Текст книги "Быть лучшей"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

Глава 9

Машина долго тащилась от приюта Жанны Д'Арк до Восточной Восемьдесят Четвертой улицы. Добравшись наконец до дома, Маделина впервые за день почувствовала, какой душный и влажный был воздух.

– Привет, Алекс, – улыбнулась она привратнику, которой помог ей выйти из такси.

Тот вежливо поклонился ей и с восхищением проводил взглядом. Маделина своим обычным пружинистым шагом пересекла тротуар, направляясь к подъезду. Она не дала привратнику открыть дверь, вихрем, едва касаясь мраморного пола, пролетела через холл, взяла почту, вбежала в лифт и поднялась на семнадцатый этаж. Вставляя ключ в замок, она услышала, что в квартире надрывается, нарушая тишину пустого помещения, телефон.

Поспешно включив свет в крохотной прихожей, Маделина бросила вещи на пол и поспешила к ближайшему аппарату. Он стоял на столике в гостиной со светло-желтыми обоями, выходившей прямо в прихожую.

– Алло, – Маделина схватила трубку, но было уже поздно. Раздавались короткие гудки.

Ладно, подумала она, если надо, перезвонят. Тут она заколебалась и, пожав изящными плечами, снова повернулась к аппарату. А что, если это Пола? Может, в последний момент что-нибудь понадобилось? Маделина потянулась к трубке. Впрочем, сомнительно. Ведь уже почти десять вечера. Она решила не звонить начальнице в ее апартаменты на Пятой авеню. Совершенно ни к чему ее беспокоить, к тому же в первые дни по приезде в Нью-Йорк Пола всегда ложится рано, чтобы справиться с разницей во времени.

Маделина вздрогнула, почувствовав, как холодно в квартире. Весь день кондиционер работал на полную мощь, и сейчас здесь было, как в холодильнике. Но ничего, скоро она обвыкнется, а прохлада в любом случае лучше липкого, загазованного воздуха нью-йоркских улиц.

Она пошла в прихожую подобрать брошенные вещи, вернулась в гостиную, села на обитый бархатом диван и принялась просматривать почту. Ничего важного. Отложив письма на маленький столик, Маделина прошла в спальню переодеться.

Минуту спустя, накинув длинный домашний халат, босая, она прошлепала в кухню приготовить себе легкий ужин. Потом нужно будет заняться бумагами, которые она принесла с собой из магазина.

Кухня в ее небольшой квартире была длинная и узкая и напоминала спасательную лодку на корабле, вроде той, что Маделина видела год назад. Именно поэтому она выкрасила стены в голубой цвет, перебиваемый тут и там белыми и красными пятнами. Стены были украшены морскими пейзажами и изображениями кораблей от китобойных судов XIX века до океанских лайнеров и суперсовременных яхт. Все картины были обрамлены медью. Медными были и другие предметы: над плитой и раковиной поблескивала кухонная утварь.

В углу у окна стоял откидывающийся стол и два складных стула – идеальное место, чтобы перехватить что-нибудь на скорую руку. На подоконнике – горшок с кактусами. У кухоньки был веселый привлекательный вид, что объяснялось не столько материальными вложениями, сколько вкусом хозяйки.

Взгляд Маделины упал на один из морских пейзажей, и она улыбнулась про себя, вспомнив свою приятельницу Пэтси Смит. Пэтси была из Бостона. Одно время они вместе жили в приюте. Однажды Пэтси – это было два года назад – пригласила ее на День Независимости в родительский летний дом в Нантакете. Четыре праздничных дня они провели на яхте. Маделина пришла в совершенный восторг. Ничего подобного она прежде не испытывала – море и яхты пришлись ей по душе.

Надо бы как-нибудь повторить, подумала она, доставая из холодильника еду.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Ну, наконец-то ты дома.

– А, Джек, привет. Видишь ли…

– Ты отменила наше свидание, сказав, что тебе нужно работать, – грубо перебил он ее. В его звучном, красивом голосе отчетливо ощущался металл. – Но дома тебя, детка, не было, я звоню весь вечер.

