Текст книги "Ватерлоо Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Воскресенье сегодня, – сказал Харпер и перекрестился.

По гребню холма ехал верхом от батареи к батарее какой-то румяный офицер-артиллерист.

– Не отвечайте на огонь вражеских батарей! Лучше сохранить порох и заряды для пехоты и кавалерии! Не стрелять по пушкам, только по пехоте и кавалерии! Доброе утро, Фредди! – приподнял он шляпу, приветствуя друга, по-видимому, командира одной из батарей. – Благодарение Богу, что дождь кончился, да? Передайте мои приветствия жене, когда будете писать домой. Не стреляйте по вражеским пушкам, лучше сохраните порох… – Шарп и Харпер уже уехали далеко на запад, и голос офицера постепенно затих.

– Никогда не видел столько пушек, – прокомментировал Харпер. Через каждые несколько ярдов стояла батарея девятифунтовок, а позади гребня в резерве находились короткоствольные гаубицы.

– Можешь поставить последний пенни на то, что у Наполеона пушек больше, – хмуро сказал Шарп.

– Все равно, если лягушатники полезут через долину, то это будет для них мясорубка.

– Может и не полезут. Один маленький голландский мальчик считает, что они могут окружить нас с этой стороны, – с издевкой сказал Шарп, хотя, в принципе, опасения Принца имели под собой почву, и Шарп, вдруг испугавшись, что французы уже вышли и скоро внезапно ударят в правый фланг британцев, рванул лошадь вперед.

Он въехал на гребень над фермой Хугумон. Оттуда было далеко видно юго-западную сторону, однако ничего угрожающего он не заметил. В поле были только немногочисленные пикеты Германского Королевского Легиона, а французов не было и в помине. Из фермы доносился шум поставленного там гарнизона, заканчивающего оборонительные приготовления. Шарп слышал глухие удары кирки, которыми проделывали бойницы в толстых каменных стенах амбара и дома.

Вдоль гребня скакало несколько всадников. Копыта лошадей поднимали в небо большие куски грязи и брызги воды. Передний всадник был Принц Оранский, который, увидев Шарпа, поднял в приветствии руку и повернул в направлении стрелков. Принц был одет в расшитый золотом мундир, отороченный мехом.

– Вы рано поднялись, Шарп!

– Да, сэр.

– Ну что там на фланге?

– Ничего, сэр.

Принц вдруг заметил, что под плащом на Шарпе надета зеленая куртка. Он хотел что-то сказать, но явно испугался еще одного проявления неподчинения, которое подорвало бы его авторитет, поэтому только нахмурился и посмотрел на уязвимый правый фланг, где на полузатопленных лужайках как статуи возвышались германские конники.

– Император пойдет здесь в обход!

– Так точно, сэр!

– Атака с правого фланга отрежет нас от Северного моря и французы уйдут от пруссаков, Шарп, вот поэтому Император ударит именно здесь. Даже ребенок это бы понял! Ставить пушки на гребне холма глупо. Их надо передвинуть на этот фланг и тогда они могли бы отразить любой прорыв. По крайней мере, они должны быть готовы двинуться сюда.

– А пруссаки уже на подходе, сэр? – спросил Шарп.

Принц нахмурился, будто вопрос был неподобающий.

– Они идут, – неразборчиво хрюкнул Принц. – Блюхер заявил, что два его корпуса подойдут в полдень, а третий чуть позже, но он спешит, как может. Депеша доставлена буквально пару минут назад.

– Отлично, – с жаром сказал Шарп.

Принц, уже раздраженный тем, что Шарп не в голландском мундире, обиделся такой радости Шарпа на это известие.

– Не думаю, что нам следует так радоваться этому, полковник Шарп. Полагаю, мы можем разбить французов и без помощи нескольких германцев, верно, Ребек?

– Конечно, Ваше Высочество, – тактично согласился Ребек, стоящий рядом с Принцем.

– Мы сможет разбить их, если только удержим правый фланг, – Принц повернулся к ферме. – Так что следите в оба глаза, Шарп. Будущее Европы зависит от вашей бдительности!

