Текст книги "Ватерлоо Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4

На западе появились тучи. Испарения с северного моря медленно плыли на восток, собираясь над берегом в грозовой фронт. Фермеры беспокоились, что сильный дождь побьет всходы.

У прусского майора подобных мыслей не возникало, его послали в Брюссель с новостями о французском наступлении. Депеша также описывала поражение прусского гарнизона в Шарлеруа, который отошел не к Брюсселю, а на северо-восток, где сосредотачивались главные силы прусской армии. Эти сведения были жизненно необходимы британским и голландским войскам, им требовалось знать место сбора прусских войск.

Майор проскакал тридцать две мили. Был солнечный жаркий день, а он был весьма толст и сильно устал. Первые пять миль он страшно боялся, ожидая, что из-за каждой изгороди на него вот-вот бросятся драгуны, но затем успокоился и перешел на шаг. Через час он достиг маленького придорожного отеля, стоявшего на вершине небольшого холма и, повернувшись в седле, увидел, что от отеля открывается отличный вид на дорогу до горизонта, и он сможет заметить французов задолго до того, как те станут представлять угрозу. На дороге не было никакого движения кроме человека, перегоняющего стадо из восьми коров с одного пастбища на другое.

Майор слез с седла на землю и привязал лошадь к коновязи. Он сносно говорил по-французски и с удовольствием обсудил меню с миловидной служанкой, подошедшей к его столику. Он остановился на жареном цыпленке с овощами, яблочном пироге и сыре. Также майор потребовал бутылку красного вина, но не обычного, а получше.

Светило солнце, в полумиле к югу, на лужайке, косари делали свою монотонную работу, а еще дальше за полями и лесами в небо поднималась пыль. Ее поднимали сапоги целой армии, однако отдыху майора ничего не угрожало, и он решил, что нет смысла торопиться, особенно раз его ждет жареный цыпленок. Он уже подрумянился и истекал жиром. Когда девушка принесла майору пирог, он спросил ее, не идет ли сам Наполеон.

– Не волнуйтесь, дорогой мой. Не волнуйтесь.

* * *

К северу от майора, в Брюсселе, подразделению шотландских гайлендеров приказали отправляться в дом герцога Ричмондского и развесить в бальной зале бельгийские флаги. Перед тем как подадут ужин, шотландцы должны будут станцевать гостям.

Лейтенант шотландцев попросил поднять люстру, чтобы освободить пространство для танцоров и их сабель. Герцогиня, желавшая, чтобы все прошло великолепно, настояла на репетиции.

– Вы принесли волынки? – спросила она.

– Да, конечно, ваша милость.

Это добавило герцогине повод для беспокойства: как дирижер оркестра узнает, когда надо остановиться, чтобы волынки начали играть.

Ее муж заверил герцогиню, что и оркестр и волынки, несомненно, сами разберутся и высказал мнение, что герцогиня может смело оставить организацию бала тем, кому и платят за это, но герцогиня настаивала на том, что должна сама все контролировать. Еще она настоятельно попросила мужа попросить принца Оранского не приводить на бал подполковника Ричарда Шарпа.

– Кто такой Шарп? – спросил герцог, взглянув поверх «Таймс»

– Он муж девушки Джона Розендейла. Я опасаюсь, что она придет на бал. Я пыталась запретить Джону приводить ее, но он влюблен до безумия.

– И этот Шарп ее муж?

– Я же сказала тебе, Чарльз. Он также помощник Стройного Билли.

Герцог усмехнулся.

– Шарп – полный дурак, если позволил такому идиоту как Джон Розендейл наставить себе рога.

– Именно поэтому я и прошу тебя поговорить с принцем Оранским. Мне сказали, что этот Шарп грубиян и неотесанный чурбан и очень вероятно, что он убьет Джонни.

– Если он такой грубиян, дорогая, то, несомненно, ему не захочется быть на твоем балу. И я определенно не собираюсь просить принца Оранского. Этот молодой дурень обязательно притащит Шарпа если решит, что тот навлечет неприятности. Не надо будить спящую собаку, дорогая.

