Текст книги "Мятежник (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Он сказал себе, что женитьба непременно облегчит отношения между ним и дочкой Фалконера, и как только он будет обеспечен богатством этой семьи, то не будет так противиться капризам Анны. В богатстве, как верил Ридли, лежало разрешение всех горестей жизни.

Бельведеру Дилейни тоже нравилось богатство, но только если оно впоследствии приносило власть. Он придержал лошадь, чтобы посмотреть на марширующую мимо роту уроженцев Миссисипи, отлично выглядящих бородатых мужчин, загорелых и поджарых, но вооруженных устаревшими кремневыми ружьями, такими же, с которыми выступали их деды против красномундирников.

Предстоящая война, надеялся Дилейни, должна быть недолгой, потому что Север, без сомнения, сметет этих полных энтузиазма дилетантов с их простецким вооружением и нескладной поступью, и когда это случится, Дилейни планировал получить еще большую прибыль, чем те жалкие доллары, которые он сейчас зарабатывал, снаряжая Легион Вашингтона Фалконера.

Потому что Бельведер Дилейни, хотя и южанин по рождению и воспитанию, был северянином по расчету, и хотя он еще не стал шпионом, он спокойно дал понять своим друзьям из северных штатов, что намеревался служить их интересам в столице Виргинии.

Дилейни надеялся, что когда северяне одержат победу, сторонников законного федерального правительства на Юге могло ожидать щедрое вознаграждение.

Дилейни знал, это было дальней перспективой, но обладание такими видами на будущее, пока глупцы вокруг него рисковали своими жизнями и имуществом, доставляло Бельведеру Дилейни безмерное удовольствие.

– Расскажи мне о Старбаке, – неожиданно попросил он своего брата, пока они медленно ехали по периметру ярмарочной площади.

– Зачем? – Ридли был удивлен неожиданным вопросом.

– Потому что меня интересует сын Элияла Старбака, – на самом деле это мысли о южанах, поддерживающих север, и северянах, воюющих за юг, натолкнули Дилейни на мысль о Старбаке. – Я встречался с ним, ты не знал?

– Он ничего не говорил. – голос Ридли звучал обиженно.

– Он мне очень понравился. Быстро соображает. Слишком непостоянен, чтобы стать успешным, но неглупый молодой человек.

Итан Ридли презрительно ухмыльнулся в ответ на эту великодушную оценку.

– Он чертов сын священника. Набожный бостонский сукин сын.

Дилейни, считавший, что лучше своего сводного брата знает жизнь, подозревал, что любой молодой человек, готовый рискнуть всем своим будущим ради шлюхи со сцены, скорее всего, был намного менее добродетелен и более занятен, чем предполагал Ридли, и во время продолжительной попойки со Старбаком ощутил нечто более сложное и интересное в этом молодом человеке. Старбак, как отметил Дилейни, вовлек себя в мрачный лабиринт, где создания, подобные Доминик Демарест, боролись против добродетелей, прививитых кальвинистским воспитанием, и эта борьба будет редкостным и злостным дельцем.

Дилейни инстинктивно надеялся, что кальвинизм будет побежден, но также понимал, что добродетельная сторона характера Старбака каким-то образом злит его сводного брата.

– Почему мы находим добродетель такой раздражающей? – вслух удивился Дилейни.

– Потому что это наивысшее стремление глупцов, – едко сказал Ридли.

– Или потому что восторгаемся добродетелью других, зная, что сами не сможем достичь ее? – все еще допытывался Дилейни.

– Тебе, возможно, и хочется достичь ее, но не мне.

– Не будь смешон, Итан. И скажи мне, почему ты так не любишь Старбака.

– Потому что ублюдок отнял у меня пятьдесят баксов.

– Ах! Тогда он задел тебя за живое, – Дилейни, который знал, насколько жаден его сводный брат, рассмеялся. – И как же сыну священника удалось их присвоить?

– Я заключил с ним пари, что ему не удастся выманить человека по имени Траслоу с холмов, но, черт побери, ему это удалось.

