Текст книги "Карусель"

Автор книги: Белва Плейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18

Февраль 1991 года

После похорон отца все мысли Клайва устремились к смерти. Удивляться нечему, думала Роксанна, убийство Оливера, добавившееся ко всем остальным страданиям, могло лишить сил и человека посильнее Клайва. И какое утешение могла дать ему она, если он постоянно говорил, что совсем не против смерти – ведь он ничего после себя не оставляет, кроме красивого дома и красивой женщины, беременной от другого мужчины!.. Все это было невыразимо трагично. И печально, думала Роксанна, что человеку надо заболеть, чтобы получить столько внимания: Хэппи соорудила японский садик бонсай на нефритово-зеленом блюде, даже Аманда звонила из Калифорнии, а ничего не подозревавшая Салли сделала для него фотографию Роксанны – портрет в три четверти, на котором Роксанна с ангельским видом склоняла голову над тугим букетом роз, перетянутым лентами. Фотографию в серебряной рамке поставили на стол, и Клайв не мог не видеть ее со своего дивана каждый раз, когда поднимал взгляд.

– Тебе ведь неприятно, убрать ее отсюда? – спросила Роксанна.

– Оставь. Мне нравится рамка.

Он, который раньше говорил ей всякие нежности, теперь был безжалостен. И она понимала: он хочет, чтобы она почувствовала, что значит быть отвергнутой, отринутой, без всякой надежды.

Как-то она застенчиво проговорила:

– С тобой хотел бы повидаться Йен.

– О, так вы поддерживаете отношения?

– Только по телефону. Он хочет с тобой поговорить.

– Не представляю о чем.

– О том, что случилось.

– О чем тут еще говорить? И скажи ему, чтобы не приезжал, иначе я прикажу вышвырнуть его из дома. Ты поняла?

– Да. В тот вечер… ты сказал, что собираешься выгнать меня из дома, но не сделал этого. Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Делай, как тебе нравится.

– Тебе нужен уход, я могу для тебя готовить, – сказала Роксанна, сознавая, что голос ее звучит униженно, хотя она вовсе этого не хотела.

Он насмешливо на нее посмотрел.

– Вообще-то найти кухарку не так уж сложно.

Она понурилась. Никогда в жизни она не испытывала такого унижения.

– В чем дело? – спросил он. – Йен тебя бросил?

– Да, все кончено.

– Не верю. Он тебе это сказал?

– Нет, но я знаю. Женщины много чего знают.

– О да, женщины много чего знают и делают. Чего ты ревешь? – с издевкой спросил он, когда Роксанна утерла тыльной стороной ладони слезы. – Можешь оставаться. Я долго не протяну. Еще до лета вы все снова придете на кладбище.

С той ужасной ночи она редко плакала, слишком велик был страх. Но в последнее время глаза у нее все время были на мокром месте. Он стоял и смотрел, как она вытирает слезы.

– Я не плачу. Тебе-то что плакать? Может, своей смертью я сделаю доброе дело. Мое тело – то, что от него останется, – будет отдано на научные цели. Может, какой-нибудь умник найдет зацепку в каком-нибудь кусочке Клайва Грея и скажет: «Вот разгадка тайны рака».

– Не надо!

Разрыдавшись, она выскочила из гостиной и бегом поднялась в комнату, где теперь спала одна. Успокоившись, Роксанна встала у окна, глядя на укрытый снегом сад, на то место, где будет клумба с розами. «Возможно, и правда, к моменту их цветения он уже будет в могиле, его несчастная, жалкая жизнь закончится. Но он не заслужил такого конца! И я тоже не хотела, чтобы все так обернулось. Лишь подчинялась чувствам и желаниям…»

Часы внизу пробили очередные полчаса, сгущались сумерки. Роксанна услышала, что Клайв поднимается по лестнице, входит в комнату, но не обернулась, пока он не коснулся ее плеча.

– Мне не следовало так с тобой разговаривать, – мягко произнес он. – Мне очень жаль. И очень стыдно.

– Ничего, я все понимаю.

