Текст книги "Ватерлоо Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Батальон, приготовиться! – сержанты и капралы эхом разнесли команду Шарпа. Тот не знал, кто из офицеров остался в живых, но видел Саймона Доггета и слышал голос Харпера, потом дым над гребнем рассеялся, Шарп подвел батальон к началу склона, и они, остолбенев от изумления, увидели, что атаки французов не будет, противник не только не возвращается, он обратился в бегство.

Битва была выиграна, и по всему окутанному дымом полю вражеская пехота бежала. Гвардия, непобедимая, бессмертная Гвардия была разбита, а если уж Гвардия уничтожена, то ни один француз не мог считать себя в безопасности, и паника овладела всей армией. У французов оставалось еще много войск, более чем достаточно, чтобы смести британцев с гребня, но эти войска видели, как бежала Гвардия, и паника распространялась как пламя. Вся армия бросилась спасать свои жизни. Немногие старшие офицеры пытались остановить французов, но несколько минут залпового огня и стали – и победа обратилась в кошмар, и французы побежали, за исключением нескольких храбрецов, пытавшихся удержаться у подножья склона.

Граф Аксбридж, столь же успешно расправившийся с кавалерией герцога, как маршал Ней расправился с кавалерией Императора, натянул поводья рядом с Веллингтоном. Тот внимательно наблюдал за немногочисленными вражескими подразделениями, еще готовыми сражаться.

– Проклятье! – выругался герцог. – Ставка на пенни, риск на фунт!

Он снял свою украшенную четырьмя кокардами шляпу. Каким-то чудесным образом солнечный луч проложил себе дорогу сквозь дым и тучи и брызнул на герцога в тот момент, когда тот замахал шляпой, призывая всю линию британцев двинуться вперед. Им теперь предстояло очистить от французов не просто гребень, а все поле боя. Весь день они держали оборону, теперь настал час ударить по врагу.

– Вперед! – взывал Веллингтон. – Вперед! Не давайте им остановиться! Вперед!

И они шли. Потрепанные, нестройными шеренгами, они, наконец, наступали. Где-то волынка заиграла дикий шотландский напев, и неровная линия «красномундирников» шла вниз, к долине, чтобы нанести врагу последний удар. На французской стороне выстрелили несколько пушек – жалкое утешение неудачника в час поражения.

Одно из ядер пронеслось мимо герцога и ударило графа в правое колено.

– Боже мой, мне оторвало ногу!

– Неужели? – и герцог галопом погнал лошадь вперед, где маршировала его пехота. – Вперед! Не давайте им остановиться! Вперед!

Полуживые от усталости солдаты шли вниз по склону, который защищали весь день. Медленно, словно не веря, они осознавали, что победили. Они победили, ей-богу, они победили! А на востоке небо осветили вспышки новых орудий, и закатное солнце играло на темных мундирах войск, обрушившихся на дальний фланг французского склона. Пруссаки, наконец, пришли.

Полк английской легкой кавалерии, который берегли, чтобы прикрывать отступление, теперь направлялся вперед, чтобы пожать плоды победы.

– Восемнадцатый! – скомандовал полковник. – За мной!

– В ад!

Рожок пропел десять резких нот. Всадники помчались вниз по склону, сметая уцелевших французов и рубя артиллеристов, не покинувших еще орудия. Тут они увидели резервный батальон Гвардии, строившийся в каре на вражеском склоне холма. Каре пятилось назад: гвардейцы старались отступить в полном порядке, чтобы в другой день снова сразиться за императора.

Английские сабли взломали каре. Этим всадникам удалось то, что не получилось у всей кавалерии Франции: они взломали каре. За это они платили дорогую цену, но теперь их ничто не могло остановить. Это была победа. Даже лучше чем победа. Это была месть, и опьяненные конники молотили саблями по медвежьим шапкам и, заставляя коней перешагивать через мертвых, кромсали живых на части своими клинками. Пруссаки давили слева, британцы шли через долину, и Императору, чьи Орлы пали, оставалось раствориться в сумерках.

Только «иннискиллинги»[19]19
  Иннискиллинги (Inniskillings) – ирландский драгунский полк, названный так по имени замка Иннискиллинг. Входили в состав Сводной бригады наряду с Королевским драгунским полком и «серыми шотландцами».


