Текст книги "Карусель"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Он? Кто? – Глаза Клайва чуть не вылезли из орбит, кровь отхлынула от лица, которое сделалось серым.
Ну вот, в запале она и проговорилась. Ее глупый язык подвел ее. Роксанна пребывала в таком шоке, что в течение нескольких секунд в голове у нее было пусто.
– Ты разговаривала с моим братом, – констатировал он.
Мозг снова ожил: лучше сказать полуправду, а потом связаться с Йеном, чтобы их слова сошлись.
– Ну да, да, я как-то случайно с ним встретилась, и мы разговорились о делах.
Клайв тяжело опустился на стул. В какое-то мгновение Роксанне показалось, что у него сейчас будет сердечный приступ и он умрет прямо на этом стуле. Клайв откинулся на спинку и закрыл глаза. Она ждала, не двигаясь с места.
– Он велел тебе склонить меня к продаже. Разумеется, – сказал он. – Как же я сразу не догадался? Так вот куда ты ездила сегодня такая нарядная! И сколько раз вы уже встречались, Роксанна? – Голос его звучал тускло.
– Единственный раз, – сказала она.
– И снова ложь!
– Я снова повторяю, Клайв, я тебе не лгу. Это недоразумение, вот и все. – Она говорила с усилием, еле слышно, и сама понимала, что ответ ее мало похож на правду.
Теперь его глаза словно пронзали ее насквозь, она не могла отвести взгляда и стояла, дрожа, как загипнотизированная.
– Я еще раз повторяю, Роксанна, не оскорбляй мои мыслительные способности. Ты случайно с ним встретилась, и вы разговорились, да? Случайно? Где? В его кабинете, у него дома? За кого ты меня принимаешь? Или, может, вы ехали рядом по шоссе? Ты, одетая, как для дневного чая в «Уолдорф-Астории», за исключением того, что здесь не «Уолдорф-Астория», а Скифия. Отвечай мне! Где?
Роксанна лихорадочно соображала. Она никогда не была заядлой лгуньей, поэтому оказалась совершенно не готова к этому страшному моменту.
– Неужели ты не понимаешь, что я знаю своего брата? Он никогда не мог пройти мимо красивой женщины. Так почему же он должен был пропустить тебя?
– Он… нет, ты ошибаешься… мы не… мы только…
– Ладно, хватит, Роксанна. Лучше скажи вот что – тебе было хорошо с ним? Да, я уверен, что хорошо. Гораздо лучше, чем со мной.
И внезапно гневный огонь, который едва не прожег ее тело, угас в его глазах; вместо него выступили злые слезы.
Он был уродлив и вызывал жалость. И Роксанна впервые познала откровение ужаса при виде несчастья другого человека. У нее на глазах погибал человек.
Она, захлебываясь, заговорила:
– Ты не должен так это воспринимать. Пожалуйста! Ничего не было, честно! Мы никогда ничего не делали…
Неожиданно он пришел в неистовство. Вскочил, потрясая кулаками.
– Ничего не делали! Ты… ты… ты лживая сучка! Как будто я не знаю, не вижу, что ты… ты знаешь, что я с тобой сделаю? Я собираюсь вышвырнуть тебя отсюда навсегда. Следовало бы выкинуть тебя на снег прямо сейчас. Как я не догадался! В тот день, когда я привез тебя в «Боярышник», как он себя вел… Я должен был что-то заподозрить. – Рукавом он смахнул со стола чашку, которая разлетелась вдребезги, оставив на полу коричневую лужицу. Клайв схватил вторую и нарочно швырнул ее на пол. – Какого черта! Да пусть хоть весь дом развалится! – крикнул он.
Роксанна испугалась – она была здесь с ним одна – и съежилась, когда Клайв встал перед ней.
– Я не собираюсь тебя бить. За кого ты меня принимаешь? Но я собираюсь вышвырнуть тебя из этого дома и из своей жизни. Если бы не снегопад, я бы сделал это сегодня. Тебя и ребенка, который вовсе не мой.
– Ты сошел с ума, – прошептала она.
– Тогда скажи, что он мой. Поклянись его жизнью.
