Текст книги "Мятежник (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

После свадьбы гости растеклись по Мейн-стрит в сторону школы, где поставили два стола с кукурузными кексами, яблочным маслом, кувшинами с медом, копченой говядиной, яблочными пирогами, ветчиной, маринованными огурцами и устрицами, а также гречишным хлебом. Мириам Фалконер послала на свадьбу брата шесть бутылок вина, и еще там были две бочки лимонада, кувшин пива и чан с водой.

Бланш Спарроу, чей муж владел магазином бакалеи, сварила большую кастрюлю кофе на плите в церкви и приказала двум солдатам Легиона отнести ее в школу, где майор Пелэм, одетый в старый мундир Соединенных Штатов, произнес прекрасную речь.

Потом доктор Дэнсон произнес забавную речь, во время которой Таддеус Бёрд милостиво улыбался всем гостям, он даже заставил себя улыбнуться, когда шестеро школьников, подготовленные руководителем хора епископальной церкви Калебом Теннантом, спели "Праздник Флоры" тонкими неубедительными голосами.

После полудня посещение школы было не столь обязательным, но каким-то образом Таддеусу и Присцилле Бёрдам удалось убедить возбужденных гостей и даже самих себя, что была проделана приличная работа.

Присциллу назначили помощницей Бёрда, чтобы освободить Дятла Бёрда для его работы в Легионе Фалконера, но на самом деле Бёрд по-прежнему вел дела школы, потому что его воинские обязанности оказались на редкость легкими. Майор Таддеус Бёрд вел бухгалтерские книги полка.

Он заполнял ведомости на выплату жалованья, отмечал наказания, хранил списки часовых и складские накладные.

С этой работой, по его заявлению, вполне мог справиться и шестилетний ребенок, но Бёрд был рад ей заняться, потому что она включала в себя и жалованье майора, выплачиваемое с банковского счета его зятя.

Большинство офицеров не получали оплаты, поскольку были состоятельными людьми, но солдатам платили одиннадцать долларов в месяц новенькими банкнотами, отпечатанными в окружном банке Фалконера, с изображением городского здания суда с одной стороны и портретом Джорджа Вашингтона и тюком хлопка с другой.

Надпись поверх тюка хлопка гласила: "Права штатов и свобода Юга. Банк обязуется выплатить один доллар по требованию". Банкноты были не очень качественно отпечатаны, и Бёрд подозревал, что их можно было легко подделать, и потому позаботился о том, чтобы его собственное жалование в тридцать восемь долларов в месяц выплачивалось в добрых старых серебряных монетах.

В вечер своей свадьбы, когда школу подмели, накачали воду для следующего утра и сложили дрова около новенького, но уже почерневшего очага, Бёрд наконец-то смог закрыть дверь, пройти мимо сложенных в кипы книг в коридоре и робко улыбнулся своей жене.

На кухонном столе осталась бутылка вина со свадебного торжества.

– Думаю, нам стоит это выпить! – Бёрд потер руки в радостном предвкушении. По правде говоря, он ощущал невероятную робость, настолько, что намеренно откладывал то, чем предстоит заняться вечером.

– Я думаю, возможно, мы могли бы поесть оставшееся со свадьбы? – предложила столь же робкая Присцилла.

– Великолепная идея! Великолепная! – Таддеус Бёрд поискал штопор. Ему нечасто доводилось пить вино в собственном доме, вообще-то, он с трудом мог припомнить, когда в последний раз наслаждался подобной роскошью, но был уверен, что где-то есть штопор.

– И еще я думаю, что могла бы прибраться на полках, – Присцилла наблюдала за яростными попытками мужа найти штопор в груде сковородок без ручек, дырявых кастрюль и тарелок с отколотыми краями, которые Бёрд унаследовал от прежнего учителя. – Если ты не возражаешь, – добавила она.

– Ты можешь заняться, чем пожелаешь! Это твой дом, моя дорогая.

