Текст книги "Холодный ветер в августе"

Автор книги: Бернет Воль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

6

Утром Вито проснулся в своей постели. Он с трудом вспомнил, как ушел от Айрис, спустился на свой этаж и, обнаружив, что отца все еще нет, быстро улегся. Его одежда валялась на краю постели – там, где он ее бросил. Кому нужна эта одежда, подумал он, вытягивая свое молодое тело под простыней. Обычно он не спал обнаженным, даже летом всегда надевал трусы. Но сейчас, казалось, это больше его не волновало. Бояться было нечего. Он чувствовал себя абсолютно свободным.

Более чем свободным – освобожденным. Как будто какая-то тесная, серая, сводящая с ума раковина треснула и отпала. Он наслаждался своей наготой, всей кожей ощущая поверхность старенькой хлопчатобумажной простынки, и вдруг улыбнулся.

– О, Боже! – сказал он громко.

Он больше никогда не будет бояться женщины. Он больше никогда не ощутит стеснения, тревоги, страха. И что еще лучше, ему больше не нужно будет вышагивать по улицам, сгорая от желания, со слепыми, опухшими глазами. Теперь известно, куда идти, теперь есть теплое местечко.

Свободен, подумал он. О Господи, что за ощущение. Конец иступленным, тайным, молчаливым мольбам.

Он засмеялся. О, как ему хотелось поцеловать ее! Он бы покрыл ее всю поцелуями, благодарными поцелуями. Он почувствовал, как от благодарности перехватывает горло, и громко застонал.

Дверь открылась. Это был отец. Он вопросительно посмотрел на Вито в рассеянном свете комнаты и расплылся в улыбке.

– Итак, – он засмеялся. – Расскажи мне об этом.

Вито засмеялся. Он ничего не мог с собой поделать. Его смех был нескромным, даже в чем-то предательским, но он ничего не смог с собой поделать. Он почувствовал неожиданный прилив любви к отцу. Чистый, свежевыбритый, тот действительно был симпатичным парнем.

– Ты хорошо провел время? – спросил Алессандро. Он не хотел слишком давить.

– О, понимаешь, просто… Я хорошо провел время. Она прилично готовит, ты знаешь? Она приготовила мне ужин, и я ел, как лошадь.

– Неплохо. Так она и готовить тоже умеет, а?

Вито вновь засмеялся. Не было смысла пытаться уклониться от этого «тоже». – Угу, – сказал он.

– Ты счастливчик, Вито, Вителлоне, счастливчик, – сказал Алессандро, улыбаясь, и положил ладонь на руку Вито.

– Я знаю, па, – мягко ответил Вито. Не думай, что я не понимаю. Эй… – он замолчал. – Знаешь что, я думаю, что она просто – она потрясающая, па.

Отец серьезно кивнул:

– И красивая. Очень красивая. Я говорил тебе, Вито, что она, без сомнения, одна из самых красивых женщин, которых я только видел. La verita.

Вито молчал. Его взгляд остановился на отцовском лице – доверчивый и задумчивый.

– Может быть, – сказал он, – я мог бы даже жениться на ней.

Я могу бросить школу и пойти работать. Черт побери, мне шестнадцать лет. Мне будет семнадцать через, дай подумать, через сколько месяцев?

Алессандро вздохнул.

– Послушай меня, только не дергайся, ладно?

– Я не дергаюсь, па…

– Подожди немного, хорошо? Ведь еще лето, понимаешь? Отнесись к этому полегче. Может быть, через пару месяцев ты поймешь, что ты чувствуешь.

– То есть как это – «что я чувствую»? Слушай, ты не понимаешь, она сказала…

– О, я понимаю, Вито. Лучше не повторяй мне все те вещи, которые она говорила, как и все то, что говорил ты. Это твое дело, ладно?

– Конечно. Ладно.

– Я сказал только одно: что у тебя много времени. Ты хочешь жениться – хорошо, женись. Но сначала тебе следует обручиться, не так ли?

– Ну да, я так думаю.

– Хорошо, – живо сказал Алессандро. – Вот и все. Итак, с этим мы покончили. Ну, а теперь поспеши и покончи со своим кофе, потому что я должен уйти.

Он шлепнул Вито по плоскому животу:

– Иди поешь, петушок, уже почти девять часов.