[Закрыть] не двинулись с места. Те из них, кто не был убит, были ранены, потому что ирландцам досталось удерживать самую слабую из позиций в выстроенной герцогом линии, и они стояли до последнего. Их косило шеренгами, но они не отступили, и вот теперь праздновали победу. Погибшие лежали ровными рядами, словно в строю, а среди клочьев дыма все так же реяли их знамена. Выжившие смотрели на долину, залитую кровью и огнем, на этот кусочек ада – на поле боя.

Эпилог

Раненые лежали под затянутой дымкой луной, а уцелевшие, измученные до предела, спали. Ночь была теплой. Легкий западный ветерок сносил пороховую гарь, но запах крови не выветрится из земли за много недель. Во тьме сновали мародеры. Для бельгийской бедноты любой хлам представлял ценность, будь то пробитый пулей нагрудник кирасира, сломанный палаш, пара обуви, седло, штык, даже клок ткани. Они раздевали мертвых и добивали раненых из стремления завладеть их мундиром. Раненые лошади жалобно ржали, ожидая смерти на этом поле, кишащем ворами и убийцами. Несколько костров мерцали среди картин побоища. Более сорока тысяч убитых и раненых лежало в долине, а живые не в силах были пошевелиться.

Лорд Россендейл так и лежал в долине, то приходя в сознание, то теряя его. За ночь боль несколько стихла, но помутился и разум. Он бредил. По временам галлюцинации доставляли ему ощущение счастья, но вдруг по груди его засновали чьи-то руки, лорд застонал и попытался сбросить цепкие пальцы, доставившие ему такую боль. Женский голос приказал ему лежать тихо, но лорд Джон застонал – боль была нестерпимой. Женщина – селянка из Ватерлоо, пыталась вытащить из под него плащ. Ее дочь, девочка лет восьми, стояла на страже, приглядывая за часовыми, старавшимися остановить грабеж.

Лорду Джону показалось, что женщина – это Джейн. Он был слеп, и не знал, что еще ночь, ему казалось, что сейчас утро, и Джейн нашла его. Он заплакал от радости, схватив ее за руку. Женщина выругалась – она не ожидала встретить столь несговорчивую жертву. Выхватив десятидюймовый нож, которым резали свиней, крестьянка замахнулась.

– Лежи смирно! – приказала она по-французски.

– Джейн! – воскликнул он.

Испугавшись, что шум привлечет внимание часовых, женщина с силой полоснула по белевшему в темноте горлу. Брызнула кровь. Лорд Джон захрипел, разевая рот, как вынутая на берег рыба, потом стих.

Женщина взяла плащ с богато расшитыми эполетами, но оставила сорочку, так как та была слишком измазана кровью. В кармане плаща нашелся кусок грязной веревки, которым она перехватила узелок с награбленной одеждой. За южным гребнем, там, где небо затягивал дым костров победителей, заухал филин.

Личные волонтеры Принца Уэльского спали на хребте, который обороняли. Питеру д’Аламбору отняли ногу, так что еще оставалась надежда на его выздоровление. Рядовой Клейтон был убит – заколот императорским гвардейцем прямо в миг победы. Чарли Уэллер выжил, как и полковник Форд – но последнего отослали в Брюссель, и был большой вопрос, захочет ли он жить дальше. Гарри Прайс оказался старшим среди уцелевших офицеров, и Шарп назначил его майором, а Саймону Доггету пожаловал капитана, но предупредил обоих, что сутяги из Уайтхолла могут не утвердить их в новых званиях. Человек может сражаться, проливать кровь и вписывать страницу в историю Британии, но последнее слово всегда остается за сволочными толстозадыми ублюдками из Уайтхолла.

Шарп проспал около часа, потом проснулся и уселся у костра, который развел из обломков пики и спиц из разбитого колеса лафета. Рассвет наступил рано; серый свет разогнал мародеров и означал открытие пиршества чернокрылых стервятников. Было душно, день обещал стать жарким. На западе на фоне неба мерцала путаница огней прусских бивуаков. Где-то за хребтом рожок пропел побудку, другие трубачи подхватили сигнал, эхом ему отозвалось пение петухов в окрестных деревнях.