– Дятел говорил мне о Траслоу, – сказал Дилейни. – Но почему ты не завербовал его?

– Потому что если Траслоу увидит меня рядом со своей дочерью, он убьет меня.

– А! – улыбнулся Дилейни и отметил, что каждый создает собственный запутанный узел. Старбак запутался между грехом и удовольствием, сам он находился в западне между Севером и Югом, а его сводный брат был в силках у похоти.

– У убийцы есть причина прикончить тебя? – спросил Дилейни, а затем извлек сигарету из портсигара и прикурил от сигары сводного брата. Сигарета была в желтой бумаге, начиненной табаком с ароматом лимона. – Ну так что же? – напомнил Итану Дилейни.

– У него есть причина, – признался Ридли, а затем не смог удержаться от хвастливого смешка. – У него скоро будет внучок-ублюдок.

– Твой?

Ридли кивнул головой.

– Траслоу не знает, что ребенок мой, и девчонка все равно замужем, так что я вышел сухим из воды из всего этого. За исключением того, что мне пришлось заплатить сучке за молчание.

– И много?

– Достаточно, – Ридли вдохнул горький дым своей сигары и укоризненно покачал головой. – Она жадная сука, но Боже мой, Бев, тебе стоит увидеть девчонку.

– Дочь убийцы – красавица? – эта мысль Дилейни позабавила.

– Необыкновенная, – Ридли произнес это с искренним трепетом в голосе. – Вот, взгляни, – он вытащил кожаный бумажник из верхнего кармана мундира и вручил его Дилейни.

Раскрыв бумажник, Дилейни обнаружил рисунок, пять дюймов на четыре, который изображал обнаженную девушку, сидевшую на опушке леса рядом с ручьем. Дилейни не переставал удивляться таланту своего брата, хотя и неразвитому и с ленцой применявшемуся, но все равно потрясающему. Господь, подумал он, разливает свои таланты в самые странные сосуды.

– Ты не приукрасил ее внешность?

– Нет. Правда нет.

– Тогда она и в самом деле хорошенькая. Нимфа.

– Но нимфа с языком, как у черномазого возницы и с характером не слаще.

– И ты порвал с ней отношения, не так ли? – спросил Дилейни.

– Все кончено. Конец.

Взяв обратно портрет, Ридли понадеялся, что это было правдой. Он заплатил Салли сотню серебряных долларов и все равно продолжал бояться, что она не выполнит свою часть сделки.

Салли была непредсказуемой девчонкой с характерными чертами дикости своего отца, и Итана Ридли ужасало то, что она может объявиться в Фалконере и выставить напоказ свою беременность перед Анной.

Не сказать, чтобы Вашингтон Фалконер имел что-то против человека, производившего на свет ублюдков, но плодить их от рабынь было одним делом, тогда как иметь дело со столь необузданной девушкой, как дочка Траслоу, выплескивающей свой гнев на всех главных улицах Фалконера, было чем-то совершенно другим.

Но теперь, слава Господу, Ридли узнал, что Салли вышла замуж за своего молокососа с соломенными волосами. Ридли не слышал о подробностях свадьбы, ничего о том где, как или когда, только то, что Траслоу всучил свою дочь Декеру и отдал паре свой участок каменистой земли, свой скот и свое благословение, таким образом позволив Ридли чувствовать себя намного спокойнее.

– Все обернулось хорошо, – проворчал он Дилейни, но все же не без некоторой доли сожаления, так как Итан Ридли подозревал, что ему в жизни больше не доведется знать такую же прекрасную девушку, как Салли Траслоу. Тем не менее, спать с ней означало играть с огнем, и ему повезло, что он вышел из всего этого неопаленным.

Бельведер Дилейни наблюдал за группой рекрутов, пытавшихся маршировать шагом. Кадет из Виргинского военного училища выглядел вдвое младше мужчин, которых муштровал, крича на них с требованием выпрямить спины, задрать головы вверх и не пялиться по сторонам, как фабричные девки на прогулке.

– Фалконер таким же образом муштрует людей? – спросил Дилейни.

– Он полагает, что муштра снизит их энтузиазм.