Принц прокричал эти слова, уже направляясь к тропе, которая вела от гребня холма к ферме. Ребек подождал, когда Принц отъедет на большое расстояние, и сказал Шарпу несколько слов.

– Дороги очень раскисли, так что вряд-ли пруссаки доберутся в заявленное время.

– Но они все же идут к нам.

– О, да, они идут. Они же обещали. Мы бы не стали сражаться тут, если бы они не пообещали, – Ребек улыбнулся. – Хочу пожелать вам удачного дня, Шарп.

– Того же и вам, сэр.

Они пожали друг другу руки, затем Ребек поскакал вслед за своим начальником, который уже въезжал во внутренний двор фермы Угумон.

Патрик Харпер взглянул на небо, чтобы оценить время.

– Значит, германцы будут здесь после полудня, да? Откуда они должны подойти?

– Вон оттуда, – указал на запад Шарп. – И я скажу тебе кое-что еще, Патрик. Ты был прав. Это будет резня, – Шарп посмотрел на пустой вражеский гребень холма. – Наполеон не станет кружить, он пойдет прямо через долину, напрямую.

Харпер удивился такой уверенности Шарпа.

– Поставив на кон будущее Европы?

Шарп и сам не знал, почему он так уверен, возможно, это просто нежелание соглашаться с суждением Принца. Он попытался найти подтверждение своей уверенности.

– Бони хочет, чтобы все было быстро, так зачем маневры? И его не волнует, сколько народу умрет, если он получит победу. У него достаточно людей, чтобы утопить нас в крови, так почему бы ему не пойти напролом и не получить победу быстро?

– Ну, тогда будем молиться за пруссаков, – сказал Харпер.

– Да уж, будем.

Ибо пруссаки обещали прийти, и они шли.

* * *

Маршал Блюхер, командующий прусской армией, обещал, что выступит, чтобы сражаться рядом с Веллингтоном, но начальник штаба Блюхера, Гнейзенау, не доверял англичанину. Гнейзенау был убежден, что Веллингтон жулик, лжец и ловкач, который при первом же выстреле удерет к проливу и оставит пруссаков перед местью Наполеона.

Блюхер не разделял опасения Гнейзенау и приказал начальнику штаба организовать поход к Ватерлоо. Гнейзенау не мог не подчиниться прямому приказу, но был достаточно умен, и умел так выполнять приказ, что фактически его саботировал.

Он отдал приказ командующему четвертым корпусом генералу Фридриху Вильгельму фон Бюлову возглавить поход к Ватерлоо. Из всех прусских корпусов, четвертый был дальше всех от британцев. Выход четвертого корпуса первым вызовет серьезную задержку в осуществлении приказа Блюхера, но Гнейзенау, опасаясь, что фон Бюлов выкажет рвение и поспешит к месту битвы, приказал тридцатитысячному корпусу пойти по особенной дороге, которая не только шла через узкие улочки Вавра, но на ней еще был узкий мост. Также четвертому корпусу придется идти через казармы третьего корпуса генерал-лейтенанта Пирха, которому было приказано оставить пушки и тяжелые телеги на дороге. Как только тридцать тысяч человек минуют эти препятствия, Пирху предписано самому выступать вслед фон Бюлову. Второму корпусу генерал-лейтенанта Цитена, который находился всего в двенадцати милях от Ватерлоо, было четко приказано оставаться в казармах, пока мимо не пройдут четвертый и третий корпуса, и затем выдвинуться к Ватерлоо окружным путем, что еще больше задержит прибытие на поле боя.

Требовалось недюжинное мастерство, чтобы создать такой хаос, но Гнейзенау был специалистом и, доказывая, что фортуна благоволит сильнейшим, горящий дом в Вавре блокировал улицу и корпус фон Бюлова остановился, едва начав свой поход. Солдаты сняли мушкеты и ранцы с плеч, положив их на землю, и ждали.

Где-то на юге в поисках прусской армии метался французский корпус, но Гнейзенау не беспокоила эта угроза. Все, что имело значение – это бесценная прусская армия, которую нельзя бросать в мясорубку, которую Император собирается устроить британцам, и Гнейзенау, уверенный в том, что предотвратил потерю своей армии в этой катастрофе, приказал подать ему завтрак.