– Какие будут приказания, сэр? – глаза у Гарри Прайса были красные, словно он плакал, хотя скорее всего это было от усталости.

Шарп чувствовал себя усталым и опустошенным, ему было трудно подумать даже о простейших делах.

– Мне нужен достоверный список потерь, Гарри. Выдели сержанту Хакфилду поисковую партию: пусть соберет мушкеты и другое пригодное имущество. – Время после битвы идеально подходило для удовлетворения нужд батальона в снаряжении. – Нужна еда. Кто у нас охраняет пленных?

– Сержант Райан.

– Прикажи ему отвести ублюдков в тыл бригады. Если их не примут, пусть отпустит их на волю, забрав обувь и ремни.

– Сержантов-то не хватает, – предупредил Прайс.

– Я позабочусь об этом, – Шарп повернулся, и увидел обнаженные тела убитых, белевшие на фоне обгоревшей ржи. – И начинайте копать могилу, Гарри. Большую.

– Есть, сэр.

Солдат принес Шарпу дымящуюся кружку чая, и тот пил, задумчиво глядя на долину. Из руин Угумона и Ла-Э-Сента еще тянулся дымок. Шато выгорело полностью, только обгоревшие стропила виднелись над закопченными каменными стенами; коридоры Ла-э-Сент были забиты трупами. У подножья склона пережившая лошадь с перебитыми задними ногами жалобно ржала, зовя на помощь.

Вниз стали спускаться солдаты. Кто-то направлялся хоронить мертвых, кто-то искал добычу. Один нашел французскую ленту, привязанную к эфесу, ее блеск зачаровывал и манил. Солдат решил, что это будет хороший подарок для его девушки. Другой выудил из лужи полузасохшей крови кисточку для бритья с серебряной ручкой. Над трупами вились мухи. Пехотинец старательно собирал в колоду карты, разлетевшиеся вокруг тела убитого вольтижера. На ветру трепетали страницы запачканной кровью книги. Глухо звучали пистолетные выстрелы: люди избавляли лошадей от затянувшихся мучений. Группа кавалерийских офицеров, чьи пестрые мундиры резко выделялись на сером фоне рассвета, рысили вниз по склону вдоль цепи тел, отмечающих путь британской конницы от славы к поражению.

Из Брюсселя прибыли первые гражданские. Они оставляли экипажи у вяза, и в мертвой тишине спускались в долину, где поисковые партии собирали раненых. Вороны терзали белые тела. Какая-то женщина нашла тело мужа; ее рвало. Местный священник, спешивший оказать помощь раненым французам, беспомощно суетился на дороге, зажимая ладонями рот.

Партия Саймона Доггета вернулась в батальон с двумя кадками солонины, мешком хлеба и бочонком рома. Доггет гордо доложил Шарпу, что спер провизию у кавалерии.

– Что будет дальше? – спросил он.

Шарп не мог думать. Казалось, битва притупила все его чувства.

– Думаю, пойдем на Париж, – он не мог допустить, что Император оправится от поражения.

– На Париж? – Доггет удивился, словно не понимал до этого мига, что сотворила армия Веллингтона в этой провонявшей дымом и кровью долине. – Вы и впрямь думаете, что мы пойдем на Париж?

Шарп не ответил. Он смотрел на одинокого всадника, едущего по гребню, перескакивая через длинные темные борозды, оставленные французскими ядрами. Полковник узнал капитана Кристофера Мэнвелла, и пошел ему навстречу.

– Доброе утро, – коротко приветствовал он его.

Мэнвелл прикоснулся затянутой в перчатку рукой к шляпе.

– Доброе утро, сэр. Я искал вас, – он замялся, оглядывая людей Шарпа, перемазанных и изнуренных, неприветливо взирающих на щеголеватого кавалериста.

– Он мертв, – произнес Мэнвелл, решив не разводить далее политесы.

– Россендейл?

– Да. Убит, – при взгляде на Шарпа на лице капитана отразилось сожаление. – Полагаю, вам следовало об этом узнать, сэр.

– Почему вы так решили? – грубовато спросил Шарп.

Мэнвелл растерялся, потом пожал плечами.

– Думаю, он выдал вам расписку? Боюсь, она ничего не стоит, сэр. У него не было ни пенни собственных денег. А тут еще… – Мэнвелл замялся.