– Как интересно! Возможно, твой Фалконер даже умнее, чем я думал. Эти бедные дьяволы начинают муштру в шесть утра и не останавливаются до восхода луны.

Дилейни отсалютовал шляпой судье, которого он постоянно встречал в борделе на Маршалл-стрит, известном как дом миссис Ричардсон, хотя на самом деле главным совладельцем заведения был Бельведер Дилейни.

Дилейни полагал, что во время войны мужчины могли делать вещи и похлеще вкладывания денег в шлюх и оружие, но пока все его вложения отлично окупались.

– Фалконер полагает, что от войны можно получать удовольствие, – язвительно сказал Ридли, – поэтому он отправляется в кавалерийский набег.

– Кавалерийский набег? – удивленно переспросил Дилейни. – Расскажи мне об этом.

– Тут нечего рассказывать.

– Вот и опиши мне это "ничто", – притворяясь обиженным, произнес Дилейни.

– Зачем?

– Ради бога, Итан, у меня в друзьях половина законодателей штата, и если граждане Виргинии ведут собственную войну с Севером, правительство должно знать об этом. Или Роберт Ли. Вообще-то предполагается, что Ли будет утверждать все передвижения войск, даже твоего будущего тестя.

– Фалконер отправляется в набег или, может, уже отправился, я точно не уверен. Какое это имеет значение?

– Куда? Как?

– Он расстроен, потому что мы позволили янки занять Александрию. Он думает, Ричмонд не заботит война. Говорит, Летчер всегда был неравнодушен к Северу и, возможно, он тайный агент Союза. Он думает, что Ли слишком осторожен, как и все другие, и если кто-то не ударит янки по больному месту, Конфедерация развалится.

– Ты имеешь ввиду, что идиот собирается атаковать Александрию? – удивленно спросил Дилейни. Александрия была виргинским городом, отделенным от Вашингтона рекой Потомак и сильно укрепленным после того, как его оставили войска южан.

– Он знает, что не сможет атаковать Александрию, – сказал Ридли, – поэтому собирается ударить по железной дороге Балтимор-Огайо.

– Где?

– Он не говорил мне, – угрюмо произнес Ридли, – но, может быть, к востоку от Камберленда, потому что между Камберлендом и Харперс-Ферри нет железнодорожного сообщения, – Ридли неожиданно встревожился. – Ради бога, Бев, ты же не собираешься остановить его, не так ли? Он убьет меня, если ты это сделаешь.

– Нет, – успокоил его Дилейни, – нет, я оставлю ему его удовольствия. Так сколько человек он взял с собой? Весь Легион?

– Всего лишь тридцать человек. Но обещаешь, что ничего не скажешь? – Ридли ужаснулся тому, что проболтался.

Дилейни заметил Роберта Ли, инспектирующего новобранцев на противоположной стороне ярмарочной площади. Дилейни умышленно устроил так, что стал полезен штабу Ли, и неожиданно обнаружил, что впечатлен сочетанием ума и честности генерала Ли.

Дилейни пытался представить себе ярость Ли, если он узнает, что Фалконер на свой страх и риск отправился в набег на железную дорогу Балтимор-Огайо, но как бы заманчиво это ни было, Дилейни решил ничего не говорить своим друзьям из виргинского правительства. Вместо этого он позволит Северу остановить их.

Еще оставалось время, чтобы отправить последнее письмо другу в Вашингтон, который, насколько было известно Дилейни, был близок к военному министру правительства Севера. Дилейни считал, что если северяне сочтут его полезным источником военной информации, то за этим, безусловно, последует их полное доверие.

– Конечно же, я ничего не скажу губернатору, – заверил он своего перепуганного младшего брата, затем натянул поводья и остановил лошадь. – Ты не возражаешь, если мы вернемся назад? Он пыли у меня горло саднит.

– Но я надеялся..., – начал было Ридли.

– Ты надеялся посетить дом миссис Ричардсон, – это соблазнительное место, насколько знал Дилейни, было главной ричмондской достопримечательностью для его сводного брата. – И посетишь, мой дорогой Итан, посетишь.