Роксанна не могла выдавить ни слова. Она вдруг поняла, что уже ничего не поправишь, что все закончилось навсегда. Тогда она подумала, что пойдет к Йену. Он умный, у него много возможностей. Он придумает, как поправить дело. А если поправить нельзя, он придумает для нее что-нибудь другое.
– Ну, давай, клянись его жизнью!
Она никогда не обращала внимания на предрассудки, однако не смогла этого сделать.
– Нет, – ответила Роксанна.
– Ну разумеется, нет. Что ж, одно можно сказать с уверенностью: ребенок будет более красивым, чем тот, которого мог бы сделать тебе я.
Роксанне казалось, что от его голоса содрогаются стены.
– И не лги мне больше! Ты сука и делаешь из себя посмешище! Но из меня ты больше посмешище не устроишь. Убирайся с моих глаз! Не хочу находиться с тобой в одной комнате! Лучше бы тебе умереть. Или покончить с жизнью. Уходи отсюда, я не хочу дышать с тобой одним воздухом!
Она побежала в гостевую спальню. Если бы ей было куда уйти, она покинула бы дом немедленно, но снег валил, не переставая, стекло было почти полностью залеплено, ревел ветер. Она попала между двух огней.
Из общей комнаты донесся грохот бьющейся посуды. В приступе слепой ярости он, должно быть, наткнулся на стол, а может, намеренно крушит все вокруг. И вспомнив, что она не заперла дверь, Роксанна встала. В щелочку она увидела разрушения в комнате, а потом заметила, как Клайв выскочил в метель. Наружная дверь хлопнула с такой силой, что на этот раз стены действительно задрожали.
Роксанна вернулась к кровати и села на краешек, слишком оглушенная, чтобы думать о чем-либо другом, кроме как пережить эту ночь.
Глава 15
Декабрь 1990 года
Ранее, тем же вечером, когда первые робкие легкие снежинки только начали падать, Аманда Грей пила чай в гостиной Салли.
– Мне так жаль, что Дэна нет, – говорила она, пока Салли внимательно наблюдала за этой едва знакомой женщиной, которая возбуждала ее любопытство. Те же густые волосы и те же лучистые глаза, женская версия Дэна. Только манера держаться была напряженной, и слишком быстрая речь.
– Мой юрист и бухгалтер прилетят из Нью-Йорка в понедельник, – сказала она, – но мне пришла в голову мысль выехать первой и повидать брата и его семью.
Салли поджала губы. Слова «брат» и «семья» звучали в устах золовки как-то не к месту, учитывая, что эта женщина целый год нападала на них.
– Полагаю, я удивила вас, вот так свалившись на голову. Нужно было бы позвонить.
Салли действительно удивилась, но не собиралась вступать в какие бы то ни было споры, поэтому вежливо произнесла:
– Если бы вы позвонили, я бы не позволила вам поселиться в гостинице в Скифии. Вы бы остановились у нас. Дом достаточно большой.
– Да, я вижу. Очаровательный дом. Его цвета воскрешают лето в такую погоду.
– Это еще не погода, а так, несколько снежинок.
– Вы забываете, и я забыла, как давно отсюда уехала. – Несколько мгновений Аманда молчала. – Да, очень, очень давно. – Внезапно тон ее изменился, сделавшись оживленным: – Итак, на носу Рождество! Не время оглядываться назад. Я становлюсь сентиментальной, а мне не следует.
– Не вижу почему, если вы испытываете эти чувства.
На диване рядом с Амандой лежала груда коробок в блестящей бумаге.
– Естественно, вы подарки открывать не станете, – сказала она, – но я думаю, вам стоит знать, что там, чтобы можно было при необходимости поменять. Для Дэна – книги и коробка апельсиновых цукатов в шоколаде; это чистой воды сантименты, потому что я помню, как однажды, когда еще были живы родители, он стащил из буфета целую коробку и все съел. Надеюсь, он все еще их любит. Для Сюзанны тряпичная кукла с нарисованными глазами, никаких пуговиц, так что ничего проглотить она не сможет, и пупс с полным гардеробом для Тины. Насколько я помню, на самом деле маленькие девочки предпочитают кукол, которых можно купать и наряжать, а не роскошных красавиц, которых не дай Бог повредишь. А для вас, Салли, черно-белый свитер ручной вязки, потому что я помнила ваши угольно-черные волосы. Его связала одна из моих девочек. Я пристроила ее и двух других к магазину детской одежды. У нее настоящий талант, и я ожидаю для нее большого будущего.
