355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Барбара Брэдфорд » Состоятельная женщина. Книга 2 » Текст книги (страница 13)
Состоятельная женщина. Книга 2
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 19:26

Текст книги "Состоятельная женщина. Книга 2"


Автор книги: Барбара Брэдфорд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Да, ты прав, – промурлыкала Оливия и вздохнула. – Бедный Эдвин, как это ужасно для него, если он не любит Джейн. И, наверное, мучительно и для нее тоже.

Адаму не терпелось поскорее закончить этот разговор, и он твердо сказал:

– Уже очень поздно, дорогая. Нам давно пора быть в постели.

Выходя вместе с ней из библиотеки, Адам подумал, что его мало заботят, по крайней мере в данный момент, брачные дела Эдвина. Гораздо больше его тревожило то, что Эдвин может захотеть пойти в армию. Он знал, что мальчика с некоторых пор мало волнует его собственная безопасность. Трагично это сознавать, но многие человеческие инстинкты умерли в Эдвине в тот день, когда скончался Джек Харт. Адам был уверен, что его младший сын с полным равнодушием относится к тому, останется он живым или нет, а в сочетании с сильно развитым в Эдвине чувством долга перед родиной, это непременно приведет его на войну.

Глава 37

Эмма крепче сжала в руке телефонную трубку, ее сердце учащенно забилось.

Я не хочу, чтобы ты делал это, Фрэнк! Ты подвергаешь себя опасности безо всякой на то нужды. Это глупо и…

– Вовсе нет, – перебил ее Фрэнк. Его голос, приглушенный расстоянием, был плохо слышен в трубке.

– Послушай, Эмма, я одно время носился с идеей поступить в армию, но понял, что меня, с моим плохим зрением и слабыми легкими, ни за что туда не возьмут. Но кто-то ведь должен вести военные репортажи с места событий. Я должен поехать туда, Эмма.

– Только не ты, Фрэнк! Ты же еще совсем мальчик, – взволнованно закричала она в телефон.

– Нет, я уже не мальчик, Эмма, мне в следующем месяце стукнет уже двадцать три. – Он заговорил напористее. – Я сам хочу туда поехать. Пожалуйста, постарайся меня понять, Эмма. И редактор желает, чтобы я ехал. В конце концов, это дело чести.

– Чести? – переспросила она. – По-моему, без этой чести ты вполне можешь обойтись. Ты будешь там в окопах, в самом пекле боев. Условия жизни будут ужасными, а ты сам говоришь, что у тебя неважно со здоровьем. Пожалуйста, Фрэнк, подумай как следует перед тем, как решать окончательно, – настаивала Эмма.

– Я все уже решил для себя, – твердо ответил брат. – И потом уже поздно. Я и звоню тебе поэтому именно сейчас: сегодня в пять утра я отбываю на фронт.

– О, Фрэнк, я не хочу, чтобы ты делал это, не посоветовавшись со мной прежде, – запротестовала Эмма.

– Со мной все будет в порядке, Эмма, честное слово. Не создавай мне лишних трудностей, – умолял он. – Ладно, береги себя и передай мой привет всем. Я свяжусь с тобой, как только представится возможность. Ты сможешь узнать, где я, по моим репортажам в „Кроникл”. Собирай и сохрани их для меня, и не волнуйся. Прощай, родная.

– О, Фрэнк! Фрэнки… – Голос ее сорвался и она сглотнула комок в горле, мешавший ей говорить. – До свидания, Фрэнк, и не забудь дождевик и крепкие ботинки… – Она замолчала, не в силах продолжать.

– До свидания, не забуду!