– Просто мне нет покоя от этих мыслей, я пытаюсь отогнать их, и в основном мне это удается, но периодически они возвращаются, и я спрашиваю себя, могли ли вы с Йеном знать друг друга до нашей свадьбы. Он так странно вел себя в тот день, когда я привел тебя в дом отца. Потом я говорю себе, что все это смехотворные выдумки.

Роксанна ничего не сказала. Какой смысл говорить ему сейчас правду?

– Ты была так добра ко мне со дня… с тех пор как все это случилось.

– Я и хотела. Это мое искреннее желание.

– Боже, как же тяжела жизнь!..

– Никогда не знаешь, что будет дальше, правда?

– Ты боишься за будущее? Не надо. С тобой все будет хорошо, – сказал он. – Честно.

– Ты правду говорил про кладбище… про то, что умираешь?

– Нет. В гневе люди много чего говорят.

– Я надеюсь, что ты говорил сгоряча, Клайв. Ты слишком молод, чтобы умереть.

– Сдается мне, что наш сосед Сэм Дженкс тоже так про себя думает. Но ему-то всего девяносто один год.

– Кажется, да.

– Ну же, улыбнись. Я не хочу, чтобы ты грустила. Я хочу, чтобы ты осталась здесь, Роксанна. Это твой дом. Если, конечно, ты хочешь остаться.

– Спасибо. Хочу.

– Тогда пойдем вниз. Можем вместе посмотреть новости. Обопрись на мою руку.

– С чем ему повезло, – сказал Дэн, – так это, на удивление, с Роксанной.

Они ехали с воскресным визитом к Клайву. За прошедшую неделю он только один раз приезжал в контору, да и то на полдня.

– Да, – продолжал Дэн, – по первому впечатлению я бы не сказал, что она сделается такой домашней, такой преданной. Она действительно хочет поставить его на ноги. И знаешь, несмотря ни на что, я готов побиться об заклад, что он выкарабкается. Конечно, выглядит он плохо, но чего ожидать после курса химии. Вот смерть Оливера действительно его подкосила. Проклятие! Полиция, похоже, так ничего и не узнала. Даже оружия не нашли.

– Что они сделают, если найдут? – спросила Салли.

– Это зависит от того, где они его найдут, где оно было куплено, было ли выдано на него разрешение, ну и всякое такое.

«Когда я смогу рассказать ему и как? – думала Салли. – Переложить такой груз на его плечи, сделать его фактически соучастником… не могу. Мне так плохо, я не сплю, почти не ем… я больна».

Они проезжали мимо торгового центра, и Салли напомнила себе заехать туда на обратном пути и купить девочкам по маленькому шоколадному сердечку.

«Что будет с ними, если меня разоблачат и посадят в тюрьму? – думала она. – А с Дэном? И с моими несчастными родителями?»

– Меня озадачивает, – говорил Дэн, – что Йен проявляет такое упрямство в отношении этого брака. Он просто игнорирует Роксанну. Это нехорошо. Можно подумать, мы – аристократы и один из нас женился на простолюдинке. Никогда не думал, что он такой сноб.

«Но все это не важно, – думала Салли. – Даже если они и не докопаются до истины – ну вдруг! – Мне всю жизнь придется жить с этой тайной внутри, не менее смертельной, чем та, что таится в теле Клайва». И Салли спросила себя, не тронется ли она в конце концов рассудком и не выкрикнет ли все это где-нибудь в общественном месте – на улице или на рынке, или проговорится во сне?

– Ты такая тихая, – заметил Дэн.

– Так, думаю, – заставила себя улыбнуться Салли.

– Держу пари, ты, как обычно, думала о Тине.

– Я думала о том, – вспомнила она, – что вижу некоторые признаки улучшения.

– Ну-ка перечисли.

– Во-первых, она уже две недели не играет в молчанку. Во-вторых, не так привязана к этой ужасной карусели. А сегодня утром ты сам видел, как она играла в мячик с Сюзанной.

– Зато какой концерт она закатила вчера!

– Улучшение наступает постепенно, Дэн.