– Вы слишком щедры. – Салли чувствовала себя смущенной, получая подарки от женщины, которая, по-видимому, полна решимости их погубить. И, желая быть абсолютно искренней, сказала: – Должна признаться, что я не понимаю. Мне казалось, что мы враги, что вы очень злы на Дэна. А теперь вы привозите подарки.
– В том, что касается бизнеса, – да, я зла. Даже больше – в ярости. Но это не имеет никакого отношения к Дэну, моему брату.
– Простите, но я все равно в растерянности. Вы разделяете Дэна на работе и Дэна дома. Однако это ошибка.
– Да, но это не остановит меня в защите моих прав.
– Никто их вас и не лишает, Аманда, – напряженно произнесла Салли.
– Тогда вы не знаете, что происходит. Эта канитель с зарубежной сделкой все тянется, и я вынуждена ждать. Я больше не верю ни одному их слову. Мой срок – первое января, до него осталось всего десять дней, так что…
– Я все это знаю, Аманда. Не стоит мне об этом рассказывать. Я не имею никакого отношения к «Грейз фудс».
Эта женщина просто комок нервов. Она постукивает по полу ногой и одновременно рукой – по подлокотнику дивана.
– Дэн будет дома завтра поздно вечером, – сказала Салли. – Возможно, – попыталась она успокоить гостью, – когда вы встретитесь лицом к лицу, вы помиритесь. По телефону это довольно трудно сделать.
Аманда молчала, и Салли продолжила:
– Мне хотелось бы, чтобы все вы пришли к согласию. Дэн очень переживает из-за этих ссор, а бедный Оливер, должно быть, в отчаянии, хотя и держит все в себе.
Аманда сидела, уставясь в пустоту, словно вообще не слышала обращенных к ней слов, потом, внезапно передернувшись, обхватила себя руками.
– Вам холодно? Сейчас я принесу вам шаль, – сказала Салли, вставая.
– Нет, это другой холод. Он внутри меня. Думаю, мне не следовало сюда возвращаться. После гибели родителей я ни минуты не была счастлива в Скифии.
«Обычно люди, приходя в дом, не выворачиваются наизнанку в первые полчаса», – подумала Салли. И сочувственно ответила:
– Неудивительно, что у вас нет счастливых воспоминаний. Вы были девочкой, только что потерявшей родителей! Для вас это, наверное, было тяжелее, чем для Дэна, он был маленьким. И оказаться единственной женщиной в мужском доме…
– Он не был мужским. Была жива моя тетя Люсиль. Вы что-нибудь о ней знаете?
– Видела только ее портрет в столовой в «Боярышнике».
– Она, между прочим, покончила с собой.
Салли просто открыла рот.
– Я никогда об этом не слышала!
– И не должны были. Предполагается, что туманным зимним вечером она по ошибке направила машину не на мост, а в реку. Или что у нее случился сердечный приступ. Выбирайте. Но я-то знаю правду.
– Вы хотите сказать, что вы единственная знаете правду?
– Ну, может, не единственная, хотя уверена, Дэн даже не подозревает, иначе он вам бы сказал.
Эта женщина, вероятно, больна. Самое умеренное определение, применимое к ней, – это «эксцентричная». Поскольку от нее ожидали реплики, Салли коротко заметила:
– Для всех вас это, видимо, было ужасно.
– Меня там не было. Это случилось на следующий день после того, как я уехала в пансион. Я хотела вернуться домой на похороны, потому что любила ее, но взрослые посчитали, что не стоит. В школе решили, что это слишком долгое путешествие, поскольку я только что прибыла, а мои родственники – у моей мамы была сестра в Калифорнии, двоюродная или троюродная, которая взялась меня опекать, – согласились. Тетя Люсиль была приятная, спокойная женщина, очень ласковая со мной, а особенно с Клайвом. Насколько я помню, он был неудачником, – задумчиво проговорила она. – Бедный Клайв.
Последнее замечание невольно обидело Салли, и она, хотя и сама примерно так же думала о Клайве, решительно встала на его защиту:
– Больше не бедный. Он счастливо женат, и у него все хорошо, даже несмотря на то что недавно он серьезно болел. Но он благополучно выздоравливает.