Дилейни поспешил назад в город, завершив дела этого удачного дня.

Диверсионная группа добралась до железной дороги Балтимор-Огайо за два часа до рассвета на шестой день путешествия, которое, как самонадеянно рассчитал Вашингтон Фалконер, должно было длиться не более трех дней. Поездка заняла бы всю неделю, если бы Фалконер решительно не настоял на том, чтобы скакать всю последнюю ночь.

Старбак, шатавшийся от усталости и ноющей боли от натертых седлом волдырей, вначале и не осознал, что путешествие почти закончилось. Он сидел, сгорбившись в седле, в полудреме боясь свалиться оттуда, когда неожиданно вздрогнул от яркой вспышки света, возникшей далеко внизу в глубокой долине, куда не падал лунный свет.

В какой-то момент он подумал, что грезит, но затем испугался, что вовсе не грезит, а достиг наводящей страх границы Геенны, библейского ада, и что в любое мгновение будет низвергнут в огненную пучину, где черти, посмеиваясь, истязали грешников. Он даже в ужасе вскричал.

Затем, полностью проснувшись, он осознал, что группа перепачканных налетчиков Фалконера остановилась на гребне горной гряды и смотрела на темную долину, где поезд уходил на запад.

Дверца топки локомотива была открыта, и это яркое сияние отражалось внизу клубящегося столба дыма, который, подумал Старбак, выглядел как огненное дыхание большого дракона. Дым уходил на восток, опережаемый слабым отсветом масляного фонаря локомотива.

Никаких других огней не было видно, что наводило на мысль о том, что локомотив тащил товарные вагоны. Шум поезда перешел на глухой рокот, когда он проехал мост, пересекавший реку, находившуюся слева от Старбака, и когда он внезапно понял, как близко они подошли к своей цели, его неожиданно охватило волнение.

Большие клубы огненного дыма, пронзившие ночь, осветили железную дорогу Балтимор-Огайо, проходящую по берегу северного рукава реки Потомак.

До тех пор, пока Томас Джексон не занял Харперс-Ферри, отрезав таким образом железнодорожное сообщение на Вашингтон и Балтимор, линия была главным связующим звеном между западными штатами и столицей Америки, и даже после оккупации Джексоном дорога оставалась оживленной, поскольку по ней перевозили припасы, новобранцев, оружие и продовольствие из Миссури, Иллинойса, Индианы и Огайо; все это свозилось в Камберленд, где перегружалось на баржи или в повозки, отправлявшие припасы на хагерстоунскую станцию Камберлендской железной дороги.

Полковник Фалконер утверждал, что если линия Балтимор-Огайо будут перетрезана в горах Аллегани к западу от Камберленда, то восстановление этой оживленной ветки займет несколько месяцев.

Это, во всяком случае, было военным оправданием рейда, хотя Старбак знал, что полковник ожидает извлечь из своего набега намного больше. Фалконер верил, что успешное нападение повысит боевой дух южан и нанесет удар по гордости северян.

И, что еще лучше, летопись Легиона Фалконера откроется победой, вот истинная причина, побудившая его возглавить отряд из тридцати избранных всадников, ведущих в поводу четырех вьючных лошадей, нагруженных четырьмя бочонками черного пороха, шестью топорами, четырьмя ломами, двумя кувалдами и двумя мотками быстровоспламеняющегося запала – материалами, необходимыми для уничтожения высоких опор мостов, которые переносили железную дорогу Балтимор-Огайо через быстрые реки и ручьи, пересекавшие Аллегани.

В набеге полковника сопровождали три офицера Легиона. Капитан Пол Хинтон был добродушным человеком, обрабатывавшим восемьсот акров земли в восточной части округа Фалконер, и товарищем Фалконера по охоте.

Еще одним был капитан Энтони Мерфи, высокий темноволосый ирландец. Эмигрировав в Америку более десяти лет тому назад, он засеял одну плантацию хлопка в Луизиане, продал ее до начала сбора урожая и сел на пакетбот на север, три дня и ночи играл там в двадцатикарточный покер и сошел с пакетбота вместе с хорошенькой итальянкой и суммой денег, достаточной до конца жизни.