Во время их последней встречи доктор Лайл сказала, что не надо разговаривать с Тиной на больную тему. Если ребенок сам упомянет об этом, нужно просто сказать, что плохой человек ушел и она больше никогда его не увидит. Иногда Салли надеялась, что ее проблема разрешится, если Тина сама расскажет Дэну, что произошло. Но Тина об этом не говорила, и может, к лучшему, потому что, услышав такое от ребенка, Дэн точно не поверил бы.

Когда Салли с Дэном вошли в кабинет Клайва, тот полулежал в кресле, ноги его были укрыты клетчатым пледом.

– Этот плед связала Хэппи, – объявила Роксанна. – Она и меня учит вязать, я начала покрывало для гостиной, лимонно-желтое.

Она казалась такой терпеливой с этой своей работой на коленях. Салли вспомнила ее при их первой встрече и свое первое о ней впечатление. Да, она изменилась… и изменения эти поразительны.

Сев полукругом перед больным, они разговаривали на нейтральные темы, избегая любых будоражащих новостей, однако в конце концов Дэн нашел возможным упомянуть о том, что Аманда отозвала свой иск. Он не умел долго на кого-нибудь сердиться, и Салли была несказанно рада, когда Дэн поговорил с сестрой по телефону и спокойно и сердечно поблагодарил ее.

– Хотя я никогда не прощу ей немыслимые обвинения в адрес Оливера, – сказал он тогда Салли, – но этот ее поступок очень достойный.

– А что с ее голосом по поводу продажи леса? – захотел узнать Клайв.

– Она отдает его нам. Ей все равно, что с ним будет.

– А тебе, Дэн?

– Я же говорил – я дал Йену карт-бланш. Пусть хоть этот вопрос не вызовет семейных баталий.

Клайв выпрямился в своем кресле.

– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, Дэн, – с чувством произнес он. – Я хочу, чтобы ты проголосовал против продажи.

«Господи, помоги нам, – подумала Салли, услышав глубокий вздох Дэна, – опять все сначала».

– Я бы не хотел этого делать, Клайв, – спокойно проговорил Дэн. – Когда я уступил Йену, я сделал это сознательно. Данный вопрос разрушал нашу фирму, а это неразумно.

– Если ты встанешь на мою сторону, мы выиграем. Если Аманда готова присоединиться к большинству, Йен не сможет победить нас в суде.

– Может – да, а может – нет. Дело не только в фирме, нельзя разбивать семью.

– Но ведь ты же не хочешь, чтобы здесь появились толпы инвесторов со своими бульдозерами, – настаивал Клайв.

– Совершенно верно, но я не хочу брать назад свое слово. Ты же прекрасно знаешь, что мы с Йеном несколько недель не разговаривали. Только смерть твоего отца снова сблизила нас. Так что я не хочу этого делать, Клайв.

Теперь Клайв принялся умолять его:

– Я никогда ни о чем тебя не просил, не так ли, Дэн?

– Нет.

«Как и Дэн тебя», – подумала в защиту мужа Салли.

– Но тогда, если ты в принципе со мной согласен, почему ты потакаешь Йену? Настало время, чтобы мой брат узнал, что он не может получать все, что попадает в поле его зрения, что он не может заграбастать все поправившиеся ему чужие вещи. Время настало! – Клайв умолк и откинулся на спинку кресла, но, оказывается, еще не закончил. – Алчность! – воскликнул он. – Алчность! Вот в чем все дело.

– Все дело в двадцати восьми миллионах долларов, вот в чем, – сухо напомнил Дэн.

– Да пусть он сгорит в аду с этими двадцатью восемью миллионами!

Этот взрыв ошеломил всех. Роксанна отложила вязанье в сторону, и желтый клубок шерсти скатился на пол, где его тут же схватил щенок. Пораженная и озадаченная нетипичным для Клайва поведением, Салли рассматривала висевшую на противоположной стене картину с изображением двух жеребят.

Дэн спокойно произнес:

– Я удивлен твоей заинтересованностью в сохранении дикой природы. Мне всегда казалось, что для тебя не имеет значения – несколькими квадратными милями леса больше, несколькими меньше. Ты всегда так говорил.