В начале одиннадцатого Алессандро покинул полуподвал, выйдя из подъезда на солнечный свет. Воздух был еще наполнен утренней прохладой, и цветочница с натугой толкала деревянную тележку, нагруженную календулами и анемонами. Алессандро задумчиво взглянул на цветы. Они напомнили ему анемоны его юности, фруктовые сады и prati вокруг Флоренции, серо-зеленые от весенней листвы оливковых деревьев, оживленные колыханием молодой пшеницы и трепещущих на ветру маков и пурпурных анемонов. Давным-давно он не собирал цветов для девушки, давным-давно не ощущал этого странного, сладкого и ужасного спазма в животе и чреслах, который вызывали слово, взгляд, прикосновение.

Нет, сказал он себе наконец. Он ни за что не будет вмешиваться. Во-первых, это было бы бесполезно. Ничто не бывает столь неприятным, столь отвратительным – холодная мокрая лягушка в брачной постели – как сдерживающая рука старика на плече молодого любовника. Сдерживающая, направляющая, советующая, мудрая, немудрая – без разницы. И кто может поручиться, спросил он себя, что эта рука честная? Что эту руку не подталкивают старые страсти, мрачные вожделения, тени убитых желаний? Какой отец не алчет юности своего сына и любви этой юности?

Нет, повторил он. Пусть Вито идет сам. Он благословлен. Алессандро засмеялся. И как! – подумал он. Какие груди! Какие бедра. Настоящая мадонна. Мадонна и дитя!

Вот это шутка, подумал он. Какая шутка над всеми священниками мира. Он мысленно начал в деталях разрабатывать типично флорентийское богохульство, такое простодушно-сладострастное и такое остро-непочтительное, что он разулыбался и думал об этом, пока ехал в автобусе через город.

Вито страшно нервничал, пока Айрис спала. Не звони мне до одиннадцати, сказала она. Нетерпеливо глядя на телефон, он поднял трубку, напряженно вслушался в раздавшиеся гудки и осторожно положил ее. Кажется, нормально работает. Что бы дать ей, что бы ей подарить, чтобы показать свою любовь, чтобы заставить ее любить его больше. Он вытащил из кармана мелочь, 85 центов. Ведь должно быть что-то, что можно купить и за эти деньги. Билеты, браслет – нет, это будет стоить по меньшей мере доллар, а может быть, и больше. Цветы, подумал он. Конечно, можно где-нибудь купить цветы и отправить с ними записку. «Моей дорогой возлюбленной…» – начал он сочинять текст в уме. Он бросился на улицу и увидел тележку цветочницы в двух кварталах от жома. На старт, сказал он себе, полуприсев. Приготовиться, прошептал он, приподнимая зад, как бегун, осторожно распределяя вес и опираясь на носки и костяшки пальцев. Марш! Он рванулся по тротуару, подгадав под зеленый свет на перекрестке, перепрыгнул через пожарный гидрант – просто из лихости – и обогнал цветочную тележку на добрых десять ярдов.

Айрис разбудил телефонный звонок. Это, должно быть, Джули, с удовольствием решила она, позволив телефону прозвонить еще несколько раз, прежде чем снять с него простеганное постельное покрывало.

– Хэлло, малыш, – сказал она.

– Куколка. Я тебя разбудил? Прости…

– Все в порядке. Я все равно уже собиралась вставать.

– Хорошо спала?

– М-м. Угу. Как бревно. О-о-о, хорошо. Эй, – сказал она, и в ее голосе зазвучала настороженность. – Я хочу у тебя кое-что спросить. Хорошо?

– Конечно, куколка, что такое?

– Слушай, если я такая чертовски противная, почему ты возишься со мной?

– Именно это я и стараюсь понять.

– Замечательно. А когда поймешь, скажешь об этом мне, чтобы послать меня к черту и отчалить.

– Айрис, не будь дрянью.

– Но именно об этом я тебе всегда и твержу. Я и есть дрянь чокнутая. Почему бы тебе не оставить меня в покое? Почему бы тебе не найти славную симпатичную телку, которая бы хорошо к тебе относилась, и не забыть обо мне?

Джули помолчал.

– Потому что ты именно та телка, которая мне нужна. Ты не хочешь встретиться со мной?

– Конечно, Джули, но это ничего не изменит.