– Рада это слышать. Я так понимаю, что он не хочет продавать участок леса этой группе?
– Не знаю. – Салли знала, но ее раздражали попытки втянуть ее во все это. – Я же вам сказала, что не принимаю участия в делах «Грейз фудс». – И, решив сменить тему, уже более мягким тоном предложила: – Хотите посмотреть дом? Я проведу для вас экскурсию.
– И дом, и детей – обязательно.
Аманда восхищалась фотографиями Салли над столом Дэна в кабинете, когда туда, переваливаясь, вошла Сюзанна в розовом банном халатике.
Идущая за ней няня воскликнула:
– Вы не поверите, она стала слишком резвой для меня! Постойте, мисс, у вас все еще влажные волосы. Дайте мне их высушить. – Но Сюзанна смеялась и уворачивалась от няни и полотенца. – Вот так. Теперь можешь идти к маме.
Салли подхватила ее.
– Это Аманда. Помаши ей.
Маленькая пятерня растопырилась навстречу Аманде, та помахала в ответ.
– Можно ее подержать, или она испугается?
– Она пойдет к вам. Большинство детей в этом возрасте боятся чужих, но она почему-то редко пугается. Попробуйте.
Аманда протянула руки, и Сюзанна позволила произвести перемещение.
– Красавица! – воскликнула Аманда. – Вы только на нее посмотрите. Она обворожительна, Салли. Сколько ей?
– Год, – гордо сказала Салли, – и, похоже, она не ведает никаких страхов.
Аманда кивнула:
– Думаю, она легко пойдет по жизни. Посмотрите на ее улыбку. Ну а где Тина?
Ответила няня:
– Играет. Сегодня она немножко не в духе. – И, устремив тактичный взгляд в сторону Салли, добавила: – Я пытаюсь свести ее вниз поужинать.
– Может, тогда оставим ее в покое? – предложила Салли.
– Давайте сходим к ней, – сказала Аманда. – Ну и что, что она не в духе? У всех Такое бывает. У меня, например.
– Вообще-то она не просто не в духе, – вынуждена была объяснить Салли. – В последнее время у нас с Тиной некоторые проблемы. Ничего серьезного, – быстро поправилась она, – но периодически на нее что-то находит, и она отказывается говорить. Ничего серьезного, – повторила она, – просто раздражает.
– На меня это не подействует, – заверила Аманда.
Идя по коридору, они услышали звуки вальса «На прекрасном голубом Дунае».
Тина стояла рядом с каруселью. При виде матери и незнакомки она быстро выбежала из комнаты.
– Тина, вернись и поздоровайся, – позвала Салли, прекрасно зная, что на ее слова не обратят никакого внимания.
Карусель продолжала играть. Повернувшись к Аманде, чтобы извиниться за Тину, Салли увидела, что та стоит, закрыв лицо руками, и дрожит.
– Что такое? – воскликнула Салли.
– Эта мерзкая вещь… Эта мерзкая вещь была моей, ее мне подарили.
– Не понимаю.
Аманда смотрела на карусель, словно парализованная.
– Да что такое? – повторила Салли. – Что случилось?
– Ничего, ничего особенного, – покачала головой Аманда. – Простите… Я просто подумала… Простите.
– Да вы нездоровы! Наверное, это неспроста. Вы пугаете меня до смерти!
– Нет-нет, забудьте. Я не хочу явиться к вам в дом и причинить неприятности.
Какое странное поведение, подумала Салли, желая, чтобы рядом был Дэн, способный справиться со своей сестрой. Она взяла Аманду за руку и мягко сказала:
– Если я смогу вам помочь, это вовсе не будет неприятностью. Но если вы, напугав меня, оставите потом в неизвестности, это и будут неприятности. Умоляю, я должна знать.
Блестящие глаза, глаза Дэна остановились на Салли.
– Я никогда, никогда в своей жизни никому об этом не рассказывала. И сомневаюсь, стоит ли рассказывать вам…
– Как угодно. Но лучше сделать это, если есть возможность, пока это знание не разорвало вас изнутри.
– Вы очень добрая, Салли.
– Спасибо. Я стараюсь.
Две большие слезы покатились по щекам Аманды.
– Я много раз думала, что должна рассказать, но когда момент наступал, я не могла.