– Да, правда, но это не для меня, это ради отца. – Клайв снова выпрямился, на глазах его заблестели слезы. – Ради отца. Лес был его любовью на протяжении всей его жизни. Мы ходили с ним на прогулки, и отец называл мне каждое дерево, каждую птицу. Мне это было не очень интересно, но я понимал, что значит для него лес. «Держись за него, – говорил он мне. – Сохрани его целым для следующих поколений. Обещай мне это». – По щекам Клайва скатились две слезы. – Прошу тебя, Дэн, сделай это для меня.

– Это очень трудно… – начал было Дэн.

– Он и для тебя был отцом, Дэн.

– Я знаю, Клайв.

У Салли привычно заколотилось сердце, и она подумала, что, может, мгновенная смерть от сердечного приступа станет для нее выходом.

– Прошу тебя, Дэн, ради отца!

После короткого молчания Дэн ответил:

– Хорошо, Клайв. Я поговорю с Йеном. Не могу ничего обещать, но сделаю все, что в моих силах.

– Значит, вы опять вернулись на исходные позиции, – сказала в ту ночь Салли. – Клайв не должен был просить тебя об этом. Прошедший год был ужасным, тебе досталось сполна.

– Европейская группа приедет в следующем месяце. Подготовка завершена. Йена удар хватит, когда я скажу, что передумал.

– Тогда не делай этого.

– Салли, мне придется. Ты же слышала Клайва. Он имеет на это право. Это самое меньшее, что мы… я… могу сделать в память об Оливере.

«Господи, – подумала она, – Господи Боже! Вся моя жизнь теперь – это сплошное притворство. Я притворяюсь здоровой, веселой и энергичной, изображаю радость даже во время занятий любовью. Потому что все, что я вижу, лежа в объятиях Дэна, – это лицо того человека, и слышу его слова: «Попробуй, и я обвиню Дэна в развратных действиях… с собственной дочерью…»

– Вот твои экземпляры материалов, которые сегодня утром прибыли из Швеции, – сказал Йен, входя в кабинет Дэна. – Лучше просмотри их заранее, может, захочешь внести какие-то изменения или просто обдумать до встречи.

Дэн не жаждал этого объяснения, но когда-то это нужно было сделать, поэтому он резко проговорил:

– Йен, я собираюсь изменить все. Дело в том, что я передумал.

– Ты… что?

– Я больше не хочу участвовать в этой сделке. Я вернулся к своей изначальной позиции. Я ничего не хочу продавать.

Йен хлопнул по столу пачкой бумаг, отчего в разные стороны полетели карандаши и скрепки.

– Черт побери! – заорал он. – Вот на этом самом месте ты сказал мне: «Поступай, как считаешь нужным», разве нет, Дэн? Разве нет?

– Да, и мне неприятно брать свое слово назад. Но то, как это представил Клайв… я ничего не могу с собой поделать. Когда он заговорил о твоем отце и о том, что значил для него лес Греев, он меня убедил. Кроме того, невыносимо видеть Клайва в таком состоянии.

– Разумеется, – нетерпеливо сказал Йен, – я видел его. Он умирает. Он умрет еще до заключения сделки.

– Не согласен. Где жизнь, там надежда, и это не расхожая фраза.

– Вот-вот, ты несгибаемый оптимист. Спустись с небес на землю! Ты говоришь о смерти, которую видно невооруженным глазом, а также о двадцати восьми миллионах долларов.

– Мне они не нужны, тебе тоже. Мы вполне преуспеваем. Как жаль, что я не могу заставить тебя прозреть и отказаться от этой сделки.

– Ну вот, опять! – застонал Йен. – Послушай, моему терпению приходит конец. Выбрось этот бред из головы и займись делом. Я хочу еще раз услышать твое обещание, что ты не выкинешь никакого фортеля на встрече в следующем месяце.

– Я не могу дать такого обещания. Это дело принципа, и мне следовало держаться своего слова. Я допустил ошибку, когда отступился. Не знаю, как еще доказать тебе, что я принял окончательное решение.

Они испепеляли друг друга гневными взглядами. Затем Йен подошел к окну и встал там, задумчиво потирая подбородок.

– Предположим, – медленно проговорил он, не поворачиваясь, – предположим, я скажу тебе кое-что, что заставит тебя изменить свое решение.

