Уилла.

– Я хочу эти записи, – говорит Элиот. Он делает шаг назад, будто пытаясь казаться менее угрожающим. – Их достаточно?

– Ничего не может быть достаточно. Но я записал все, что знаю.

– И туда включены сведения, которые заставили моего дядюшку приказать своим охранникам убить тебя, как только окажешься в поле зрения?

Отец смеется. – В данный момент обвинения бесполезны, разве ты не согласен?

Элиот в течение долгого времени смотрит на отца.

– Не для Аравии, – говорит он. – Ты хоть рассматриваешь...

Пуля летит мимо моего лица и попадает в стену научного знания, осыпая нас кусочками красного кирпича. Я приглушаю крик. Элиот хмурится и поворачивается, а отец начинает бежать. Не глядя, я хватаю его за рукав пальто.

– Отец, я...

– Солдаты идут, – говорит он. – Они следовали за нами. Они убьют меня, – просто глядя на меня, говорит отец. Я ослабляю хватку, чтобы отпустить его, и он вырывает пальто, выводя из равновесия меня и Элиота. Солдаты окружают нас, их мушкеты нацелены на отца.

– Нет, – Элиот поднимает руку. Солдаты направляют заряженные мушкеты вверх.

– Почти все солдаты города теперь лояльны ко мне, – говорит он. – Но некоторые все еще обращаются к моему дяде за награждением. – Элиот поворачивается к мужчине, который направил свой мушкет на нас.

– Разберись с ним, – говорит Элиот другому солдату, которого я узнаю. С этим человеком я разговаривала в темноте холла Аккадиан Тауэрс. Кажется, будто с тех пор прошли годы.

Он коротко кивает мне в признании и потом спрашивает:

– Ты получил от него, что хотел?

Элиот пожимает плечами:

– Пока достаточно. Ты мне нужен, чтобы исчезнуть еще на несколько дней.

– Конечно.

Элиот отводит меня в сторону.

– И ты думала, я играю на революции? – Его светлые брови почти касаются длинных волос, нависающих надо лбом. – Нам действительно нужно было идти. В моей квартире было слишком много доказательств, поэтому я устроил небольшой пожар. Только он вышел из-под контроля. – Он улыбается. – О, у меня есть кое-что для тебя.

Два подарка: один от отца, второй от Элиота.

Он протягивает мне свой кинжал, тот, что с ручкой из слоновой кости. Тот, с которым он играл во время разговора с отцом.

– Спрячь его в своем ботинке или под юбками. – Его взгляд ходит вверх-вниз по моему телу. – Не то чтобы у тебя есть, где прятать.

Я нервничаю, но беру кинжал.

– Нам действительно нужно сейчас уходить, пока ничего не взорвалось.

Воздух густой и тяжелый, как будто город надвигается на нас. Элиот поднимает меня в свой вагон. Нам пора уходить.

– Почему ты ненавидишь моего отца?

– Я не ненавижу его.

Не могу сказать, лжет ли он. Прежде чем я могу задать больше вопросов, мы сворачиваем за угол, и Элиоту приходится отклониться, чтобы избежать удара о черную телегу, стоящую на середине дороги. Тонкая рука свисает с нее, белая и мягкая.

– А где... – затем я вижу одного из собирателей трупов, прямо посреди дороги. Кровь расчерчивает его лицо.

– Другой, вероятно, тоже мертв.

Тон Элиота невозмутимее, чем его руки, управляющие каретой. – Люди умирают. Прямо как прежде. Это путешествие может оставить нас в живых, а затем, когда мы вернемся, я планирую удивить дядюшку.

Но кто сохранит в живых Уилла и детей?

Я ожидаю увидеть тела в повозке другого собирателя трупов, мимо которой мы проезжаем, но вместо этого, в заброшенном дверном проеме вижу девушку.

– Не смотри, – говорит Элиот. Его лицо приобретает какой-то нездоровый зеленый оттенок.

Она лежит, наполовину высунувшись на улицу, и ее юбки, разорванные и распотрошенные, совсем как мои, подняты вверх на уровень ее талии.

Я с трудом сглатываю и отворачиваюсь.

Элиот набирает скорость, пока мы едем в район Развала, и затем сворачивает, чтобы остановиться перед клубом. Мое лицо ударяется о бок кареты, и я кладу руку на маску, чтобы убедиться, что она цела.

– Позади кареты два меча, – говорит он. – Возьми один. Я собираюсь научить тебя владеть им. Ты никогда не закончишь жизнь как та девушка. Особенно, если я могу что-то сделать, чтобы с тобой такого не произошло.

Он открывает двойные двери в передней части клуба и ведет меня в невероятно громадную комнату с золотыми потолками и фресками в виде драконов, кормящихся внутренностями рыцарей. Ковры красные, того же самого оттенка, что и окровавленные кишки на рисунках.