– А сейчас можете?
Разумеется, Салли было любопытно: любому на ее месте было бы любопытно. Однако, с другой стороны, она не хотела слушать дальше. Ее слишком одолевали собственные тревоги.
Аманда глубоко вздохнула:
– Да, могу. – И добавила с кривой усмешкой: – Вам лучше сесть поудобнее, потому что это долгая история… – Я увидела эту карусель, – начала она. – Ее подарили мне, когда мне было двенадцать лет, это была взятка, плата за молчание, хотя я в ней не нуждалась. Я бы все равно ничего не сказала. И действительно молчала до сих пор.
Во время похорон родителей многие подходили ко мне и говорили, желая утешить, что я попаду в самый лучший дом, о котором только может мечтать девочка, – в «Боярышник», в хорошую семью.
Никто не понимал, почему я столько плакала весь тот год, что жила там, почему была такой непослушной, полной злобы. Но я боялась, очень боялась. Я часто сидела одна в своей комнате, иногда под деревом с книгой, но читать не могла, потому что все слова сливались…
Слова Аманды тоже сливались сейчас в медленный, монотонный поток. Завороженная зрелищем чужой боли, Салли сидела, не сводя с нее глаз.
– Люди пытались найти разумное объяснение моему поведению: страшная смерть родителей, а мне всего лишь двенадцать лет, самое начало чувствительного подросткового возраста. Тетя Люсиль была со мной необыкновенно нежна. Каждый день она целыми часами развлекала меня прогулками, уроками, маленькими путешествиями, платьями и новыми книгами. Она не знала про вечера… про вечера, когда она играла внизу на пианино или уезжала в свой клуб на еженедельную встречу…
– Заканчивай, заканчивай, – чуть слышно проговорила Салли. – Ради Бога, говори побыстрее, что должна сказать.
Но голос Аманды звучал все так же заторможенно:
– Я лежала в кровати. В первый раз он пришел и просто посидел на краю кровати, поговорил со мной. Он взял меня за руку, и я была благодарна за тепло прикосновения. «Ты одинока, – сказал он. – Я приду еще». И он пришел снова. В следующий раз он зажал мне ладонью рот, чтобы я не закричала… В двенадцать лет девочка думает, что знает все про жизнь и секс, не так ли? Но она ничего не знает. И ничего не написано про то, что это такое, когда… когда это случается.
Я помню все до мельчайших подробностей, но в особенности как лежала в темноте и прислушивалась к шагам в коридоре, они приближались, потом ручка двери поворачивалась, замка не было.
Как-то вечером он принес мне серебряную карусель. Я восторгалась ею, играла с ней, поэтому он отдал ее мне. Да, это была взятка. Были и угрозы: «Если ты расскажешь, Аманда, тебе никто не поверит. А Бог все равно накажет тебя за то, что ты сделала». Вот как это было.
Горло Салли сдавило от невыносимого гнева. Если Клайв сделал это с Амандой, почему не мог сделать с Тиной?
– Клайв, – проговорила она, – Клайв!..
Аманда подняла голову.
– Что? Клайв? Ах, бедный Клайв! Конечно, нет. Ты разве не поняла, что я говорила про Оливера?
На мгновение в голове у Салли помутилось, и она непонимающим взглядом уставилась на Аманду.
– Он был прав, – с горечью сказала та. – Он сказал, что мне никто не поверит, и я вижу, что ты не веришь. Ты думаешь, что у меня бред или «возвращение воспоминаний», вызванное каким-нибудь некомпетентным или нечестным психоаналитиком. Но это не так. Я жила с этим всю свою жизнь и клянусь тебе, что это правда.
– Но Оливер… Оливер Грей?
– Да, это похоже на то, когда ребенку в первый раз говорят, что человек в костюме Санта-Клауса совсем не Санта-Клаус.
Аманда встала и беспокойно заходила по комнате, выглядывая в окно, прикасаясь к книгам, беря их, ставя на место. Потом сказала:
– Ты должна знать, как все закончилось. Тетя Люсиль застала его выходящим из моей комнаты. Думаю, она уже до этого за ним следила, потому что в тот вечер, когда он, уходя, открыл дверь, тетя стояла тут же, в коридоре, и ждала. Потом я слышала, как они страшно ссорились в своей комнате, она была рядом с моей. Я его ненавидела и надеялась, что тетя его убьет.