Но не в характере герцогини было оставлять что-либо на произвол судьбы, если она могла на это повлиять.

– Возможно, мне следует поставить в известность Артура?

Герцог положил газету на стол.

– Не станешь же ты беспокоить Веллингтона из-за двух идиотов и их шлюхи.

– Ну, если ты так считаешь, Чарльз.

– Да, я так считаю. – Газета снова поднялась, показывая, что разговор закончен.

* * *

Если бы еще один пребывающий в Брюсселе английский герцог – Веллингтон, узнал, что Ричмонд уберег его от беспокойства насчет герцогини, он был бы весьма благодарен: у командующего британской и голландской армиями хватало поводов для беспокойства и без этого. И самой малой из них был голод. Из горького опыта герцог знал, что ему придется столько разговаривать на этом балу, что его ужин неминуемо остынет. Поэтому он распорядился, чтобы в три часа пополудни ему подали кусок жареной баранины.

Затем, заметив, что на западе собираются тучи, он совершил прогулку по Брюсселю. Во время прогулки он старался выглядеть жизнерадостным, ибо знал, что жители Брюсселя симпатизируют французам, и любой признак беспокойства войск союзников они расценивали как упадок духа британско-голландских войск.

А боеготовность этих войск была главной из беспокойств герцога. На бумаге их численность составляла девяносто тысяч человек, но надежными из них являлась едва ли половина.

Ядром армии Веллингтона была пехота. У него было тридцать батальонов красномундирников, однако лишь половина из них принимала участие в испанской кампании, а надежность остальных была неизвестной. У него имелось несколько превосходных батальонов Немецкого Королевского Легиона и еще несколько полных энергии войск из Ганновера, но вместе немецкая и британская пехота насчитывала менее сорока тысяч человек. Их дополняли голландско-бельгийские войска, числом чуть более сорока тысяч человек, и на них герцог не полагался полностью. Многие из них воевали за Императора и все еще носили императорские мундиры. Король Нидерландов убедительно заверил герцога, что бельгийцы будут сражаться, но вот за кого, Веллингтон сказать не мог.

Герцог располагал также и кавалерией, но Веллингтон не верил в кавалерию, ни в британскую, ни в голландскую. Немецкая кавалерия была великолепна, но слишком малочисленна, а вот британская кавалерия – это просто кучка верховых идиотов: слишком дорогие войска из напыщенных, склонных к безрассудству людей, совершенно незнакомых с понятием о дисциплине. По мнению герцога, голландско-бельгийская кавалерия могла хоть сегодня собирать вещички и валить домой.

Итак, у него было девяносто тысяч человек, из которых лишь половина могла нормально сражаться, и ему предстояло выставить их против ста тысяч ветеранов Наполеона. Наполеоновские ветераны, обиженные правлением Бурбонов, с радостью приветствовали возвращение Наполеона и стекались под его орлы. Французская армия, которая, как все еще считал герцог, скапливается у южных границ, являлась лучшей из тех, что когда-либо имел Наполеон. Каждый в этой армии когда-либо воевал, каждый был прекрасно экипирован, и каждый горел желанием отомстить всем, кто унизил Францию в 1814 году. И хотя герцог имел причины беспокоиться, он прогуливался по рю-Рояль с бодрым выражением лица, чтобы его отчаяние невольно не придало врагу смелости. Также герцог надеялся на то, что его армия не будет вынуждена сражаться с Наполеоном в одиночку, ведь неподалеку стоят прусские войска герцога Блюхера. Если британские и прусские войска воссоединятся, они победят, в противном случае, опасался герцог, они оба будут уничтожены.

* * *

А в двадцати пяти милях к югу французские войска уже вынуждали пруссаков отступить к востоку, подальше от британцев. Никто в Брюсселе не ведал, что французы уже начали вторжение; вместо этого Брюссель готовился к балу, а толстый прусский майор, доел своего жареного цыпленка, прикончил вино, и неспешно направился на север.