Маделину передернуло от этого прокурорского тона. Какое право он имеет выслеживать ее? Однако же, глубоко вздохнув, она не дала волю чувствам и ровно ответила:

– Мне надо было съездить в приют. Повидаться с сестрой Броной.

– Что ж, вполне удобная отговорка.

– Это не отговорка. И прошу тебя, Джек, не надо этого тона. Мне он совершенно не нравится.

– Но не думаешь же ты, что я поверю, будто ты действительно была там? Навещала монахиню? – Он хрипло рассмеялся. – Слушай, милая…

– Я не лгунья, – перебила его Маделина, кипя от возмущения. – И не люблю, когда меня так называют.

Джек пропустил это замечание мимо ушей.

– Отчего бы тебе не сказать правду? С кем ты была сегодня вечером?

– С сестрой Броной. – Чтобы успокоиться, Маделина сильно сжала трубку. Терпение ее иссякло, она вот-вот готова была взорваться.

Джек снова рассмеялся, не скрывая иронии.

– Ну, конечно, сестра Брона! Слушай, детка, не строй из себя святую. Ведь это я, Джек. Твой любовник. Твой грандиозный мужчина. Но единственный ли? Вот в чем вопрос?

Тут она поняла, что Джек не просто выпил, а совершенно пьян. Хоть язык у него не заплетался, признаки были налицо. В последнее время он сделался насмешлив, занудлив и подозрителен. И все его недостатки сразу вылезли наружу. К тому же ему доставляло удовольствие ловить ее на слове. А Маделину это бесило. Пил Джек сильно. Относительно недавно она поняла, что с ним надо быть потверже, и, если усвоить менторский тон школьной учительницы, можно взять над ним верх. Но Маделина не хотела брать верх над Джеком. Она хотела равного содружества, в котором никто не командует.

– Спокойной ночи, Джек, – ровно и холодно сказала она. – Пойди проспись. Я позвоню тебе утром.

На другой стороне провода повисло молчание. Маделина слышала его частое дыхание. Казалось, Джек боится, что она вот-вот повесит трубку.

– Спокойной ночи, – произнесла Маделина с металлом в голосе.

– Эй, минуту, не вешай трубку. Может, поужинаем завтра? Просто небольшой, тихий ужин вдвоем. У меня. Или у тебя. Или где-нибудь поблизости от тебя. Скажи да, дорогая, – умоляюще произнес Джек. Вся агрессивность его мигом исчезла, теперь голос его звучал скорее покаянно.

– Но ты же знаешь, что это невозможно. Я же говорила тебе, что в пятницу мне надо собраться. Если ты позабыл, напомню: в субботу утром я улетаю в Австралию.

– Ну конечно! Как же иначе! Я все время забываю, что ты у нас маленькая карьеристка, душой и телом преданная только работе. Или лучше сказать – большая карьеристка? Это больше подойдет? Ну разумеется, большая карьеристка. Большая работа. Большие амбиции. Но будь любезна, скажи мне одну вещь, детка: холодными ночами тебе от работы становится теплее? – Джек коротко рассмеялся. – Сомнительно. Тебе не нужна большая карьера, девочка. Тебе нужен грандиозный мужчина. Вроде меня. Слушай, у меня отличная идея. Может, я приеду к тебе прямо сейчас и…

– Ты слишком много выпил, Джек Миллер! Ты пьянее скунса, облизывающего пустой бочонок из-под виски, – закричала Маделина, невольно переходя на южный жаргон, что с ней случалось, лишь когда ее сильно разозлят. – Отправляйся в постель! – яростно повторила она. – Утром я тебе позвоню. – И хоть внутри у нее все горело от возмущения, она заставила себя спокойно повесить трубку. Унизительно было вести такие разговоры.

Он отвратительно обращается со мной в последнее время, размышляла Маделина, открывая буфет и вынимая небольшое металлическое сито. Она сердито бросила туда листья салата и повернула кран.

Мрачно глядя на стену, она никак не могла отогнать мысли о Джеке Миллере.