Утром она позвала меня к себе. Глаза у нее были красные, но она сказала, что это от аллергии. Она обняла меня и спросила, не хочу ли я поехать в пансион. Может, в Калифорнию? К родственникам моей матери?
Как видишь, никто из нас не смог заговорить об этом при свете дня. Ты не забывай, что это были шестидесятые годы. Тогда еще не признавали, что такое случается. Она обняла меня, но в глаза не смотрела и все говорила, как она любит меня и знает, что мне будет там хорошо, потому что школа маленькая и дружная. Мне даже разрешат взять мою собаку.
Вечером накануне отъезда я принесла все эти взятки – золотые часы, браслет, а главное, серебряную карусель – в его кабинет и свалила там на пол. С собой я взяла только своего пуделя Коко. Мне не хотелось оставлять Дэна, он был еще такой маленький, но думать я могла только о том, как уехать от Оливера Грея. Поэтому я уехала. Помню округлившиеся глаза Дэна: «Аманда, ты уезжаешь?» Не помню, что я ему ответила…
«И все же – Оливер Грей! И если это правда… если… тогда он сделал то же самое и с Тиной!» Понимая, что сейчас лишится чувств, Салли схватилась за подлокотники. Потом, собравшись, отмела эту мысль. Вся эта история нелепа.
– Я не очень беспокоилась, что оставляю Дэна, потому что он хорошо ладил с двумя другими мальчиками. И тетя Люсиль была там. – Аманда немного помолчала, словно подготавливаясь для дальнейшего повествования. – Но она недолго там оставалась. Я хочу, чтобы ты знала – она была крайне осторожным водителем. Я помню, как она сказала мне как-то, замедлив движение: «Это потенциальное место для ужасной аварии – резкий поворот, а за ним дренажная канава. Автомобиль может слететь прямо в реку. Возмутительно, что ее до сих пор не завалили». Да, я прекрасно это помню.
– Значит, ты действительно считаешь, что она намеренно лишила себя жизни?
– Или это, или она была в таком отчаянии, что не видела, куда едет. Но я предпочитаю думать, что она сделала это намеренно, что из-за него она утратила смысл жизни. Она не могла больше видеть своего мужа. Я уверена, что и я бы не смогла.
Салли открыла рот, но не смогла произнести ни звука.
– Вижу, что ты до сих пор не до конца мне веришь. Я не могу тебя винить. Оливер Грей – благотворитель… Странно, не так ли?
Салли наконец обрела способность говорить:
– Почему ты никогда никому об этом не рассказывала? Все эти годы рядом с тобой наверняка были люди, которым ты могла довериться. Теперь ты приезжаешь сюда и вдруг все рассказываешь мне.
– Я не собиралась ничего рассказывать, но меня поразил вид карусели. Я как сейчас вижу – блестящая небывалая игрушка стоит на столе в библиотеке, отражаясь в зеркале. Это было венецианское зеркало в изящной волнистой раме. Я отчетливо это вижу. У него изысканный вкус, у этого чудовища.
– И значит, если бы ты не увидела карусель, то так никому об этом и не рассказала бы?
– Скорее всего нет. Вначале, пока я была в школе, я сгорала от стыда. Никто не вытянул бы из меня эту историю. Потом я несколько раз хотела поговорить с профессионалами, но когда доходило до дела, не могла произнести ни слова. Потом я беспокоилась о Дэне и наших двоюродных братьях. Я не хотела, чтобы они пережили публичный позор. – Аманда улыбнулась. – А может, во мне есть частичка проклятой гордости Греев.
Внезапно комната показалась Салли слишком тесной: стены смыкались, воздух стал душным и полным угрозы. «Если все это правда, – подумала она, – тогда что еще правда? Что он сделал то же самое с Тиной… с моей девочкой?»
В тишине заговорила Аманда:
– Я не видела его с тех пор, как уехала. И не пошла на прием по случаю твоей свадьбы, потому что мне было невыносимо видеть его. Однако теперь я собираюсь его повидать. Я не могу добиться соблюдения своих прав от молодых людей, но от старого я этого добьюсь, обещаю.
Салли заставила себя вернуться к другим проблемам.