* * *

К вязу подъехал одинокий всадник. На нем был голубой плащ гражданского образца, белые бриджи из шкуры оленя и высокие черные сапоги. Вокруг шеи был намотан белый шарф, а на шляпе с загнутыми кверху полями было четыре кокарды: английская, испанская, португальская и голландская. Плащ был намотан на луку седла. Его штаб был неподалеку от Его Светлости герцога Веллингтона, глядящего в подзорную трубу на таверну Ла-бель-Альянс. Военные наблюдатели из Австрии, Испании, России и Пруссии тоже навели свои подзорные трубы на вражеский холм. Несколько гражданских, прискакавших из Брюсселя смотреть за ходом сражения, тоже столпились позади герцога.

Герцог сложил подзорную трубу и взглянул на часы. Девять утра.

– Обозы отодвинуть, – он ни к кому конкретно не обратился, но двое его помощников отъехали предать приказ по линии.

Батальоны скинули с плеч ранцы и погрузили их на телеги. Людям приказали оставить только оружие, патроны и фляги с водой. Обозы отъехали к опушке леса и встали рядом с каретами военных наблюдателей, артиллерийскими обозами и кузнечными фургонами. Там собрались и другие вспомогательные службы: кузнецы, колесные мастера, служащие складов снаряжения и продовольствия, клерки, кучера, шорники и жены солдат. Все они будут ждать, чем закончится день.

На северном склоне поротно выстроилась пехота. Первые батальоны были выдвинуты достаточно далеко вперед и люди могли видеть через гребень холма слабый блеск солнечного света на вражеском холме. На южном холме по-прежнему не было ничего, кроме нескольких кавалеристов.

Затем вдруг начала появляться целая армия.

Ветераны британской армии видели вражеские армии и раньше, но такие – никогда. Прежде, в Испании, враг появлялся как темное пятно, наступающее по залитой солнцем земле, но здесь Император выстроил свою армию как на парад, будто сегодня был праздник и британские пехотинцы были зрителями этого парада. Французы шли не в битву, они шли, сознавая свое огромное превосходство.

Появилась пехота, кавалерия, артиллерия. Они шли по дороге, будто по Champ de Mars[15]15
  Одна из главных улиц Парижа, на которой стоит Эйфелева башня. Улица пролегает как раз под ней. Хотя во время описываемых событий башни в Париже еще не было.


[Закрыть] в Париже. Они были одеты не в обычную военную форму, а как будто собрались на прием к королю. Плащи сияли золотым и серебряным шитьем. На киверах были плюмажи всех расцветок, пурпурных, серебряных, желтых, красных, зеленых и белых. Медные и стальные полированные шлемы, отделанные кусками леопардовых шкур. Здесь были кирасиры, уланы, драгуны, карабинеры и гусары. Артиллеристы, одетые в голубые плащи, отороченные белым мехом, разворачивали орудия в сторону противника. Протрубили трубачи, с их инструментов свисали флаги, вышитые золотом. Красно-белые польские прапорцы на остриях копий, белые флажки, флаги, штандарты и золотые орлы взметнулись в небо.

И их становилось все больше и больше. Полк за полком, эскадрон за эскадроном, батарея за батареей – это была мощь восстановленной Империи во всей ее ужасающей красе. Греческие шлемы с плюмажами из конского волоса, офицеры носили расшитые золотом пояса, и элита из элит – войска в мундирах, отделанных медвежьим мехом. Это была Императорская Гвардия, любимые наполеоновские «старики», каждый с косицами, золотой серьгой в ухе и ветеранскими усами. Перед Императорской Гвардией стояли «дочки Наполеона»: его пушки, колесо к колесу.

Шарп, наблюдая за этим с холма над фермой Угумон, издал недоверчивый возглас. Прошло полчаса, а французы все еще заполняли склон, новые батальоны скрывали пришедших первыми, а их в свою очередь тоже закрывали вновь и вновь прибывающие войска. Зазвучала музыка, и офицеры храбро вышли вперед. Такого зрелища не видели сотни лет: демонстрация мощи, ослепительная и превосходящая силой все, что было раньше, заполнила пейзаж пушками, саблями, пиками и мушкетами.