Это же полное ничтожество. А я – еще большее ничтожество, иначе не продолжала бы встречаться с ним. Я же не вчера поняла, что ничего у нас не получится. Терпеть не могу его командирский тон, его обвинения, его пьяные сцены. Тем более что повода для них нет.

Она рассеянно провела рукой по волосам. Ведь он буквально выводит меня из себя. Почему я должна это терпеть?

Она вытащила из ящика остро наточенный кухонный нож, но отложила его в сторону. Руки так дрожали, что недолго и порезаться.

Прислонившись к раковине, Маделина немного постояла, стараясь успокоиться.

«Между нами все кончено».

Лишь только эта внезапная мысль пронзила ее как стрела, попавшая в цель, напряжение спало. Руки успокоились.

Все правильно. Все прошло, ничего не осталось. По крайней мере для нее. Даже желание было не таким сильным, как прежде. Своим отвратительным поведением он все больше отталкивал ее от себя. «Вот вернусь из Австралии и порву с ним, – решила Маделина. – У меня есть своя жизнь. Нельзя, как наседка, опекать Джека Миллера. А ведь именно этим я и занимаюсь неустанно. Нет, лучше объясниться завтра. Так и ему будет легче. Зачем ждать возвращения. А чего это я так стараюсь облегчить жизнь этому шалопаю? Мне-то он пляски устраивает по высшему разряду и не церемонится».

Маделина устало вздохнула. Похоже, Джеку хотелось наказать ее за что-то. Или, может не ее? А себя? Последние несколько месяцев он сидел без работы, и безделье на него плохо действовало. Когда он работал, то был совсем другим человеком. Цельным. Сильным. Он не таскался с приятелями по барам, вообще не прикасался к спиртному.

«Бедняга Джек, – подумала Маделина, чувствуя, как злость ее улетучивается. – Ему так много дано. Красота, обаяние, талант, даже блеск. Но он все растранжирил, утопил на дне бутылки». Его пристрастие к спиртному – вот что всегда беспокоило ее; и именно это стало между ними. Разумеется, когда кризис проходил, Джек каялся, извинялся, но заноза вонзалась все глубже.

В какой-то момент Маделина поняла, что больше всего Джек нуждается в ее сочувствии. Бродвейский актер, ставший почти звездой, он мог творить на сцене чудеса, когда брался за дело всерьез. Впоследствии он завоевал Голливуд и голубой экран. Выигрышная внешность, золотистые волосы, невинная голубизна глаз делали его потрясающе фотогеничным. Он обладал притягательностью кинозвезды и мог стать вторым Полом Ньюменом – по крайней мере так говорили о нем коллеги. Так почему же он им не стал? – всегда хотелось спросить их Маделине, но она так и не задала этого вопроса. Да, друзья восхищались Джеком Миллером. Это актер актеров, говорили они. Уровня Аль Пачино и Джека Николсона. Но, с ее точки зрения, ему чего-то не хватало, что-то с самого начала пошло вкось. Может быть, характера?

Да, Джеку не хватало энергии и, уж безусловно, честолюбия. Не потому ли он так наскакивал на Маделину, обвиняя в тщеславии, которого у нее хоть отбавляй и которого он лишен начисто. Возможно, когда-нибудь оно и было, но теперь нет.

Маделина понимающе усмехнулась. Джеку не нравилось, что она делает карьеру, потому что в душе он – самец-шовинист. Не прямо, но в свойственной ему уклончивой манере он не раз давал ей это понять. Разве не так?

Взяв нож, Маделина начала резать помидор. Руки больше не тряслись.

Съев куриный салат, Маделина выпила в гостиной чашку холодного чая с лимоном. По телевизору показывали какой-то дурацкий фильм, картинки мелькали, минуя ее сознание.

Откинувшись на подушки, Маделина с радостью почувствовала, как поднимается у нее настроение. Вернулась легкость. Наверное, все дело в том, что она решила положить конец своим отношениям с Джеком Миллером.

Впрочем, решение это далось Маделине нелегко. Оно зрело в ней давно, да только все храбрости не хватало.

Что же, интересно, ее удерживало? Неужели только боязнь одиночества?

