Текст книги "Ватерлоо Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Пика воткнулась в спину лорда Джона.

Он изогнулся в крике, выронил саблю и попытался схватить копье. И тут копье второго улана ударило его в бок, однако скользнуло по ребрам и воткнулось в правую руку.

Он начал падать с седла.

Выживший гусар, чьего друга убил Лорд Джон, подскакал к нему слева и нанес удар саблей, которая, как и многое французское оружие, заострялось только как копье и им можно было колоть, но не рубить. Тупое лезвие сабли врезалось в лицо Лорда Джона, сломав нос и выбив один глаз. Левая нога выскользнула из стремени, но правая осталась и лошадь, наконец вырвавшись из грязи, протащила его тело по земле, затем лопнуло правое стремя, и он остался лежать на земле, крича от боли. Он пытался повернуться в сторону французов, а рука обшаривала землю, ища саблю, которая была привязана шнурком к запястью, но тут пика вонзилась в его правую ногу и от веса человека и лошади, бедренная кость треснула. Лорд Джон хотел попросить французов добить его, но смог выдавить какое-то бормотание и заплакал. Пальцы судорожно сжимали землю.

Три француза объехали вокруг окровавленного дрожащего англичанина.

– Все, он готов, – сказал один из улан, затем слез с седла и встал на колени возле англичанина. Он вынул нож, срезал с него сумку, передал ее другому французу, затем начал обыскивать карманы Лорда Джона, начав со штанов.

– Грязный ублюдок, – сказал улан с бельгийским акцентом. – Ага, вот! – воскликнул он, найдя в карманах несколько монет. Улан разрезал шейный платок и разорвал рубашку. Лорд Джон хотел что-то сказать, но улан ударил его по лицу. – Молчать, дерьмо! – он нащупал на груди Лорда Джона золотую цепочку с медальоном, сорвал ее с шеи, открыл медальон и присвистнул при виде изображения белокурой красавицы. – Ты только глянь на это! Лакомый кусочек, верно? Что ж, придется ей найти кого-нибудь другого, кто будет согревать ее по ночам, – улан протянул медальон своему приятелю, вытащил из кармашка часы лорда Джона, затем перевернул его на живот, чтобы обыскать карманы мундира. Нашел подзорную трубу и переложил ее в свой собственный карман. Гусар, ослепивший лорда Джона, обыскивал его седельные сумки, но вдруг выкрикнул предостережение, заметив, что легкая кавалерия британцев уже в опасной близости от них.

Улан встал, наступив на спину Лорду Джону, чтобы было удобнее взбираться в седло и ускакал прочь. Все-таки удачный выдался день: они двое мечтали поймать какого-нибудь богатенького офицера, и им улыбнулась удача. На этом англичанине они нашли больше, чем им обоим платят за год службы. Гусару же досталась лошадь Лорда Джона.

Розендейл протер окровавленные глаза. Ему хотелось плакать, но глаза горели огнем, и в них не было слез. Он застонал. Завоевать славу не получилось. Боль в спине и ноге, казалось, заполнила всю вселенную. Он кричал, но не мог двинуться, кричал, но помощи не было. Все было кончено, честь и яркое будущее, всего этого ему больше не видать.

Остатки британской тяжелой кавалерии медленно брели домой. Их осталось немного. В атаку пошел целый полк, триста пятьдесят кавалеристов, а вернулось не более двадцати человек. Остальные были мертвы, умирали или взяты в плен. Британская тяжелая кавалерия втоптала в землю целый корпус французов, но и сама была уничтожена.

С сырого поля медленно поднимался пар. День оказался жарким.

А пруссаки так пока и не появились.

Глава 17

– Вон там, – Ребек показал рукой на тела, лежащие в траве к югу от Ла-э-Сент. Они лежали в форме веера, как будто были убиты, когда убегали в стороны из какой-то одной точки. Так оно, впрочем, и было. В центре этого веера люди лежали буквально штабелями. Шарп сжал кулаки, а Харпер, стоящий в нескольких шагах позади штаба Принца, в ужасе перекрестился.

– Это ганноверцы. Неплохие солдаты, – безрадостно сказал Ребек, затем чихнул. Снова разыгралась его аллергия.