* * *

В час пополудни, через восемь часов после того как в Шарлеруа раздались первые выстрелы, Шарп встретился с группой кавалеристов; патруль всадников в темно-красных мундирах, скакавших по лугу, окружил Шарпа и двух его лошадей. Это были люди из Ганновера, изгнанники, сформировавшие Немецкий Королевский Легион, который так хорошо сражался в Испании. Немецкие солдаты с подозрением рассматривали странный мундир Шарпа, а потом один из них углядел имперское «N» на седле лошади Шарпа, из ножен взметнулись сабли, а всадники призвали Шарпа сдаться.

– Да отвалите вы, – зарычал Шарп.

– Вы англичанин? – спросил немецкий капитан по-английски. У него был великолепный мерин черной масти, свежий и ухоженный. На его седле был выдавлен британский королевский вензель, напоминающий, что король Англии являлся также и монархом Ганновера.

– Я подполковник Шарп из штаба Принца Оранского.

– Вы должны извинить нас, сэр. – Капитан, представившийся как Ганс Блазендорф, убрал саблю. Он сказал Шарпу, что его разъезд был одним из многих таких же, ежедневно патрулировавших территорию до французской границы и обратно; конкретно им было приказано разведать обстановку к югу и востоку от Монса до Шамбра, но не заезжать на прусскую территорию.

– Французы уже в Шарлеруа, – сказал ему Шарп.

Блазендорф раскрыл рот от неожиданной новости.

– Это достоверные данные?

– Достоверные!? – Усталость сделала Шарпа несдержанным. – Я только что оттуда! Вот эта лошадь принадлежала французскому драгуну, я встретил его к северу от города.

Немец понял срочность этой новости. Он вырвал листок из записной книжки, протянул Шарпу карандаш и вызвался доставить депешу в штаб генерала Дорнберга в Монс. Дорнберг был командиром этих патрулей, наблюдающих за французской границей, и то, что один из них обнаружил Шарпа было удачей; по чистой случайности Шарп встретил именно тех, в чьи обязанности и входило предупреждать войска союзников о вторжении французов.

Шарп позаимствовал у одного из кавалеристов кивер и использовал его жесткий плоский верх как письменную доску. Он писал не очень правильно из-за того, что научился грамоте слишком поздно и, хотя Люсиль научила его читать намного лучше, чем ранее, он все еще писал весьма неуклюже. Тем не менее, он как мог описал то, что увидел – что крупные силы французской пехоты, кавалерии и артиллерии прошли по дороге от Шарлеруа к Брюсселю. Захваченный французский пленный доложил о том, что сам Наполеон, вероятно, идет вместе с войсками, но пленный не уверен в этом. Шарп знал, что это важно, ведь там где идет Наполеон и будет нанесен основной удар французов.

Он написал внизу депеши свое имя и звание и протянул депешу Блазендорфу, который заверил Шарпа, что донесение будет оставлено так быстро, как только лошади смогут скакать по пересеченной местности.

– И попросите генерала Дорнберга сказать начальнику штаба Принца Оранского, что я наблюдаю за дорогой Шарлеруа, – добавил Шарп.

Блазендорф кивнул и, уже поворачивая лошадь, осознал сказанное.

– Вы возвращаетесь к дороге, сэр? – спросил он в изумлении.

– Да.

Шарп, передав сообщение в надежные руки, был теперь свободен и мог вернуться и наблюдать за французами. По правде говоря, он не хотел идти туда, он сильно устал и натер ляжки о седло, но союзные войска сейчас нуждались в точных новостях о вражеских силах и передвижениях, чтобы их ответ был точным, быстрым и смертельным. Кроме того, появление французов вызвало у Шарпа старое возбуждение. Он думал, что жизнь в Нормандии заставила его относиться к ним по-другому, но он столько лет провел в битвах с лягушатниками, что теперь осознал, что страстно хочет снова видеть их битыми.

И теперь уже по привычке, а не из-за долга он развернулся и поскакал обратно.