Он привез свою невесту-итальянку в Виргинию, вложил деньги в окружной банк Фалконера и прикупил четыре фермы к северу от Семи Источников. Он держал трех рабов на большей из плантаций, а остальные сдавал в аренду; напивался со своими арендаторами в конце квартала и редко мог найти кого-то достаточно безрассудного, чтобы сыграть с ним партию в блеф. Последним офицером был младший лейтенант Старбак, который никогда в жизни не играл в покер.

Среди двадцати шести человек, сопровождавших четырех офицеров, был сержант Томас Траслоу и с полдюжины негодяев, последовавших за ним с холмов.

Группа Траслоу вместе ехала, вместе ела и общалась с тремя старшими офицерами с терпеливым презрением, хотя, к удивлению многих, кто знал, насколько Траслоу ненавидел янки, суровому сержанту явно нравился Старбак, и это одобрение сделало Старбака желанным членом группы Траслоу.

Никто не понимал этой необъяснимой связи, но с другой стороны, никто, даже полковник Фалконер, ничего не слышал ни о молитве, прочитанной Старбаком над могилой Эмили, ни о свадебной церемонии, совершенной виргинской ночью.

Фалконер был не в том настроении, чтобы слушать подобные истории, участники рейда ехали на северо-запад, к Аллеганам, и мечты полковника о быстрой, стремительной победе потонули в дожде и тумане.

Начало поездки было удачным. Они пересекли Голубой хребет и въехали в широкую и плодородную долину Шенандоа, затем взобрались на Аллеганы, и тут начались дожди, не те спокойные дожди, от которых наливается зерно в долинах, а череда сотрясающих небо гроз, разрывающих небеса, пока отряд пробирался через враждебные горы.

Фалконер требовал избегать поселений, так как области к западу от Шенандоа относились к Конфедерации враждебно, даже ходили разговоры об отделении этой части Виргинии и создании нового штата. Поэтому легионеры Фалконера рыскали как воры по пропитанным дождями горам и даже не надели униформу. По словам полковника, не было смысла идти на неоправданный риск на вероломных склонах Аллеганских гор.

Однако погода оказалась враждебнее местных жителей. Фалконер заблудился среди высоких, окутанных облаками гор, потратив целый день, забредя в закрытую долину на западе, и только опыт и чутье Томаса Траслоу вернули отряд на верный путь. С той поры большей части отряда стало казаться, что настоящим предводителем экспедиции являлся Томас Траслоу.

Он не отдавал приказов, но всадники прислушивались скорее к нему, чем к полковнику. Воспротивившись узурпации власти, Вашингтон Фалконер настоял на том, чтобы отряд продолжал двигаться и пятой ночью. Приказ не нашел поддержки, но заставив себе подчиниться, полковник, во всяком случае, показал, кто у власти.

Оказавшись, наконец, над железной дорогой, всадники ожидали рассвет. За последние дни облака немного разошлись и вокруг покрытой дымкой луны показалось несколько звезд. Далеко на севере на холмах вспыхнул огонек, и Старбак понял, что, должно быть, это в Пенсильвании.

С высокого хребта открывался вид на скрытую туманом реку, на клочок Мэриленда и далекий враждебный север. Нату не верилось, что он находится на границе двух враждующих государств; ему не верилось даже в то, что Америка воюет, это опровергало всю его детскую уверенность.

В войнах участвовали страны поменьше, а люди перебрались в Америку, чтобы избежать войны, и все же сейчас Старбак дрожал от холода на вершине горы с револьвером Сэвиджа на боку и в окружении вооруженных людей. Поезда больше не проходили. Большая часть отряд спала, но некоторые, например, Траслоу, присели у края хребта и смотрели на север.

Свет медленно просачивался с востока, показывая, что всадники случайно наткнулись на почти идеальное место, чтобы перерезать железную дорогу. Слева от них быстрая река бежала через скалы, чтобы влиться в северный приток Потомака, и поток пересекал высокий эстакадный мост, опираясь на решетку ​​свай высотой шестьдесят футов.