– Слушай, позволь мне позаботиться об этом. Может быть, тебе более интересно заниматься чем-то другим и с кем-то другим встречаться. Это твое дело. Я ничего не требую от тебя. Но если я хочу тебя куда-нибудь пригласить, то это мое дело, хорошо? Самое худшее, что ты можешь сделать, это сказать «нет».

Айрис молчала.

– Ну, – продолжал он, – вот почему я звоню. Я купил два билета на новый фильм и подумал, что сначала мы могли бы перекусить…

– Джуджу. Ты действительно хочешь меня вывести?

– Да, конечно.

– Но потом ты захочешь, чтобы я поехала к тебе и спала с тобой. А если я откажусь, ты обидишься. И я вовсе не обвиняю тебя, честно, не обвиняю. Почему бы тебе не сходить в кино с какой-нибудь телкой? А потом ты бы уложил ее в постель.

– Потому что… Я уже сказал тебе – мне не нужна никакая телка. Мне нужна ты.

– Джули, ты сумасшедший.

– Я знаю. Ты будешь готова к семи?

– Мне нужно одеться?

– Слушай, если ты пойдешь в своем комбинезоне…

– Это мечта всей моей жизни. Я никогда никуда не ходила в комбинезоне.

Джули засмеялся.

– Ты со-вер-шен-но убиваешь меня. Я заеду за тобой в семь.

– В полвосьмого.

– Ну, хорошо.

– Ну, пока. Подожди минуту. Ты обидишься, если я не стану спать с тобой?

– Нет, не обижусь.

– Хорошо. Кто знает, может и стану. У тебя такой замечательный живот. Такой чудный большой живот. Джуджу, я ненавижу тощих мужчин.

– Спасибо Господу за это. – Он засмеялся. – До встречи.

Айрис повесила трубку, быстро уселась в постели и начала почесывать руки, спину, живот – сосредоточенно, как обезьяна.

Она могла бы, подумала она, закончив чесаться и отколупывая кусочки лака с ногтей, она могла бы выйти замуж за Джули и уйти из театра. У нее мог хороший дом в Уэстчестере или Коннектикуте. У нее мог быть свой автомобиль и она могла бы приезжать в город, когда захочется, и делать покупки у Бергдорфа и у антикваров.

Но Боже, какой он зануда.

О, он хороший и не какой-то там дурак, но… Изо дня в день, изо дня в день слушать, сколько денег он сделал… И еще одно, едко подумала она, если она оставит театр и будет жить на деньги Джули, ей придется переехать к нему! А если он заскучает и заведет интрижку с какой-нибудь девкой на стороне, что она сможет сделать тогда? Она будет в ловушке. Она почувствовала, как холодеют руки и ноги. О, конечно, она сможет бросить его. У нее припрятано немало денег, и в самом худшем случае она сможет вернуться назад в театр. Но вернуться назад будет не так просто, если она уйдет хоть не надолго.

Однажды он проснется, посмотрит на нее и подумает, что она начинает походить на старую суку, а ведь маленький двадцатидвухлетний цыпленочек, девчонка-кассирша или еще кто-то в восхищении пялятся на него, и… Кому это надо? Она пожала плечами.

Что за черт. Неужели нигде нет мужчины, у которого есть воля и мозги и который бы не просто хотел все время трахаться, неужели нет такого, кому бы она была действительно полезна? Это то, чего ей хотелось в действительности – быть полезной. Не только в койке. Потому что, черт побери, улыбнулась она себе, она на самом деле не так уж и сильна по этой части. Но быть по-настоящему полезной, готовить для мужчины, складывать его носки в комоде, говорить с ним о его бизнесе, делать что-то важное.

Джули она нужна, как дырка в голове, подумала она горько. А его бизнес – черт, он так хорошо налажен, что там справляются и без него.

Итак, зачем я ему? – спросила она себя.

Кто знает?

Зазвонил телефон.

– Слушаю, – осторожно сказала она.

– Привет. Уф, 11 часов. Я… – это был Вито.

– Да? – Она неохотно рассталась со своими размышлениями. Испытав искушение положить трубку на рычаг, она зажала ее между плечом и головой и продолжала соскабливать лак с ногтей.

– Ага. Я подумал… Ты сказала, чтобы я не звонил раньше 11, и я ждал. – Он остановился. – Я купил тебе цветы.

– Что такое, милый? – Телефонная трубка соскользнула у нее с плеча.

– Я сказал… Я сказал, что я купил тебе цветы. – Его голос был очень неуверенным.