Телефон отключился. Эмма вся похолодела внутри от одной мысли, что ее брата могут ранить или убить на полях сражений во Фландрии. Такого оборота событий она ждала меньше всего, и теперь была ошеломлена сообщением брата и страшно боялась за него. Достаточно, что Уинстон уже воевал на флоте, а Фрэнку совершенно незачем ввязываться в эту драку по доброй воле. Последние несколько недель Эмма успокаивала себя в том, что уж если Англии и пришлось воевать, то хотя бы ее младший брат будет в безопасности из – за своего слабого здоровья. Ее надежды, наверняка оправдались бы, если бы Фрэнк не так успел в журналистике. Восходящая звезда на газетном небосклоне, он относился к тому типу молодых репортеров, за которыми охотятся редакторы. Он превосходно владел словом, обладал даром предвидения и умением проникать в суть вещей, был мастером описаний и того, что принято называть „настроение и атмосфера". В довершение ко всему, по натуре он был романтиком и искателем приключений, да еще и презирал опасности. Она обязана была предвидеть, что его потянет к себе карьера военного корреспондента. Теперь же, судя по разговору, Фрэнк был по-настоящему взволнован предстоящим отъездом на фронт.

Эмме вдруг захотелось абсолютно невозможного: чтобы ее брат не был так талантлив. Он не преуспел бы тогда так в своем деле, но зато находился бы сейчас в безопасности. В его быстром продвижении косвенно была и ее вина. Теперь же, если Фрэнка убьют, она никогда себе этого не простит. „Надо было оставить его в той захудалой газетенке в Шепли, где бы он и прозябал до сих пор, – сердито выговаривала себе Эмма, – но меня угораздило вмешаться, потому что я была очарована его способностями и строила на его счет честолюбивые планы. Слишком честолюбивые!” Эмма еще какое-то время продолжала упрекать себя, но вскоре, как обычно, ее врожденный прагматизм взял верх. К своим двадцати пяти годам Эмма стала более, чем практичной, и с годами эта особенность ее характера только усиливалась. „Я становлюсь смешной”, – подумала она, осознавая, что Фрэнк добился бы успеха и без ее помощи. Его выдающийся талант не дал бы ему долго оставаться в тени. Кроме того, он всегда был убежден в своем призвании. Она просто немного ускорила его восхождение, вот и все. Ее роль была минимальной. Воспользовавшись своими дружескими отношениями с Арчи Клеггом, заместителем главного редактора лидского „Меркьюри”, она устроила Фрэнка в эту газету на должность младшего репортера. После этого уже ничто не могло его удержать. Он стал расти со скоростью метеора, удивлявшей ее саму ничуть не меньше, чем Арчи и его коллег. Все дело, конечно, было в его книге. Если быть до конца честной перед собой, то она должна признать, что помогла ему лишь в том, что привлекла внимание к книге нужных людей. Но и без ее помощи, рано или поздно, Фрэнк добился бы всего сам. Как-то, когда ему было около двадцати лет, Фрэнк показал ей свой роман, над которым он работал два года и смущенно попросил его прочитать, пробормотав при этом, что „роман, конечно, не очень хорош”.

Несмотря на свою перегруженность делами, Эмма не спала ночь, читая его, а на следующее утро она разыскала Фрэнка в редакции и набросилась на него.

– Почему ты сказал, что роман не слишком хорош? Он просто превосходен и должен быть издан. Предоставь это мне.

Она пригласила Арчи Клегга на шикарный ужин в лидсском ресторане „Метрополь”, а потом ежедневно приставала к нему, пока не заставила послать рукопись его другу – лондонскому издателю. Роман немедленно был принят издательством „Холлис энд Блейк”, а Эмма сама заключила с ним контракт на очень выгодных для Фрэнка условиях. Когда через шесть месяцев роман вышел в свет, он был встречен шумным одобрением критики, но, что было еще важнее, по крайней мере, для Эммы, он имел оглушительный коммерческий успех. Фрэнк стал в одну ночь знаменитым, и через несколько месяцев после выхода романа ему предложили штатную должность в „Дейли кроникл”. С благословения Эммы Фрэнк отправился на Флит-стрит[7]7
  Улица в Лондоне, где размещаются редакции крупнейших английских газет.


[Закрыть]
. Теперь его считали одним из самых блестящих молодых писателей в английской журналистике, и его будущее было надежно обеспечено.

– Черт бы побрал эту гнусную войну! – вскричала Эмма в бессильном гневе. Война была для нее чудовищной несправедливостью, разрушившей ее, так тщательно продуманные планы. Хотя мысли Эммы были целиком заняты ее собственным бизнесом, она обладала достаточной широтой взглядов, чтобы понимать все гибельные последствия войны. Она приведет мир к разрухе, унесет тысячи жизней. Думы об этом повергали Эмму в ужас.