– Твои права? Ты имеешь в виду выкуп акций?
– Да, до последнего доллара и цента. Он заплатит.
– Он не имеет к этому никакого отношения. Он оставил все Йену, Клайву и Дэну. Он даже не выскажет своего мнения.
– Конечно, не выскажет. Он меня боится. Единственное, что дает мне некоторое удовлетворение, – мысль о том, что всю свою жизнь он прожил в страхе.
– Но ведь это шантаж.
– Можно и так назвать.
– А остальные члены семьи, молодые люди, как ты их называешь? Что, по-твоему, ты сделаешь с ними?
– Ничем не могу помочь.
«Значит, ты погубишь всех нас, чтобы отомстить ему», – подумала Салли. И подумала о трудах Дэна, его гордости и удовлетворении от управления крупной старой компанией.
И все же как винить ее… если это правда?
– Меня в дрожь бросает при мысли, что нужно снова войти в тот дом. В ту спальню. Столовую с портретом Люсиль. В большую кладовку с бельем, где я сидела, спрятавшись за висевшей на веревке скатертью. Я была так напугана, что сидела, не издавая ни звука.
В мозгу Салли мгновенно вспыхнула картина: прошлое лето, ребенок, спрятавшийся под роялем, за тяжелой оконной шторой…
– У меня никогда не было настоящих любовных отношений с мужчиной, даже с тем, которого я люблю. Меня до сих пор мучают ночные кошмары.
Ночные кошмары. Крик, несущийся по коридору: «Мама! Мама!»
Аманда снова подошла к окну, посмотрела на улицу.
– Снегопад не ослабевает. Мне лучше уже ехать в гостиницу.
– Думаю, да, – согласилась Салли, не делая попытки остановить ее.
– Я испортила вам день. Мне действительно очень жаль, Салли. Не очень-то приятная история.
– Да, неприятная.
Они еще стояли на верхней площадке лестницы, когда услышали музыку карусели. Должно быть, Тина вернулась к себе в комнату.
Аманда остановилась, вцепившись в перила.
– Возможно, мне не следует этого говорить… – начала она.
– Скажите! – резко выкрикнула Салли. – Скажите, что бы это ни было!
– Хорошо. Вы сказали, что эту вещь вам подарил Оливер?
Салли почувствовала, что сейчас упадет, и покрепче ухватилась за перила.
– Не помню, что я сказала. Это был подарок Тине из «Боярышника». Мы подумали, что от Клайва. Он обожает нашу дочь. Он подарил ей пони, – проговорила она непослушным языком.
– Серебряная карусель – музейный экспонат. Странный подарок для ребенка.
– Она… ей понравилась. Тина сказала, что хочет карусель.
Аманда пристально посмотрела на Салли.
– Советую вам проследить за этим, Салли. Да, проследите.
Не успела парадная дверь закрыться, как Салли ринулась наверх, но приказала себе не паниковать и, замедлив шаги, подошла к двери, из-за которой доносилось позвякивание карусели.
– Пора купаться. – Она сказала это бодро и легко. Все должно быть естественно, если ты хочешь узнать правду, нельзя ни давить, ни торопиться, ни пугать.
– Нет! – отрезала Тина. – Не хочу.
– Но на улице холодно, а в горячей ванне будет очень приятно.
– Нет, я сказала.
Противница подкупа, Салли все же проворковала:
– А в папином кабинете лежит новая коробка конфет, и ты можешь взять две штучки, если будешь вести себя хорошо и искупаешься.
Коробка была доставлена, Тина взяла свои две конфеты и позволила матери раздеть себя. Руки Салли тряслись, когда она снимала с девочки красивые розовые трусики, еще один подарок Хэппи, сажала Тину в ванну, поливала ее водой и терла мочалкой. Материнские глаза внимательно изучали тело ребенка, выискивая какие-нибудь знаки. Но можно многое сделать, не оставив следов…
Салли едва не задыхалась от гнева и отвращения. «Оливер Грей, если ты хоть что-то сделал с моим ребенком, клянусь, я тебя убью… Но это же абсурд! Аманда Грей, должно быть, ненормальная. А если нет?»
– Ты просила кого-нибудь подарить тебе карусель, Тина? – начала она.
– Я хотела ее. Ты хочешь ее у меня отобрать?