– Никто меня не заставит, – коротко отозвался Дэн.

– Я не имею в виду в буквальном смысле. Я только хочу сказать, что я кое-что для тебя сделал, может, ты в ответ тоже захочешь мне помочь.

– И что же ты для меня сделал?

– Дело обстоит так, – начал Йен. – Предположим, я скажу тебе, что это твоя жена убила моего отца.

– Что ты сказал?

– Я уверен, что Оливера убила Салли.

У Дэна все помутилось перед глазами. Голос Йена звучал не резко, не злобно, он сказал это ровно, как мог бы сообщить, что завтра пойдет дождь.

– Я сказал, что Оливера застрелила Салли. В тот вечер я встретил ее машину на дороге, как раз перед поворотом на Ред-Хилл.

Дэн вскочил, сжав кулаки, готовый бить, уничтожать. Он обезумел. Йен перехватил его кулаки, прежде чем они обрушились на его лицо. Началась борьба. Они были примерно одного веса, и ни один из них не мог одержать верх; тяжело дыша, они продолжали бороться. Треснул стул, они запутались в телефонном проводе и упали, разбив Йену колено и поранив щеку Дэну. Ругаясь и цепляясь друг за друга, они катались по полу.

Потом силы вдруг оставили Дэна. Он встал и повалился в свое кресло. Заговорил, хватая воздух:

– Ты дурак! Я всегда знал, что ты слишком любишь деньги и женщин. Нет, я никогда об этом не говорил, меня это не касалось. Но я не ожидал, что ты окажешься настолько подлым, что сможешь измыслить такую грязную ложь…

Йен тоже восстанавливал дыхание. Выпил воды из графина, поправил галстук и уже спокойно сказал:

– Поезжай домой и спроси ее. Она тебе скажет. Думаю, Салли не из тех, кто лжет, а особенно тебе.

Дэн закрыл лицо руками и зарыдал без слез.

– Я никогда не думал… Неужели ты такой злой человек, что состряпал подобную историю? Я никогда не думал… мы были как братья… ближе, чем иные братья.

Йен положил руку на плечо Дэну и ответил, тоже чуть не плача:

– Послушай меня. Разве я сочинил бы такое, чтобы просто ранить тебя? Тебя, Дэн, из всех людей на свете? На той дороге только три дома. Ни у кого из хозяев нет такого джипа, как у Салли, к тому же я видел ее лицо и шапку из овчины, которую она носит. В ту метель я включил фары на полную мощность и разглядел ее. Но ты можешь не беспокоиться, никто никогда не узнает. До сих пор никто не узнал. А прошло уже два месяца. Поезжай домой и спроси ее. Она скажет тебе правду.

«Моя Салли! Моя жена! – думал Дэн. – Как будто мне надо напоминать, что она никогда не лжет! Салли – открытая книга, в которой все так ясно написано!»

Он встал:

– Я еду домой. – У двери Дэн обернулся. – Я бы хотел больше никогда тебя не видеть.

Он закрыл дверь спальни и запер ее на ключ, чтобы им не помешали. Салли читала на диване.

– Что с твоим лицом? – воскликнула она.

– Засохшая кровь. У нас с кузеном Йеном вышло небольшое разногласие.

– У вас дошло до драки? Да из-за чего?

– Я тебе скажу. Полагаю, мне придется тебе сказать. – Дэна до сих пор трясло. – Он посмел сказать… что Оливера убила ты.

Ну вот и все! Разве она не говорила себе, что кто-то мог ее заметить? Подступила дурнота. Однако она смогла спокойно ответить:

– Что заставляет его так думать?

– Он сказал, что узнал твою машину и тебя на дороге, ты якобы ехала из Ред-Хилла.

Она лишь не ожидала, что это окажется настолько близкий к ней человек. Салли закрыла глаза.

– О, Дэн, это правда…

Наступила долгая, долгая тишина. Когда Салли открыла глаза, ее муж все еще находился в комнате, стоял, не сняв пальто, и смотрел на нее. И в глазах у него читалась такая боль, словно он был отцом и вдруг увидел своего ребенка убитым. А потом он неожиданно упал перед Салли на колени и прижал ее руки к своему лицу.