Присцилла уже попыталась немного оживить неопрятную кухню. Она поставила свой свадебный букет из цветов церциса в вазу и приколола полоски материи по обе стороны окна вместо занавесок, но эти действия не слишком смягчили мрачную темноту покрытого пятнами сажи помещения с низко нависающими балками, где находилась плита, стол, открытый очаг с железной подставкой для выпекания хлеба, два кресла и два старых буфета, заставленные выщербленными тарелками, кружками, мисками, кувшинами, неизбежными книгами и сломанными музыкальными инструментами, которые собирал Таддеус Бёрд.

Кухня, как и весь маленький дом, освещалась свечами, и Присцилла, которая всегда помнила о стоимости хороших восковых свечей, при наступлении темноты зажгла лишь две. По-прежнему шел сильный дождь.

Штопор наконец-то был найден и вино открыто, но Бёрд немедленно объявил, что недоволен стаканами.

– Где-то есть пара достойных бокалов. Тех, что на ножке. Какими пользуются в Ричмонде.

Присцилла никогда не бывала в Ричмонде и готова была уже выразить сомнение в том, что бокалы из Ричмонда сделают вино вкуснее, но до того, как она открыла рот, чтобы произнести эти слова, в дверь постучали.

– О нет! Этого только не хватало! Я совершенно ясно объяснил, чтобы меня сегодня не беспокоили! – Бёрд неловко выбрался из недр буфета, где искал бокалы.

– Дейвис не может найти список рекрутов. Или потерял книги по выплатам! Или не может умножить двадцать центов на восемь! Мне не стоит обращать на это внимания.

Дейвис был молодым лейтенантом, помощником Бёрда по бумажной работе в Легионе.

– Такой сильный дождь, – Присцилла замолвила слово за неизвестного посетителя.

– Мне плевать, даже если бы вся планета тонула. Мне плевать, даже если звери собираются по парам, чтобы подняться на борт. Если человека не могут оставить в покое в день свадьбы, то когда еще он может надеяться на отдых? Я настолько бесценен, что меня нужно лишить твоего общества в любой момент, когда лейтенант Дейвис решит, что его образование совершенно не отвечает требованиям современной жизни? Он закончил Центральный колледж в Кентукки. Ты когда-нибудь слышала о подобном месте? Разве вообще возможно, чтобы в Кентукки нашелся кто-нибудь, способный обучить чему-либо полезному? Но Дейвис хвастается, что получил там образование! Хвастается этим! Даже не знаю, как я доверяю ему бухгалтерские книги полка. С таким же успехом я мог бы вручить их бабуину. Пусть идиот промокнет. Может, его кентуккские мозги станут лучше работать, когда вымокнут.

В дверь забарабанили с новой силой.

– Я и правда так думаю, дорогой, – пробормотала Присцилла самое мягкое неодобрение из возможных.

– Если ты настаиваешь. Ты слишком добра, Присцилла, слишком добра.

Это обычный женский недостаток, и потому я не буду об этом распространяться, но так оно и есть. Слишком добра, – Таддеус Бёрд взял свечу в коридор и не прекращая ворчать пошел к двери.

– Дейвис! – рявкнул он, распахнув дверь, но потом запнулся, потому что посетитель не был лейтенантом Дейвисом.

Вместо него на пороге дома Таддеуса Бёрда стояла молодая пара. Бёрд сначала обратил внимание на девушку, потому что даже в этой мокрой и ветряной тьме, которая грозила потушить свечу, ее лицо выглядело поразительно.

Она была не просто поразительной, осознал Бёрд, но настоящей красавицей. Позади нее стоял крепкий юноша, держащий поводья усталой лошади. Молодой человек, почти мальчишка с выражением детской непосредственности на лице, выглядел знакомо.

– Вы помните меня, мистер Бёрд? – спросил он с надеждой, а потом все равно представился сам.

– Я Роберт Декер.

– Так вот ты кто, так вот ты кто, – Бёрд прикрыл пламя свечи правой рукой, уставившись на посетителей.

– Мы хотели бы поговорить с вами, мистер Бёрд, – вежливо произнес Роберт.

– А, – сказал Бёрд, давая себе время изобрести причину, чтобы отделаться от них, но ничего не пришло ему в голову, так что он неохотно сделал шаг в сторону. – Лучше войдите.

– А лошадь, мистер Бёрд? – спросил Роберт Декер.