– Еще что? – рявкнул Шарп.

– Миссис Шарп, сэр, – Мэнвелл собрал все свое мужество. – Кто-то должен сказать ей.

Шарп резко рассмеялся.

– Только не я, капитан. Она – чертова потаскуха, и гори она хоть в аду, мне до нее дела нет. Прощайте, капитан.

– Прощайте, сэр, – Мэнвелл посмотрел, как удаляется Шарп, потом повернул на дорогу, туда, где – о чем Шарп не догадывался – сидела в своем экипаже Джейн. Мэнвелл вздохнул, и отправился сообщать новости, которые разорвут ее сердце.

Шарп вернулся к затухающему костру, вытащил из кармана долговую расписку и порвал ее в клочья. Все-таки найти простой способ отремонтировать крышу шато не получилось. Развеяв клочки по ветру, он повернулся к своим парням.

– Мистер Прайс!

– Сэр?

– У нас из оркестрантов остался кто живой?

– Да, сэр! Даже капельмейстер есть!

– Так заставьте ленивых ублюдков сыграть что-нибудь! Должны же мы отпраздновать эту чертову победу!

Где-то в долине рыдала женщина. Плач замирал, пока женщина переводила дух, потом возобновлялся – ведь ее муж был мертв. За линией битвы, на ферме Мон-сен-Жан, возвышалась гора ампутированных конечностей, выросшая выше компостной кучи. Бледный хирург вышел на улицу, глотнуть воздуха, а наверху, где раненые офицеры ждали спасения или смерти, метался между забытьем и сознанием д’Аламбор. Мистер Литтл, капельмейстер Личных волонтеров Принца Уэльского, выдал со своими музыкантами не слишком удачную версию «Через холмы и дальше». Знамена, которые возвратили батальону, Шарп приказал развернуть и поставить так, чтобы шелк их осенял разложенных у края могилы убитых.

У могилы плакала женщина. Она была одной из шестидесяти жен, отправившихся вместе с батальоном. Теперь она стала вдовой, но, скорее всего, не пробудет в таком состоянии даже до конца месяца, потому что у солдаток нет недостатка в поклонниках. Еще одна свежеиспеченная вдова, Салли Клейтон, сидела рядом с Чарли Уэллером, и Шарп видел, с каким трепетом юноша держит ее за руку.

– Принеси мне чашку чая, Чарли, – сказал Шарп, – и я произведу тебя в сержанты.

– Сэр? – удивился Чарли.

– Шевелись, Чарли! – Салли уже смекнула, что Шарп предлагает им жалованье сержанта. – И спасибо вам, мистер Шарп.

Шарп усмехнулся. До него донесся крик, возвещавший, что Харпер вернулся из Брюсселя. Ирландец привел с собой собаку Шарпа, и Носатый запрыгал вокруг хозяина. Солдаты смеялись. Шарп оттолкнул пса, выждал, пока Харпер вылезет из седла, потом отвел друга в сторонку.

– С ней все хорошо, – кивнул Харпер. Люсиль заплакала, когда узнала, что Шарп жив и невредим, но обещала Харперу не показывать слез. – И с мальчиком тоже.

– Спасибо, что сделал это для меня.

Харпер хмыкнул. Он уехал в Брюссель еще до рассвета, и теперь впервые мог оглядеть поле боя при свете дня. Лицо его не выражало ужаса. Как и Шарп, он видел подобную картину сотни раз. Они были солдатами, им постоянно приходилось переживать ужас, и поэтому они лучше прочих понимали, что такое ужас. Они были солдатами, и им, как чистильщикам нужников в Лондоне или сиделкам, ухаживающим за заразными больными в богоугодных заведениях, приходилось делать работу, которую более «утонченные» мужчины и женщины считали неподобающей для себя. Они были солдатами, а значит – грязной пеной земли до тех пор, пока тиран угрожал Британии, и вдруг превратились в одетых в красные мундиры героев и чертовски хороших парней.

– Сохрани Господь Ирландию, но мы тут проделали чертовски славную работенку, – произнес Харпер, оглядывая долину.