Мост не охранялся, не было и блокгауза. В поле зрения не было ни ферм, ни поселений; в самом деле, если бы не темноватый блеск железных рельсов и веретенообразнaя решетка моста, местность выглядела бы диковатой.

Фалконер отдал свои последние распоряжения, как только начало светать. Нападавшие должны были разбиться на три партии. Капитан Мерфи принял под свое командование дюжину людей, чтобы заблокировать дорогу с восточной стороны, капитан Хилтон отправился с другой дюжиной на запад, оставшиеся шесть человек, ведомые полковником, должны были спуститься к горловине реки и там уничтожить высокую конструкцию из свай и рельс.

– Теперь ничто не может пойти наперекосяк, – сказал Фалконер, пытаясь приободрить своё подавленное и в некоторой степени павшее духом войско.

– Мы всё как следует спланировали.

Даже самые оптимистично настроенные участники рейда, должно быть, осознали, что в плане полковника имелись огрехи. Фалконер не предусмотрел вероятность проливного дождя, бочонки с порохом и быстровоспламеняющиеся запалы не были укрыты брезентом.

Не было точных карт, и даже Траслоу, который пересекал эти холмы множество раз, не был полностью уверен, какому мосту они теперь угрожали. Но несмотря на все сомнения и трудности, они успешно достигли железной дороги, оказавшейся неохраняемой, и с первым слабым лучом нового дня соскользнули вниз по крутому склону к северному рукаву реки.

Они привязали лошадей возле железной дороги рядом с мостом. Старбак, дрожа в сером свете зари, подошел к краю ущелья и заметил, что сваи, выглядевшие такими незначительными с вершины холма, на самом деле оказались массивными бревнами, очищенными от коры и просмоленными, которые были вбиты в землю или упирались в огромные валуны, выступавшие по всему склону холма.

Сваи были были скреплены друг с другом железными ригелями, таким образом соединяясь в массивную решетчатую конструкцию, которая находилась на высоте шестидесяти футов над рекой и простиралась на двести футов поперек ущелья. Бревна, несмотря на то, что были просмолены, оказались холодными и мокрыми на ощупь, влагой был напитан и ветер, несший холод от реки. Опять собирались тучи, обещая дождь.

Люди капитана Хинтона перешли мост, люди Мерфи ушли на восток, в то время как группа полковника, включая Старбака, с трудом спускалась на дно ущелья.

Склон был скользким, а кустарник все еще мокрым от вчерашнего дождя, так что к тому времени, когда шестеро мужчин добрались до берега стремительного потока, их и без этого влажная одежда насквозь промокла.

Старбак помогал сержанту Дэниэлу Медликотту, замкнутому и необщительному человеку, мельнику по профессии, спустить вниз по крутому склону бочонок с черным порохом.

Вашингтон Фалконер, наблюдая за тем, как они бьются с бочонком, предупредил Ната, чтобы тот поостерегся зарослей ядовитого плюща, что, казалось, обескуражило Медликотта.

Три других бочонка уже находились на дне ущелья. Полковник подумывал приберечь два бочонка с порохом, но потом решил, что лучше наверняка уничтожить этот массивный мост, чем потом искать другой.

Медликотт поставил четвертый бочонок рядом с остальными, затем вытащил затычку, чтобы всунуть запал.

– Порох кажется мне чертовски сырым, полковник.

– Сэр, – отрезал Фалконер. Он пытался убедить своих бывших соседей использовать армейские обращения.

– Все равно сыроват, – стоял на своем Медликотт, упрямо отказываясь потакать Фалконеру.

– Мы попробуем запал, а также разведем огонь, – сказал Фалконер, – и если не сработает одно, то сработает другое. Принимайтесь за дело! – он немного прошелся вверх по течению вместе со Старбаком. – Они славные парни, – сказал он угрюмо, – но совершенно не имеют понятия о воинской дисциплине.

– Сложно вот так сразу перестроиться, сэр, – тактично произнес Старбак. Ему отчасти было жаль Фалконера, чьи надежды на лихой и дерзкий набег превратились в этот дождливый кошмар с задержками и трудностями.