– Конечно, нет. Просто хотела узнать, кто мог сказать, что ты ее получишь.
– Оливер. Значит, он ее заберет? – со страхом спросила Тина.
– Зачем ему забирать карусель?
– Не знаю. Но он это сделает.
– Что сделает?
– Заберет ее, я сказала! – в нетерпении крикнула Тина.
Надо действовать постепенно, держаться очень спокойно. Вынув Тину из ванны, Салли завернула девочку в полотенце и села на табуретку, чтобы расчесать ей волосы.
– Знаешь, что я думаю про тебя? Думаю, у тебя есть секрет, – весело сказала она.
– Нет, нету. – В глазах Тины мелькнул страх, но она тут же опустила их.
– Знаешь, иногда я не понимаю твоих поступков. Например, помнишь, когда кто-то из детей случайно наступил тебе на руку в садике? Так ты ничего нам не рассказала, хотя на руке у тебя была большая ссадина.
Тина молчала. С ощущением, что погружается во все более глубокие воды, Салли осторожно продолжила:
– А потом в один прекрасный день появилась карусель. Ты расплакалась и не сказала мне почему. Непонятно, подумала я. Такой красивый подарок, а Тина плачет. Но может, на самом деле она тебе не понравилась? Может, есть какая-то причина?
– Она мне нравится, нравится! – закричала девочка. – Ты не заберешь ее. Он сказал, что ты заберешь, если…
– Он? Кто так сказал?
– Дядя Оливер. Он сказал, что ты ее заберешь, если я скажу.
– А что ты скажешь, Тина?
– Ты знаешь, что делает дядя Оливер?
Салли покачала головой:
– Нет. Расскажи мне.
– Снимает трусики и трогает меня. И если я расскажу, он скажет, что я плохая девочка, делаю плохие вещи, а ты меня накажешь.
«Держись, не показывай виду, что ее слова словно нож в сердце!»
– Это секрет, а теперь я тебе сказала!
Салли обняла дочь, шепча:
– Нет-нет, все в порядке. Ты ничего плохого не делаешь, Тина. Это он делает плохие вещи. – И несмотря на всю свою решимость сохранять выдержку, Салли расплакалась.
– Мама, почему ты плачешь?
– Потому что очень тебя люблю… Ты наша хорошая девочка. Ты самая лучшая девочка в мире.
«О, Аманда, прости, что сомневалась в твоих словах!»
– Ты больше не должна об этом думать, потому что больше никто не прикоснется к тебе подобным образом. Ты не должна позволять. Ты знаешь это? Ты же много раз слышала об этом от папы, няни и меня.
«Прекрати, – приказала она себе. – Ты слишком возбуждена. Скажи это спокойно, а потом постарайся навсегда стереть это из ее памяти… если сможешь. Если когда-нибудь сможешь».
– Ты никому не должна позволять снимать с себя одежду или трогать тебя, Тина. Ну а теперь идем ужинать.
Погода была отвратительная, снег продолжал валить, а ветер кружил его. До Ред-Хилла оставалось еще добрых тридцать пять миль – на север и вверх по узкой, извилистой дороге. На завтра обещали серьезную метель, но до завтра оставалось всего несколько часов.
Надо собраться с мыслями. Разум застилает одна кровавая пелена ярости. Она не представляет, что скажет, когда доберется до Ред-Хилла. Надо сосредоточиться, чтобы туда добраться.
Было едва только семь вечера, но машин на дороге было мало, люди спешили укрыться в своих домах. Медленно ползли минуты. Салли посмотрела на спидометр: тридцать пять, сорок пять, пятьдесят. Автомобиль опасно заскользил по дороге. Салли опомнилась и снизила скорость.
Домов по сторонам дороги становилось все меньше, расстояние между ними – все больше. Это был лес, здесь жили уже только те, кто предпочитал настоящее уединение и обитал в старых хибарах, или богатые горожане, чьи дома скрывались в конце подъездных дорожек за воротами, которые зимой всегда бывали закрыты, за исключением нескольких праздничных дней.
Высокие ворота Ред-Хилла между двух каменных столбов стояли сейчас открытыми. Салли свернула. Проезжая мимо нового коттеджа Клайва, она с сожалением подумала о своих подозрениях и черных мыслях в его адрес.