Она резко встала. Сожаления о прошлом и предчувствия грядущих ужасов были бесцельной тратой времени, грехом самым страшным в ее представлении. Из того, что уже случилось, она ничего не могла изменить. Не в ее силах было также повлиять на надвигающиеся, неподвластные ее воле события. Эмма немного озябла, хотя ночь была теплой. Она поплотнее завернулась в голубой шелковый халат и прошла через холл, звонко простучав шлепанцами по мраморному полу. Потом, когда она поднималась по устланной ковром лестнице, он приглушил шум ее шагов. Старые отцовские часы, стоявшие на повороте лестницы, громко пробили два раза, их мелодичный звон громко отдавался в тишине спящего дома. Эмма на цыпочках вошла в спальню, скинула халат и юркнула в громадную двуспальную постель.

Джо шевельнулся.

– Эмма?

– Прости, Джо, я разбудила тебя? – прошептала Эмма, натягивая одеяло.

– Нет, меня разбудил телефон. Кто это звонил? – сонным голосом спросил он.

– Фрэнк. Он собрался ехать на фронт военным корреспондентом, отправляется через несколько часов. Я не силах была его удержать. Я так боюсь за него, Джо, – подавленно сказала Эмма.

– Слишком быстро он собрался, ты не находишь? Мы воюем всего несколько дней. Он, что, не мог подождать?

– Я умоляла его повременить с решением, но он не захотел меня слушать. Теперь мне придется волноваться за них двоих…

Эмма задрожала и уткнулась в подушку, стараясь сдержать подступающие слезы. Обеспокоенный Джо придвинулся к ней.

– Не волнуйся, Эмма. С ними все будет в порядке. В любом случае, вся эта кутерьма закончится через пару месяцев.

Эмма застонала, пытаясь подавить поднимающееся в ней раздражение. Джо не имел никакого представления о реальности. Уже много месяцев она предсказывала близкое начало войны, но ее слова падали в бесплодную землю, и она больше не пыталась разубеждать его. Джо испытующе дотронулся до ее плеча. Постепенно его давление стало более настойчивым, и он заставил ее повернуться на спину. Он облокотился на руку, вглядываясь в ее лицо в тусклом свете. Эмма почувствовала на щеке его теплое дыхание и напряглась. От него слабо пахло луком, пивом и табаком. Эмма с отвращением отвернула голову. Джо принялся целовать ее лицо и запустил свободную руку под одеяло, чтобы добраться до ее грудей.

– Джо, пожалуйста, не теперь!

– Не будь так холодна ко мне Эмма, – невнятно пробормотал он.

– Я вовсе не холодна, просто я сейчас не в настроении.

– Ты всегда не в настроении, – огрызнулся Джо.

– Ты сам знаешь, что это неправда, – сказала, начиная раздражаться, Эмма. – Сегодня у меня был длинный, трудный день, и Фрэнк расстроил меня. Как ты можешь быть таким бесчувственным? И потом, на этих днях ты был очень неосторожен, а я не хочу снова забеременеть.

– Я буду осторожен, Эмма, обещаю тебе, – умоляющим голосом сказал Джо. – Ну, пожалуйста, любимая, ведь уже неделю мы не были вместе.

– Десять дней, – равнодушно поправила его Эмма, обозленная его бесчувственностью и эгоизмом.

– Но я же хочу тебя, – простонал он, и, не обращая внимания на ее протесты, обхватил ее руками. – Ну, пожалуйста, Эмма, не отталкивай меня.

Эмма ничего не ответила. Ошибочно истолковав ее молчание, Джо принялся комкать ее шелковую ночную рубашку, дыхание его стало частым и прерывистым. Его руки грубо и настойчиво блуждали по ее ногам, бедрам, груди. Эмма отвернулась, чтобы избежать его поцелуев, и закрыла глаза, борясь с желанием оттолкнуть его прочь. Все три года, что они были женаты, Эмма делала над собой чудовищные усилия, чтобы удовлетворять физические потребности Джо Лаудера, и знала, что ей вновь и вновь придется ему уступать. Так было проще, чем отвергать его и выдерживать потом бурные ссоры. Кроме того, она дала себе слово быть хорошей женой для Джо, а Эмма никогда не нарушала сделок, даже заключенных с самой собой. Она, правда, не учла при этом неуемных сексуальных аппетитов Джо, которые со временем не только не шли на убыль, но, казалось, только росли.