Британские пушкари смотрели на это и понимали, что во всей Европе не сыщется столько боеприпасов, чтобы перебить такую орду. Пехота смотрела на вражескую кавалерию, и вспоминала как та уничтожила бригаду в Катр-Бра. Голландско-бельгийские войска просто смотрели и думали, что ни одна армия на свете не сможет противопоставить французам что-либо.

– Боже, спаси Ирландию! – Даже Харпер, который повидал все, что только может быть на войне, был поражен этим зрелищем.

– Боже, поторопи чертовых пруссаков, – сказал Шарп. Из долины доносился звук французских оркестров; какофония звуков, в которой узнавалась «Марсельеза».

– Они хотят заставить бельгийцев сбежать, – предположил Шарп, затем повернулся посмотреть на ближайший бельгийский полк и увидел страх на лицах юных солдат. Это была не их война. Они считали себя французами и хотели, чтобы Император снова стал их правителем, но судьба привела их сюда и поставила противостоять ему.

От одного холма до другого, на всех двух милях долины выстроилась французская армия. Французские пушки стояли колесо к колесу; Шарп попробовал подсчитать количество вражеской артиллерии, но сбился на третьей сотне стволов. И он даже не мог предположить, сколько там человек. Вся мощь Франции вышла в долину, чтобы сокрушить своего старого врага.

Звук вражеских барабанов заглушил громкий клич. Появился маленький человек на серой лошади. Он был одет в мундир полковника Императорской Гвардии: зеленый китель, красный с белым жилет и белые бриджи. Поверх всего был наброшен серый плащ. На шляпе с загнутыми кверху полями не было кокарды. Его Императорское Величество, Император Франции, поскакал вдоль своей армии и каждый приветствовал его радостным воплем.

Герцог Веллингтон пренебрежительно отвернулся от этого зрелища и сказал:

– Прикажите людям лечь.

Британцы и голландцы подчинились. Люди легли в траву на холме, они не видели врага и их не могли видеть вражеские артиллеристы.

Герцог поскакал по правому флангу своих войск. Не галопом, как его визави, а медленной рысью. Никто его криками не приветствовал. Его артиллеристы, размещенные на гребне холма, смотрели на Императора. Один лишь капитан-артиллерист, его орудие было заряжено, прищурился, затем обратился к герцогу, когда Император скакал прямо напротив его орудия.

– Разрешите открыть огонь, Ваша Светлость?

– Не дело командующим армиями стрелять друг в друга. Сохраните заряд для солдат, – и герцог поскакал дальше, даже не взглянув на Наполеона.

Герцог и его окружение миновали Шарпа и повернули к войскам, охранявшим открытый фланг позади Угумона. Ближайшими войсками оказался голландско-бельгийский батальон и они, увидев спускающихся со склона всадников, открыли огонь. Пули свистели вокруг герцога, но ни одна ни в кого не попала. Герцог повернул лошадь, а голландские офицеры закричали приказ прекратить огонь. Герцог с хмурым видом повернул и поскакал обратно к вязу, который был его командным постом.

Когда французы перестроились в боевые порядки, на долину хлынул короткий дождь. Французские пушкари заряжали пушки.

– Сколько времени? – спросил Шарп находящегося рядом офицера, командира батарееи гаубиц.

– Половина двенадцатого.

А если пруссаки не подойдут до часу? Шарп прикинул, как долго сможет британская армия противостоять такому войску, которое они только что видели. Полтора часа? Маловероятно.

Французы, видимо уверенные в том, что у них достаточно времени, не торопились начинать. Пушки, выстроенные в линию, огонь не открывали. Шарп вглядывался на восток, высматривая конных разведчиков прусской армии, но ничего не было видно. Он хотел бы иметь часы, чтобы следить за ходом времени.

– Сколько времени? – снова спросил он офицера.

Артиллерист невозмутимо откинул крышку часов.

– Без пятнадцати двенадцать.