* * *

Генерал-майор сэр Уильям Дорнберг получил нацарапанную карандашом депешу в ратуше Монса, которую он превратил в свой штаб. Комната, увешанная геральдическими щитами, очень соответствовала чувству собственного достоинства генерала. Дорнебрг был очень гордым и тщеславным человеком убежденным, что Европа не ценит по достоинству его военный гений. Он когда-то сражался за Францию, но там не продвинулся дальше полковника, поэтому переметнулся к британцам, которые возвели его в рыцарское достоинство и присвоили чин генерала, но даже так он чувствовал себя обиженным. Его назначили командовать кавалерийской бригадой численностью едва в тысячу двести сабель, а люди менее талантливые, чем он, командовали дивизиями. А этот Принц Оранский, всего лишь неоперившийся птенец, командовал аж корпусом!

– Кто был тот человек? – спросил он капитана Блазендорфа.

– Англичанин, сэр. Подполковник.

– На французской лошади, вы сказали?

– Он сказал, что захватил ее, сэр.

Дорнберг неодобрительно посмотрел на донесение, написано корявыми крупными буквами, как будто их начертил ребенок.

– К какому подразделению он принадлежит. Шарп, так вроде его имя, да?

– Если это тот самый Шарп, о котором я думаю, сэр, то это весьма знаменитый солдат. Я помню, в Испании…

– Испания! Испания! Все что я слышу – это Испания! – Дорнберг хлопнул ладонью по столу, и взглянул на Блазендорфа. – Послушать некоторых офицеров в их армии, так если ты не воевал в Испании, то ничего и не знаешь про войну!

– Я спрашиваю тебя, капитан, к какому подразделению принадлежит этот Шарп?

– Трудно сказать, сэр. – Немецкий капитан нахмурился, вспомнив мундир Шарпа. – Зеленая куртка, непонятный головной убор, и егерские штаны. Он сказал, что он из штаба Принца Оранского. Вообще-то он просил меня передать вам, чтобы вы сообщили в штаб Принца Оранского о том, что он возвращается к дороге.

Дорнберг пропустил последнюю фразу мимо ушей, зацепившись за более важный, по его мнению, факт.

– Егерские штаны? Вы имеете в виду, французские штаны?

Блазендорф помедлил, затем кивнул.

– Пожалуй так, сэр.

– Вы идиот! Тупица! Вот кто вы!

Блазендорф снова помедлил, но затем согласился, что он действительно идиот.

– Это был француз, идиот! – кричал Дорнберг. – Он специально ввел вас в заблуждение. Вы что, ничего не знаете о войне? Он хотел, чтобы мы пошли на Шарлеруа, а тем временем они ударят сюда. Они ударят в Монс! В Монс! В Монс. – Он бил кулаком по карте, повторяя это название и махал депешей перед лицом Блазендорфа. – Можешь подтереться этим листком, идиот! Боже, убереги меня от идиотов! А теперь возвращайся и выполняй приказ. Прочь!

Генерал Дорнберг разорвал депешу. Император дотронулся до сети, расставленной на него, но она не сработала, так что французы продолжали свое наступлении на ничего не знающих британцев.

* * *

К юго-западу от Брюсселя, в местечке Брэн-ле-Конт, Его Королевское Высочество Принц Уильям Оранский, наследник трона Нидерландов, герцог, лорд, штатгальтер, маркграф и граф такого количества городов и провинций, что и сам не мог упомнить, наклонился в кресле к зеркалу на туалетном столике и с осторожностью выдавил прыщик на подбородке. Прыщик легко лопнул. Он выдавил еще один, на этот раз с капелькой крови.

– Черт, черт, черт! – Он оставил синевато-багровую отметину на его бледной коже, а Стройный Билли очень хотел выглядеть великолепно на балу герцогини.

– Eau de citron, – лениво промолвила девушка в постели.

– Что ты там бормочешь, Шарлотта.

– Eau de citron.[3]3
  Eau de citron – лимонная туалетная вода


[Закрыть] Она сушит кожу и избавляет от пятен. – Она говорила по-французски, – Используй ее.