– Что тут случилось? – спросил Шарп.

– Он приказал им наступать в линии, – сказал Ребек, не глядя на Шарпа.

– И появилась кавалерия?

– Конечно. Я пытался остановить его, но он ничего не желал слышать. Он мнит себя новым Александром Македонским. Он хочет, чтобы за ним специальный человек постоянно носил оранжевое знамя, – голос Ребека звучал совсем тихо.

– Черт бы его побрал.

– Ему только двадцать три года, Шарп, он еще слишком юн, – добавил Ребек в оправдание Принца, опасаясь, что его предыдущие слова могут быть расценены как предательство.

– Да он чертов мясник, – ледяным тоном сказал Шарп. – Чертов прыщавый мясник.

– Он Принц, – сказал Ребек, – Вас следует помнить это, Шарп.

– Лучшее, на что он способен, это быть лейтенантом на половинном жалованье, да и то сомнительно.

Ребек не ответил. Он отвернулся и посмотрел на западную половину долины, заваленную телами пехотинцев, кавалеристов и лошадей. Он снова чихнул и выругался.

– Ребек! Ты видел это?! Великолепно! – подскакал к ним Принц. – Мы должны были быть там, Ребек! Боже мой, кавалерия – единственный род войск, где можно снискать честь.

– Да, сэр, – ответил все еще находящийся в подавленном состоянии Ребек.

– Они взяли двух орлов! Двух орлов! – зааплодировал Принц. – Двух! Один принесли показать герцогу! Вы когда-нибудь видели его близко, Ребек? Они не золотые, а всего лишь позолоченные. Обычный французский трюк, ничего более! – Принц заметил Шарпа и восторженно обратился к нему. – Идите взгляните, Шарп! Не каждый день случается увидеть орла!

– Сержант Харпер и я захватили одного такого, – в голосе Шарпа слышалось отвращение, – пять лет назад, когда вы еще ходили в школу.

Счастливое выражение сползло с лица Принца. Ребек, напуганный вопиющей грубостью Шарпа, попытался встать, поставив свою лошадь между стрелком и Принцем, но Принц не обратил на это внимания.

– Какого черта вы тут делаете? – спросил он Шарпа, – я же приказал вам оставаться в Угумоне.

– Я им там не нужен.

– Сэр! – выкрикнул Принц это слово, требуя, чтобы Шарп обращался к нему почтительно. Остальные офицеры Штаба, и Доггет в их числе, отъехали подальше от его гнева.

– Я им там не нужен, – упрямо повторил Шарп, затем, не в силах скрыть свое отношение к Принцу, добавил. – Они хорошие солдаты. Они и без меня знают, что нужно расстегнуть штаны, прежде чем помочиться.

– Шарп, – взмолился Ребек.

– Что с ними произошло? – Шарп показал на тела «красных германцев» и посмотрел на Принца.

– Ребек! Арестуйте его! – закричал Принц. – Арестуйте его! И этого его помощника! Какого дьявола ты вообще здесь делаешь? – вопрос адресовался Харперу, который безмятежно смотрел мимо Принца и не потрудился ответить.

– Сэр…, – Ребек знал, что у него нет ни власти, ни причины производить аресты, но Принц не желал слушать каких-либо объяснений.

– Арестуйте его!

Шарп показал Принцу неприличный жест, добавил пару соответствующих слов, повернул лошадь и поехал прочь. Харпер последовал за ним.

Принц закричал, чтобы Шарп вернулся, но вдруг французские пушки, молчавшие, пока вырезали британскую кавалерию, снова открыли огонь. Шарпу показалось, что они выпалили в одно мгновение, и звук залпа, как предвестник ада, был достаточен, чтобы унять гнев Принца.

Ядра и снаряды вспахали склон британского холма. Взрывы и фонтанчики земли поднялись по всей линии фронта. Шум был просто оглушающим: залпы орудий слились в громоподобный рокот, ударивший в небо. Офицеры штаба Принца непроизвольно пригнулись. Офицер-артиллерист, не более чем в десяти шагах от Шарпа, исчез во взрыве снаряда, оставив после себя лишь облачко крови. В ствол одной из пушек попало ядро, и пушка откатилась, оставив на земле две глубокие борозды. Французы стреляли невероятно быстро.

И это означало только одно.

Готовился второй штурм.

Было две минуты четвертого, а пруссаков не было видно.

* * *

Сбежавшие с поля боя бельгийские солдаты устремились в Брюссель. Это была не их война; у них не было никакой преданности ни к голландскому штадгальтеру, назначенному править этой франкоговорящей провинцией Бельгии, ни к британской пехоте, глумившейся над ними.

Оказавшись в городе, они были осаждены жителями, жаждущими услышать новости. Сражение проиграно, заявили бельгийцы. Французы одержали сокрушительную победу. Ручьи в лесу Сонье полны от крови британцев.

Люсиль, гуляя по улице в ожидании новостей, слышала истории о том, что мертвые лежат куда ни посмотрит глаз. Ей говорили, что французская кавалерия добивает оставшихся в живых, но она все еще слышала пушечный огонь и понимала, что когда битва уже выиграна, то из пушек стрелять незачем.

Она позвала свою знакомую, вдовствующую графиню Маубергскую, которая проживала в небольшом доме на Монтень-рю-Пари. Они выпили кофе. Окно на кухне графини выходило во двор самой фешенебельной гостиницы Брюсселя.

– Там уже готовят ужин, – поведала графиня Люсиль.

– Ну, ведь жизнь продолжается и людям надо есть, – сказала Люсиль. Она сочла, что графиня таким образом извиняется за то, что запах жира проникает сквозь окно. Над Люсиль от пушечных залпов подрагивал хрустальный канделябр.

– Нет! Вы меня не поняли! Они готовят праздничный ужин, моя дорогая! – графиня была в приподнятом настроении. – Говорят, что Император обожает запеченную курицу, вот они ее и готовят! Лично я предпочитаю утку, но сегодня с радостью съем и цыпленка. Ее подадут с молочным соусом, я полагаю, хотя прислуга мне скажет. Они общаются с персоналом гостиницы, понимаете, – она понизила голос, будто стыдилась того, что обращает внимания на слухи, но приготовление ужина для самого Императора ей казалось такой важной новостью, что она не могла не поделиться ею.

– Они готовят ужин для Императора? – недоверчиво спросила Люсиль.

– Конечно, ему ведь захочется отметить победу, разве не так? Как в старые добрые времена! Все плененные генералы будут вынуждены разделить с ним трапезу, и этому мерзкому маленькому Принцу тоже! Я уже предвкушаю это зрелище! А вы туда пойдете?

– Сомневаюсь, что меня позовут.

– Ну, рассылать приглашения будет некогда! Но вы, разумеется, можете пойти, там соберется вся знать. Представляете себе, ужин с Императором, а завтра парад победы, – графиня вздохнула, – Это будет такое удовольствие!

* * *

От пушечного залпа на верхних этажах гостиницы задрожали оконные стекла. Джейн Шарп лежала в постели с закрытыми глазами, занавески были задернуты. Ее тошнило.

Она слушала выстрелы пушек и страстно молилась, чтобы хоть одна из них убила Шарпа и освободила ее. Ей больше ничего было не нужно, лишь это. Она хотела выйти замуж, получить титул и стать матерью наследника Лорда Джона. Как же несправедлива жизнь. Она принимала столько предосторожностей, но все равно забеременела, и вот сейчас, готовясь дать жизнь, она молилась смерти. Ей надо выйти замуж за Лорда Джона, иначе он женится на другой женщине, а она станет шлюхой, и ее ребенок будет ребенком шлюхи. Она легла на бок, проклиная запахи с кухни, из-за которых ее тошнило, и зарыдала.

Пушки продолжали стрелять, а Брюссель замер в ожидании.

* * *

Питер д`Аламбор смирился со смертью. То, что он до сих пор еще жив, ему казалось чудом.

Но теперь-то она точно придет вместе с потоком металла, обрушивающимся на склон холма. Французские пушки палили безостановочно, и рядом с д`Аламбором взмывали фонтаны земли. Его лошадь уже убило, и теперь д`Аламбору пришлось стоять на ногах.

Он стоял перед батальоном, который располагался в нескольких сотнях шагов от вяза. Его можно было бы увидеть, но из-за дыма невозможно было разглядеть что-либо далее, чем в ста ярдах. Сначала д`Аламбор смотрел на штурм Угумона, затем на то, как ганноверцы отправились на смерть, но кавалерийская атака британцев была скрыта за облаками дыма. Ему хотелось бы увидеть больше, чтобы хоть как-то отвлечься от ожидания смерти. Он уже смирился с ней и просто хотел умереть достойно.

Вот почему он вышел вперед батальона и встал в самом опасном месте. Он мог остаться возле знаменосцев, где стоял полковник Форд, безостановочно протиравший поясом свои очки, или на своем месте, на правом фланге батальона, но д`Аламбор прошел на несколько шагов вперед от компании офицеров и теперь неподвижно стоял, вглядываясь в клубы дыма в долине. Позади него солдаты лежали на земле, но офицеры не стали этого делать. Офицер должен показывать пример. Долг офицера храбро смотреть в лицо опасности и выглядеть беззаботным. Наступит время, когда их людям придется встать и встретить французский огонь, поэтому офицеры должны показывать им пример абсолютной храбрости. Для пехотного офицера это основная задача в сражении; быть примером, и неважно, если живот сводит от страха, дыхание становится прерывистым, а ноги ватными; офицер должен излучать спокойствие.

И если уж офицер встает под огнем, то делает он это медленно и непринужденно, как человек, прогуливающийся на природе. Капитан Гарри Прайс так и сделал, хотя его непринужденная походка была не очень непринужденной из-за его новых шпор, которые цеплялись за колосья, он даже споткнулся и чуть не упал. Восстановив равновесие он поправил свой ментик и встал рядом с Питером д`Аламбором.

– Жарковато сегодня, Питер.

Д`Аламбор взял себя в руки и довольно спокойно ответил:

– Определенно становится жарче, Гарри.

Прайс помолчал, подыскивая тему, чтобы можно было продолжить разговор.

– Если еще небо очистится, то будет совсем жарко!

– Это точно.

– Отличная погода для крикета.

Д`Аламбор покосился на своего приятеля, размышляя, не сошел ли Гарри Прайс с ума, подметил как у того подрагивает щека и понял, что он просто пытается заглушить страх.

Прайс ухмыльнулся.

– Это говорит наш храбрый полковник.

– Да он только полирует свои чертовы очки поясом.

Гарри Прайс понизил голос, хотя среди взрывов снарядов его невозможно было услышать издали.

– Я сегодня намазал немного масла на его пояс.

– Что ты сделал?

– Намазал маслом его пояс, – весело сказал Прайс. Он слегка напрягся, когда над ним со свистом пролетел снаряд, но тот взорвался далеко позади. – Утром, пока он брился. Всего лишь капельку, чтобы не было заметно. Хотя я не первый раз так делаю. В последний раз я делал это, когда он настаивал, чтобы мы сыграли в крикет. А вы думаете, почему он не видел мячик?

Д`Аламбор не мог понять, как можно вытворять такие ребяческие шутки в день битвы, затем, после небольшой паузы, с неожиданной страстью в голосе сказал:

– Ненавижу этот проклятый крикет.

Прайс, которому крикет нравился, даже обиделся.

– Ну знаете, это совсем не по-английски.

– А я и не англичанин. Мои предки из Франции, наверное поэтому я считаю крикет самой скучной игрой! – д`Аламбор испугался, что в его голосе может быть заметна нотка истерики.

– Есть и более скучные игры, чем крикет, – убедительно заявил Прайс.

– Вы так считаете?

В четвертую роту влетело ядро. Оно убило двух человек, а еще двух ранило так тяжело, что они умрут еще до того, как их дотащат до хирургов. Один из них кричал так, что полковой сержант-майор Макнерни приказал им замолчать, затем приказал оттащить убитых солдат вперед и сложить из них хоть какую-то баррикаду. В воздухе разорвался снаряд, заглушив голос сержанта. Гарри Прайс посмотрел на струйку дыма, оставшуюся от полета снаряда и сказал:

– Какой-то лягушатник обрезал запал слишком коротко, как вы думаете?

– Вы говорили, что знаете игры скучнее крикета? – д`Аламбору не хотелось думать ни о снарядах, ни о запалах.

Прайс кивнул.

– Вы когда-нибудь смотрели, как играют в гольф?

Д`Аламбор покачал головой. Слева он заметил французских стрелков, приближающихся к ферме Ла-Э-Сент. Звук винтовочных выстрелов дал понять, что гарнизон заметил опасность, затем начали стрелять и французы.

– Нет, игру в гольф я никогда не видел, – сказал д`Аламбор. Попытки взять под контроль страх сделали его голос очень спокойным и неторопливым. – Это ведь шотландская игра?

– Да уж, это они придумали. – Прайс моргнул от того, что очередной снаряд пролетел слишком близко от него, обдав обоих офицеров воздухом. – Бьете по маленькому мячику палкой, пока он не подкатится к небольшой лунке. Затем аккуратно заталкиваете его в эту лунку, вытаскиваете и идете до следующей лунки.

Д`Аламбор посмотрел на Прайса.

– Гарри, ты выдумал это, чтобы отвлечь меня?

– Нет, Питер, – Гарри Прайс покачал головой. – Я, может, и не очень хорошо в нее играю, но как в нее играют, я видел лично в Трууне.

Питер д`Аламбор засмеялся. Он не знал почему, но что-то в Гарри Прайсе вызвало у него смех. Его смех донесся даже до батальона, затем поблизости раздался взрыв снаряда, и сержант Хакфилд закричал своим людям стоять смирно. Д`Аламбор повернулся и увидел как побледнели солдаты его легкой роты.

– А какого черта вы делали в Трууне?

– У меня там тетушка. Бездетная вдова юриста. Она еще не написала завещание, а состояние у юриста было очень даже достойное. Вот и я поехал, чтобы убедить ее, что я набожный, трезвомыслящий и достойный наследник.

Д`Аламбор ухмыльнулся.

– А она не распознала, что ты ленивый пьяный мерзавец, Гарри?

– Я каждую ночь читал ей псалмы, – с достоинством ответил Прайс.

Раздавшийся неподалеку топот копыт заставил д`Аламбора обернуться и он увидел штабного офицера, скачущего вдоль гребня холма. Он остановил лошадь перед двумя офицерами.

– Вам приказано отойти! На сотню ярдов, но не далее! – Офицер поскакал дальше и прокричал приказ полковнику Форду. – На сотню ярдов, полковник! Отойдите на сотню ярдов и залягте там!

Д`Аламбор повернулся к батальону лицом. Вдалеке в телегу с боеприпасами попал снаряд и теперь позади батальона в небо понимался густой дым. Полковник Форд привстал на стременах, и, перекрикивая грохот, отдал приказы. Сержанты подняли солдат на ноги и приказали им отойти назад за гребень. Люди, радуясь, что можно отойти назад и укрыться от канонады, быстро направились к указанному месту, оставив мертвых позади.

– Полагаю, нам тоже следует пойти, – д`Аламбор почувствовал дрожь в голосе и повторил: – Пойдем, Гарри. Не побежим, а пойдем.

– В этих шпорах я и не могу бегать, – сказал Прайс. – Полагаю, чтобы передвигаться со шпорами быстро, возле них должна находиться лошадь.

Небольшое отступление ближайших рот от гребня холма на безопасный задний склон избавило их от опасности, но даже теперь снаряды находили свои жертвы среди солдат, лежащих в примятой кукурузе. Раненые отходили к опушке леса, где расположились хирурги. Тех, кто не мог идти сам, относили люди из оркестровой партии. Некоторые из них все еще играли, но их музыку заглушали пушечные залпы и разрывы снарядов. Снаряды снова попали с телегу с боеприпасами, и от опушки леса в небо поднимался огромный столб дыма, будто из гигантского горнила. Перепуганные лошади, освободившись от постромков, привязанных к сгоревшим телегам, в панике поскакали прямо через группу раненых, хромающих к хирургам.

* * *

На южном холме французские генералы стояли на наблюдательных позициях, которые не были затянуты дымом от их пушек и с которых они увидели, что батальоны отступили назад за гребень холма и исчезли из виду.

Французская пехота все еще штурмовала ферму Угумон и еще больше солдат отправилось штурмовать бастион Ла-Э-Сент, но вероятно штурм и не понадобится, ведь хваленая британская пехота была побита. «Черти» отступали. Их ряды проредили «любимые дочери» Императора и красномундирники бежали. Император был прав; британцы неспособны выстоять против настоящего штурма. Пушки все еще стреляли, хотя склон холма опустел, и в запахе порохового дыма французы чуяли запах победы.

Маршалу Нею, храбрейшему из храбрых, Император приказал быстро покончить с британцами. Он посмотрел на британский холм в подзорную трубу и увидел шанс быстрой победы. Маршал сложил подзорную трубу, повернулся в седле и кивком головы подозвал офицеров кавалерии.

Была уже половина четвертого.

Пруссаки не подошли.

* * *

Шарп и Харпер вернулись на вершину холма, где лежало тело капитана Витерспуна. На этом месте они были, когда началось сражение. Французы сосредоточили свой огонь слева от них, оставив склон над фермой Угумон без внимания.

Они встали неподалеку от распотрошенного тела Витерспуна. Сидевшая на нем ворона закаркала при их появлении, затем продолжила свой обед.

– Вот моя плата за полковничий чин, – сказал Шарп, глядя на клубившийся над долиной дым.

Харпер не ответил, разглядывая труп капитана, который был так дружелюбен в начале сражения.

– По крайней мере, можно было сказать этому сифилитичному маленькому голландскому ублюдку правду в глаза, – продолжил Шарп. Он смотрел на Угумон. Крыша фермы горела, разбрасывая искры. Восточный конец дома уже почти догорел, хотя, судя по дыму от мушкетных выстрелов, пожар не особенно уменьшил сопротивление обороняющихся. Штурм французов все также натыкался на стены и мушкетный огонь.

– Что ты собираешься делать? – спросил Шарп Харпера.

– Вы имеете ввиду, не пойти ли нам туда? – спросил Харпер.

– А нас ничего не держит здесь, верно?

– Ну, в общем, да, – согласился Харпер, но никто из них не пошевелился. Долина слева от фермы все еще была незатронута сражением. Единственная пока атака французов на британские позиции проходила по восточной части долины. Французская пехота толпилась возле Угумона, возле фермы Ла-Э-Сент также было полно людей, но между двумя этими бастионами долина была пуста.

– Где же эти чертовы пруссаки? – раздраженно спросил Харпер.

– Бог знает. Возможно, заблудились.

Харпер взглянул на британскую пехоту, лежащую за склоном холма.

– А вы что намереваетесь делать? – спросил он Шарпа.

– Заберу Люсиль и вернусь в Англию, я думаю. – «Люсиль наверное ждет, что скоро вернется к себе домой, – подумал Шарп, – но если сегодняшнее сражение Англия проиграет, то австрийцы и русские могут заключить с Наполеоном мир и потребуется несколько лет, чтобы сколотить новую коалицию против Франции. Даже если сегодня Англия победит, может понадобиться еще несколько месяцев, чтобы уничтожить остатки армии Императора».

– Вы могли бы подождать в Ирландии, – предположил Харпер.

– Хорошая мысль, – Шарп достал из седельной сумки кусок сыра, разделил надвое и протянул половину Харперу.

Снаряд ударился о гребень холма и завертелся волчком, дым от запала причудливо закрутился спиралью. Затем он плюхнулся в грязь и запал просто погас. Харпер с опаской смотрел на снаряд, увидел, что взрыва не будет, и снова перевел взгляд на французский холм.

– Неудобно сейчас покидать сражение, – Харпер прибыл в Бельгию потому, что воевал с Императором в британской армии почти всю жизнь и не хотел завершать это вот так просто. Может он и гражданский человек, но о себе он думал, как о солдате, и не хотел думать о поражении или о том, что не увидит победу.

– Так ты хочешь остаться? – спросил Шарп так, будто самому ему было безразлично, оставаться или уходить.

Харпер не ответил. Он смотрел на французский холм сквозь дым в долине и вдруг широко раскрыл глаза.

– Боже, спаси Ирландию! – в его голосе прозвучало изумление. – Иисусе, ты только взгляни на это!

Шарп посмотрел туда, куда и Харпер и тоже вытаращил в изумлении глаза.

Казалось, что вся кавалерия мира собралась на склоне французского холма. Полк за полком французская кавалерия проходила между орудиями и выстраивалась на поле. Солнце ярко отражалось от полированных нагрудников и шлемов кирасиров. Позади кирасиров выстроились уланы, а дальше еще всадники. Все виды кавалерии собрались здесь: драгуны, карабинеры, гусары, егеря. Все выстроились в ровные шеренги позади кирасиров и улан.

Шарп навел на склон подзорную трубу. Пехоты он не заметил. Но ведь должна же быть пехота. Он внимательно разглядывал склон, но пехоты не было. Атака только кавалерией? А где же французские пушки? Кавалерия, в конце концов, должна заставить британскую пехоту выстроиться в каре, а это превосходные цели для пушек и пехотинцев, но сама по себе кавалерия неспособна уничтожить каре. Или французы считают, что сражение уже выиграно? Может Император решил, что британцы, побитые пушечным огнем, не смогут выстоять против кавалерии?

– Пехоты нет! – сказал Шарп Харперу и повернулся, чтобы предупредить о появлении кавалерии ближайший британский батальон, но офицеры батальона сами уже заметили угрозу и отдавали приказы своим людям встать на ноги и выстроиться в каре.

А тем временем кирасиры уже обнажили свои палаши. Солнце отразилось от них миллионами искр. Позади них в небо взметнулись красно-белые флаги на концах длинных копий. Харпер был впечатлен зрелищем. В древних гэльских легендах описывалось подобное. Кавалерия заполнила половину поля.

Вдоль сформированных британских каре скакали офицеры бригады, отдавая приказы некоторым батальонам отойти назад, и те неуклюже тронулись с места, будто огромная доска. Теперь фланги одного каре могли стрелять, не опасаясь попасть во фланги другого, а между каре остались широкие участки, так что кавалерия могла свободно войти между батальонами. Батареи королевской конной артиллерии поставили свои орудия на позиции и зарядили их снарядами. Они бы предпочли стрелять двойным зарядом, но их небольшие пушки могли не выдержать такого напряжения. Пушкари собрались позади каре, где уже стояла британская и голландская легкая кавалерия, которая будет ловить французских всадников, избежавших пушечных и мушкетных залпов.

Французские пушки продолжали стрелять, британцы теперь стояли в каре и теперь каждый снаряд или ядро, перелетавшие через гребень холма, находили себе цель. Шарп видел как ядро врезалось во фланг каре шотландцев. По меньшей мере десять человек упали, а возможно и больше. Еще одно ядро ударилось во фронт каре, прорубив кровавую брешь, которая, впрочем, быстро заполнилась.

– Ублюдки приближаются! – предупредил Харпер.

Кирасиры двинулись вперед. Позади них тронулись красные уланы в квадратных шапках и конные гренадеры в высоких черных киверах из медвежьего меха. Еще дальше позади них шли карабинеры в ослепительно-белых мундирах, эскадроны драгун и гусар. Всадники полностью покрывали склон холма, заслонив собой колосья пшеницы и ржи. Такого количества знамен, развевающихся плюмажей и ярких шлемов Шарп не видел за все время службы. Даже в Индии не было такого великолепия. Здесь собралась вся кавалерия империи. Шарп попробовал прикинуть количество, но их было слишком много. Солнце отражалось от тысяч палашей, копий, сабель, кирас и шлемов.

Кавалерия шла шагом. Так кавалерия и наступает; не в безумной гонке, а медленно идет, постепенно ускоряясь, а в последний момент тяжелые лошади на полной скорости налетят на ряды врага. Если лошадь подстрелят в последние несколько метров, то человек и лошадь по инерции все равно врубятся во фронт каре. Шарп уже видел такое; он скакал позади германцев в Гарсиа-Фернандес и видел, как мертвая лошадь и ее умирающий всадник пробили насквозь французское каре. В брешь устремились остальные всадники, и в этот момент французы уже могли считать себя мертвецами.

Однако если каре выстоит и даст залп в нужный момент, такого не произойдет. В каждой стороне каре было четыре ряда. Первые два ряда встали на одно колено и прочно уперли мушкеты с примкнутыми байонетами в землю, сделав таким образом изгородь из острой стали. Вторые два ряда стояли наизготовку с мушкетами наперевес. Дав залп, первые две шеренги не будут перезаряжать оружие, а только сильнее упрут мушкеты в землю. Задние ряды будут стрелять, перезаряжать и снова стрелять, лошади не смогут преодолеть такое препятствие и будут отворачивать в стороны, попадая под огонь флангов каре.

Но даже одна мертвая лошадь может разрушить все эти теоретические выкладки. А когда одно каре сломает строй, то люди побегут искать спасение к другому каре, всадники последуют за ними и позволят бегущим пехотинцам сломать строй второго каре. И вот тогда начнется бойня.

– Тупой ублюдок ошибся! – с ликованьем сказал Харпер.

Командующий французской кавалерией выстроил своих людей в линию, но в линию такую широкую, что фланги кавалеристов могли обстреливать с Угумона и Ла-Э-Сент. Эти бастионы, лежащие перед британскими позициями как волнорезы все еще осаждала французская пехота, но у защитников ферм нашлись мушкеты и винтовки для такой соблазнительной цели как кавалерия, которой пришлось уплотнить ряды. Ряды кавалерии, более толстые в центре, еще больше утолщились, когда начали взбираться на британский склон и теперь они были больше похоже на колонну на марше, чем на атакующую шеренгу. Когда всадники приблизились к гребню холма, они еще сильнее уплотнились из-за угрозы фланговых батарей. Воздух был полон звуками бряцающей упряжи, хлопаньем ножен о бедра и топотом копыт.

Британские пушки заглушили все эти звуки. Первый залп дала батарея девятифунтовок на гребне холма. Снаряды глубоко врезались в спрессованную кучу лошадей. Второй залп был шрапнелью и Шарп услышал, как мушкетные пули ударяются о нагрудники кирасиров. Артиллеристы перезаряжали свои пушки в бешеном темпе, впихивая заряд в горячие стволы, когда уже звук рожка бросил кавалерию в легкий галоп.

– Огонь! – раздался последний залп из пушек. Шарп успел заметить спутанный клубок из лошадей и людей, затем они с Харпером развернулись и поскакали к ближайшему каре. Другие офицеры, стоящие на гребне холма, также поскакали на безопасные позиции.

Шарп и Харпер проскакали сквозь открытую брешь каре гвардейцев, которые сразу сомкнули ряды, пропустив двух стрелков. В тридцати ярдах перед каре батарея конной артиллерии поджидала врага.

Французы подъехали уже близко, но все еще были скрыты гребнем холма, наступила какая-то странная тишина. Французские пушкари, опасаясь попасть в собственную кавалерию, прекратили огонь, а ближайшие британские пушки не видели целей. Тишина была не полной, вокруг Угумона и Ла-Э-Сент раздавались выстрелы и крики солдат, а в восточной части долины стреляли орудия и все громче и громче раздавался стук копыт, но после окончания французского обстрела все равно казалось, что наступила тишина. Радость от окончания канонады была почти осязаемой. Люди, затаив дыхание, глядели на пустой пока гребень холма.

Где-то раздался звук рожка.

– Не стрелять, пока мусью не покажутся! – проскакал вдоль каре, где укрылись Шарп, Харпер, майор гвардии. – Пусть ублюдки подойдут так близко, чтобы можно было учуять запах чеснока! Прекрати улыбаться, Проктор! Ты здесь не для того, чтобы веселиться, а чтобы умереть за своего Короля, за свою страну, и в первую очередь за меня!

Харпер, которому понравилась речь майора, ухмыльнулся едва ли не сильнее, чем лыбились гвардейцы. Майор подмигнул Шарпу и продолжил.

– И не тратьте понапрасну порох! Вы ведь гвардейцы, это значит почти что джентльмены, так что ведите себя прилично!