– Ты же не можешь ввести ее внутрь! Не будь идиотом. А, понимаю. Привяжи к коновязи. Она где-то там, у крыльца.

В конце концов молодых людей провели в гостиную. В доме было две комнаты внизу – кухня и гостиная, а наверху одна спальня, до которой можно было добраться по лестнице, ведущей из расположенного рядом класса.

В гостиной находился камин, сломанное кресло, деревянная скамья, выброшенная из церкви, и стол, заваленный учебниками и нотными листами.

– Давненько мы не виделись, – обратился Бёрд к Роберту Декеру.

– Шесть лет, мистер Бёрд.

– Так долго? – Бёрд вспомнил, что семья Декера сбежала из Фалконера после того, как ее глава поучаствовал в неудачном грабеже на дороге в Росскилл. Они укрылись на холмах, где, судя по одежде Роберта Декера, не слишком процветали.

– Как поживает твой отец? – спросил Бёрд Роберта.

Декер сообщил, что его отец разбился, упав с лошади.

– А я теперь женат, – стоящий у камина Декер, с которого капала вода, указал на Салли, устало усевшуюся на жалкое кресло Бёрда с торчащими из него клочками конского волоса. – Это Салли, – гордо объявил Декер, – моя жена.

– В самом деле, в самом деле, – Бёрд чувствовал странную неловкость, возможно, потому что Салли Декер выглядела так потрясающе.

Одета в лохмотья, лицо и волосы грязные, ботинки держались с помощью бечевки, но все равно она была столь же ослепительной красавицей, как и любая из девиц, что красовались в своих экипажах на главной площади Ричмонда.

– На самом деле я ему не жена, – язвительно заметила Салли, пытаясь скрыть обручальное кольцо на пальце.

– Нет, жена, – настаивал Декер. – Нас обвенчал священник, мистер Бёрд.

– Ладно, ладно. Всё равно, – Бёрд, помня про свою собственную жену на кухне, с которой его только что обвенчал священник, гадал, какого дьявола эти двое от него хотят. Образования? Иногда подросшие ученики возвращались к Бёрду и просили учителя заполнить пробелы многих лет прогулов и невнимательности.

– Я приехал повидаться с вами, мистер Бёрд, потому что говорят, что вы можете записать меня в Легион, – объяснил Декер.

– А! – Бёрд с облегчением от этого простого объяснения перевел взгляд с искреннего лица мальчишки на угрюмую красавицу. Он решил, что они плохо подходят друг другу, а потом поразмыслил о том, не думают ли люди подобным образом и о нем с Присциллой. – Хочешь записаться в Легион Фалконера, вот в чем дело?

– Полагаю, что да, – ответил Декер, взглянув на Салли, и это значило, что, видимо, именно она породила это желание.

– Дело в нижних юбках? – спросил Бёрд, которому внезапно пришла в голову неприятная мысль.

Декер выглядел озадаченным.

– Нижние юбки, мистер Бёрд?

– Ты не получал нижние юбки?– настойчиво спросил Бёрд, запустив левую руку в клочковатую бороду. – Их не оставляли у тебя на пороге?

– Нет, мистер Бёрд, – Декер явно решил, что его бывший учитель как минимум эксцентричен, а, может, и тронулся умом.

– Ладно, ладно, – не стал ничего объяснять Бёрд. За последние две недели многие мужчины обнаружили на крыльце своих домов или у повозок нижние юбки. Все они были людьми, отказавшимися записаться в Легион.

Некоторые из них были нездоровы, а некоторые являлись единственными кормильцами большой семьи, другие же были юношами с блестящими перспективами поступления в колледж, и лишь некоторых, очень немногих, можно было счесть трусливыми, но все равно этот издевательский подарок в виде нижних юбок записал их всем скопом в категорию трусов.

Этот инцидент привел к бурлению в рядах горожан, разделив их на тех, кто с энтузиазмом встречал угрозу войны и тех, кто верил, что военная лихорадка скоро пройдет. Бёрд, прекрасно осведомленный, откуда происходят эти нижние юбки, дипломатично хранил молчание.

– Салли говорит, я должен записаться, – объяснил Декер.