Неожиданно она вспомнила. Теперь она вновь была в настоящем. Она слышала детские ноты, юную мужественность его голоса. Она представляла себе тонкие изогнутые губы и темные глаза, сияющие под шелком черных ресниц.

– О, Вито, дорогой мой, – прошептала она. Снова легла в постель и погладила телефон. – Поцелуй меня, – сказал она, приложив губы к микрофону телефона. – Поцелуй меня, пока я тебя целую.

– Ладно. – Вито подчинился. – Я хочу прийти, – сказал он. – Можно?

– Конечно, миленький, только дай мне несколько минут. Двадцать минут. Я оставлю дверь открытой, так что если я буду в ванной, ты сможешь войти. Договорились?

– Двадцать минут?

– Я хочу знать, что сказал твой отец.

– А?

– Твой отец знает, что ты провел весь день и всю ночь в моей постели?

– Нет.

– Нет? Продолжай, обманщик. Это было написано на тебе.

– Что! Слушай, я ничего не говорил отцу…

– Ты вчера вышел отсюда, ухмыляясь, как обезьяна.

– Айрис, клянусь Богом… – Голос Вито наполнился отчаянием.

– Хорошо. Хорошо. Сегодня утром на меня все кричат. Увидимся позже, – коротко сказал она. – Пока.

Вито повесил трубку, ослабев от смущения. Осторожно опустился с отцовское кресло, почувствовав, что его трясет. Когда она ответила ему по телефону, у него было такое ощущение, как будто она не знает его, как будто он был каким-то чужим мальчишкой, который докучал ей. Он боялся, что в любой момент она может положить трубку, и на этом все кончится. Он был бы брошен – он чувствовал это – навсегда. Другого способа подступиться к ней не было. Он был так близок к этому забвению, что все еще трепетал.

Но потом, подумал он, внезапно погружаясь в воспоминания, она неожиданно сказала: «Поцелуй меня». Он вновь слышал ее слова в своих ушах, нежные, как бы влажные, и по его коже быстро разлилось тепло. А потом, когда он расслабился, когда он был мягким и незащищенным, ее манера вновь изменилась. Она стала резкой, властной. Он нахмурился и потер щеку рукой. Страх медленно отступал, оставляя осадок неудовольствия. Может быть, подумал он, ему повезет позже.

Когда Айрис услышала стук Вито, она отозвалась:

– Я здесь. – Затем погрузилась в ванну, зачерпнула две пригоршни белой плотной пены, покрывавшей воду толстым слоем, и осторожно положила их на груди. Когда Вито открыл дверь ванной комнаты, она сказала: – Посмотри. Я как мороженое-пломбир.

Вито вздрогнул. Он еще не видел ее обнаженной, только в постели, но тогда он воспринимал ее тело как бы по частям – желанным, но разрозненным. До сих пор он был не в состоянии отделить ее от своих собственных ощущений и рассматривать ее как объект, нечто отдельное от него самого. А в те несколько моментов, когда он видел ее совершенно голой – на расстоянии, ложащуюся или встающую с постели, общее впечатление было таким сильным, что он отворачивался или закрывал глаза. Это было излишество, чрезмерность, которую его мозг не мог воспринять.

Сейчас он смотрел, осознавая ее удивительную красоту – маленькие розовые соски под легкими шапками разбавленной пены, блеск воды на ее белой шее, изгиб ее смеющихся губ и цвет ее глаз.

Она протянула к нему руку, и он встал на колени, ощущая, как под ее теплыми мокрыми ладонями намокает футболка. Ему хотелось опуститься в ванну вместе с ней.

– М-м-м, я так рад тебя видеть, – сказал он.

– Ах, малыш. Ты скучал по мне?

– Я думал, что никогда не настанет 11.

– Ой-е-ей. – засмеялась она.

– Казалось, я просто зря трачу время.

– О, мой сладкий малыш. Раздевайся, – сказала она, разжимая руки, – и забирайся ко мне в ванну.

– Хорошо. – Он нетерпеливо сорвал одежду, прыгая на одной ноге, когда брюки зацепились за ботинок. Затем, повернувшись к ней спиной, осторожно ступил в теплую ароматную воду.

– Повернись! – Она сказала это резко, но в ее голосе слышался смех.

– Хорошо. Я просто боюсь наступить на тебя.

– Повернись, черт возьми!