– Твой друг Траслоу хуже всех, – проворчал полковник.

– Никакого уважения, – с разочарованием добавил он. Ему так хотелось заполучить Траслоу в Легион, потому что он считал, что благодаря личности последнего полк приобретет репутацию грозного подразделения. Но полковник понял, что его только раздражает и возмущает независимая и агрессивная натура Траслоу. Заманив тигра в клетку, Вашингтон Фалконер не знал, как с ним обращаться.

– А ты мне не помогаешь, Нат, – неожиданно добавил полковник.

– Я, сэр? – Старбак, сочувствовавший Фалконеру, был ошеломлен подобным обвинением.

Полковник не ответил. Он стоял у реки и наблюдал, как Медликотт и его люди заготавливали древесину на дрова для бочек с порохом.

– Тебе не следует фамильярничать с этим людом, – наконец сказал полковник. – Однажды ты будешь ими командовать в бою, а они не станут уважать тебя, если ты не держишь дистанцию.

Вашингтон Фалконер смотрел не на Старбака, а через решетку моста глядел на серую речную гладь, по которой плыла почерневшая коряга.

Фалконер выглядел весьма жалко. Растрепанная борода, вымокшая грязная одежда. От обычной его живости осталось немного.

Старбак с удивлением осознал, что перспектива воевать в плохую погоду не сильно радует полковника.

– Офицер должен держаться других офицеров, – с раздражением продолжал распекать его полковник. – Если вы с Траслоу – друзья навеки, как ты собираешься отдавать ему приказы?

Это нечестно, подумалось Старбаку. Он провел с Вашингтоном Фалконером гораздо больше времени, чем с Траслоу, и тем не менее Нат в глубине души понимал, что тот просто завидовал Старбаку, который заслужил определенное отношение со стороны Траслоу.

Траслоу принадлежал к породе людей, одобрения которых ищут. Полковник наверняка полагал, что уж он-то заслужил это одобрение больше, чем какой-то приблудный студент из Массачусетса. Старбак ничего не ответил, и полковник, удовлетворившись тем, что выразил свое недовольство, обернулся к Медликотту:

– Сколько еще, сержант?

Медликотт отступил на шаг от сооруженной им конструкции: сложенных у высокой подпорки моста пороховых бочек, окруженных грудой дров.

– Влага повсюду, – мрачно произнес он.

– Вы приготовили растопку?

– Этого добра хватает, полковник.

– Бумага? Пороховые заряды?

– Для подрыва хватит, – заверил Медликотт.

– Так когда мы будем готовы?

– Да хоть сейчас, как по мне, – Медликотт почесал затылок, обдумывая ответ, затем кивнул: – Должно сработать, полковник.

– Отправляйся к Хинтону, – повернулся к Старбаку Фалконер. – Пусть отходит по мосту. Предупреди капитана Мерфи, чтобы готовил лошадей! И пусть пошевеливаются там, Нат!

И почему же, подумалось Старбаку, никто не догадался заранее приготовить сигнал к отступлению.

Сообщение было бы гораздо быстрее доставить с помощью нескольких выстрелов, чем карабкаясь по влажному склону ущелья, но он знал, что нет времени задавать полковнику вопрос, который, без сомнения, будет выглядеть как критика, и потому просто взобрался по восточной стороне ущелья, пересек мост и обнаружил, что сержант Траслоу соорудил огромную баррикаду из поваленных сосен, чтобы заблокировать путь с запада. Капитан Хинтон, низкорослый и приветливый человек, с удовольствием предоставил все заботы Траслоу.

– Подозреваю, он раньше уже останавливал поезда, – объяснил он Старбаку, а потом гордо показал, что позади баррикады пути в сторону северной ветки были разворочены и скручены.

– Значит, полковник готов?

– Да, сэр.

– Какая жалость. Я бы предпочел ограбить поезд. Это была бы непростая работенка, но нечто новенькое.