Пэтси Смит уехала в Бостон, а других сколько-нибудь близких друзей в Нью-Йорке у Маделины не было. К тому же, она слишком много работала, так что у нее времени не оставалось на то, чтобы наладить дружбу с теми немногими женщинами, которым она симпатизировала.

Иное дело Джек.

Поскольку он работал в театре, свободное время у него начиналось после десяти вечера, с закрытием занавеса. Так что режим их жизни совпадал почти идеально.

Несколько раз в неделю она задерживалась в магазине или брала бумаги домой и допоздна работала, а потом, в одиннадцать, они шли поужинать к «Джо Алену» или «Сарди». Иногда он приходил к ней после спектакля, она готовила ужин, и он оставался на ночь. А воскресенья они обычно проводили у него дома, на Восточной Семьдесят девятой улице.

Когда же Джек не был занят в спектакле, вот как сейчас, он хотел проводить с ней все вечера, как бы много дел у нее ни было. Но это было невозможно. Работа всегда стояла для Маделины на первом месте, с этого ее было не сбить. Тут и начались у них нелады. Сам Джек отдавался творчеству полностью, в нем была вся его жизнь. Но что работа и для Маделины значит не меньше, чем для него, он, похоже, понять не мог.

Познакомила их Пэтси. Было это два года назад, и за это время Маделина по-настоящему полюбила Джека. Он стал самым близким ей человеком в Нью-Йорке. Она привыкла к нему как к родному и, наверное, поэтому оставалась с ним несмотря ни на что, хотя внутренний голос подсказывал ей, что пора кончать.

«Как к родному», – мысленно повторила она и, резко повернувшись, посмотрела на цветную фотографию на дальнем конце стола. Семья… Тут все они: братья Джо и Лонни, она сама, крохотная Кэрри-Энн у нее на коленях, родители. На лицах светятся радость и любовь. Им понравился бы Джек Миллер, такой веселый и симпатичный. Да так оно и было. Но в качестве его возлюбленного они бы его не одобрили.

Родители, да и все остальные в семье, души в Маделине не чаяли и пророчили ей замечательное будущее, особенно мать. «Ты всем им покажешь, деточка, – повторяла она мелодично с сохранившимся до конца жизни ирландским акцентом. – Ты умница, Мэдди, любимица богов. Это уж точно. Золотая девочка».

Маделина замерла. В комнате и впрямь раздавались их голоса – явно, отчетливо. Вот Джо, Лонни, Кэрри-Энн, мама, папа…

Все они умерли, но чувство общности с ними не ушло.

Каждый из них оставил в ней частицу себя. Ими было полно ее сердце, они были всегда с нею. Она очень дорожила своими воспоминаниями, память была мощным источником ее силы.

Какое-то время Маделина находилась словно в трансе, погрузившись глубоко в прошлое. Затем, стряхнув оцепенение, поднялась с дивана. Выключила телевизор, принесла гитару и снова уселась.

Поджав под себя босые ноги, Маделина взяла несколько аккордов, настроила инструмент и стала потихоньку наигрывать, думая о семье, восстанавливая в памяти живые образы ушедшего времени, когда все они были вместе. Каждый из них был очень музыкален, и много чудесных вечеров провели они за игрой на различных инструментах или пением.

Сначала тихо, почти беззвучно Маделина принялась напевать старую народную балладу которую они, бывало, пели с братьями. Потом, захваченная ею, найдя нужный тон и ритм, запела во весь голос, звенящий и чистый:

 
На вершинах гор высоких
Свежий лег снежок.
Мой любимый меня бросил,
Мой ушел дружок.
 
 
Мне с другим дорожки стелет
Старая листва.
Но обман ведь и притворство
Хуже воровства.
 
 
Вор – он только обворует,
Все себе возьмет.
А притворщик и обманщик
До смерти убьет.
 
 
На вершины гор высоких
Свежий лег снежок.
Мой любимый меня бросил,
Мой ушел дружок.
 

Глава 10

Она появилась в Нью-Йорке, принеся на своих подошвах пыль дорог Кентукки.