– Если он хочет стать настоящим мужем, – добавила Салли, – то должен показать себя. Все мужчины ушли на войну. Вернее, все настоящие мужчины.

– Я в любом случае хочу пойти, – продолжал Роберт Декер, – как отец Салли. Только вот он очень рассердится, если узнает, что я здесь побывал, и потому я хочу записаться должным образом до того, как отправлюсь в лагерь. Тогда он не сможет выгнать меня, так ведь? Не сможет, если я всё подпишу как положено. И я хочу устроить так, чтобы Салли получала мое жалованье. Мне сказали, что так можно сделать, это правда, мистер Бёрд?

– Да, многие жены получают жалованье своих мужей, – Бёрд бросил взгляд на девушку и снова был потрясен, как такая красавица могла вырасти на этих грубых холмах. – Твой отец в Легионе? – спросил он.

– Томас Траслоу, – с горечью произнесла она это имя.

– Боже правый, – Бёрд не мог скрыть своего изумления, узнав, что эту девушку вырастил Траслоу. – А твоя мать, – осторожно поинтересовался он, – не уверен, что был знаком с твоей матерью, а?

– Она умерла, – ответила Салли дерзким тоном, предполагавшим, что это Бёрда не касается.

Не касается, признал Бёрд и стал объяснять Декеру, что он должен отправиться в лагерь Легиона и там поискать лейтенанта Дейвиса.

Он хотел было добавить, что вряд ли что-то можно будет сделать до утра, но сдержался на случай, если такое замечание будет означать, что ему придется предложить паре ночлег.

– Дейвис, вот кто тебе нужен, – сказал он, а потом встал, дав понять, что разговор окончен.

Декер колебался.

– Но если отец Салли меня заметит, мистер Бёрд, до того, как я подпишу контракт, он убьет меня!

– Его там нет. Он уехал вместе с полковником, – Бёрд махнул рукой в сторону двери. – Ты в полной безопасности, Декер.

Салли встала.

– Сходи пригляди за лошадью, Роберт.

– Но...

– Я сказала, сходи пригляди за лошадью! – рявкнула Салли, послав несчастного Декера снова мокнуть под дождем. Как только он уже не мог их услышать, Салли закрыла дверь в гостиную и снова обернулась к Таддеусу Бёрду. – Итан Ридли здесь? – спросила она.

Рука Таддеуса Бёрда нервно впилась в спутанную бороду.

– Нет.

– И где же он? – в ее тоне не было вежливости, лишь прямое требование и намек на то, что она может дать волю своей необузданной натуре, если это требование не будет выполнено.

Бёрд ощутил, что сдается под натиском этой девушки. Она обладала силой характера подстать отцу, но если внешность Траслоу предполагала, что угроза насилия подкрепляется крепкой физической силой, дочь, похоже, обладала более замысловатой силой, позволявшей ей гнуть, ломать и манипулировать людьми по своему желанию.

– Итан в Ричмонде, – в конце концов ответил Бёрд.

– Но где именно? – настаивала она.

Бёрд был захвачен врасплох настойчивостью этих расспросов и приведен в смятение тем, что они означали. Он не сомневался в том, какого рода отношения связывали эту девушку и Итана и весьма их не одобрял, хотя и чувствовал себя бессильным сопротивляться ее требованиям.

– Он остановился у своего брата. Сводного брата, это на Грейс-стрит. Мне написать адрес? Ты ведь умеешь читать?

– Нет, но смогут другие, если я их попрошу.

Бёрд, ощущая, что делает нечто неправильное или по меньшей мере нечто ужасно бестактное, записал адрес своего друга Бельведера Дилейни на клочке бумаги и попытался успокоить совесть строгим вопросом:

– Могу я спросить, какого рода дело у тебя к Итану?

– Вы можете спросить, но не получите ответа, – заявила Салли почти отцовским тоном, хотя, возможно, и не сознавая этого, а потом выдернула листок бумаги из рук Бёрда и спрятала его где-то глубоко под промокшей одеждой.

На ней были два поношенных домотканых платья, окрашенных краской из ореха в коричневый цвет, два потертых передника, выцветшая шаль, изъеденный молью черный чепец и кусок промасленной ткани в качестве странной замены плаща.

