Текст книги "Иисус, прерванное Слово: Как на самом деле зарождалось христианство"
Автор книги: Барт Эрман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Вступительный пример: смерть Иисуса у Марка и Луки
Сравнение текстов я начну с обсуждения примера, который представляется мне особенно наглядным и приковывающим внимание. Как и в случае с расхождениями, о которых мы говорили во второй главе, различия подобного рода можно заметить только при вдумчивом «горизонтальном чтении» отрывков, но на этот раз вместо того, чтобы обращать внимание на попадающиеся там и сям мелкие разночтения, мы сосредоточимся на более широких вопросах, на принципиальных различиях в способе изложения конкретной истории. Во всех евангелиях она представлена совершенно по-разному, но является ключевой для каждого из них – речь идет о распятии Иисуса. Можно предположить, что во всех евангелиях в рассказ о распятии вложен один и тот же смысл, а разночтения просто отражают небольшие изменения ракурса, смещение акцентов: один автор подчеркивает какие-то одни моменты, другой – другие. Но на самом деле различия гораздо значительнее и фундаментальнее, чем можно предположить. Нигде это не прослеживается более отчетливо, чем в повествованиях о смерти Иисуса у Марка и Луки.
С XIX века ученые признают, что Евангелие от Марка было написано первым, примерно в 65–70 годах н. э. И Матфей, и Лука, писавшие свои евангелия спустя 15–20 лет, пользовались Евангелием от Марка как одним из основных источников. Вот почему почти все сюжеты Марка можно найти у Матфея или Луки, и по той же причине текст всех трех евангелий в отдельных случаях повторяется слово в слово. Некоторые фрагменты совпадают в двух евангелиях, а в третьем отличаются от них, потому что слова Марка были изменены только в одном из более поздних евангелий. Это означает, что если мы возьмем одну и ту же историю, скажем, из Евангелий от Марка и Луки, и обнаружим в ней различия, то они существуют лишь потому, что Лука изменил слова источника, которым пользовался, – в одних случаях пропустил часть слов и фраз, в других кое-что прибавил, вплоть до целых эпизодов, а иногда перестроил предложения. Вероятно, будет логичным предположить: если Лука изменил слова Марка, то сделал это потому, что хотел придать им иное звучание и смысл. Иногда различия представляют собой незначительные изменения формулировок, но встречаются и такие, которые принципиально меняют весь смысл рассказанной истории. Это относится к изображению Иисуса, идущего на смерть.
Смерть Иисуса у Марка
В версии Марка (Мк 15:16–39) Понтий Пилат приговаривает Иисуса к смерти, римские воины высмеивают Иисуса и бьют его, а затем ведут на казнь. Симон Киринеянин несет его крест. Все это время Иисус молчит. Воины распинают его на кресте, но он продолжает молчать. Распятые вместе с ним разбойники издеваются над ним. Проходящие злословят его. Первосвященники и книжники насмехаются. Иисус молчит, пока наконец не издает громкий и горестный крик: «Элои, Элои! ламма савахфани?», который Марк переводит для читателей с арамейского как «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Кто-то подает Иисусу губку с уксусом. Он испускает дух. И сразу происходят два события: завеса в храме рвется пополам, а сотник признает: «Истинно Человек Сей был Сын Божий».
Это драматичная и волнующая сцена, исполненная страсти и пафоса. Иисус все время молчит, словно от потрясения, только в конце испускает крик, словно эхом повторяя Псалом 21. Насколько я понимаю, этот обращенный к Богу вопрос – подлинный. Иисус действительно хочет знать, почему Бог покинул его в таком положении. Согласно чрезвычайно популярному толкованию этого отрывка, Иисус цитирует Псалом 21:1, потому что на самом деле думает о финале того же Псалма, где Бог вмешивается и защищает страдающего псалмопевца. Думаю, такое прочтение – попытка придать чрезмерное значение этому отрывку, которое лишает «вопль богооставленности», как его называют, всей силы. Дело в том, что Иисуса отвергли все: его предал один из учеников, от него трижды отрекся ближайший из последователей, его бросили все ученики, отвергли иудейские власти, приговорили к казни римляне, высмеяли первосвященники, прохожие и даже двое разбойников, распятых вместе с ним. В конце концов у него возникло чувство, что даже сам Бог о нем забыл. Иисус погружается в пучину отчаяния и мучительной душевной боли и умирает. Этой картиной Марк что-то пытается растолковать нам. Он не хочет, чтобы читатель утешался, зная, что Бог на самом деле рядом и способен избавить Иисуса от физических страданий. Иисус умирает в муках, не зная точно, почему должен погибнуть.