Это было осенью 1977 года, когда ей исполнилось двадцать три. Пожалуй, лишь своеобразным чувством юмора можно объяснить то, что она называла себя «просто бедной деревенской девчонкой и неучем». Ни тем, ни другим она не была.

Полное ее имя было Маделина Мэри Элизабет О'Ши. Она родилась в июле 1954 года неподалеку от Лексингтона, со всех сторон окруженного зелеными полями.

Первая дочь Фионы и Джо О'Ши, она с самого появления своего на свет сделалась всеобщей любимицей. У нее были два брата, Джозеф Фрэнсис Ксавье-младший, названный так в честь отца, одиннадцати лет, и семилетний Лонни Майкл Пол. Оба мальчика обожали свою очаровательную сестренку и пронесли эту любовь через всю свою трагическую короткую жизнь.

В детстве все баловали ее, и только чудом Маделина не выросла изнеженной, вконец испорченной барышней. А может, дело было в ее сильном характере и добром сердце.

Ее отец, выходец из Ирландии, был американцем в третьем поколении и кентуккцем до мозга костей, а мать, тоже ирландка, переехала в Америку лишь в 1940 году, когда ей было семнадцать. Старшие братья и сестра пристроили Фиону Куин к кузенам в Лексингтон, подальше от европейской войны.

– Меня оторвали от родных корней, – говорила она, но при этом ее зеленые глаза весело улыбались. Она, безусловно, была рада новому обществу родственников и их друзей.

В 1940 году Джо О'Ши было двадцать три года. Получив инженерное образование, он работал на фабрике у отца. Лучшим другом его был Лайм Куин, двоюродный брат Фионы. В его доме они и познакомились. Джо сразу же влюбился в высокую жизнерадостную девушку. У нее было очаровательное личико, а такой привлекательной улыбки Джо никогда прежде не видел. Они начали встречаться и вскоре, к несказанной радости Джо, выяснилось, что Фиона к нему тоже неравнодушна. В 1941 году они поженились.

Проведя медовый месяц в Луисвилле, они осели в Лексингтоне, и в 1943 году, буквально за несколько недель до того, как Джо отправился в Англию на европейский театр военных действий, родился их первенец.

Поначалу Джо служил в первой пехотной дивизии армии США, базировавшейся в Англии. Затем его часть была придана войсками, которые форсировали Ла-Манш и 6 июля 1944 года высадились в Нормандии. Ему повезло – и в этой, и в других наступательных операциях союзников он остался цел и невредим и в 1945 году благополучно возвратился домой с орденом «Пурпурное сердце» на груди.

Джо вернулся на маленькую фирму отца, и постепенно семейная жизнь вошла в обычную колею. В 1947 году родился Лонни, еще через семь лет Мэдди. После этого Фиона и Джо решили, что детей у них больше не будет. Надо было воспитать лихую троицу. Больше всего им хотелось дать детям университетское образование. Отец ушел на пенсию, семейное дело унаследовал Джо, справлялся с ним весьма неплохо. Бедными их нельзя было назвать, но и богачами они тоже не были. «Жить можно, – говаривал Джо и тут же добавлял: – Но ликовать причин нет».

Джо О'Ши был хорошим отцом и мужем, Фиона – нежной и ласковой женой и матерью, донельзя гордой своими детьми. Их семью, где были все по-настоящему преданы друг другу, можно было назвать счастливой.

Юные Джо, Лонни и Мэдди были неразлучны. «Кошмарная троица», – говаривала Фиона.

Маделина, настоящий сорванец в детстве, ни в чем не хотела отставать от братьев: она плавала, ходила с ними на рыбалку, охотилась, лазала по горам и никогда не хныкала.

Любимым ее развлечением была верховая езда, в которой она преуспела. Привязавшись к лошадям еще в раннем детстве, она бралась за любую работу на конных заводах Лексингтона, где выводили чистокровных жеребцов и где время от времени подрабатывал ее отец. Она обожала лошадей и понимала в них толк. Подобно отцу и братьям, Маделина увлекалась бегами и больше всего любила ездить с ними на дерби в Луисвилл. Никто не радовался больше Мэдди, когда выигрывал их фаворит.