В руках она держала тяжелую парусиновую сумку, и Бёрд понял, что она стояла в его гостиной со всеми своими пожитками. Единственным ее украшением являлось серебряное кольцо на левой руке, показавшееся Бёрду старым и довольно неплохим.

Салли тоже оценивала Бёрда своими полными презрения голубыми глазами, явно посчитав учителя абсолютным ничтожеством. Она развернулась, чтобы последовать за Декером на улицу, но потом помедлила и оглянулась.

– Мистер Старбак здесь?

– Нат? Да. Ну, вообще-то не совсем. Он уехал вместе с полковником. И твоим отцом.

– Далеко?

– Весьма, – Бёрд пытался удовлетворить ее любопытство со всей возможной тактичностью. – Так ты встречалась с мистером Старбаком?

– Да, черт побери, – она хихикнула, хотя и не объяснив причину.

– Он довольно мил, – добавила она неубедительно, и Таддеус Бёрд, лишь недавно женившийся, почувствовал внезапный укол ревности в отношении Старбака.

Он немедленно побранил себя за эту недостойную зависть, а потом поразился тому, как это дочери Траслоу удалось стать ее причиной.

– Мистер Старбак – настоящий священник? – нахмурилась Салли, задав этот странный вопрос.

– Священник? – воскликнул Бёрд. – Он имеет отношение к теологии, несомненно. Я не слышал, чтобы он проповедовал, но он не рукоположен, если ты об этом.

– Что значит не рукоположен?

– Это суеверная церемония, позволяющая человеку отправлять христианские таинства, – Бёрд помедлил, гадая, не смутил ли ее своим неверием. – А это важно?

– Для меня – да. Так он не священник? Вы ведь это хотите сказать?

– Не священник.

Салли улыбнулась, не Бёрду, а из-за какой-то своей внутренней радости, а потом вышла в коридор и на мокрую улицу. Бёрд смотрел, как девушка забирается в седло и ощутил себя так, будто его внезапно обожгло яростное пламя.

– Кто это был? – позвала с кухни Присцилла, услышав, как хлопнула входная дверь.

– Неприятности, – Таддеус Бёрд запер дверь на щеколду.

– Двойная работа и неприятности, но не для нас, не для нас, – он отнес свечу обратно в маленькую кухоньку, где Присцилла выкладывала то, что осталось от свадебного торжества, на тарелку.

Таддеус Бёрд отвлек ее от работы, обняв своими худыми руками и прижав к себе, недоумевая, как это ему могло прийти в голову покинуть этот скромный дом и прекрасную женщину.

– Не знаю, стоит ли мне идти на войну, – тихо произнес он.

– Ты должен делать то, что хочешь, – ответила Присцилла, ощутив, как заколотилось ее сердце при мысли о том, что ее муж может и не уйти вместе с вояками. Она любила и восхищалась этим неуклюжим и умным человеком с непростым характером, но не могла представить его солдатом.

Она могла представить военным привлекательного Вашингтона Фалконера или даже лишенного воображения майора Пелэма, или почти любого из тех крепких юнцов, что обращались с винтовкой так же уверенно, как в свое время с лопатой или вилами, но не могла вообразить на поле боя своего вспыльчивого Таддеуса.

– Мне вообще не понятно, как это тебе захотелось стать военным, – сказала она, но очень мягко, чтобы он не принял ее слова за критику.

– Знаешь, почему? – спросил Таддеус, а потом сам ответил на вопрос. – Потому что я воображал, что смогу стать мастером в военном деле.

Присцилла готова была рассмеяться, но потом заметила, что ее муж серьезен.

– Правда?

– Военное дело – это просто применение силы с помощью ума, а я, среди прочих своих недостатков, умен. И также полагаю, что каждый мужчина должен найти занятие, в котором он достигнет совершенства, и не перестаю сожалеть, что я такого не нашел. Я могу писать простую прозу, это верно, и я неплохой флейтист, но это довольно распространенные таланты. Нет, мне нужно найти стезю, на которой я смогу продемонстрировать мастерство. До сих пор я был слишком осторожен.

– Лелею надежду, что ты продолжишь быть осторожным, – сухо сказала Присцилла.