– Дерьмо, – выругался принц, когда очередной прыщик брызнул кровью. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Он получил образование в Итоне и превосходно владел английским. После Итона он учился в Оксфорде, затем служил в штабе Веллингтона в Испании. Это назначение было исключительно политическим, Веллингтон совсем не желал этого, и изгнанного принца держали вдалеке от сражений, но, тем не менее, этот опыт убедил юношу, что он прекрасно овладел премудростями командования войсками. Благодаря образованию, он любил все английское. Поэтому неудивительно, что за исключением начальника штаба, все его помощники и ближайшие друзья были англичанами. Он хотел бы девушку-англичанку, но в его постели была бельгийка, а он ненавидел бельгийцев: для Принца они все были просто крестьянами.

– Я ненавижу тебя, Шарлотта, – сказал он девушке по-английски. Ее звали Паулета, но Принц звал всех таких девушек Шарлоттами после того как английская принцесса дала обещание выйти за него замуж, а потом без объяснений отказалась от своего обещания.

– Что ты говоришь? – Паулета не говорила по-английски.

– Ты воняешь как свинья, – продолжил Принц снова по-английски, – у тебя задница, как у гренадера, сиськи засаленные, а в панталонах ты выглядишь типичной бельгийкой. Я тебя ненавижу. – Он нежно ей улыбнулся и Паулета, которая на самом деле была очень привлекательной, послала ему воздушный поцелуй, возлегая на подушках. Она была шлюхой, ее привезли из Бельгии и заплатили десять английских гиней за ночь с Принцем, и по ее мнению, она заслужила каждую из них. Паулета считала, что Принц жуткий урод; он был до омерзения худощав, с круглой головой на смешной длинной шее. Кожа была желтоватая и вся в ямках, глаза навыкате, а рот был влажный как у жабы. Он был пьян чаще, чем трезв и в обоих состояниях считал себя лучшим во всем, и в постели и на поле боя. Ему было двадцать три года, и он был командиром корпуса в армии Веллингтона. Те, кому Принц нравился, называли его Стройным Билли, а остальные – Юным Лягушонком. Его отца, Короля Уильяма, называли Старой Жабой.

Никто, у кого имелся здравый смысл, не желал, чтобы Юный Лягушонок командовал чем-нибудь в армии герцога, однако Старая Жаба не желал и слышать о том, чтобы Нидерланды вошли в антинаполеоновскую коалицию без того, чтобы его сыну не предоставили высокую командную должность и, таким образом, политикам в Лондоне пришлось надавить на Веллингтона, и он согласился. Старая Жаба продолжал настаивать, чтобы его сын командовал британскими войсками, на что герцог также вынужден был согласиться, но поставил условие, чтобы в штабе юного лягушонка находились надежные британские офицеры.

Герцог предложил ему на выбор список надежных офицеров, но юный лягушонок зачеркнул его и заменил своим списком, состоящим из своих друзей и когда некоторые из этих друзей отклонили такую честь, отыскал других офицеров, умевших разбавить тяготы войны изрядным количеством буйных удовольствий. Принц также потребовал нескольких офицеров, бывавших в битвах, которые могли бы воплотить в жизнь его собственные идеи о том, как надо воевать.

– Найдите мне самого храброго человека! – приказал он начальнику штаба, который через несколько недель неуверенно доложил Принцу о пользующемся дурной славой Ричарде Шарпе, находящемся на половинном жалованье. Юный Лягушонок сразу же потребовал Шарпа и подсластил это требование назначением. Он льстил себе, что в знаменитом стрелке он найдет родственную душу.

Впрочем, несмотря на легкую натуру Принца, такой дружбы не возникло. Принц находил раздражающим выражение лица Шарпа, и он даже полагал, что англичанин специально старается досадить Принцу. Он бессчетное количество раз просил Шарпа надеть голландский мундир, но стрелок все еще ходил в своей залатанной зеленой куртке. Это продолжалось до тех пор, пока Шарп вообще не перестал появляться в штабе; он предпочитал проводить время возле французской границы, хотя эта работа была поручена напыщенному генералу Дорнбергу, эти мысли напомнили Принцу, что Дорнберг должен был к полудню представить свой доклад. Этот доклад сегодня имел особую важность, если в нем будет что-либо угрожающее, то Принц не сможет присутствовать на балу в Брюсселе. Он подозвал начальника штаба.