– Не знала, что здесь есть комната.

– Это бальный зал, – говорит он.

Это прямое нарушение моей клятвы. Финн бы никогда не стал учиться драться мечом. Но, я знаю, хотел. Когда мы были маленькими, он фехтовал деревянным мечом, который подарила ему мама. Рукоятка была разукрашена золотом, но Финн так часто играл, что краска облупилась.

Финн бы никогда не стал делать такого. Но я могу.

Элиот усмехается.

– Я не столько стану учить тебя тому, как драться, сколько тому, как выглядеть умеющей это делать. Встань тут, – он хватает мое плечо и тянет назад. – Держи меч вот так.

Углы комнаты темные и далекие. Декорированный балкон протянулся по всей длине комнаты.

– Держи меч крепко, – говорит он. – И старайся оставлять его в вертикальном положении, даже если я сильно ударю.

Я хватаю рукоять и стискиваю зубы, готовясь к его удару.

– Ты можешь снять здесь маску, хотя ты и так это знаешь.

– Я ее оставлю, – говорю я. – Ее ношение не причиняет мне неудобства, это будет мое преимущество.

– Тебе понадобятся все возможные преимущества.

Элиот кружит меня. У него невероятно легкий шаг, и он тоже остается в маске. Крошечная победа.

– Если ты снимешь маску, полагаю, я стану интерпретировать это как сигнал о том, что ты уже готова для поцелуя. Как сегодня в парке. С Уиллом.

– Я не...

Наконец, он атакует. Это не столько ранит, сколько сотрясает. Я ровно держу клинок, между нами с Элиотом поединок взглядов.

– Прости, что прерываю момент. А что случилось с бриллиантовым кольцом, которое я тебе дал?

Я оставила его на кухонном столе Уилла.

Внезапное понимание, что на моем пальце ничего нет, заставляет клинок дрогнуть. Его лезвие соприкасается с моим очень мягко. Он оскорбляет меня своим смирением.

Мы боремся в тишине, если не считать эха от ударов его клинка о мой. Оно звенит по всей комнате, но не наши голоса. И наши шаги, когда мы ступаем от бело-золотой орнаментированной плитки к красному ковру и обратно, тихие. Мои руки пульсируют. Элиот бьет, а я блокирую.

Солдаты собираются на затененном балконе, наблюдают.

– Элиот, – мой голос жалобный, и я ненавижу себя за это. – Я знаю тебя не больше, чем в ту первую ночь в саду.

Его клинок устремляется ко мне, и я падаю, запутавшись в собственных ногах.

– Оставайся сосредоточенной! Держи запястья вот так, – он немного поворачивает мои запястья. – Если хочешь сохранить это положение, тебе нужно укреплять руки.

– Я могу укреплять, если нужно.

Он ударяет снова, и я бы вскрикнула, но вижу злость в его глазах.

– Это хорошо, – говорит он. – Всегда действуй уверенно, это оттолкнет твоих противников.

– Всегда действовать уверенно, – повторяю я. – Как ты.

Мои ноги скользят по полированному полу, руки начинают неметь.

– Тогда, на лодке, я раскрылся перед тобой больше, чем за всю жизнь перед кем-либо, – он крутится и вращается, машет в мою сторону мечом, рисуясь.

– Ты держал меня над водой, полной крокодилов, – я ударяю по его клинку своим, сильно. Он улыбается и дарит мне легкий кивок.

Он поднимает меч, и я готовлюсь к новому замаху. Не думаю, что Элиот так же изнурен, как и я, но он не делает следующий выпад.

– Я сказал, что влюбился в тебя.

Кто-то зажигает канделябр над нами, и привычные тени начинают колебаться. Темнота расступается, и все вокруг окрашивается в красный и золотой.

– Любовь подразумевает доверие. Ты сказал не доверять тебе, – наконец произношу я.

– Ты доверяешь Уиллу?

– Уилл тут вообще не при чем.

– Помнишь брошюры, которые я показывал тебе? Бумаги, разбросанные по карете Эйприл? Здесь, в подвале, есть печатный станок, который не будет работать сам. Думаешь, он печатает подстрекательские брошюры за дополнительную плату, или у него есть собственный план? – он ждет вспышки обвинения. – В любом случае, я хочу, чтобы ты держалась от него подальше.

– Ты не можешь диктовать мне, что делать.

Он стоит около меня. Слишком близко. Я могла бы ударить его мечом, если бы хотела.

– Я забочусь о твоей безопасности.

Я поднимаю меч. Элиот разворачивается и выбивает его из моих рук. Затем он наклоняется, берется за рукоять и отдает мне его обратно.