Он повернулся и встал перед ней. Теплая вода, доходившая ему до колен, и тепло ванны успокаивали. Неожиданно он почувствовал себя храбрым и уверенным.

– Посмотри на меня, – сказал он, улыбаясь. – Видишь? Я больше не стесняюсь.

Она серьезно смотрела на него, склонив голову на бок.

– Ты и не должен, Вито. Ты великолепен.

– О, – он начал краснеть.

– Я имею в виду, что ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. – Она помедлила. – Я тебе нравлюсь?

– О да. – Он погрузился в воду и неуклюже сел лицом к ней, подтянув колени под подбородок.

– То есть, тебе нравится, как я выгляжу? Ты думаешь, я хорошенькая?

Он попытался заговорить, но споткнулся.

– Мой Бог! – сказал он наконец.

Ее лицо оставалось серьезным.

– Тебе не кажется, что я начинаю стареть? – Она стерла пену с грудей и осмотрела их, усевшись так, чтобы лучше видеть. – Мне тридцать, понимаешь.

– И что? Ну и что?

– Ну, я уже не тинэйджер.

– Ненавижу девчонок. Правда. Боже, они такие глупые и всегда просто… просто… Я не знаю… Некоторые из них, они хорошие, но они так… Дешевые пройдохи, – закончил он в смущении.

– Пройдохи! – Она засмеялась.

– Я имею в виду, что они не знают жизни.

– А я знаю, да?

– Ну… В смысле…

– Откуда ты знаешь?

– Что?

– Жизнь. Откуда ты знаешь, знаю ли я… О, оставь это. Иди сюда. – Она отодвинулась, чтобы он мог вытянуться вперед и лечь рядом с ней. – Сейчас, – сказала она, целуя его, – закрой глаза и просто лежи спокойно.

– Я люблю тебя.

– Ох, малыш…

– Я так тебя люблю, что я хочу… хочу… – Он начал извиваться, пытаясь взять ее. Его глаза были открыты, он учащенно дышал.

– Вито, что ты делаешь?

– Я хочу… ответил он, тяжело дыша и прижимаясь к ней.

– Эй! Ой, больно!

– Извини, – сказал он быстро, – но я не хотел. Я хочу…

– Вито! Ты намочишь мне волосы.

– Ничего, – страстно прошептал он и глубоко вздохнул, когда она неожиданно уступила ему. Он ощутил удивительный покой, безопасность и улыбнулся.

– Они будут сухими, – сказал он. Он смотрел в ее глаза. Они были злыми, но ее гнев его не пугал. Сейчас это его не волновало. Он был там, где хотел быть. Он был безмятежен. Выражение ее глаз изменилось, они начали улыбаться, отражая его собственную улыбку.

– О, Вито, это так хорошо, так хорошо, – сказала она.

– Я знаю, – сказал он, медленно двигаясь. – Так. Да?

– О, да. Но не спеши, хорошо?

– Не беспокойся, – сказал он, изумленный собственным самообладанием и неожиданным вероломством. Ему хотелось смеяться. Он начал двигаться раскованно, даже дерзко, внимательно вглядываясь в ее глаза, наблюдая, как они расширяются от удивления, а затем становятся задумчивыми, мечтательными. Он двигался энергичнее, быстрее, ощущая ее ответ, а затем вдруг стал коварным и послушным. Но она продолжала двигаться. Глядя ей в лицо, он увидел, как ее губы приоткрылись, обнажив белые мелкие зубы. Сейчас она страстно смотрела на него, слегка нахмурясь, но все еще с улыбкой, приказывая ему взглядом. И, не зная почему, он продолжал двигаться медленно, искусно, бесстыдно, в то же время отчаянно борясь с собой, сдерживая свое желание, не реагируя на мольбу своих нервов и мышц. Его лицо было бесстрастным, почти жестоким из-за этой внутренней борьбы. По причинам, которые он, возможно, не знал, но мог только почувствовать, эта борьба стала жизненно важной, она обещала слабую надежду на победу, природа которой была такой непонятной, что он не осознавал, каким будет исход и почему он обречен на это испытание. Он только с гордостью чувствовал, что именно он вызывал к жизни растущую мольбу в ее глазах. И этот взгляд так глубоко и так радостно проник в его душу, что он рассмеялся. Айрис этот короткий веселый смех привел в замешательство, как-то сладко смутил. Со счастьем и изумлением она почувствовала, что разделяется, подчиняется, открывается в самых глубоких, самых укромных уголках своего существа с утонченной свободой и готовностью. Желание и благодарное, о, такое благодарное предвкушение дара, который, как она сейчас была уверена и с каждой секундой становилась все более уверенной – и хотела быть более уверенной – она даст ему, серьезному, золотому, смеющемуся маленькому мужчине с его влажными черными глазами и юными красными губами, этому быстрому маленькому мужчине, который хотел расколоть ее – в полной невинности – и с которым она – о, да, сейчас она, да, да, с этим малышом, да, да, о, милый, о, милый, ВОТ! О, да, да, для него, да, неужели это правда случилось – о, спасибо, Боже, да, да, ой, ой, а-а. Она кончила. О, Боже. Боже, она кончила.