– Господи, милая моя…

В конце концов, она заговорила. Ей казалось, что ее голос звучит откуда-то издалека.

– В тот день, когда приехала Аманда, – начала Салли, – и рассказала мне то, во что ты отказывался верить, но теперь поверишь…

Ей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она добралась до конца.

– Если бы ты был здесь с Амандой, ты бы не сомневался. Поверь мне, Дэн! И если бы ты слышал Тину и видел, понимаешь, видел, что она мне показала…

Когда Дэн поднял голову, Салли на мгновение показалось, что он постарел. Он смотрел куда-то в пустоту – вся его вера, доверие исчезли. О, она знает!

– Это правда, Дэн! Тина сама мне сказала. Я ее не принуждала. И ее рассказ полностью совпал с тем, что говорила о себе Аманда. Только ей тогда было двенадцать, а Тине – пять.

– Как такое возможно? – закричал Дэн. – Как? Пятилетний ребенок!

– Да, – повторила Салли, – та же самая история, серебряная карусель… кто, особенно ребенок, не будет очарован? Плата за молчание, средство запугивания. Вот как это было.

– И он это отрицал?

– Он пытался, но понял, что я приперла его к стенке. Тогда он сделал последнюю попытку. Он собирался обвинить тебя.

– Сказать, что я… мог обидеть Тину?

– Да, и тогда я начала все там крушить. Я схватила револьвер… он чистил все металлические вещи. Оружие оказалось заряжено.

Ей нестерпимо было видеть Дэна в таком состоянии. Она никогда не видела, чтобы он плакал. «Что станет с ним и с нашими девочками, когда меня с ними разлучат? Потому что теперь, когда Йен знает, это случится. Если не завтра, то на следующей неделе или через месяц».

Но, плача сама, она пробормотала:

– Доктор Лайл сказала, что Тина оправится. Только пусть она ездит к ней на сеансы. Я уверена, что Хэппи поможет тебе с детьми. И моя мать приедет на время.

– О чем ты говоришь? – в ужасе прошептал Дэн. – Ты никуда не денешься! О чем ты?

– Дорогой, ты знаешь, что со мной будет. Я же убила человека!

– С тобой ничего не случится. Клянусь, я этого не допущу!

– От тебя ничего не зависит. Если знает Йен, скоро узнают и другие.

– Йен не скажет. Прошло уже два месяца. Если бы он хотел, он бы уже это сделал.

Но она не верила и сомневалась, что Дэн сам в это верит.

– И ты держала все это в себе с Рождества… почему ты… я не представляю, как ты жила с этим… ты железная…

Поздно ночью, лежа в постели без сна, Дэн сказал:

– Ты ни в чем не станешь признаваться. Я тебе не позволю.

– Ты же знаешь, мне придется. До этого дойдет. И лучше я сделаю добровольное признание, чем меня заставят.

– Нет!

– Дэн, прошу тебя… Мне не поможет, если ты станешь так выходить из себя.

– Хорошо, я успокоюсь. Позволь мне воззвать к тебе ради Тины. Мы оба согласны, что ей будет трудно жить с клеймом жертвы. Она будет здесь расти, и почему каждый ребенок в школе должен знать, что с ней случилось? Если бы он… не могу произнести его имя… был жив, другое дело. Мы бы передали его в руки правосудия, и гори оно все огнем. Самое большее, что я могу сделать сейчас, – пойти на кладбище и проклясть его. Самое лучшее, что мы можем сделать для Тины, – это не поднимать шума. Мы оба согласны с этим.

– Мне не придется ничего говорить о ней или Оливере. Я просто скажу, что поехала поговорить с ним об Аманде, попытаться помирить их, а револьвер выстрелил случайно…

– Да кто поверит, что ты поехала в такую погоду, вечером, одна, чтобы просто поговорить об Аманде? Это вполне могло подождать до следующего дня.

– Пусть верят или не верят, но я больше не могу так жить. Слишком тяжелая ноша. Куда бы я ни пошла, мне кажется, что на меня или показывают пальцами или думают: «Она убила человека».

Он погладил ее по голове.