Барон Жан де Констан-Ребек доложил его высочеству, что Дорнберг прислал свой доклад, и там нет ничего тревожного. На дороге в Монс не замечено французских войск.

Успокоенный Принц кивнул, затем снова наклонился к зеркалу. Он покрутил головой, прежде чем с беспокойством посмотрел на Ребека.

– У меня не слишком лезут волосы?

Ребек сделал вид, что внимательно рассматривает, и покачал головой.

– Не вижу, чтобы вообще лезли, сэр.

– Я подумал, не одеть ли мне сегодня британский мундир.

– Очень подходящий выбор, сэр, – сказал Ребек по-английски, ибо Принц предпочитал этот язык.

Принц взглянул на часы. Дорога до Брюсселя займет два часа и еще час потребуется, чтобы облачиться в мундир британского генерал-майора. Он решил, что остается еще три часа на ужин прежде, чем он отправится на бал, ибо знал, что на балу еда будет холодной и несъедобной.

– Шарп еще не вернулся? – спросил он у Ребека.

– Нет, сэр.

Принц нахмурил брови.

– Черт. Если он появится, скажите ему, что я жду его на балу.

Ребек не смог скрыть изумления.

– Шарпа? На герцогский бал? – Шарпу обещали, что его не станут привлекать к чему-либо, кроме советов на поле боя.

Но Принцу было плевать на то, какие обещания дали англичанину: вынудив Шарпа танцевать он покажет всем, кто командует штабом.

– Он сказал мне, что ненавидит танцы! Но, тем не менее, я прикажу ему танцевать. Все должны танцевать! И я тоже! – Принц иронично сделал по комнате несколько танцевальных па. – Пусть полковник Шарп наслаждается танцами! А вы сами уверены, что не хотите танцевать, Ребек?

– Я буду ушами и глазами вашего высочества здесь.

– Совершенно верно. – Принц, вспомнив, что на нем лежит ответственность как на командире, помрачнел, но у него была безудержная натура и он снова рассмеялся. – Представляю себе как танцует Шарп, наверное, как бельгийская корова! Он несколько раз неуклюже протопал с глумливым выражением лица. – Вот уж мы повеселимся, Ребек.

– Уверен, что ему понравится, сэр.

– И скажите, чтобы он надел голландский мундир.

– Обязательно скажу, сэр.

Принц выехал в Брюссель через полтора часа, его карету сопровождал почетный эскорт голландских карабинеров, хорошо изучивших свое дело на службе Императора. Паулета, избавившись от Принца, уютно расположилась в постели, а Ребек читал книгу у себя дома. Клерки трудолюбиво переписывали приказы, перечисляя батальоны, которые должны прибыть на следующей неделе и какие маневры каждый батальон должен будет продемонстрировать для Принца.

На западе тучи поднялись выше, но солнце все еще освещало деревню. Перед дверями штаба принца мурлыкал котенок и часовой, британский пехотинец, наклонился его погладить. Пшеница, рожь и овес зрели на солнце. Был прекрасный солнечный день, тишина и мирная красота.

* * *

Первые новости о французском наступлении достигли ушей герцога Веллингтона во время раннего ужина. Сообщение, написанное в Шарлеруа в тридцати двух милях сначала было послано маршалу Блюхеру в Намур, затем копия была отослана в Брюссель, продела в путь семьдесят миль. В сообщение всего лишь говорилось о том, что французы на рассвете атаковали, прусские аванпосты к югу от Шарлеруа оттеснены.

– Сколько французов? Здесь не написано. И где французы теперь? Император с ними? – герцог потребовал уточнений от своего штаба.

Но никто не знал ответа. Герцог бросил свою баранину и вместе со штабом подошел к карте, пришпиленной к стене столовой. Французы могли пойти к югу от Шарлеруа, но герцог склонился над левой стороной карты, там, где была огромная пустошь между Монсом и Турнэ. Он опасался, что французское наступление в этом месте отрежет британские войска от Северного моря. Если французы возьмут Гент, армия будет отсечена от путей снабжения, равно как и от путей отступления.