Хинтон объяснил, что метод ограбления поезда Траслоу состоял в том, что воры ожидали на некотором расстоянии от баррикады, а потом забирались в проезжающий локомотив и вагоны.

– Если подождать, пока поезд остановится, а потом уже залезать в него, то наверняка найдутся надоедливые пассажиры, выпрыгивающие из него с оружием, и тогда всё пойдет уже не так гладко. Еще нужно, чтобы твои люди были в каждом вагоне, чтобы дернуть стоп-кран и затормозить поезд. Для подобных вещей это почти искусство. Что ж, ты не сходишь за этим мерзавцем, Нат?

Траслоу с остальным отрядом Хинтона находился в четверти мили вниз по путям, очевидно, готовясь к сложному мероприятию по остановке поезда.

– Отправляйся, Нат, – сказал Хинтон, пытаясь приободрить Старбака.

Но Старбак не сдвинулся с места. Вместо этого он уставился на пути, где из-за холма внезапно появился белый дым.

– Поезд, – без выражения произнес он, будто не веря собственным глазам.

Хинтон развернулся.

– Боже ты мой, так и есть, – произнес он, сложив ладони у рта. – Траслоу! Возвращайся!

Но Траслоу либо не слышал, либо решил проигнорировать этот призыв, потому что побежал на запад, в противоположную от баррикады сторону, к поезду.

– Полковнику придется подождать, – усмехнулся Хинтон.

Теперь Старбак слышал поезд. Он ехал очень медленно, его колокольчик звенел, а поршни пыхтели, пока он преодолевал небольшой подъем в сторону поворота и ожидавшей за ним засады. Позади Старбака из ущелья раздался голос, велевший ему поспешить с отходом, но было уже поздно, спешка ничего бы не решила. Томас Траслоу ждал нужный момент, чтобы ограбить поезд.

Таддеус Бёрд и Присцилла Боуэн поженились в одиннадцать часов утра в епископальной церкви напротив окружного банка, на главной улице Фалконера. Начиная с рассвета собирался дождь, но так и не пролился, и Присцилла смела надеяться, что дождь и не начнется, но за полчаса до начала церемонии небеса разверзлись.

Дождь колотил по крыше церкви, выливался на кладбище, запрудил главную улицу и вымочил учеников школы, которых в знак уважения к свадьбе учителя освободили от утренних занятий, чтобы они могли посетить церемонию.

Присциллу Боуэн, девятнадцатилетнюю сироту, вел к алтарю дядя, служивший почтальоном в соседнем городке Росскилле. У Присциллы было круглое улыбчивое лицо и терпеливый нрав.

Никто не назвал бы ее красивой, но спустя несколько минут в ее компании никто бы уже не смог просто так выбросить ее из головы. У нее были светло-каштановые волосы, которые она собирала в тугой узел, карие глаза, наполовину скрытые очками в стальной оправе, и огрубевшие от работы руки.

На свадьбу она собрала букет из цветов церциса и надела свое лучшее воскресное платье из голубого батиста, к которому в честь этого праздничного дня приколола воротничок, сделанный из белых носовых платков.

Таддеус Бёрд был на двадцать лет старше невесты и одет в свой лучший черный костюм, тщательно починенный собственными руками, а на лице у него сияла глубокомысленная улыбка.

На церемонии присутствовала его племянница Анна Фалконер, но сестра осталась в постели в Семи Источниках. Мириам Фалконер намеревалась посетить свадьбу, но надвигающийся дождь и порывы холодного ветра привели к внезапному приступу невралгии, осложненной астмой, и она осталась в большом доме, где слуги развели огонь в камине и жгли пропитанную селитрой бумагу, чтобы облегчить ее затрудненное дыхание.

Ее муж находился где-то за пределами долины Шенандоа, вел в рейд кавалерию, и, по правде говоря, именно его отсутствие стало причиной, по которой Дятел Бёрд выбрал этот день для свадьбы.

Преподобный Эрнст Мосс, проводивший церемонию, провозгласил Таддеуса и Присциллу мужем и женой как раз в тот момент, когда раскат грома прокатился над кровлей церкви, и несколько детей вскричали от страха.