Позади гаубиц сидели или лежали на мокром грунте британские солдаты. Некоторые курили трубки. Их фляги были наполнены ромом и джином, а в патронных сумках лежали сухие заряды. Ветер прекращался. Небо все еще было затянуто облаками, но они становились все менее плотными, и Шарп уже мог разглядеть проблески света. День был теплый, хотя одежда Шарпа была все еще влажноватая. Минуты текли медленно. Артиллерист щелкал крышкой от часов. Все молчали. Как будто вся армия затаила дыхание. Патрик Харпер наблюдал за парой жаворонков, летающих под облаками.

Вдруг выпалила французская пушка.

Ствол у пушки был еще холодный, поэтому ядро не долетело до британского холма. Ядро ударилось в долину, отскочило со всплеском грязи и уткнулось в землю неподалеку от вяза. Дым из пушки поплыл вдоль гребня французского холма.

Выстрелила вторая пушка. Это ядро также не долетело и плюхнулось в грязь, не причинив вреда. Герцог открыл часы и отметил время.

Через какое-то время выстрелила третья пушка. Ядро просвистело в сторону голландско-бельгийского батальона и упало, пропахав длинную борозду.

Три выстрела были сигналом Императора.

Двери в преисподнюю приоткрылись.

Глава 14

Граф Акбриджский, изготовившись к битве, поручил слуге принести поднос с серебряными стопками шерри. Когда выпалила первая пушка, граф махнул слуге рукой и смотрел, как тот разносит офицерам его штаба рюмки.

Граф дождался выстрела второй пушки, и, будто им предстояла охота на лис, поднял рюмку.

– Поохотимся на лиса.

Всадники выпили. Лорд Джон Розендейл с трудом подавил желание залпом проглотить спиртное.

Выпалила третья пушка. Лиса выбежала из норы, помчалась прочь и охота началась.

Все пушки на французском гребне открыли огонь.

Залп выглядел просто как извержение вулкана. Огромные клубы серо-желтого дыма заволокли гребень холма, и сквозь дым пробивались огненные молнии.

Через два удара сердца звук выстрелов пересек долину. Громоподобные раскаты объявили на всю Европу, что Император ведет войну.

Большинство пушек были заряжены гранатами. Холодные стволы не добили до позиций британцев и снаряды либо не взорвались, ибо грязь потушила запалы, либо взорвались в самой грязи, не причинив вреда. Только несколько снарядов срикошетило от склона, перелетело через гребень холма и упало среди батальонов, укрытых за гребнем.

Появились первые жертвы, немногочисленные, ибо чтобы убить многих, снаряду надо было взорваться в самом скоплении людей. Несколько снарядов были обезврежены шустрыми солдатами, догадавшимися и осмелившимися затушить запалы или выдернуть их из снаряда. Дым от первого залпа французских пушек откатился в долину, но после второго залпа вновь затянул весь склон. Выстрелы стали неравномерными, но постоянными. Стволы пушек нагревались, и снаряды летели все выше и выше. Некоторые перелетали через гребень холма и взрывались где-то в лесу, но изредка снаряд падал среди скрывающихся за гребнем людей. Разрывы звучали по-разному, это зависело от расстояния от снаряда до уха. Некоторые свистели звонко, как детский голосок, а некоторые – басом. Уже даже звуки заставили бельгийские части потихоньку начать отступать к лесу; к каждому раненому сразу подбегал десяток других, чтобы якобы отнести его в безопасное место.

Один снаряд разорвался поблизости от штаба графа Аксбриджа и офицеры, все еще произносящие тосты за лисицу, метнулись врассыпную, как овцы от волка. Маленькая серебряная рюмка упала в грязь, но никакого урона не было нанесено, кроме урона достоинству молодых людей. Они обуздали своих лошадей и теперь наблюдали за каждым выстрелом.

На правом фланге британцев, там, где французские пушки были ближе всего к Угумону, французы стреляли картечью, чтобы прогнать британских стрелков из леса к югу от фермы.

В ответ выстрелили британские девятифунтовки и нарвались на выговор штабных.

– Прекратить огонь, черт вас раздери! Не стрелять! – герцог хотел сохранить пушки от изнашивания, ведь частая стрельба расширяла запальные отверстия и могла даже разорвать ствол. Ему нужны были пушки для наступающей пехоты и кавалерии.