Если бы Веллингтон был Императором, то избрал бы именно этот путь. Сначала он бы затеял отвлекающий маневр в Шарлеруа, затем, когда войска союзников двинулись бы на защиту Брюсселя с юга, начал настоящую атаку на запад. Точно таким маневром весной 1814 года Наполеон сдержал русскую, прусскую и австрийскую армии. За несколько недель до отречения Император воевал просто блестяще и никто, и Веллингтон менее других, не склонен был считать, что за это время Император поглупел.

– От Дорнберга ничего не слышно? – спросил герцог.

– Ничего.

Герцог вновь прочитал прусское донесение. В нем не говорилось ни сколько французов перешли границу, ни о том, концентрирует ли Блюхер свою армию: все, что в нем было сказано, это то, что французы заставили отступить прусские аванпосты.

Он вернулся за обеденный стол. Его собственные силы были рассредоточены на площади в пять сотен квадратных миль по сельской местности. Они рассеялись не только чтобы защищать любой возможный путь французского вторжения, но и потому, что огромная масса войск и лошадей, сосредоточенная в одном месте, быстро истощила бы все запасы продовольствия и фуража. Однако теперь армия должна сосредоточиться в боевой порядок.

– Мы начинаем сосредоточение, – сказал герцог. За каждой дивизией был закреплен городок или деревня, в которой она должна собраться и ждать дальнейших приказов. – Также пошлите надежного человека к Дорнбергу и выясните, что там происходит.

Герцог вновь, нахмурившись, взглянул на донесение Блюхера, раздумывая, как реагировать на столь короткое сообщение. Разумеется, если бы вторжение французов было серьезным, то пруссаки послали бы более срочное и полное сообщение. Ладно, не имеет значения. Если это ложная тревога, то завтра можно отменить приказ о сосредоточении войск.

* * *

В девяти милях к югу, в маленькой деревне Ватерлоо, толстый прусский майор остановил медленно шедшую лошадь рядом с маленькой гостиницей напротив церквушки. Выпитое в обед вино совместно с полуденным зноем чрезвычайно его утомили. Он попросил немного бренди, затем увидел аппетитные кексы и печенья, выставленные пекарем на витрину гостиницы.

– И немного вот этой выпечки не помешает. С миндальным кремом, если можно.

Майор сполз с седла и с облегчением присел на скамью в тени каштанового дерева. Депеша с донесением Веллингтону о падении Шарлеруа и французском наступлении лежала в седельной сумке майора.

Майор оперся спиной на ствол каштана. В деревне царило полное спокойствие. Между двумя лужайками пролегала мощеная дорога, на лужайках паслись пара коров и несколько коз. На ступеньках церквушки спала собака, а рядом лениво ковыряли землю несколько кур. Возле гостиничной коновязи во что-то играл ребенок. Толстый майор умилился такой картиной деревенской жизни, улыбнулся, и, в ожидании своей закуски, задремал.

* * *

Шарп зашел в штаб Принца Оранского всего через десять минут как Принц отбыл в Брюссель. Многочисленные французские патрули не позволили Шарпу приблизиться к дороге во второй раз, но он проехал достаточно близко, чтобы увидеть клубы пыли от сапог, копыт и колес пушек. Вздрогнув от боли в натертых бедрах, он слез с седла. Шарп кликнул конюха, привязал Носатого к железному кольцу возле коновязи и дал собаке миску с водой, затем взял свое оружие и карту и вошел в дом. Но там никого не было, только пыль витала в лучах солнца, пробивающегося сквозь щели.

– Дежурный офицер! – гневно позвал Шарп, затем, не дождавшись ответа, постучал прикладом винтовки по двери. – Дежурный офицер!

Наверху открылась дверь спальни и над перилами появилось лицо.

– Надеюсь, найдется причина, чтобы так шуметь. О, это вы!

Шарп всмотрелся в полумрак и увидел приветливое лицо барона Жана де Констан-Ребека.

– Кто на дежурстве?