Они лежали рядом, дрожащие и обессиленные. Волосы у обоих намокли, а на губах был вкус соли и ароматной воды.

Он почувствовал, что это триумф, и уверенно продемонстрировал это.

– Айрис? – прошептал он.

Она молчала. Затем произнесла: – Я утонула.

– Я понимаю, что я немного… Мне не следовало быть таким грубым.

Она обвила его голову руками, притянула лицо и поцеловала его, погрузившись в воду, окунувшись с головой. Вода сомкнулась над ее лицом. Он засмеялся и попытался вытащить ее, но она продолжала обнимать его, целуя его, прижимаясь к нему лобком, так что их соединяла единственная острая болезненная точка. Наконец она отпустила его, и он скользнул в сторону, приподнял ее голову на своей руке и уставился в ее раскрасневшееся, мокрое лицо.

– Ты знаешь, что ты только что сделал? – спросила она.

– Нет, сказал он. Он почувствовал неуверенность.

– Ты просто не понимаешь! Не представляешь!

– Ну, нет, – сказал он. В его голосе прозвучала печальная нота.

– Ну, это что-то. Это похлеще, чем…

– Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?

– Слушай, дурачок, мы только что кончили одновременно, вот и все.

– Значит…

– Значит, как сегодня – впервые я не знаю за сколько лет – она остановилась. – Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, Айрис, прости.

– Бога ради, прекрати извиняться! – закричала она. – О, мой Бог, что мне делать? Что я буду делать! – Затем неожиданно ее поведение изменилось. Она стала спокойно-ироничной. – Все в порядке, – продолжила она. – В ближайшие пять лет это не повторится.

– А? Почему нет? Фу! Я не понимаю…

– О, милый. О, малыш. – Она начала смеяться. – О, я так тебя люблю. Я никогда никого не любила, как тебя. Ты великолепен, просто великолепен.

Вито смущенно молчал. Он не был уверен, счастлива ли она с ним. И все же он чувствовал, что должна быть счастлива. Она улыбалась.

– Я люблю, когда ты говоришь, что любишь меня, – сказал он.

– Хорошо. А я люблю, когда ты говоришь, что ты любишь, когда я говорю… а, черт со всем этим. А сейчас дай мне выйти из ванны. Я должна уложить волосы. То есть, если я еще могу ходить.

Он поднялся и помог ей выбраться из ванны. Она обвила его за талию и положила голову ему на плечо, целуя его влажную кожу. Ее глаза были закрыты, голос был сонным и полным нежности, которой он раньше не слышал. – О, Вито, малыш мой дорогой, я обожаю тебя, – сказал она.

– Ну…

– Ну! – мягко передразнила она его. – Ну, иди, иди отсюда, ляг в постель, а я тут кое-что сделаю.

– Я хочу остаться здесь и смотреть на тебя.

– Нет, Вито, не будь дурачком. Есть вещи, которые женщина не хочет показывать мужчине.

– Я хочу видеть все. Я все хочу о тебе знать.

– О, Вито, пожалуйста, ступай и жди меня. – Казалось, что она на самом деле умоляет его. В ее голосе не было и тени резкости.

– Хорошо, сказал он, обняв ее и сжав так сильно, как только мог.

– Ой, – пробормотала она, откинув голову назад. – Ты переломаешь мне все ребра.

Он засмеялся и закрыл за собой дверь. Шторы в ее спальне все еще были задернуты, постель осталась неубранной. Вито упал на постель лицом вниз, широко разбросав руки. Подушка хранила едва уловимый запах ее духов. Ну, парень, сказал он себе, зарываясь лицом в подушку, как же тебе хорошо!