Но читатель узнает эту причину. Сразу после смерти Иисуса завеса рвется пополам, а сотник признает Иисуса Сыном Божьим. Разорванная пополам завеса указывает, что смерть Иисуса открыла Бога всему Его народу, а не только иудейским первосвященникам, совершающим жертвоприношения в храме. Смерть Иисуса принесла искупление (см. Мк 10:45). И кто-то сразу же осознает это – но не ближайшие последователи Иисуса и не иудеи из толпы, а солдат-язычник, только что распявший его. Смерть Иисуса приносит спасение, и это намерены признать язычники. Это отнюдь не малоинтересный отчет о том, что «на самом деле» произошло в момент смерти Иисуса. Это богословие, облеченное в повествовательную форму.
Историки давно предположили, что в этом рассказе Марк не только объясняет значение смерти Иисуса, но и пишет о ней, ориентируясь на определенный круг читателей – на более поздних последователей Иисуса, терпящих гонения и муки от рук властей, противостоящих Богу. Подобно самому Иисусу, его последователи не знают, за что им столько боли и страданий. Но Марк объясняет этим христианам, что они могут быть уверены: даже если они сами не понимают, почему страдают, Богу это известно, Бог действует за кулисами, чтобы превратить мучения в искупление. Для достижения цели, которую преследует Бог, требуется пройти через страдания, а не избежать их, даже если эта цель в настоящий момент неясна. Таким образом, смерть Иисуса, по версии Марка, служит образцом, позволяет христианам понять, ради чего они терпят гонения.
Смерть Иисуса у Луки
Рассказ Луки тоже чрезвычайно примечателен, содержателен и драматичен, тем не менее он совсем другой (Лк 23:26–49). Речь не просто о расхождениях в некоторых деталях: различия гораздо существеннее. Они определяют общий характер изложения и в результате влияют на возможное истолкование текста.
Как и у Марка, у Луки Иуда предает Иисуса, Петр отрекается от него, Иисуса отвергают иудейские власти и приговаривает к казни Понтий Пилат, но не высмеивают и не бьют воины Пилата. Только Лука сообщает, что Пилат добивался, чтобы Иисуса судил царь Галилеи Ирод – сын царя Ирода из рассказа о рождении Иисуса – и не кто-нибудь другой, а воины Ирода насмехаются над Иисусом прежде, чем Пилат признает его виновным. Это расхождение, однако оно не влияет на общее восприятие различий между двумя повествованиями, на которые я здесь указываю.
У Луки Иисуса уводят на казнь, Симона Киринеянина заставляют нести его крест. Но по дороге к месту распятия Иисус не молчит. В пути он встречает женщин, оплакивающих его, обращается к ним и говорит: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших» (Лк 23:28). Далее он пророчествует о грядущих бедствиях, которые им предстоят. Судя по всему, Иисус вовсе не потрясен тем, что с ним происходит. Он больше озабочен участью окружающих, нежели собственной судьбой.
Более того, Иисус не молчит, пока его распинают на кресте, в отличие от повествования Марка. Вместо этого он молит: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34)[18]. По-видимому, Иисус поддерживает тесную связь с Богом и беспокоится больше о тех, кто совершает казнь, чем о себе. Иисуса высмеивают представители иудейских властей и римские воины, но только не те двое, которых распяли вместе с ним – в отличие от текста Марка. Один из разбойников пытается злословить Иисуса, но другой унимает его, упрекает за это и объясняет, что они получили по заслугам, а Иисус не сделал ничего плохого (вспомним, что Лука подчеркивает полную невиновность Иисуса). Затем разбойник просит Иисуса: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» Ответ Иисуса приковывает внимание: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23:42–43). В этом повествовании Иисуса вовсе не ставит в тупик то, что с ним происходит, и причины этих событий. Он совершенно спокоен, он все держит под контролем, он знает, что произойдет, и понимает, что будет дальше: он очнется в раю Божьем, и разбойник вместе с ним. Это полная противоположность описанию у Марка, у которого Иисус чувствовал себя забытым и брошенным вплоть до самого конца.