Снаряд ударился в колесо гаубицы, подскочил и взорвался где-то позади гребня холма. Пушкари быстро принесли запасное колесо и отремонтировали орудие. Французы начали стрелять ядрами, и один из железных шаров оторвал голову офицеру штаба, его тело мгновение еще держалось в седле, затем лошадь в испуге дернулась вперед и обезглавленное тело сползло вниз; нога застряла в стремени и тело потащилось за лошадью. Затем нога вывернулась, тело остановилось. К нему сразу метнулись пехотинцы и начали обыскивать карманы.

В вершину холма ударился снаряд, подскочил, и взорвался в двадцати ярдах слева от Шарпа. Раскаленный докрасна кусок железа упал неподалеку от него.

– Отойди назад, – сказал Шарп Харперу.

– Я останусь тут.

– Ты же обещал жене! Вали отсюда!

– Не напрягайся! – Харпер остался стоять, где стоял. Канонада была сильной, но не очень опасной. Французским пушкарям все время что-то мешало; сначала стволы были холодные, затем точный прицел затруднял дым от собственных же выстрелов, потом британцы присели за гребнем холма, так что снаряды, в основном, взрывались, не причиняя вреда, если вообще взрывались. Много запалов потухали в сырой грязи, хотя артиллерия и производила невероятный шум, устрашая бельгийские войска, которые пригибались от звуков каждого залпа, свиста снарядов или взрывов.

Шарп сдвинулся вправо, подыскиваю позицию, с которой было лучше всего видно местность поблизости от британского правого фланга. Собственно, этим же занимались и остальные офицеры британских штабов: наблюдали за возможным обходным маневром французов. Мужчина в голубом мундире и меховой гусарской шапке кивнул Шарпу и достал записную книжку.

– Я отметил десять часов, а у вас что?

– Десять часов? – не понял Шарп.

– Время, когда Бонапарт открыл огонь. Следует аккуратно фиксировать такие вещи.

– Зачем это?

– Пэр любит пунктуальность. Я ведь из его семьи, – молодой человек с крестьянским лицом имел ввиду, что он один из помощников герцога. – Меня зовут Витерспун.

– Шарп. А это мой друг Харпер из Ирландии.

Капитан Витерспун вежливо кивнут Харперу, затем посмотрел на небо.

– Полагаю, небо скоро прояснится. Барометр сегодня явно вырос. Для меня честь познакомиться с вами, Шарп! Вы ведь в штабе Юного Лягушонка, верно?

– Да.

– Ну и как, годен он на что-нибудь?

Шарп улыбнулся в ответ на хитрый тон капитана.

– Годен, только не знаю, на что.

Кавалерист рассмеялся.

– Я учился вместе с ним в Итоне. У него толком ничего не получалось, хотя о себе он был чрезвычайно высокого мнения. Я помню, что он всегда был так вульгарен! Ему нравились девушки, и к вину он испытывал не меньшую любовь.

– Сколько сейчас времени? – спросил Шарп, специально проигнорировав слова Витерспуна.

Витерспун достал из кармашка часы и откинул крышку.

– Четыре минуты первого, без нескольких секунд.

– Напишите тогда, что французы начали наступление.

– Что? Где? О, боже! Вот они! Спасибо, приятель! Боже мой, они наступают, совершенно точно наступают! – и он начал стремительно что-то писать в записной книжечке.

К Угумону бежала туча французских стрелков. Они бежали, останавливались, стреляли, и бежали снова. Большинство двигалось среди деревьев, растущих от подножия их холма почти до стен фермы, но некоторые обошли открытый фланг. Британские стрелки из Колдстримской стражи[16]16
  Колдстримский гвардейский полк (второй по старшинству после полков Гвардейской дивизии [Guards Division]. Сформирован в 1650) первоначально размещался в шотландской деревне Колдстрим, графство Беркшир


[Закрыть] откатились назад, явно имея приказ не вступать в драку среди деревьев. С британскими войсками были и голландские, и немецкие, немецкие солдаты были вооружены длинноствольными охотничьими ружьями. Шарп увидел как минимум двоих солдат голландско-бельгийского полка, бежавших навстречу французам, явно желая дезертировать.