– У меня нет желания делать тебя вдовой, – улыбнулся Бёрд. Он видел, что его жена несчастна, усадил ее и налил немного вина в неподходящий стакан без ножки.

– Но тебе не следует волноваться, – объяснил он ей, – потому что всё это, смею сказать, лишь бессмысленная суета. Не могу представить, что начнется серьезная драка. Будет просто много позерства и хвастовства и много шума практически из ничего, и к концу лета мы все вернемся домой и будем бахвалиться своей храбростью, а всё останется почти так же, как теперь, но, дорогая, тех, кто не присоединится к этому фарсу, ожидает унылое будущее.

– Почему это?

– Потому что если мы не присоединимся, соседи сочтут нас трусами. Мы как люди, которые участвуют в танцах, хотя терпеть их не могут и даже не особо любят музыку, но вынуждены резво отплясывать, если хотят потом поужинать.

– Ты боишься, что Вашингтон пошлет тебе нижнюю юбку? – Присцилла задала этот уместный вопрос очень смиренно.

– Я боюсь, – честно признался Бёрд, – что окажусь для тебя недостаточно хорош.

– Мне не нужна война, чтобы убедиться в том, что ты хорош.

– Но, кажется, она всё равно будет, и твой древний муженек еще поразит тебя своими способностями. Я докажу, что могу быть Галлахадом, Роландом, Джорджем Вашингтоном! Нет, зачем так скромничать? Я стану Александром!

Своей бравадой Бёрд вызвал смех новобрачной, и тогда он поцеловал ее, дал ей в руки стакан с вином и заставил глотнуть.

– Я буду твоим героем, – заявил он.

– Мне страшно, – сказала Присцилла Бёрд, и ее муж не понял, говорит ли она о том, что готовит эта ночь, или о том, чего ожидать от всего лета, поэтому он просто взял ее руку и поцеловал, обещая, что всё будет в порядке. А в темноте всё стучал дождь.

Глава шестая

Когда поезд с лязгом и свистом остановился и предохранительная решетка локомотива замерла всего в двадцати шагах от проделанного Траслоу разрыва в пути, начался дождь. Ветер, наполненный дождем, относил дым из высокой выпуклой трубы в сторону реки. Паровоз издал короткий свисток, а потом люди Траслоу выволокли двух машинистов из кабины.

Старбак уже вернулся к мосту, чтобы прокричать об этих новостях полковнику, который, стоя около реки в шестидесяти футах ниже, требовал объяснений, с какой стати появление поезда задерживает разрушение моста.

У Старбака не нашлось достойного ответа.

– Скажи Хинтону, чтобы немедленно вернулся обратно через мост! – Фалконер сложил ладони у рта, чтобы прокричать этот приказ Старбаку. Его голос звучал рассерженно. – Слышишь меня, Нат? Я хочу, чтобы все немедленно вернулись!

Старбак обогнул баррикаду и увидел машинистов, прислонившихся спинами к огромным колесам паровоза. Капитан Хинтон разговаривал с ними, но при приближении Старбака он обернулся.

– Почему бы тебе не отправиться на помощь Траслоу, Нат? Он пробивается со стороны служебного вагона.

– Полковник велел всем перейти обратно через мост, сэр. И побыстрее.

– Вот пойди и скажи это Траслоу, – предложил Хинтон. – А я подожду тебя здесь.

От пыхтящего паровоза пахло дымом, копотью и маслом. Над передним колесом у него была прикручена табличка с выгравированном на металле названием "Молниеносный".

Позади паровоза находился тендер, нагруженный дровами, а за ним – четыре пассажирских вагона, товарный и служебный.

Люди Траслоу находились в каждом вагоне, чтобы приструнить пассажиров, он сам занимался охранниками в служебном вагоне. Они заперлись внутри, и пока Старбак двигался вдоль остановившегося поезда, Траслоу выпустил в стенку вагона первые пули.

Некоторые пассажирки завизжали при звуке выстрелов.

– Если кто-нибудь доставляет тебе неприятности, воспользуйся оружием! – крикнул Хинтон Старбаку.

Старбак почти забыл про огромный револьвер Сэвиджа с двумя спусковыми крючками, который носил с того дня, как отправился за Траслоу на холмы. Теперь он вытащил свое длинное оружие.