На земле сгущается тьма, завеса храма рвется пополам, пока Иисус еще жив – в отличие от описания Марка. Здесь разорванная завеса должна указывать не на то, что смерть Иисуса приносит искупление, так как он еще жив. Она свидетельствует о том, что его смерть – «власть тьмы», как он говорит ранее в том же евангелии (Лк 22:53), и она знаменует суд Божий над иудейским народом. Разорванная завеса выступает здесь как знак отрицания Богом иудейских традиций поклонения, символом которых является храм.
И самое главное: вместо того, чтобы перед смертью издавать вопль, исполненный тоски и отчаяния («Для чего Ты Меня оставил?»), у Луки Иисус громким голосом молится Богу и провозглашает: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». С этими словами он испускает дух (Лк 23:46). Здесь Иисус не считает, что Бог покинул его, и не гадает, за что ему такие муки одиночества и смерть. В этом случае Иисус чувствует, что Бог рядом, и утешается мыслью, что Бог на его стороне. Иисус полностью осведомлен о том, что с ним происходит и зачем, он вверяет себя попечению небесного Отца, твердо зная, что случится дальше. Затем сотник подтверждает то, что прекрасно известно самому Иисусу: «Истинно Человек Этот был праведник».
Трудно передать, как велика разница между этими двумя изображениями смерти Иисуса. Ранее я указывал, что ученые иногда полагают, будто повествование Марка было призвано вселять надежду в тех, кто терпел гонения и муки, объяснить им: как бы ни выглядели эти страдания, за ними стоит Бог, добивающийся искупления. С какой же целью Лука мог изменить повествование Марка – так, чтобы Иисус уже не умирал в терзаниях и отчаянии?
Некоторые критически настроенные толкователи предполагают, что Лука вполне мог тоже писать для христиан, терпящих гонения, но вкладывать в свои слова, обращенные к этим страдальцам за веру, совсем иную мысль, нежели Марк. Вместо того чтобы подчеркивать, что во всей сцене смерти Иисуса присутствует Бог, хотя на первый взгляд дело обстоит иначе, Лука мог предлагать христианам образец для подражания, объяснять, как они должны терпеть муки – подобно Иисусу, совершенному мученику, который до самой смерти был убежден в своей невиновности и уверен в осязаемом присутствии Бога в его жизни, сохранял спокойствие и держал себя в руках, зная, что эти страдания необходимы для обретения рая как награды, что вскоре все будет кончено, и начнется другая, благословенная жизнь. Эти два автора ведут речь об одних и тех же событиях, но пытаются донести до читателей совершенно разные мысли, относящиеся как к смерти Иисуса, так и к стойкости его последователей, терпящих гонения.
Развязка
Затруднения возникают, когда читатели объединяют эти два повествования в одно всеобъемлющее, в котором Иисус говорит, делает и испытывает все, что есть в обоих евангелиях. При таком подходе основополагающие мысли Марка и Луки неизбежно затмеваются и теряются. Иисус уже не умирает в агонии, как у Марка (поскольку он держится уверенно, как у Луки), но и не хранит спокойствие и уверенность, как у Луки (поскольку он в отчаянии, как у Марка). Каким-то образом ему удается сочетать и то, и другое. Кроме того, его слова приобретают совсем иное значение, поскольку он говорит все то же, что в обоих евангелиях. А при попытке объединить Евангелия от Матфея и Иоанна читатели получают еще более хаотичный портрет Иисуса и ошибочно полагают, что они восстановили подлинныйход событий. Подходить к этим историям с подобных позиций – значит лишать каждого автора присущей ему цельности, а его историю – вложенного в нее смысла.
Так читатели составили знаменитые «семь последних слов умирающего Иисуса» – объединили предсмертные слова, которые он произносит во всех четырех Евангелиях, и решили, что теперь эта история известна им полностью. Но этот толковательный прием не дает возможности получить историю в целом. Он создает пятое повествование, радикально отличающееся от четырех канонических – пятое, которое, в сущности, представляет собой результат переписывания четырех евангелий, пятое евангелие. Делать это не возбраняется, если есть желание: мы живем в свободной стране, нам никто не помешает. Но с точки зрения приверженцев историко-критического метода, это далеко не лучший подход к изучению евангелий.
В целом мое мнение заключается в следующем: и евангелия, и все другие книги Библии – обособленные, разные и самостоятельные тексты, их не следует читать так, словно во всех говорится одно и то же. Это далеко не так, даже если речь ведется об одном и том же предмете (скажем, о смерти Иисуса). Евангелие от Марка отличается от Евангелия от Луки, Матфей пишет не так, как Иоанн, и в этом можно убедиться, изучив истории распятия методом «горизонтального чтения». При горизонтальном подходе голоса всех евангелистов будут услышаны, тексты не перепутаются и не образуют мегаевангелие, неизбежно сглаживающее акценты каждого.
Несколько ключевых различий между Евангелием от Иоанна и синоптическими евангелиями
Безусловно, синоптические евангелия рассказывают разные версии историй, содержащихся в них. Однако между ними есть сходство, которое отличает их от Евангелия от Иоанна. Давно известно, что причина этого заметного сходства – использование одних и тех же источников. Матфей и Лука обращались к Евангелию от Марка, местами воспроизводили его дословно, а иногда меняли, причем существенно, когда им требовалось представить какую-либо историю в ином свете.
Хотя многие невнимательные читатели Нового Завета не замечают этого, Евангелие от Иоанна – совсем другое дело. За исключением Страстей Христовых, большинство отрывков, которые есть у Иоанна, отсутствуют в синоптических евангелиях, а большинство сюжетов из синоптических евангелий не встречаются у Иоанна. И даже если сюжеты в них совпадают, Иоанн представляет их принципиально отличающимся образом. В этом можно убедиться, если в целом сравнить Евангелие от Иоанна с синоптическими.
Различия в содержании
Если прочитать синоптические евангелия и составить план ключевых отрывков – историй, образующих, так сказать, костяк повествований, – каким он будет? Лука и Марк начинают с рождения Иисуса в Вифлееме непорочной девой. Первое важное событие, упомянутое во всех трех евангелиях, – крещение Иисуса Иоанном, после чего Иисус уходит в пустыню, где его искушает диавол. Вернувшись из пустыни, Иисус начинает проповедовать скорое явление «Царства Божия». Характерная форма его учений – притчи. В Евангелии от Марка сказано, что Иисус наставлял слушателей только с помощью притчей (Мк 4:11). Кроме того, он творит чудеса. Одно из типичных его чудес – первое у Марка – изгнание бесов из одержимого. Так продолжается его служение в Галилее: Иисус излагает притчи, совершает акты экзорцизма и ближе к середине пути он берет троих последователей, Петра, Иакова и Иоанна, с собой на гору и преображается в их присутствии, а затем начинает беседовать с явившимися с небес Моисеем и Илией. После преображения Иисус продолжает служение, пока в последнюю неделю жизни не отправляется в Иерусалим. Он изгоняет торгующих из храма, затем присутствует на Тайной вечере и объявляет ее Вечерей Господней (или причастием), на которой хлеб – его тело, вино в чаше – его кровь. Затем он предстает перед судом иудейских первосвященников и выслушивает обвинения в богохульстве. Далее следует уже знакомый финал: авторы евангелий рассказывают о смерти и воскресении Иисуса каждый по-своему.
Поразительно, что в буквальном смысле слова ни одного эпизода, образующего костяк повествования в синоптических евангелиях, нет у Иоанна. Он не говорит о том, что Иисус родился в Вифлееме, и не упоминает о непорочности его матери, почти не останавливается на крещении и не описывает искушения в пустыне. Иисус не проповедует пришествие Царства Божьего и ни разу не рассказывает ни одной притчи. Он не изгоняет бесов. О преображении не сказано ни слова. По прибытии в Иерусалим он не выдворяет торгующих из храма (это он уже сделал во второй главе – Ин 2), не утверждает вечерю Господню (вместо этого он умывает ученикам ноги) и не предстает ни перед каким официальным судом иудейских представителей власти.
Если в Евангелии от Иоанна нет всех этих эпизодов, которые выглядят неотъемлемыми атрибутами истории Иисуса, то что же в нем есть? Множество сюжетов, не содержащихся в синоптических евангелиях. Иоанн начинает с пролога, таинственно описывает Слово Божье, которое само было Богом и посредством которого Бог создал вселенную. Мы узнаем, что это Слово стало человеческим существом, то есть понимаем, кто такой Иисус Христос – Слово Божье, облеченное плотью. Ничего подобного в синоптических евангелиях нет.
Иоанн рассказывает о чудесах, которые творит Иисус во время общественного служения, но не называет их чудесами – буквально «деяниями силы». Они называются «знамениями». Что они знаменуют? Что Иисус – тот, кто явился с небес, дабы даровать вечную жизнь всем верующим в него. В Евангелии от Иоанна описано семь таких знамений, большинство которых не значится среди чудес в синоптических евангелиях (за исключением хождения по воде и насыщения толп). К знамениям Иоанна относятся чудеса, знакомые читателям Библии и любимые ими на протяжении веков – превращение воды в вино, исцеление слепорожденного, воскрешение Лазаря из мертвых. В этом же евангелии Иисус проповедует, но не о Царстве Божьем, а о себе: рассказывает, кто он такой, откуда пришел, куда идет, как может принести вечную жизнь. Для Евангелия от Иоанна типичны высказывания «Я есмь», в которых Иисус отождествляет себя и поясняет, что он способен сделать для народа. Эти заявления «Я есмь» обычно подкрепляются знамениями – в доказательство, что Иисус говорит о себе правду. Он говорит: «Я есмь хлеб жизни», и в подтверждение преумножает хлебы, чтобы накормить многих; он говорит: «Я свет миру», и в доказательство исцеляет человека, родившегося слепым; он говорит: «Я есмь воскресение и жизнь», и воскрешает Лазаря из мертвых.
В Евангелии от Иоанна Иисус говорит подробно и пространно, между тем как в других евангелиях ограничивается запоминающимися, афористичными изречениями. С длинной речью он обращается к Никодиму в главе 3, с речью к Самарянке – в главе 4, а его длиннейшая речь к ученикам полностью занимает четыре главы (13–16) и сопровождается молитвой на всю последующую главу. Ни одного из этих обращений или высказываний «Я есмь» нет в синоптических евангелиях.
Различия в акцентах
Гораздо больше можно сказать об уникальных особенностях, присущих Евангелию от Иоанна; я считаю, что это не просто расхождения между ним и синоптическими евангелиями, а совершенно разные изображения Иисуса. Разумеется, и три синоптических евангелия не идентичны, но различия между любым из них и Евангелием от Иоанна особенно примечательны, в чем можно убедиться, рассматривая те или иные тематические акценты.
Непорочное зачатие и боговоплощение
Ортодоксальный христианский догмат по вопросу пришествия Христа в мир, общепринятый на протяжении столетий, гласит, что до рождения он был божественной сущностью, равным, но не идентичным Богу Отцу, и что он «воплотился», стал человеком, благодаря Деве Марии. Но этот догмат не излагается ни в одном из евангелий Нового Завета. Идея существования Иисуса до рождения в виде божественной сущности, которая стала человеком, содержится лишь в Евангелии от Иоанна; идея его рождения от девственницы – только у Матфея и Луки. Только при слиянии двух этих идей могли появиться взгляды, которые породили ортодоксальное вероучение. Авторам евангелий идея непорочного зачатия и идея боговоплощения представлялись совершенно разными.
В Евангелии от Марка ничего не говорится ни о том, ни о другом. В начале повествования Иисус предстает уже взрослым, Марк не упоминает об обстоятельствах его рождения. Если бы мы располагали единственным евангелием, Евангелием от Марка – а в ранние эпохи существования церкви для некоторых христиан оно и вправду былоединственным, – мы понятия не имели бы о какой-либо особенности рождения Иисуса, не знали бы, что его мать была девственницей и что сам он существовал еще до того, как появился на земле.
В Евангелии от Матфея ясно сказано, что мать Иисуса была непорочна, но не высказано никаких предположений по поводу богословского смысла этого обстоятельства. Мы уже видели, что Матфей старался подчеркнуть, что все детали рождения, жизни и смерти Иисуса являлись осуществлением пророчеств из Писания. Так почему же он родился у непорочной девы? Потому, что иудейский пророк Исайя сказал, что «дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Мф 1:23, цитата из Ис 7:14). На самом деле Исайя имел в виду другое. В Еврейской Библии он говорит, что у «молодой женщины» родится сын, но это пророчество не о будущем Мессии, а о событии, которое вскоре произойдет во времена самого Исайи[19]. Но когда Библию переводили с древнееврейского на греческий, «молодую женщину» Исайи (ивр. alma; для «девы» в этом языке есть другое слово) заменили греческим словом «дева» (parthenos) – именно в таком переводе читал Библию Матфей. И он решил, что Исайя предсказал не события своего времени, а пришествие Мессии (несмотря на то, что в Ис 7 нет этого слова). Поэтому Матфей написал, что Иисус родился от девственницы, думая, что так гласит пророчество Священного Писания.
Лука придерживался иных взглядов. Он тоже считал Иисуса рожденным от девственницы, но не ссылался на пророчество. Он нашел более прямое объяснение: Иисус – в буквальном смысле слова Сын Божий. Мария зачала по воле Божьей, значит, ее сын – также сын Бога. Как узнает Мария от Ангела Гавриила (о чем говорится только у Луки), «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк 1:35). Беременная не от мужа и не от другого человека, а по воле Бога, Мария рожает существо, природа которого отчасти божественна.
Итак, Матфей и Лука по-разному излагают причины рождения Иисуса от девственницы, но что еще важнее – ни у Матфея, ни у Луки нет никаких намеков на то, что рожденный от девственницы существовал до рождения. Для этих авторов Иисус начал существовать только после того, как родился. В их евангелиях вообще ни словом не упоминается о существовании Иисуса до рождения. Эта идея исходит от Иоанна, и только от Иоанна.
Иоанн не упоминает о непорочности матери Иисуса: вместо этого он объясняет пришествие его в мир как воплощение ранее существовавшего божества. Пролог к Евангелию от Иоанна (Ин 1:1-18) – один из самых возвышенных и выразительных текстов во всей Библии и вместе с тем один из наиболее противоречивых, оспариваемых, толкуемых превратно. Иоанн начинает (Ин 1:1–3) повествование величественным вступлением о «Слове Божием» – сущности, независимой от Бога («бывшей у Бога»), но в некотором смысле равной Богу («было Бог»). Оно появляется в начале у Бога, через него создается вся вселенная («все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть»).
Ученые столетиями спорят о подробностях этого отрывка[20]. Лично я считаю, что автор обращается к истории сотворения в Быт 1, где все появляется по слову Бога: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Произнося Слово, Бог сотворил все, что появилось в мире. Автор четвертого евангелия, подобно другим сторонникам иудейской традиции, полагал, что изреченное Богом Слово представляло собой некую независимую сущность, связанную с Ним, но вместе с тем обособленную. Она была «у Бога», но изреченная, отделилась от Бога; она «была Бог» в том смысле, что изреченное Богом было частью Его сущности. Его речь лишь явила вовне то, что уже имелось внутри, в Его разуме. Следовательно, Слово Божье было внешним проявлением внутренней божественной реальности. Она и была у Бога, и была Богом, и стала средством, благодаря которому появилось все сущее.
В Евангелии от Иоанна это ранее существовавшее божественное Слово Божье стало человеческим существом: «И Слово стало плотию и обитало с нами… и мы видели славу Его» (Ин 1:14). Заранее ясно, кем был этот человек – Иисусом Христом. Здесь Иисус не просто иудейский пророк, который внезапно появляется на сцене, как у Марка, и не богочеловек, возникающий в момент зачатия (или рождения) при участии женщины, забеременевшей по воле Бога. Он само Слово Божье, которое было у Бога в начале, на некоторое время переселилось на землю и даровало людям возможность вечной жизни.
Иоанн не объясняет, каким образом это Слово пришло в мир. Он не рассказывает о Рождестве, не упоминает Иосифа и Марию, Вифлеем, непорочное зачатие. Именно этим его евангелие отличается от повествования Луки: если Лука изображает Иисуса возникшим в некий исторический момент (зачатия или рождения), то у Иоанна Иисус представлен как воплощение в облике человека божественной сущности, пребывающей вне истории.
Что происходит при попытке объединить эти взгляды? Теряются сразу оба характерных акцента. Основную идею каждого автора затеняет ортодоксальная догма о боговоплощении посредством Девы Марии. Читатели Нового Завета, объединяющие эти два текста, создают собственное повествование, развивающееся параллельно учениям Луки и Иоанна и содержащее учение, которого нет ни в одном из упомянутых евангелий.