Было уже поздно отталкивать его, и Эмма привычно расслабилась, отключившись от происходящего, думая о посторонних вещах и уходя мыслями в собственный мир. Она проводила в уме сложные подсчеты, относящиеся к ее последним финансовым начинаниям, находя в своем бизнесе убежище от сиюминутной реальности.

Тяжело дыша, Джо взобрался на нее. Ее тело стало наковальней, по которому он наносил свои все более безжалостные удары. Его толчки усиливались и грубо разрушали наполовину выстроенную крепость ее отчужденности. Как и предвидела Эмма, в своем диком нетерпении Джо утратил всякую сдержанность и совершенно забыл о ее чувствах. Он схватил ее ноги и грубо задрал их вверх к груди. „Ну вот, теперь я утратила всякий контроль”, – подумала Эмма, с трудом сдерживая рвущийся из груди крик боли, ярости и унижения, а он снова и снова овладевал ею, словно дикий бык, ослепленно рвущийся к своей цели.

„Он кончил. Слава Богу, он наконец кончил”. Обессиленный Джо упал на нее и тяжело дышал, постепенно успокаиваясь. Эмма вытянула сведенные судорогой ноги и устало откинула голову на подушки. Слезы унижения закипали в уголках ее глаз, во рту ощущался привкус крови, сочившейся из прикушенной ею губы. Нежеланный секс был тошнотворен, он становился нестерпимым. Джо всегда был физически непривлекателен для нее и не становился со временем более любимым и желанным. Более того, он и не пытался таким стать. Перегруженный собственными сексуальными переживаниями, а может быть, именно из-за этого, Джо был равнодушен к ее невосприимчивости в любви. Если бы он был внимательнее, чувствительнее и лучше понимал ее женские потребности, то положение можно было исправить. В нынешнем же состоянии их отношений дело шло к неизбежному разрыву, и Эмма это отчетливо понимала. Она не знала сама, сколь долго сможет еще выносить его непрекращающиеся покушения на ее тело. Повышенная потенция Джо казалась ей вечной, и это пугало ее.

Джо обвил ее руками и положил голову ей на грудь.

– Это было чудесно, дорогая, – тихо сказал он со странной робостью в голосе. – Ты слишком хороша для любого мужчины. Я просто не в силах насытиться тобой.

„Будто я сама этого не знаю!” – неприязненно подумала она, но воздержалась от комментариев. Джо отодвинулся от нее, повернулся на спину, и через минуту он уже крепко спал. „Ну вот, даже не пожелал мне доброй ночи”, – с горечью и раздражением подумала Эмма. Она осторожно выбралась из постели и проскользнула в ванную комнату, утопая босыми ногами в чудесном пушистом ковре. Эмма плотно закрыла и заперла за собой дверь, сбросила скомканную ночную рубашку, заколола волосы и забралась в ванну. Она встала под душ, пустила обжигающе горячую воду, которую с трудом можно было терпеть, щедро намылилась и принялась яростно скоблить мочалкой свою нежную белую кожу, пока та не стала ярко красной. Потом она легла в ванну, чтобы унять боль в ноющем теле и успокоить расходившиеся нервы.

Почувствовав наступившее желанное расслабление, она выбралась из ванны и насухо вытерлась полотенцем, Двигаясь по элегантно оборудованной ванной комнате, Эмма поймала свое отражение в зеркале. Она остановилась и принялась разглядывать свое лицо. Пережитые недавно гнев и огорчение не оставили никакого следа на его бледном овале, да и никогда испытываемые ею чувства не проявлялись у нее на лице. Недаром Блэки всегда утверждал, что у нее по-восточному непроницаемое лицо, и она сама начинала этому верить. „Когда надо, эта непроницаемость отлично мне служит”, – подумала Эмма. Она достала из ящика комода свежую ночную рубашку, натянула ее через голову, надела на ноги шлепанцы и поспешила вниз.