Завернувшись в большое банное полотенце, Айрис расслабленно сидела перед зеркалом. Рассеянно завернула веко на одном глазу пальцем, тупо глядя на свое странное циклопическое отражение, а затем вновь уронила руки на колени. Это лицо, подумала она отрешенно, принадлежит тому, кто не очень-то ее интересует. Одинокое, опустошенное лицо, как дом в воскресенье.

Господи! – подумала она. Сбросила полотенце и снова шагнула в ванну. Вода все еще была нежной и теплой, и она закрыла глаза. А-а-а! Она почти ощутила все заново, остро, мучительно. Конечно, это было только эхо, отзвук, но отзвук, точный до мельчайших подробностей. Она напряглась и застонала. Его имя непроизвольно сорвалось с ее губ. Ей хотелось позвать его, но она остановилась.

Это бесполезно. Он не сможет это еще раз не так скоро. Может быть, если она… Но нет. Это едва ли получится.

И, помимо прочего, ей хотелось побыть одной. Было что-то такое, что-то, что она забыла, что-то, что она хотела вспомнить. Она должна написать матери. Образ матери проплыл у нее перед глазами – маленькой, слабой, укутанной в многочисленные одежды, слишком накрахмаленные и хрустящие, укрывающие – ну что они могли укрывать? – стыдливое, нежное тело. Увядшее, белое, разрушающееся тело.

Это я, подумала она и содрогнулась. Через двадцать лет. Мне будет пятьдесят. О, мой Бог. А Вито через двадцать лет будет тридцать шесть. Лохматый, сильный, начинающий полнеть, но все еще мощный, свободный. Свободный! Он сидит в кресле, полуотвернувшись от нее – без пиджака, в белой крахмальной рубашке, пьет, курит, смеется. И говорит: – Увидимся, малышка. Поднимается – высокий, беззаботный, состоятельный человек, надевает свой пиджак и выходит за дверь. А она остается лежать в сумерках на постели.

О, ей хотелось плакать.

Но слезы не текли.

– Вито, позвала она, Вито!

– Да? – отозвался он, подойдя к двери ванной.

– Ничего. Я просто хотела узнать, все ли у тебя в порядке.

– Конечно. Ты скоро выйдешь? – Его голос был тонким, невозможно юным, но таким полным красок, таким изумительно полным тепла, его личности.

– Да, – ответила она. Она была благодарна за его голос. – Скажи, что ты любишь меня.

Он поколебался.

– Я…

– Нет, давай. Скажи.

– Я люблю тебя.

– О, дружище, – она засмеялась. – Какая декламация! – Она снова чувствовала себя счастливой, возвращенной к жизни, веселой, теплой, беззаботной жизни.

Его голос! Она быстро села в ванне. Теперь она вспомнила то, что не могла припомнить раньше. Черт меня побери! – подумала она про себя.

Когда она ощущала, как он движется внутри ее и наслаждалась этим, но все еще не теряла себя, пока еще нет, все ближе и ближе подходя к этому, хотя эта близость все еще была так далека – тогда неожиданно она услышала его голос – услышала его смех. Боже правый! В ней поднялась волна нежности, а холодность и насмешки ушли, и она обнаружила, что хочет его, хочет, чтобы он глубже вошел в нее, хочет нести его в себе, стремиться к нему, идти ему навстречу, чтобы получить его…

Но почему?

Я не знаю, подумала она. Кажется, это ускользнуло от нее. Наверно, потому, что он такой юный. Потому, что у него такой юный и сладкий запах, как у ребенка. Да? Может быть, и так! Она не была уверена.

Она выбралась из ванны и улыбнулась себе, энергично вытирая волосы полотенцем.

– Эй, – крикнула она, согнувшись почти пополам и вытирая голову, – как ты там?

– Нормально, – ответил он.

– Я через минуту выйду. – Волнуясь, она убыстряла движения. Какая разница – как, почему? Кого это заботит? Может быть, это произойдет еще раз. О, она обожает его. Ей хочется – она громко засмеялась – ей хочется съесть его.

– Скорей, скорей, – произнесла она театрально-слабым голосом, выбежав из ванной. – Держи меня, я умираю. Я умираю. – Она свалилась рядом с ним, и он обнял ее, прижав к груди ее мокрую голову.

Они долго лежали так в полудреме. В конце концов Вито разбудил ее.

– Эй, Айрис, ты не спишь?

– М-м-м.

– Я хочу есть.

– Ты бесчувственный чурбан, – пробормотала она.

– Что?

– Я сказала, что ты бесчувственный чурбан. Что за манера будить человека со словами «эй, я голоден»? Если ты хочешь есть, иди и ешь. Чего ты тут торчишь?

– Ты шутишь?

– Отнюдь. У тебя манеры… испорченного ребенка.

– Что ты имеешь в виду – испорченного ребенка? Что плохого в том, что я хочу есть?

– Ничего. Просто нужно уметь выбрать время, вот и все.

– Я все-таки не понимаю, в чем дело. Выбрать время? Черт, уже почти двенадцать часов, почему… Эй, ты правда сердишься?

Айрис подняла голову и посмотрела на него. Вито нахмурился, глядя на нее с вопросительным выражением, но в его взгляде не было беспокойства.

Она улыбнулась и сжала его голову руками.

– Я просто дразню тебя, – сказала она.

– Ну ладно. – Он помолчал. – Знаешь что, – сказал он. – Я никогда не знаю, сердишься ты на меня или нет. То есть, иногда я думаю, что все потрясающе, и вдруг оказывается, что ты на меня злишься. А я не понимаю, почему.

– А что тут понимать?

– Ну вот как сейчас. Ты сердишься, то есть, у тебя сердитое лицо, а что мне делать?

– О, Вито, это просто я такая. – Она отвернулась. – Это не твоя вина. Просто время от времени я становлюсь такой, и лучше, что можно сделать в этом случае, это оставить меня в покое.

– Ладно, – сказал Вито. Он встал с постели и пошел в ванную. Возвратился оттуда со своей одеждой в руках.

– Ты что, собираешься уходить? – спросила она.

– Ну, конечно…

– На что это ты так разобиделся?

– Я не обиделся. Правда. Ты хочешь побыть одна, я пойду…

– Отлично. Ты пришел, повалялся и сматываешься, пока, малыш, до встречи.

Вито сел на край постели, все еще сжимая в руках брюки.

– Я не хочу уходить. Просто я не знаю, что еще делать неужели ты не понимаешь?

Ты имеешь в виду, что тебе скучно.

Вито рассмеялся и потряс головой.

– Ты всегда шутишь со мной и в половине случаев я не понимаю, то ли ты серьезно, то ли нет. Итак, что ты хочешь? Я тупой.

Айрис застонала.

– Я буду… Ты думаешь, я шучу с тобой, разыгрываю тебя?

Вито неуверенно посмотрел на нее.

– Ну… э-э… угу. А разве нет?

Айрис долго смотрела ему в лицо, ища в его глазах доказательства вероломства. Наконец она улыбнулась, потянулась и схватила его за плечи.

– Что я сделала, чтобы заслужить такое? Как я связалась с таким, как ты?

– Я не знаю. – Он засмеялся, обрадованный тем, что она снова кажется счастливой.

– Ты не знаешь! – Она прокричала это.

– Нет! – сказал он, падая к ней и смеясь. – Как я сказал, что мне делать, если я такой тупой?

– Ты не тупой, – мягко сказала она, проводя ногтями по его спине. – Слава Богу, ты не знаешь, насколько ты не тупой.

– Ну скажи же, насколько, – прошептал он.

– О Боже, ты снова. Это фантастика!

– Ну же?

– Да ты сам прекрасно знаешь, не так ли, мальчик?

– Ну – а почему бы и нет?

– Ты прав, почему бы и нет, – сказала она, смеясь.

«…Как заявил директор заповедника округа Путнэм Форрест Э. Шлоссер, виды на предстоящий олений сезон несколько лучше, чем в предыдущие годы благодаря обильным дождям, которые смыли снег с горных пастбищ. Шлоссер добавил, что стада находятся в хорошем состоянии, но серьезной проблемой по-прежнему остается большое поголовье самок…»

– Почему, – прервала его Айрис, опять обвиняют бедных самок? Всегда женщины виноваты, каждый раз.

– Ну, подожди немного, – сказал Вито, – дай я дочитаю.

– Я больше не хочу слушать. Это меня расстраивает. У! Мужчины такие свиньи. Самки являются для них проблемой! Кто их просит идти туда и убивать этих прекрасных оленей? Ты бы убил оленя? – Она подняла голову с плеча Вито и посмотрела на него.