– Это все твоя совесть, твоя неподкупная совесть. Спроси у нее, что будет с Тиной и Сюзанной, если ты сознаешься?

Обессиленная Салли прошептала:

– Больше не могу. Поговорим завтра. Может, мне удастся немного поспать.

– Хорошо, только обещай, что ничего не станешь предпринимать в одиночку.

– Обещаю.

– Потому что, если ты не пообещаешь, я не выйду из дома. Не поеду на работу. Не выпущу тебя из поля зрения.

– Обещаю, – повторила Салли. – А теперь дай мне поспать.

– Я ударил тебя, Йен, и пришел извиниться, потому что ты был прав. Это сделала Салли.

Тугой воротничок и галстук душили его. Дэн рванул их, галстук полетел на пол.

Йен встал, поднял его, потом прошел к бару и налил Дэну бренди.

– Вот, возьми, тебе это необходимо. Ты смертельно бледен.

– Я не спал. Зато поспала она, впервые за много недель. Не знаю, как я мог не замечать ее страданий. Я так ее люблю!.. – И Дэн отвернулся, скрывая слезы.

– Сядь, успокойся.

– Она собирается пойти в полицию. Я ее не пускаю, но она все равно это сделает. «Совесть», – говорит она. Но это был несчастный случай!

– Спокойно, спокойно, выпей еще. И расскажи мне, что же все-таки случилось.

– Несчастный случай может произойти с кем угодно. Не так ли?

– Я еще раз спрашиваю: что там было?

– Она поехала поговорить о делах. Помирить Оливера с Амандой. Он чистил оружие… и когда она взяла револьвер, он выстрелил.

– Это неправда, – сказал Йен.

– Это правда.

– Нет. Но я не могу заставить тебя говорить.

Какое-то время они сидели молча, неподвижно, пристально глядя друг на друга.

– Салли психически здорова, – произнес Йен. – Так что же там случилось?

– Я не могу тебе сказать.

Разве они не договорились защитить Тину? Перед мысленным взором Дэна встала картинка: маленькая Тина, черные косички, красные ленточки, штанишки с оборочками мелькают под юбкой, – жертва сексуального домогательства…

– Я бы хотел воскресить его и разорвать на куски вот этими руками! – закричал он в порыве ненависти и отчаяния.

Йен перегнулся через стол, словно хотел броситься на Дэна.

– Раз уж мы говорим о моем отце, я имею право знать. Расскажи мне.

И тогда Дэн рассказал. Когда он закончил, воцарилось долгое молчание, на протяжении которого Дэн старался не смотреть на кузена, сосредоточив свой взгляд на черных блестящих ботинках Йена. Дэн не удивился бы, если б Йен вскочил, стал все отрицать. Он даже ожидал этого.

Однако Йен лишь проронил:

– Я потрясен.

– Я тоже, – откликнулся Дэн.

Снова молчание. Потом Йен пошел налить бренди себе и, вернувшись, сказал:

– Я хочу сказать, что не верю тебе. Хочу сказать, что вы все помешались, но знаю, что это не так. Аманда находится в здравом уме, Салли – не истеричка. – Он вытер лоб.

– Салли сказала, – мягко проговорил Дэн, – что Оливер ничего и не отрицал.

– Да-да, я понимаю. Твой ребенок, Аманда, врач, даже проклятая карусель… – Он подошел к Дэну и положил руку ему на плечо. – Я пытаюсь осмыслить… но это не так-то просто, верно? Конечно, у меня отец, а у тебя ребенок, это не одно и то же, но все-таки…

Он отошел и встал посреди комнаты спиной к Дэну. Плечи его тряслись, и Дэн понял, что Йен плачет. Потом он услышал, как Йен заговорил, скорее, даже сам с собой:

– Болезнь, уродливая болезнь, даже священники… они должны сами себя ненавидеть… такое отвращение… – Круто развернулся. – Никто не должен знать! Пусть его имя останется чистым. Ради всего добра, что он совершил, пусть у него останется хоть чистое имя. Я знаю, тебе это все равно…

– Да, мне это действительно все равно. Скажи мне, почему ты хранил молчание, хотя все время знал, что это Салли?

– Потому что он меня попросил.

– Он… попросил?