С младых ногтей Мэдди привыкла во всем тянуться за братьями, а они, гордясь ее красотой, умом, независимостью и храбростью, всячески поддерживали ее. Но мать только качала головой, видя, как дочь, облаченная в джинсы и грубую рабочую рубаху, участвует в мальчишеских играх. Она пыталась научить ее манерам, более приличествующим юной девушке.

– И что только из тебя выйдет, Мэдди О'Ши? – сокрушенно вопрошала Фиона. – Посмотри ты на себя. Мальчишка-конюх да и только. То ли дело твои подружки – такие славные, в чистеньких платьицах. А на тебя, девочка, никто из молодых людей и не взглянет. Чего бы мне это ни стоило, но я отдам тебя в танцевальный класс мисс Сью Элен. Там хотя бы тебя научат хорошим манерам. Попомни мои слова, Мэдди О'Ши, уж это я точно сделаю.

Мэдди в ответ только смеялась и встряхивала гривой каштановых волос, ибо это была старая угроза. Она бросалась матери на шею, обещала, что исправится, а потом они усаживались на кухне за чашкой горячего шоколада и подолгу болтали. Не было друзей ближе и вернее, чем они.

В конце концов, чтобы порадовать мать, Маделина поступила-таки в танцевальный класс мисс Сью Элен в Лексингтоне. Оказалось, что у нее большие способности. Маделине нравились занятия, и она, быстро научившись легко и изящно двигаться, обрела ту грацию, которая осталась с ней навсегда.

Позднее, оглядываясь назад, Маделина всегда с удовольствием вспоминала детство. Мать дала им довольно строгое католическое воспитание, отца тоже либералом нельзя было назвать. На долю детей выпадало немало работы по дому, и все же детство осталось счастливейшей порой ее жизни, началом всех начал.

С изумлением обнаружив, что она снова беременна, Фиона в конце 1964 года, когда ей был уже сорок один, родила девочку. Назвали ее Кэрри-Энн.

Младшая дочь появилась в семье, что называется, нежданно-негаданно, она сделалась всеобщей любимицей, и крестины превратились в настоящий праздник. Единственное, что омрачало этот праздник, была предстоящая отправка Джо-младшего во Вьетнам. Он был рядовым американской армии. Ему только что исполнилось двадцать два.

Бывает, что беды приходят одна за другой, страшно и неотвратимо. Именно так случилось с семьей О'Ши.

Джо-младший был убит в Дананге в 1966 году, ровно через год после отправки в Индокитай. Лонни, который тоже воевал во Вьетнаме в частях морской пехоты, погиб в 1968 году во время наступательной операции. Ему был двадцать один год.

Затем, ко всеобщему горю, умерла от осложнений, вызванных тонзиллитом, маленькая Кэрри-Энн. Ей не было и пяти.

Потрясенные этими ужасными ударами судьбы, обрушившимися на них в течение каких-то пяти лет, содрогаясь от боли и страданий, Фиона, Джо и Мэдди еще больше сплотились. Каждая новая утрата казалась им страшнее предыдущей, муки – непереносимыми.

Фиону несчастья совершенно подкосили. И все же, нуждаясь в оставшемся ребенке более, чем когда-либо раньше, именно она настояла, чтобы Маделина, когда ей исполнилось восемнадцать, поступила в университет Игнатия Лойолы в Новом Орлеане.

Маделина выбрала его еще несколько лет назад. Родителям тоже понравился небольшой иезуитский колледж. Но Маделине так не хотелось оставлять их, особенно мать, которая остро нуждалась в ней, что она готова была отказаться от своих планов.

Но Фиона и слышать ничего не хотела – ведь осуществлялась ее давняя мечта о дочери-студентке. К тому времени она уже знала, что у нее рак, но они с Джо тщательно скрывали это страшное известие от дочери.

Однако через четыре года, когда конец ее был близок, она настолько ослабела, что таить страшный диагноз от Мэдди не было уже никакой возможности. Последний курс в колледже Маделина не столько училась, сколько старалась справиться с новой обрушившейся на нее бедой. Единственным, что поддерживало в ней силы в это ужасное время, было желание не разочаровать маму.