Над ним нависали вагоны, их маленькие печки выпускали клубы дыма на холодном и влажном ветру. Некоторые осевые буксы были так горячи, что падающий на металлические ящики дождь вскипал, превращаясь в пар.

Пассажиры наблюдали за Старбаком через оконное стекло, забрызганное дождем и грязью, и под их взглядами тот каким-то странным образом ощутил себя героем.

Он был в грязи, небрит, с длинными нечесаными волосами и в неопрятной одежде, но под боязливыми и любопытными взглядами пассажиров превратился в лихого мерзавца, вроде тех налетчиков, что скакали галопом по приграничным английским пустошам в романах Вальтера Скотта.

За грязным оконным стеклом поезда находился респектабельный обычный мир, к которому не далее как шесть месяцев назад принадлежал и Старбак, а по эту сторону был дискомфорт и опасность, риск и прочая чертовщина, и со всей горделивостью юности он вышагивал перед испуганными пассажирами.

Какая-то женщина закрыла ладонью рот, будто ее шокировало его лицо, а ребенок вытер запотевшее стекло, чтобы лучше рассмотреть Старбака. Тот помахал ребенку, немедленно отпрянувшему от страха.

– Вас за это повесят! – прокричал из открытого окна крепкий мужчина с широкими бакенбардами, и благодаря этой злобной угрозе Старбак понял, что пассажиры приняли налетчиков Фалконера за обычных грабителей.

Он посчитал эту мысль на удивление лестной и громко рассмеялся.

– Вас повесят! – крикнул мужчина, а потом один из участников налета в вагоне велел ему сесть и заткнуться к чертовой матери.

Старбак добрался до служебного вагона как раз когда один из людей внутри прокричал Траслоу, чтобы тот перестал стрелять. Траслоу, вооруженный револьвером, планомерно простреливал стенку вагона, посылая пулю за пулей в каждую третью доску и таким образом загоняя его обитателей к задней стенке, но теперь, осознав, что следующая пуля наверняка попадет в одного из них, люди внутри закричали, что сдаются.

Задняя дверь с большой осторожностью отворилась, и на площадке служебного вагона появились два человека среднего возраста, худой и толстый.

– Я даже не должен был здесь находиться, – запричитал толстяк в сторону Траслоу, – я просто решил составить компанию Джиму. Не стреляйте, мистер. У меня жена и дети!

– Ключи от товарного вагона? – поинтересовался Траслоу у тощего человека с усталым лицом.

– Вот, мистер, – тощий, одетый в форму охранника, протянул тяжелую связку ключей, а потом, когда Траслоу кивнул, бросил ее вниз. Как и Траслоу, охранник производил впечатление человека, который уже через всё это проходил.

– Что в нем? – спросил Траслоу.

– Ничего особенного. Главным образом всякая машинерия. И немного свинцовых белил, – пожал плечами охранник.

– Я всё равно взгляну, – заявил Траслоу, – так что вы оба спускайтесь, ребята, – он говорил очень спокойно и даже засунул свой опустошенный револьвер за пояс, когда те двое спустились на камни железнодорожного полотна. – Поднимите руки. Выше, – приказал Траслоу, а потом кивнул Старбаку. – Обыщи их. Ищи оружие.

– Я оставил свое внутри, – произнес охранник.

– Обыщи их, парень, – настаивал Траслоу.

Старбака смущала необходимость стоять так близко, что он мог вдохнуть страх толстяка. Тот носил дешевые позолоченные часы на цепочке с кучей побрякушек, тянувшейся через живот.

– Возьмите часы, сэр, – сказал он, когда рука Старбака провела по цепочке, – давайте, сэр, возьмите их, сэр, пожалуйста.

Старбак оставил в покое часы. На шее охранника дико бился пульс, пока Старбак опустошал его карманы. Там была фляжка, портсигар, два носовых платка, коробка с трутом, горсть монет и книга.

– Никакого оружия, – объявил Старбак, когда закончил с обоими охранниками.

Траслоу кивнул.

– Там, откуда вы приехали, ребята, есть солдаты?