Эмма направилась прямо в маленький кабинетик рядом с гостиной, намереваясь поработать часок-другой. Ей совершенно не хотелось спать, и она ощущала нетерпеливое возбуждение. Она всегда погружалась в работу с головой, чтобы прогнать мысли о неприятном. Но лунный свет, проникавший через застекленные „французские” двери, заставил ее застыть на месте, чтобы полюбоваться чарующей красотой сада.

Эмма порывисто распахнула двери и вышла на устланную каменными плитами террасу, тянувшуюся с этой стороны вдоль всего дома. Была чудесная августовская ночь, тихая и благоуханная, теплый неподвижный воздух обволакивал тело. Эмма глубоко вздохнула и почувствовала себя необыкновенно умиротворенной, свободной от всех тревог и огорчений. Она взглянула вверх. Высокое темно-синее бездонное небо было чистым и безоблачным. Совершенно круглая полная луна незамутненно сияла, заливая серебристым светом кусты и деревья, вьющиеся лианы и цветочные клумбы, разбросанные по периметру сада в сумеречных тенях от старых, поросших мхом каменных стен ограды.

Эмма прошлась по террасе и остановилась наверху каменной лестницы, ведущей в сад, положив руку на одну из больших садовых ваз, стоявших по краям лестницы. Ее глаза блуждали по саду, такому типично английскому в своей мягкой пасторальной прелести, дышащему разлитым по нему спокойствием. Было трудно поверить, что на противоположном берегу Канала[8]8
  Так англичане называют пролив Ла-Манш, отделяющий Британские острова от континента.


[Закрыть]
сейчас полыхает война и что тысячи молодых англичан готовятся броситься в эту ужасную кровавую бойню.

Эмма спустилась в сад и медленно прошла в его дальний конец, направляясь в свое излюбленное место. Сюда, где заросли рододендронов и кусты пионов рядом со старыми солнечными часами заливали все вокруг розовым, белым и светло-фиолетовым цветом. Здесь Джо собирался выращивать розы, но Эмма решительно не позволила ему посадить ни единого куста в своем саду. Она не стала ему объяснять, что не переносит одного вида этих цветов, а их запах доводит ее до исступления.

Росший здесь роскошный бук, громадный, со спускающимися до самой земли ветвями, образовал здесь зеленую беседку над старой садовой скамейкой, которую дети звали „Мамина скамейка”. Она приходила сюда всегда, когда ей надо было отдохнуть от бурной деловой деятельности, расслабиться и подумать. Дети хорошо знали, что им категорически запрещено было нарушать ее одиночество в этом заветном, ей одной принадлежавшем месте. Мысль о Джо опять пришла ей в голову, нарушив недавно обретенное спокойствие. Она окаменела, с испугом вспомнив его неистовство в занятиях любовью, а потом подумала: „Бедный Джо, ведь он на самом деле не способен с собой совладать”. Ее гнев вдруг испарился так неожиданно, что Эмма сама удивилась столь быстрой перемене в своем настроении.

Совсем недавно, распятая под Джо, кипящая от негодования, Эмма была готова бросить его и уйти. Но сейчас, вновь подумав об этом, она тут же отбросила эту мысль. Развод с Джо невозможен, и не только из-за детей, из-за существовавшей между ними и Джо любовной привязанности. Она сама, по многим веским причинам нуждалась в нем. Кроме того, влюбленный в нее до безумия, Джо никогда не позволит ей уйти. Порой Эмма даже мечтала, чтобы он был бабником и находил удовлетворение в более отзывчивых женских руках, когда она, хотя и нечасто, отталкивала его от себя. Но она давно пришла к выводу, что на это даже смешно надеяться. Джо желал только ее. Ни одна женщина на свете не могла удовлетворить его, она одна была предметом его желаний.