Шарп молчал. Он смотрел за поле боя, туда, где солнце освещало нетронутые огнем деревья, и где летний воздух был чист и прозрачен. Безоблачное небо обещало прекрасный день для сенокоса, или для влюбленных, которые станут бродить по тенистым лесами и отдыхать среди зеленых кущ на берегу потока. Наступал прекрасный летний день на границе с Францией, и на свете царил мир.

Историческая справка

Воистину все висело на волоске: «никогда ранее не видел, чтобы все висело на столько на волоске», – признался герцог Веллингтон на следующий день после битвы, а Наполеон еще заметил: «всего лишь наступали, как всегда, в колоннах, и как всегда, были отброшены».

Возможно, сам герцог счел бы это достаточным для отчета о битве при Ватерлоо, поскольку славился краткостью своих посланий и нелюбовью к писателям. Писатели, как признался он на склоне лет, раздражали его. Одному из них, обратившемуся к герцогу за помощью в деле написания книги о битве, тот резко посоветовал бросить это дело: «вы должны понимать, что никогда не сможете написать достойный труд». Другому, столь же окрыленному писаке, Веллингтон обескураживающее заявил, что историю битвы можно пытаться описать не с большим успехом, чем историю танца.

И все-таки многие пренебрегли советом герцога, и должен признаться, что я весьма обязан тем, чье безрассудство создало обширную библиографию Ватерлоо. Книг слишком много, чтобы перечислять их здесь, но я не прощу себе, если не упомяну две. Даже герцог не остался бы, скорее всего, недоволен трудом Джека Уэллера «Веллингтон при Ватерлоо», третьим томом впечатляющей трилогии о военной карьере полководца. Если мне встречалось противоречие в источниках, и я чувствовал невозможность прояснить его своими силами, то я полагался на интерпретацию Джека Уэллера, и, уверен, не ошибся.

Я содрогаюсь, представив себе картину, как герцог узнает, что о его сражении написала книгу женщина, но в моем понимании лучшим отчетом о Ватерлоо является тот, что содержится в монографии Элизабет Лонгфорд «Веллингтон: годы меча». Я использовал леди Лонгфорд как источник для прямых цитат герцога, и во многих других случаях, и сомневаюсь, что если кто-то еще станет писать о Веллингтоне при Ватерлоо, то сможет обойтись без этой удивительной книги.

О битве сохранились сотни отчетов того времени, но все же существуют противоречия. Даже во время самой битвы люди не всегда видели на деле то, что они, как казалось, видят. Вот почему в английской армии существует полк под названием Гвардейский Гренадерский. Речь идет о полке, разбившем большую колонну Императорской Гвардии, его солдаты были уверены, что побили гренадеров Гвардии, и в честь этой победы взяли себе имя противника. В реальности им пришлось столкнуться со стрелками Гвардии, но теперь уже немного поздно вносить коррективы.

Существуют и другие загадки. Верно ли, что Принц Оранский действительно трижды подставлял линию пехоты атакам кавалерии? Я убежден, что да, хотя есть мнение, что его нельзя винить в резне у Катр-Бра. Также нет единодушия в том, что же на самом деле происходило перед фронтом меньшей из колонн Гвардии. Бесспорно, что часть «красномундирников» обратилась в бегство, но нет даже двух свидетельств, сходящихся в том, как удалось их развернуть и разбить Гвардию, также как нет единодушных свидетельств о том, сколько раз французская кавалерия атаковала каре. Пережившие эти атаки солдаты дают цифры, колеблющиеся от шести до двадцати шести. Один французский офицер поведал историкам захватывающее дух воспоминание о прорыве одного из британских каре, как они бросались на него, пока не осталась только груда облаченных в красное тел. Но как бы ни был интересен этот рассказ, он не подтверждается ни единым документом.

Больше свидетельств имеется в пользу истории о самом толстом офицере в прусской армии, которому доверили новости о вторжении французов, так же печальной истиной является и то, что генерал Дорнберг перехватил донесение, адресованное Веллингтону и отказался передать его, под тем предлогом, что оно кажется ему недостоверным. Вот почему Наполеон сумел одурачить Веллингтона; концентрация войск и скорость, с какой армии Императора удалось пересечь голландскую границу, являются одним из величайших примеров военного искусства.