Мужчины помедлили, будто собираясь соврать, но потом охранник кивнул.

– Целая прорва милях в десяти отсюда. Может, сотня солдат верхом из Огайо. Говорят, они поджидают мятежников, – он сделал паузу и нахмурился. – Вы мятежники?

– Просто обычные грабители поездов, – сказал Траслоу и замолчал, чтобы выпустить на свои ботинки струю табака. – А теперь отправляйтесь обратно к этим солдатам, ребята.

– Пешком? – в ужасе спросил толстяк.

– Пешком, – подтвердил Траслоу, – и не оглядывайтесь, или мы начнем стрелять. Идите между рельсами, и медленно, просто продолжайте идти. Я буду пристально за вами наблюдать. Отправляйтесь!

Те двое отправились в путь. Траслоу подождал, пока они окажутся за пределами слышимости и снова сплюнул.

– Звучит так, будто кто-то знал, что мы придем.

– Я никому не рассказывал, – выступил Старбак в свою защиту.

– Я и не говорил, что это ты проболтался, даже и не думал. Черт, полковник трепался про этот рейд целые дни напролет! Просто удивительно, что нас не поджидает половина армии Соединенных Штатов.

Траслоу взобрался в служебный вагон и исчез внутри.

– Кстати, – продолжал он, – ты в курсе, что есть люди, которые считают тебя шпионом. Просто потому, что ты янки.

– Кто так говорит?

– Да всякие люди. Ничего такого, что должно тебя беспокоить. Им просто больше не о чем трепаться, вот они и гадают, какого чёрта янки делает в виргинском полку. Хочешь кофе, здесь есть на плите? Теплый. Не горячий, но теплый.

– Нет, – Старбака оскорбило, что его верность была поставлена под сомнение.

Траслоу снова появился на задней площадке вагона с брошенным охранником пистолетом и жестяной кружкой с кофе. Он убедился, что оружие заряжено, и осушил кружку, перед тем как спрыгнуть на пути.

– Хорошо. Теперь пойдем обыщем пассажирские вагоны.

– Не лучше ли нам уйти? – предложил Старбак.

– Уйти?– нахмурился Траслоу. – С какого это дьявола нам вдруг уходить? Мы только что остановили этот чертов поезд.

– Полковник хочет, чтобы мы ушли. Он готов взорвать мост.

– Полковник может подождать, – заявил Траслоу, махнув в сторону пассажирских вагонов. – Начнем с последнего. Если какой-нибудь ублюдок решит создать нам проблемы, пристрели его. Если какая-нибудь женщина или ребенок начнут кричать, врежь им по-быстрому.

Пассажиры – как наседки. Если позволишь им суетиться, они поднимут дьявольский шум, но напугай их как следует, и они будут вести себя тихо и мирно. И не бери ничего крупного, нам придется ехать быстро. Деньги, украшения, часы, вот что нам нужно.

Старбак застыл.

– Вы не будете грабить пассажиров! – он и самом деле был шокирован при мысли об этом. Одно дело – остановить поезд как грабитель, с точки зрения охваченных ужасом пассажиров, но совсем другое – нарушить шестую заповедь.

Самую сильную трепку Старбак всегда получал в качестве наказания за воровство. Когда ему было четыре, он набрал миндаля из банки на кухне, а двумя годами спустя взял игрушечный деревянный кораблик из сундука с игрушками старшего брата, и оба раза преподобный Элиял высек его до крови в качестве возмездия.

С того дня и до того, как Доминик убедила его украсть деньги майора Трейбелла, воровство вызывало ужас у Старбака, и последствия его помощи Доминик лишь подкрепили выученный в детстве урок, что воровство – это чудовищное преступление, за которое Господь наверняка покарает.

– Вы не должны воровать, – сказал он Траслоу. – Не должны.

– Ты что, ожидаешь, что я куплю у них их пожитки? – насмешливо поинтересовался Траслоу. – А теперь пошли, не отставай.

– Я не буду помогать в воровстве! – настаивал Старбак. Он и так слишком часто грешил в последние недели. Впал в грех похоти, пил спиртное, заключал пари, не чтил отца и мать и не соблюдал день отдыха Господа, но вором он не станет.