Гвардейцы спрятались в фермерских постройках или за стены в саду неподалеку от фермы. Французы дошли до самой опушки, и из-а зданий фермы Шарп перестал их видеть.

– Я иду туда, – сказал он Харперу, показывая пальцем на поле, где французские стрелки прятались среди снопов сена.

– Я иду с тобой, – настойчиво сказал Харпер.

– Осторожнее там, – крикнул капитан Витерспун двум стрелкам.

Шарп поскакал вниз по тропе, миновал стог сена у задних ворот фермы, затем направился в поле, лежащее к западу. Несколько французов, прятавшихся в стогах сена, отошли обратно к лесу, не выдержав мушкетного огня из бойниц, пробитых в стенах фермы. Шарп находился лишь в ста ярдах от места сражения, но был в такой же безопасности, как если бы был на луне. Для французов существовал только один объект для атаки – ферма. Захватив ее, они смогут стрелять по гребню британского холма из пушек практически в упор. Французы заняли рощу и сейчас готовились к штурму фермы. У некоторых французов были топоры, которыми они пробили бреши в примыкающей к лесу ограде. К лесу стекались все новые и новые батальоны, и они ждали лишь звука трубы, который бросит их вперед.

И вот труба прозвучала; французы издали боевой клич и ринулись в пробитые бреши.

Защитники фермы открыли огонь.

Обороняющиеся находились позади канав и оград, в безопасности за каменными стенами; они вели огонь из бойниц и окон на верхних этажах. Море огня обрушилось на французов, и каждый выстреливший мушкет сразу заменялся другим, заряженным. Треск мушкетных залпов был непрерывным и даже заглушил пушечный грохот позади гребня холма. Дым заполнил всю южную часть фермы, и сквозь пелену дыма пробивалось пламя очередного выстрела. Несколько французов выжило в этом потоке огня, они добрались до стен и начали выдергивать мушкеты из бойниц, хватаясь за дула, однако и они были убиты или отброшены назад.

Легче всего было преодолеть стену огорода, там она была чуть выше человеческого роста. Некоторые французы просто поднимали мушкеты и вслепую стреляли через стену. Другие стреляли прямо через бойницы, а самые смелые взбирались на стену и кололи защитников длинными байонетами.

Но гвардейцы знали, как защищаться. На каждый французский выстрел в бойницу отвечала дюжина британских, а те французы, что взобрались на стену были застрелены или стянуты вниз и заколоты байонетами среди примятых кустов гороха. У подножия стены уже скопилась груда мертвых и умирающих французов. Внутри огорода британцы выстраивались в очередь перед бойницами, чтобы выстрелить, так что мушкетный огонь не затихал ни на секунду и тяжелые свинцовые шарики врезались в массу французов, бегущих от леса к стенам. Звук горна гнал их вперед.

Сад фермы не был огражден стенами, лишь живой изгородью. Защитники фермы стреляли сквозь нее и поверху, но французы принесли топоры и защищали каждого «лесоруба» и казалось, что здесь они добьются успеха за счет количества. Топоры рассекали ветви и корни, прорубая изгородь насквозь. Красномундирник воткнул байонет во француза, рубящего изгородь, но воткнул слишком сильно и его самого пронзила дюжина штыков.

И вдруг над французами взорвался снаряд.

Шарп взглянул вверх. В небе виднелся дымный след, ведущий от британского холма: это вступило в действие спрятанное секретное оружие: круглые полые емкости, изобретенные генерал-майором Шрапнелем. Это были снаряды диаметром в пять с половиной дюймов, заполненные мушкетными пулями и порохом так, что если отмерить запал определенной длины, то снаряд взорвется в воздухе прямо над головами. Трудность состояла в том, чтобы отмерить точно длину запала, ведь на горение влияла и влажность воздуха и расстояние стрельбы, но если угадать с запалом, эти снаряды становились чрезвычайно смертоносным оружием. Обычные гранаты разрывались на несколько крупных кусков, а снаряды Шрапнеля буквально засыпали врага дождем из мушкетных пуль, и вот сейчас снаряд за снарядом разрывался над головами французов, выкашивая их ряды градом пуль.