Фиона дожила до выпускных экзаменов дочери, которая окончила колледж со степенью бакалавра в области менеджмента. Два месяца спустя она умерла. Это было летом 1976 года.

«Смерть Кэрри-Энн стала последним гвоздем в гроб твоей мамы» – всю зиму повторял Джо, и в конце концов слова его стали чем-то вроде причитания.

Порой он часами сидел на одном месте, смотрел на Мэдди, а потом со слезами на глазах вопрошал:

– Неужели моей стране не хватило одного сына? Почему взяли Лонни? За что? – И не давая Мэдди сказать ни слова, он продолжал с горечью и злостью: – Да ни за что, вот что я тебе скажу, Мэдди. Джо-младший и Лонни погибли ни за что.

В таких случаях Маделина брала отца за руку пытаясь как-то утешить его, но ответить ему да и самой себе ничего не могла. Подобно большинству американцев, она весьма смутно представляла суть вьетнамской войны.

Закончив колледж, Маделина получила работу в универсальном магазине «Шилито» в Лексингтоне.

Несмотря на мальчишеские замашки в детстве, она, став девушкой, полюбила красивую одежду и обнаружила, что в том, что касается моды, у нее неплохое чутье. Ей нравилась работа в торговле, и, поступая в колледж, она решила посвятить себя этому делу.

Работа в отделе маркетинга универмага «Шилито» показалась интересной и увлекательной. Теперь ее время делилось между работой, которой она отдалась со всем пылом, и домом, где они теперь жили вдвоем с отцом.

С начала 1977 года он все больше беспокоил ее. После смерти жены Джо совершенно замкнулся, его охватила апатия. В отличие от Фионы, он не находил опоры в религии. Он неустанно повторял, что сыновья его погибли ни за что, и нередко Мэдди видела, как взгляд его надолго упирается в их фотографии на камине в гостиной. Глаза Джо в эти моменты заполняла тоска, а лицо становилось безжизненным.

У Мэдди сердце разрывалось от жалости к отцу, и она делала все возможное, чтобы встряхнуть его, убедить, что у него еще есть ради чего жить на свете. Но безуспешно.

К весне от веселого видного мужчины, каким всегда был Джо, осталась только тень, и, когда он в мае внезапно скончался от разрыва сердца, Мэдди, оплакивая его, поняла, что внутренне уже готова была к такому исходу. Похоже, он хотел смерти, хотел побыстрее уйти в иной мир, где ждала его Фиона.

Похоронив отца, Маделина принялась разбираться в семейных делах. Джо оставил их в полном порядке, так что трудностей у нее не возникло.

Небольшая строительная компания Джо переживала тогда не лучшие времена, но тем не менее Маделине удалось продать материалы и оборудование Питу Эндрюсу, правой руке отца. Пит, как и несколько старых служащих, не хотели, чтобы дело прекратилось со смертью владельца. Помимо этого, как ни печально, Маделине пришлось продать дом, в котором она выросла, вместе с большей частью обстановки и переехать в Лексингтон, где она сняла квартиру.

Прошло еще немного времени, и Маделине стало ясно, что жить в Лексингтоне ей трудно. Как ни любила она эти края, ставшие частью ее существа, каждый прожитый день давался с болью. Куда бы она ни пошла, на что бы ни посмотрела, перед глазами вставали лица родных: отца, матери, Кэрри-Энн, Джо-младшего, Лонни. Маделина тосковала по ним и по прошлому.

Смерть отца заставила ее с новой силой ощутить утраты. Она поняла, что пора уезжать. Может, когда-нибудь она вернется, и воспоминания о былом не причинят ей боли. Но сейчас следовало поставить преграду между собою и родными местами. Рана была слишком свежей и болела слишком сильно, нервы – слишком оголены, чтобы она могла найти утешение в воспоминаниях.

Должно было пройти время, чтобы боль утихла и чтобы память принесла в душу мир и покой.

Маделина решила перебраться на север, в Нью-Йорк, и начать там новую жизнь.