– Полковник Винклер, я полагаю, но он наверняка спит. Почти все спят. Принц отбыл в Брюссель и, кстати, желает вас там видеть. – Ребек зевнул. – Вы будете танцевать.

На мгновение Шарп даже лишился дара речи и Ребек предположил, что молчание обусловлено страхом Шарпа перед балом, но затем стрелок доложил о новостях.

– Вы что, не в курсе? Бог мой, Ребек, лягушатники уже к северу от Шарлеруа! Я послал Дорнбергу донесение черт знает сколько времени назад!

Его слова будто повисли в воздухе. Теперь уже Ребек не мог произнести ни слова.

– Боже милосердный, – через несколько секунд произнес он и начал застегивать свой голубой мундир. – Офицеры! – по всему дому разнесся его крик. – Офицеры! – он сбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. – Покажите, где, – он буквально втолкнул Шарпа в комнату с картами и растворил ставни, наполнив комнату светом.

– Здесь, – Шарп ткнул перепачканным пальцем в место к северу от Шарлеруа. – Смешанные силы; пехота, кавалерия и пушки. Я был там утром и еще раз в полдень. И оба раза дорога была заполнена войсками. Во второй раз мне не удалось увидеть слишком много, но должно быть на дороге был целый корпус. Пленный француз сказал, что по его мнению, с ними Наполеон, хотя он и не уверен в этом.

Ребек посмотрел на изможденное и запыленное лицо Шарпа и представил, как же он умудрился взять пленника, но не было времени для таких вопросов. Он повернулся к остальным офицерам штаба, собравшимся в комнате.

– Винклер, приведите Принца обратно, и побыстрее! Быстрее! Идите к Дорнбергу и выясните, что во имя Господа, происходи в Монсе. Шарп, поешьте немного. И отдохните.

– Я могу отправиться в Монс.

– Отдыхайте! Но сначала перекусите! Вы слишком устали.

Шарп подчинился. Ребек ему нравился, голландец, как и сам Принц, получил образование в Итоне и Оксфорде. Барон был гувернером Принца в Оксфорде и являлся живым доказательством того, что это была потеря времени, Принц не перенял ни капли здравого смысла Ребека.

Шапр прошел на опустевшую кухню, нашел хлеб, сыр и пиво. Когда он нарезал хлеб, в комнату вошла девушка Принца, Паулета. На ней было платье, небрежно обернутое вокруг талии.

– Из-за чего весь этот шум? – раздраженно спросила она. – Что происходит?

– Император перешел границу, – сказал Шарп по-французски.

– Это хорошо, – сказала Паулета.

Шарп рассмеялся, срезая с куска сыра заплесневевший край.

– Намажьте хлеб маслом? – предложила девушка.

– Я не нашел масла.

– Оно в буфете. Сейчас принесу, – улыбнулась Шарпу Паулета. Она не очень хорошо знала стрелка, но он был самый красивый мужчина в штабе Принца. Многие офицеры были привлекательны, но у этого англичанина был такой интересный шрам и такая заразительная улыбка. Она принесла из буфета тарелку с маслом и поставила ее перед Шарпом. – Может хотите яблоко?

– Не откажусь.

Паулета поставила перед собой тарелку с едой и налила немного пива в фарфоровую чашку Принца. Она отхлебнула пива, затем ухмыльнулась.

– Принц сказал мне, что у вас есть женщина во Франции?

Шарпа покоробила такая прямота, но он кивнул.

– Да, из Нормандии.

– Как это? Почему? Расскажите мне. Я хочу знать! Я хочу знать все обо всем и обо всех.

– Мы повстречались в конце войны, – сказал Шарп так, будто это объясняло все.

– И вы влюбились? – страстно спросила она.

– Я думаю, да, – скромно ответил Шарп.

– Здесь нечего стесняться! Я тоже однажды влюбилась. Он был драгун, но он отправился воевать в Россию, бедняга. Больше я его не видела. Он говорил, что женится на мне, но видимо его съели волки или убили казаки, – она вздохнула, вспомнив своего драгуна. – А вы женитесь на вашей французской даме?