Так кто же тогда выиграл битву при Ватерлоо? Или кто проиграл ее? Эти вопросы еще дискутируются. Принц Оранский, отправляя в ночь после сражения письмо своим родителям, не питал никаких сомнений: «Дражайшие мои родители! Сегодня мы имели славное дело с Наполеоном, и именно мои войска вынесли главную тяжесть битвы, и именно им мы обязаны победой». Потом он заявляет, что настоящими победителями были пруссаки, подливая тем самым масла в огонь спора между сторонниками Веллингтона и Блюхера. Истина очень проста: Веллингтон не дал бы битвы при Ватерлоо, не будь он уверен, что пруссаки идут ему на помощь, а пруссаки, даже если отбросить Гнейзенау, не пошли бы, не будь они уверены, что Веллингтон станет держаться до последнего. Проще говоря, это была победа союзников, и совет Блюхера назвать битву в честь Ла-Бель-Альянс (прекрасный союз в переводе с французского) было бы более уместно, но Веллингтон настоял на своем просто потому, что провел в Ватерлоо ночь накануне и после сражения.

По иронии судьбы, именно необоснованное недоверие Гнейзенау к Веллингтону сделало победу полной. Если бы пруссаки прибыли на поле битвы сразу после полудня, как и ожидалось, Наполеон, без сомнения, отошел бы после ожесточенного арьергардного боя. Его армия сохранилась бы, чтобы продолжать военные действия под прикрытием линии крепостей, поджидавших союзников на французской границе. Случилось же так, что к вечеру Ватерлоо армия Императора была настолько потрепана и увязла в битве, что когда прибыли пруссаки, вывести ее из боя не было никакой возможности, солдаты Наполеона потерпели решительное поражение, столь решительное, что мораль крепостных гарнизонов и солдат во всей Франции рухнула, едва те узнали новость.

Если продолжается бессмысленный спор о том, кто больше – Веллингтон или Блюхер – вложил в победу, то еще больше дискуссий идет о роли генералов Императора. Французские отчеты о битве изображают Ватерлоо как славную победу французского оружия, лишь в последнюю минуту обратившуюся трагическим поражением. Как уверенно сообщает один французский историк, худшим генералом выказал себя Веллингтон, это утверждение подкрепляется внушительным перечнем ошибок английского полководца. Все это должно подтвердить идею о превосходстве Наполеона. На это мы можем ответить одним словом, тем самым, которым воспользовался генерал Камбронн, когда в конце битвы от его гвардейских частей потребовали капитуляции: «Merde».[20]20
  Merde – дерьмо (фр.)


[Закрыть]Воспитанные французские историки, правда, настаивают, что он сказал: «Старая Гвардия умирает, но не сдается», но эта красивая фраза является измышлением одного газетчика, и обе версии не берут в расчет тот факт, что Камбронн все-таки сдался. Те же самые историки, которые низводят Веллингтона, первыми бросаются в бой, оправдывая Императора: у него-де был геморрой или другое расстройство здоровья, помешавшее ему якобы быть в тот день в форме. Тогда удивительно, почему он вообще решил дать сражение в тот день? Наполеон решил, и проиграл, и потратил следующие – и последние – шесть лет жизни, создавая легенду о своей славе, до сих пор живущую во Франции.

Нигде за пределами Франции эта легенда так не утвердилась, как в самом Ватерлоо. Поле боя служит внушительным монументом Наполеону и его армии, и несведущего посетителя не за что будет винить, если он подумает, что оказался на месте величайшего триумфа французов. И все-таки это поле заслуживает, чтобы его посетили. К сожалению, больше всего изменений претерпела та часть, где располагался правый фланг британцев, тот гребень, где пал цвет французской кавалерии и была разбита Гвардия. Голландцы сняли четыре-пять футов грунта с гребня, чтобы соорудить величественный монумент в виде льва, господствующий над полем. Опять merde. Как бы то ни было, гребень сохранился, хотя он и не столь высок, как в 1815 году, и осчастливлен наличием автостоянки, кафе, музеев и лавок, торгующих всячеством вульгарных, помпезных и недостоверных сувениров. Заслуживающей внимание покупкой является превосходный англоязычный путеводитель Дэвида Ховарта по полю боя. Ла-Бель-Альянс теперь стал дискотекой. Ла-Э-Сент закрыта для посещений, но если вы сумеете вырваться из толчеи, снующей по полю, то можете подойти к воротам и заглянуть во двор. Угумон, все еще со следами разрушений, более гостеприимен и более заслуживает посещения: на него направлен указатель с надписью «Гумон», и вы можете пройти внутрь через ворота, которые полковник Макдоннел запер за ворвавшимися внутрь французами, каковой поступок Веллингтон охарактеризовал как самый героический за время битвы.