Это был смелый поступок.

Работы у нее не было, как не было знакомых и связей. Правда, крыша над головой в Нью-Йорке нашлась. Об этом она позаботилась еще до отъезда из Лексингтона.

Просветительский монашеский орден Божественного Провидения из Кентукки, одно из первых учреждений такого рода в Америке, основал в Нью-Йорке свой филиал. Там за символическую плату сдавались комнаты молодым католичкам со всего света.

Именно в этот приют, носящий имя Жанны д'Арк, направилась в октябре 1977 года Маделина.

Здесь, на Западной Двадцать Четвертой улице, она поселилась через неделю после своего приезда в Нью-Йорк.

Сестры оказались милы и доброжелательны, постоялицы тоже, а в самом приюте царили чистота и порядок. Комнаты располагались на пяти этажах, и на каждом были душ и ванная. При приюте была небольшая красивая часовня, где юные девушки и сестры молились, предаваясь своим мыслям о вечном, а рядом с ней общие помещения – библиотека и гостиная с телевизором. В цокольном этаже располагались кухня, столовая, прачечная и помещения со шкафчиками для хранения вещей.

Маделина открыла в одном из нью-йоркских банков срочный и текущий счета, куда положила свое состояние – сорок тысяч долларов. После этого провела в свою комнату на четвертом этаже телефон из соображений удобства. Сделала она это по совету Пэтси Смит, которая жила напротив. Дальше надо было искать работу.

С того самого времени, как Маделина решила делать карьеру в торговом бизнесе, ее кумиром стала покойная Эмма Харт, один из крупнейших торговых магнатов. За последние несколько лет она прочитала об этой женщине все, что можно было достать, а магазин «Харт» в Нью-Йорке стал единственным местом, где ей хотелось бы работать. Но сразу же выяснилось, что вакансий там нет. Тем не менее на кадровика она произвела хорошее впечатление, и он обещал связаться с ней, если подвернется что-нибудь подходящее. На всякий случай она заполнила анкету и оставила заявление.

К концу третьей недели пребывания в Нью-Йорке Маделине удалось найти работу в конторе Сакс на Пятой авеню.

Ровно через год открылась вакансия в «Харт», и Маделина без раздумий приняла предложение. Еще через полгода на нее обратила внимание Пола О'Нил.

Увидев Маделину в отделе маркетинга, Пола отметила ее манеру держаться, обаяние, работоспособность и ясный ум. С тех пор она неизменно выделяла ее, давая специальные поручения, и в конце концов перевела на управленческую работу. Через год, в июле 1980-го, Пола назначила Маделину своим личным помощником, специально для нее предусмотрев эту должность.

После столь значительного повышения, сопровождавшегося немалой прибавкой к зарплате, Маделина наконец решила, что можно подумать о собственном жилище. Ей приглянулась квартира в районе Восьмидесятых улиц. Переправив вещи, которые до сих пор находились в камере хранения в Лексингтоне, Маделина не без грусти распрощалась с сестрами Броной и Мерид и оставила приют.

На первый свой ужин в новой квартире она пригласила Джека и Пэтси. Было это незадолго до отъезда Пэтси в Бостон.

Это был славный вечер, у всех троих было отличное настроение. Джек всячески развлекал их. Но под конец им с Пэтси стало немного грустно – ведь теперь они будут жить в разных городах. Они пообещали не терять друг друга из вида и действительно с тех пор регулярно переписывались.

С новым назначением жизнь Маделины сильно изменилась, ей открылся совершенно новый мир. Пола вызвала ее в Лондон, чтобы показать внутренний механизм работы знаменитого магазина «Найтсбридж», посылала в Йоркшир и Париж. Дважды брала с собой в Техас, хотя и не по делам империи Хартов. Маделине понравилось путешествовать и знакомиться с новыми людьми.

Первый год работы у Полы пролетел почти незаметно. Он был насыщен событиями и делами. Успех следовал за успехом, и очень скоро Мэдди убедилась, что нашла свое место в жизни. Этим местом был магазин «Харт» в Нью-Йорке, звездой которого она стала.