– Отлично! Черт меня раздери, вот это великолепно! – восторгался капитан Витерспун, последовавший за Шарпом и Харпером, аплодируя мастерству пушкарей, укладывающих снаряд за снарядом точно на позиции французов; ни один снаряд не задел британцев.

Со стен фермы продолжался мушкетный огонь. Французы теперь подвергались атаке и по фронту и сверху. Некоторые уже начали отступать, прячась среди деревьев, однако и гаубицы тоже перенесли прицел и теперь снаряды разрывались в ветвях. Еще в Испании Шарп заметил, что круглый полый снаряд больше ранит, чем убивает, но вид раненых и вопящих от боли людей, отступивших в лес, поколебал уверенность французов, спешащих на помощь первой волне атакующих.

С северной стороны фермы на поле, где стояли Шарп с Харпером, выбежали британские стрелки. Они перебежали на южную сторону и добавили огня. Французы уже стремительно отступали, спасаясь от шрапнели и мушкетного огня.

– Ну что ж, герцог повел в счете, – Витерспун записывал свои комментарии в записную книжку.

– Еще не вечер, – предостерег его Шарп.

– Пустяки. Я уверен. Блюхер идет к нам. Скоро уже прибудет. А вы слышали, в какую переделку попал старина Блюхер?

– Нет. – Шарпа это не особо интересовало, но Витерспун был дружелюбным малым и было бы невежливо не выслушать его.

– Он, кажется, лишился лошади и едва убежал, попав под атаку французской кавалерии у Линьи. Ему повезло, что он вообще остался в живых, ведь парню уже лет семьдесят. Но теперь он намазался мазью из чеснока и ревеня и спешит сюда. Дай бог нам поскорее услышать его зловоние!

– Аминь, – сказал Шарп.

Гаубицы прекратили стрельбу, последний снаряд упал куда-то в лес и взорвался. Французская атака сорвалась, между лесом и фермой всё было усеяно телами в голубых мундирах. Кто-то кричал, взывая о помощи. Сильно пахло протухшими яйцами, обычным запахом сгоревшего пороха, а также кровью и свежескошенной травой.

Британские стрелки снова двинулись к лесу, готовясь к новой атаке. Позади фермы, в долине, которая сейчас была скрыта от Шарпа, продолжала раздаваться французская канонада. Но и не видя поля боя Шарп мог бы сказать, что там ничего не изменилось. В бою зачастую приходится полагаться на слух больше, чем на зрение, из-за того, что поле боя затягивает дымом.

– Мне кажется, – сказал Витерспун, – что нам пора убираться отсюда. – Он показал рукой направо, где французы тащили к полю батарею восьмифунтовых орудий. Французские стрелки выходили из леса на скошенное поле. Ясно, что этим войскам предстояло пойти в повторную атаку, и также ясно, что многим из них предстоит быть скошенными, как и эта трава.

Шарп, Харпер и Витерспун не стали терять время и поднялись на вершину холма по той же тропе, по которой и спустились. За гребнем стояла с задранными вверх почерневшими стволами британская гаубичная батарея, причинившая французам такой большой урон. Шарп поздравил командира батареи, им оказался тот самый офицер, который вместе с Шарпом следил за временем перед началом битвы. Несколько осколков от французских снарядов дымились в траве и нескольких пострадавших оттаскивали к хирургам, но никакой новой угрозы не было. Казалось, что Император затеял канонаду по позициям британцев лишь чтобы его войска заняли бастион Угумон.

Подкрепление из гвардейской бригады поставили на гребень холма позади фермы. Гвардейцы были частью из расформированного корпуса Принца Оранского, и он не смог отказать себе в том, чтобы посмотреть как батальоны поротно встают в колонны. Под огромными знаменами и под звук оркестра они выглядели довольно браво. Принц поприветствовал их и пожелал удачного дня. Юный Лягушонок был в хорошем настроении, возможно, от звуков труб и барабанов, перемежающихся звуками выстрелов французских пушек и взрывов снарядов. Мрачное настроение, в котором он пребывал ночью, рассеялось с началом битвы. Он оживленно беседовал с командиром гвардейцев, затем увидел Шарпа, стоящего на гребне холма.