В городке Ватрелоо, в том доме, где герцог ночевал до и после битвы располагается музей, а в церкви напротив есть несколько прекрасных памятников. Также заслуживает посещения Катр-Бра. Хотя лес, в котором располагались саксен-веймарцы, давно исчез, само поле почти не изменилось, и его легко разыскать, двигаясь к югу от Ватерлоо.

Кампания породила множество героев. Среди самых знаменитых – полковник Макдоннел, затворивший ворота Угумона и его непосредственный противник, могучий лейтенант Легро, орудовавший во время штурма шато топором. Не забыт подвиг прапорщика Кристи, оборонявшего знамя при Катр-Бра, и леденящий душу рассказ сержанта Эварта о том, как он захватил Орла во время атаки британской кавалерии.

Маршал Ней, последняя лошадь под которым была убита во время атаки Императорской Гвардии, в ярости сломал шпагу, стараясь повернуть бегущих французов. Ней, воистину храбрый человек, выжил лишь для того, чтобы пойти на казнь при восстановленном Людовике XVIII, не внявшим просьбе Веллингтона о снисхождении. Есть легенда, что рыжий маршал сумел избежать смерти и прожил остаток жизни в безвестности в Южной Каролине. Был бы рад, если это правда.

Война не закончилась победой при Ватерлоо, но прочее можно не брать в расчет. Гнейзенау, при всей его тупости, выказанной в день битвы, той короткой ночью сумел великолепно организовать преследование, положив конец надеждам французов на воссоздание армии. Армии союзников пересекли затем границу, и четвертого июля Париж пал. Наполеон покинул Францию одиннадцатью днями позже, чтобы вернуться назад в 1840 году в виде священных останков.

Девятнадцатый век не знал сравнимого по масштабам кровопускания до американской Гражданской войны. Геттисберг был битвой столь же ужасной, как Ватерлоо, с сопоставимым числом участников и количеством потерь. Обе битвы решали важнейшие вопросы, но ценой невероятно страшной. Что делает Ватерлоо столь ужасным, так это малый размер пространства, на котором сошлось столько людей и смертоносных орудий. В наши дни, стоя на месте, где рос вяз (остатки его пошли на мебель), вы можете окинуть взором практически все поле боя. Каждый третий из тех, кто сошелся в битве, был убит или ранен. Не удивительно, что Веллингтон после молился, чтобы это сражение оказалось последним в его карьере.

Не все английские или французские солдаты приняли участие в битве при Ватерлоо. Наполеон отрядил целый корпус преследовать пруссаков, корпус этот пошел не той дорогой и в результате не участвовал в сражении. Его присутствие на поле боя, безусловно, сыграло бы важную роль, но ее сыграло бы и присутствие семнадцати тысяч отборных пехотинцев, которых Веллингтон отослал для охраны предполагаемой линии отступления. Конечно, если бы французы победили при Катр-Бра, битва при Ватерлоо не состоялась. Удивительно, как один из французских корпусов затратил целый день, метаясь между Линьи и Катр-Бра. Едва он подошел к Катр-Бра, поступил приказ вернуться к Линьи, а когда он был готов вступить в бой при Линьи, был дан приказ двигаться назад, к Катр-Бра. Если бы тот корпус был брошен в бой против армии Веллингтона, то нам бы, без сомнения, не пришлось без конца выслушивать все последние сто семьдесят пять лет рассказ про геморрой у Императора.

Но был ли у Наполеона геморрой или нет, долгий период революционных и имперских войн в Европе закончился. Для британских ветеранов войны на Полуострове он означал долгий путь от Португалии до Бельгии, и в конце концов, до Парижа, и Шарп с Харпером проделали его весь, без остатка. Быть может, им еще придется выступить в поход, но где и когда – не знают ни они, ни я.