Эмма опустилась на скамейку и принялась объективно размышлять о своем браке, решив окончательно ничего не менять в своей жизни. Никаких реальных альтернатив она не видела, а Джо, при всех своих недостатках, был надежным буфером между ней и теми, кто мог бы захотеть обидеть ее или Эдвину. Кроме того, будучи несчастливой в браке, она не могла не признать, что по-своему дорожит мужем. В целом Джо был к ней внимателен и никогда не вмешивался в ее деловые предприятия. Конечно, он слегка флегматичен и несколько упрям, часто впадает в бешенство, когда она ему перечит, или целыми днями дуется по пустякам. Но, несмотря на свои недостатки, часто раздражавшие ее, Джо не был дурным человеком.

Эмма была не из тех женщин, что копят обиды, и ясно понимала, что во многих отношениях Джо был прекрасным мужем. Она вспомнила многие его щедрые жесты. Например, он купил для нее вот этот дом в декабре 1910-го. Это было четыре месяца спустя после свадьбы, когда она носила их ребенка. В июне, как раз накануне их обручения, Джо получил еще одно наследство, даже более значительное, чем доставшееся ему раньше от матери. Дожив до 91 года, скончалась его двоюродная бабушка с материнской стороны, и поскольку у нее не было ни детей, ни других родственников, Джо стал единственным владельцем ее состояния. Помимо 150 тысяч фунтов наличными и большого дома в Старом Фарнли, в его собственность перешли четыре производственные здания в центре Лидса, постоянно арендуемые под действовавшие в них предприятия. Там размещались кожевенная и обувная фабрики, типография и оптовый склад галантереи. Годовой доход от этих зданий далеко превосходил самые смелые ожидания Джо. Он взвесил свои финансовые возможности и решил, что может легко себе позволить купить свободный дом в Тауэрс, хорошо обставить и содержать его.

Дом стоял в уединенном частном парке в Верхнем Армли, окруженном высокой каменной стеной с большими железными воротами. Круговое шоссе соединяло восемь прекрасных особняков, расположенных в глубине парка, полностью изолированных, с заботливо ухоженными садами за невысокими каменными оградами. В первую же минуту, когда холодным декабрьским днем Эмма впервые вошла в этот дом, она захотела жить в нем, покоренная его величием и чудесными видами на сад и весь парк. На первом этаже дома было несколько просторных комнат, включая парадную гостиную, уютную столовую, малую гостиную и небольшой кабинет. Наверху над ними размещалось восемь разного размера спален и три ванные комнаты, где могла свободно разместиться семья Джо, вскоре ожидавшая пополнения с рождением их ребенка. Третий этаж под самой крышей составляли две мансарды и темная, обшитая кедровыми досками кладовка.

Учитывая размеры дома и намерение Эммы продолжить свои занятия бизнесом после рождения ребенка, Джо с неохотой, но вынужден был согласиться и нанять небольшой штат прислуги. Местная вдова, миссис Фентон, была приглашена в качестве кухарки. Бывшая приходящая прислуга Джо, миссис Хьюэтт, ежедневно приходила прибирать дом, а ее племянница Клара, нанятая вначале няней к Эдвине, осталась с ними, чтобы ухаживать за Кристофером, родившимся в июне 1911-го.

В тот день, когда они с Джо и Эдвиной переехали в новый дом, Эмма испытала глубокое чувство безопасности и впервые за многие годы смогла расслабиться. В этом особняке, элегантном и уединенном, она, наконец, нашла надежное убежище, где была полностью защищена от всех Фарли и, в первую очередь, от Джеральда. Эмма невольно поежилась, вспомнив его неожиданное грубое вторжение в ее жизнь четыре года назад. Она до сих пор ясно видела перед собой тот отвратительный апрельский вечер и знала, что никогда его не забудет. Еще много месяцев спустя после визита Джеральда она жила в постоянном страхе.

Тогда Эмме потребовалось несколько недель, чтобы убедить Дэвида Каллински в нерушимости принятого ею решения. Наконец, он с грустью примирился с ним, и хотя они оставались партнерами и друзьями, Дэвид предусмотрительно старался ограничить их отношения исключительно деловым общением. Эмма сдерживала свои чувства и не обнаруживала их, надеясь, тем самым, со временем смягчить для него боль, вызванную ее отказом. А потом, расчетливо пустив в ход все известные и доведенные до совершенства женские уловки, Эмма начала кампанию, чтобы склонить Джо Лаудера к женитьбе на ней. Давно пылко влюбленный в нее, покоренный ее красотой и восхищенный ее чутьем в бизнесе и финансах, Джо был легкой добычей, которая сама охотно шла в расставленные для нее силки. По мере развития их дружественных отношений он становился смелее в своих ухаживаниях. Не встречая отпора, он месяц спустя, волнуясь, сделал ей предложение и был вне себя от радости, когда она ответила согласием. Бедняга Джо так и не понял, что им манипулировали и что он сам был объектом ухаживания.