– Да, он умирал, когда я его обнаружил, рана в груди, изо рта текла кровь. Он меня узнал и сказал… хотя он едва шевелил губами, но проговорил вполне четко… «Никто не виноват, ты слышишь?» И даже повторил: «Слышишь?» И я сказал: «Да, обещаю. Никто не виноват. Я тебя слышу». И потом он умер.

– Иисусе!.. – выговорил Дэн. – Ты уверен, что расслышал правильно?

– Вряд ли я когда-нибудь забуду эту сцену.

– А Хэппи слышала?

– Нет, она вызывала по телефону помощь.

– Значит, ты сдержал обещание, – констатировал Дэн. – Но вчера нарушил его. Почему?

Йен посмотрел ему прямо в глаза.

– Если честно, я был в ярости, что ты пошел на попятную. И мне пришло в голову, что если я расскажу тебе о Салли, ты отплатишь мне, сделав то, что нужно мне, что ты будешь благодарен мне за мое молчание.

– Да, – с горькой улыбкой согласился Дэн, – услуга за услугу.

– Примерно так.

– А если бы я все же не захотел отблагодарить тебя, ты бы рассказал полиции?

– Нет. Никогда. Клянусь, я бы не рассказал! Чего бы я достиг, отправив Салли в тюрьму? Разбив жизнь твоим детям, я бы не вернул отца. – Он поразмыслил. – Даже если это и не был несчастный случай.

– Это был несчастный случай, Йен.

– Хорошо, я тебе верю. Я также знаю, что очень многие люди сказали бы, что он это заслужил, по случайности или нет. Вы, наверное, куда-нибудь увезете Тину, чтобы она поправилась?

– Да, и мы были бы признательны, если бы ты никому ни о чем не проговорился. Мы не хотим, чтобы Тину публично называли жертвой насилия.

– Мог бы этого и не говорить, Дэн. Ты считаешь, я смог бы обидеть твоего ребенка? Мы же вместе выросли. Я, конечно, не ангел, но и у меня есть какие-то понятия о чести.

Это было невыносимо. Дэн обвел взглядом комнату, в которой трудились три поколения Греев. Взгляд остановился на вазочке с нарциссами, говорившими о том, что дни стали длиннее, а угрюмое небо за окном снова будет голубым. Весна. «Но для нас, – спросил себя Дэн, – что для нас весна?»

– Она хочет пойти в полицию, – сказал он.

– Она не должна этого делать. Это бессмысленно.

– Она говорит, что не может жить с собой в мире.

– Позволь мне с ней поговорить.

– Думаю, не стоит.

– Дэн…

– Да?

– Внезапно это стало таким несущественным, но… мы должны дать этим людям ответ.

– О продаже? – Он был сейчас настолько далек от леса и его продажи, что пришлось усилием воли включить мозг. Он поднял руки, как бы сдаваясь, и сказал: – Мне это безразлично, просто я пообещал Клайву.

– Чисто академическая проблема. Он недолго еще пробудет с нами, бедняга, как я уже сказал.

– Я про это ничего не знаю, но если и так, вот тебе и ответ, верно?

– Хорошо. Тогда мы подождем. Все равно они приедут только через месяц.

– Неужели ты до сих пор так жаждешь этих денег? – полюбопытствовал Дэн.

– Двадцать восемь миллионов, брат. Половину отдаем на налоги, затем делим оставшуюся половину между собой и…

Удивительно, как человек может показать такую широту души и ума, как только что Йен, и в то же время быть таким алчным! Наверное, это какой-то ген, как талант к музыке или аллергия на креветок.

Он закончил предложение Йена:

– …и у тебя все равно будет целое состояние, больше, чем тебе нужно.

– Мне неприятно это говорить, Дэн, но если Салли выкинет какую-нибудь глупость, тебе понадобится каждый цент на адвокатов.

Дэн попытался сглотнуть, но комок в горле только вырос.

– Я не могу сегодня работать, – сказал Дэн. – Мне надо вернуться. Я должен быть с ней.

– Конечно, конечно. Поезжай.

Йен крепко пожал руку, которую протянул ему Дэн, и проводил его до двери кабинета.