В тот вечер, когда Джо сделал предложение и получил согласие, Эмма призналась Джо, что Эдвина была незаконнорожденной. Она со всей прямотой сообщила ему это, но хитроумно уклонилась от того, чтобы назвать имя отца ребенка. Она просто повторила для Джо ту историю, которую она придумала для Блэки О'Нила несколько лет назад. Джо, пораженный ее честностью, восхитился героизмом, с которым Эмма столько лет несла свою трудную ношу. Он заявил, что прошлое Эммы не интересует его, и это было правдой. Джо был так увлечен Эммой, что для него имело значение лишь одно – ее согласие взять его в мужья.

Эмма, не хотевшая начинать их брак с обмана относительно ребенка и своего собственного положения, тем не менее, хорошо понимала, что у нее нет иного выхода, как рассказать Джо почти всю правду. Он был раньше уверен, что она – вдова моряка по имени Уинстон Харт, и в таком случае, как бы она сумела представить ему своего брата, тоже моряка и с тем же именем, что и у не существующего мужа. По той же причине она была вынуждена рассказать через несколько недель после свадьбы ту же полуправду вначале Лауре, а потом и Дэвиду. Ни тот, ни другая не были сильно шокированы ее рассказом и с пониманием отнеслись к ее объяснениям.

Самым сложным для Эммы оказалось уладить отношения с братьями, Уинстоном и Фрэнком, которым требовалось как-то объяснить, откуда взялась у нее трехлетняя дочь, явно не имевшая никакого отношения к Джо. По-прежнему благоговевший перед ней Фрэнк не посмел произнести в ее адрес ни одного осуждающего слова. Зато Уинстон, превозносивший раньше Эмму, теперь разочаровался в ней, пришел в дикую ярость и не скупился на обвинения. Позже, слегка успокоившись, Уинстон убедил себя в том, что Эмма была совращена против своей воли и желания. Все грехи с нее были сняты, и ее образ в его глазах остался по-прежнему чистым и незапятнанным. Он поносил подонка, который обесчестил его невинную сестру в таких цветистых морских выражениях, что Эмма и Джо только изумлялись.

Принимая во внимание сообразительность своих братьев, Эмме пришлось для них изменить свою историю, введя в него некоего туманного джентльмена, с которым она якобы повстречалась в Лидсе. Она специально предупредила Джо о том, что не осмелилась рассказать братьям о парне из их деревни, соблазнившем ее. Если бы она сказала им правду, то, по ее словам, они могли вздумать призвать его к ответу и ославить ее тем самым на всю деревню. Джо, признав, что в ее словах есть здравый смысл, согласился стать ее союзником в этом деле. Эмма, вздохнула с облегчением. От нее, честной и правдивой по натуре, больше не требовалось сочинять сказки о своем прошлом.

„Да, Джо всегда был порядочным человеком, – подумала Эмма, вспоминая, как он настоял на том, чтобы удочерить Эдвину и дать ей свою фамилию. – И он любит Эдвину не меньше, если даже не больше своего собственного сына”.

По мере того, как волнующие воспоминания о прошлом проносились в голове Эммы, она испытывала стыд за свою озлобленность против Джо. „Он повел тогда себя как настоящий джентльмен и был очень великодушен ко мне, – упрекала себя Эмма. – Исполнять свои женские обязанности по отношению к нему и дарить ему свое тело – не столь уж высокая плата с моей стороны, если все взвесить беспристрастно. Правда, учитывая его безобразную похотливость в постели, это не так просто, но я должна сдерживаться”. Холодно рассудив все, Эмма решила, что она обязана проявлять больше теплоты и внимания к мужу в будущем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю