Текст книги "Незнакомка. Снег на вершинах любви"
Автор книги: Барбара Картленд
Соавторы: Филип Рот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
– Я люблю тебя, ангел, – сказал Рой уже на пороге ее дома. Он поцеловал ее в нос. – Ты всех их сегодня просто потрясла.
– Кого?
– Мистера Бранна хотя бы. Да и всех. – Он поцеловал ее снова. – Меня, – добавил он. – Смотри, спи спокойно. – Сойдя со ступенек, он прошептал: – Оревуар.
Люси была в полной растерянности. Подумать только, десять месяцев назад она еще играла в оркестре, маршировала вслед за Леолой Крапп, а теперь она без пяти минут замужем!
Люси обводила в календаре дату предполагаемого разрыва шесть раз за июль и десять – за август. А первого сентября она взяла карандаш и четырьмя жирными кругами обвела число, следующее за Днем Труда. Она было начала обводить сам День Труда, но вовремя вспомнила, что они собирались кататься на каноэ вместе с Элли и Джоем. Рой предупредил ее за несколько недель. Если бы только все не намечалось так загодя! Если бы она не была ему так необходима! Если бы он не полагался на нее, не любил бы ее так! Но так ли это на самом деле?
Когда в День Труда они явились к Сауэрби, к ним вышла тетя Айрин и сказал, что Элли еще спит – ночью ей было плохо. Пожалуй, им лучше поехать втроем. Но как раз в этот момент бледная и осунувшаяся Элли в купальном халате выглянула из окна верхнего этажа.
Джулиан уехал в Уиннисоу в гольф-клуб, а молодежь (вняв совету миссис Сауэрби) решила не ехать на каноэ, а выбрать на берегу тенистое место для пикника. Но даже здесь, под деревьями, с каждым часом жара ощущалась все сильнее. К полудню у Элли началось головокружение, и они вернулись к Сауэрби в «гудзоне» Роя. Дом встретил их молчанием. В спальне, где, по всей вероятности, дремала миссис Сауэрби, шторы были опущены. Машины все еще не было, и это взволновало Элли: очевидно, она думала, что отец уже дома.
– Может, стоит разбудить твою маму, Эл? – спросил Джой.
– Нет, не надо. Мне уже лучше.
Мужчины решили пойти за дом и послушать там матч по портативному приемнику Сауэрби. Элли попросила Люси пойти с ней в ее комнату. Едва затворив дверь, она повернула ключ, бросилась на постель под белым балдахином и зарыдала.
– Мне нужно… Мне нужно рассказать тебе кое-что, – повернулась Элли, прижимая подушку к груди.
– Что? – участливо спросила Люси, – что, Элли?
Элли опять уткнулась в подушку и зарыдала. Она сделала глупость. Непоправимую глупость. Теперь ничего никогда не будет по-прежнему.
– Почему? Что произошло?
– Я подслушала телефонный разговор… и это было ужасно!
– Чей разговор?
– Ох, Люси, только бы мама не узнала.
– Да о чем?
– У моего отца есть любовницы! На стороне!
Новость не произвела на Люси впечатления, словно Элинор произнесла вслух то, что она давным-давно знала.
– И это еще не все, – продолжала Элли. – Люси… Он платит им деньги!
– Ты точно знаешь?
– Да.
– А откуда?
– Это я и услышала по телефону. – Она закрыла глаза. – Платит деньги по-настоящему. – У нее по щекам покатились слезы и закапали на белую блузку.
И тут они услышали, как внизу открылась дверь – миссис Сауэрби проснулась.
– Ты уже дома, дорогая? – крикнула она.
– Да. И Люси здесь. Мы болтаем, мамочка.
– А как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, мама. Честное слово, – отозвалась Элли, нещадно вытирая глаза. – Просто стало очень жарко. Наверное, градусов сорок. И народу полным-полно. Туда съехался чуть ли не весь Уиннисоу.
Мгновение ничего не было слышно, затем донеслись звуки шагов – миссис Сауэрби спускалась по лестнице. Они молчали, потом внизу открылась раздвижная дверь, и Джой сказал:
– Четыре – ноль, миссис Сауэрби!
– Точно, – сказал Рой. – Она хочет это первая узнать, а как же иначе! Тетя Айрин, скажите-ка Джою, за кого играет Люк Эпплинг. Расскажите ему, что такое верный удар. Расскажите, расскажите, вы же все это знаете…
Внизу на крокетной площадке мальчики подшучивали над миссис Сауэрби, и та с готовностью смеялась вместе с ними… А наверху Элли рассказывала все по порядку.
Это произошло с год назад, летним вечером, когда в доме были только она и отец. Шел двенадцатый час, и она уже лежала в постели, как вдруг вспомнила, что забыла предупредить Джуди Роллинс, чтобы та ничего не говорила о чем-то, что сказала ей Элли, и вот она дотянулась до телефона и взяла трубку. Как только она услышала, что отец разговаривает по параллельному аппарату, она тут же хотела положить трубку. Но она уже успела узнать голос женщины, разговаривавшей с ним, – это была миссис Майерхофер, управляющая папиной прачечной в Селкирке, на которую он всегда жаловался маме. По его словам, миссис Майерхофер была не слишком сообразительна, ей приходилось все объяснять по десять раз, чтобы она хоть что-нибудь поняла. Он держал ее только из жалости – от нее ушел муж, и она осталась с маленьким ребенком на руках, – зато было не похоже, чтоб она его обчистила, как ее пресловутая предшественница миссис Джарвис.
Так вот, отец говорил по телефону, что вряд ли выберется в Селкирк до конца недели, до того он завяз в делах, а миссис Майерхофер отвечала, что просто не может ждать так долго, и Элли, помнится, еще подумала: «Господи, ну и кретинка», но тут отец рассмеялся и сказал – пусть попробует обойтись грелкой. Миссис Майерхофер тоже рассмеялась, и (как говорит Элли) она вся окаменела от этого смеха. Она зарыла трубку в подушку и, наверное, прождала целую вечность, прежде чем вновь поднесла ее к уху – линия была уже свободна, и тогда она набрала номер Роллинс. А что ей еще оставалось?
Это случилось незадолго до того, как они познакомились, сказала Элли. Ей до смерти хотелось рассказать все Люси, только очень уж было стыдно и неловко, а вскоре она и вообще засомневалась, а вдруг она неправильно все поняла, – словом, она решила, что лучше на время совсем не встречаться с Люси, чем рисковать дружбой и выставить себя и свою семью в таком дурацком свете.
Признание Элли на мгновение сбило Люси с толку. Ей надо было еще разобраться, какое отношение все это имеет к ней, к Люси.
Долгие ночи после этого она не могла заснуть, продолжала Элли, все боялась, а вдруг случайно услышит такой разговор… А потом, потом снова тихонько поднимала трубку. Это был какой-то кошмар, она не хотела ловить отца – и не могла остановиться. Ну, а как-то вечером – уже этой зимой – отец пришел и сказал, что миссис Майерхофер («мой гигант ума», как он выразился) дала деру, покинула свои апартаменты в Селкирке, прихватив младенца, вещички и все прочее. На другой день он поехал искать кого-нибудь на освободившееся место. Выбор его пал на женщину по имени Эдна Шпатц.
Только и всего. Элли больше не слышала, чтобы он разговаривал по телефону с миссис Майерхофер, и подозревать эту Эдну Шпатц у нее не было никаких причин. И все же каждый раз, как отец уезжал в Селкирк, она была просто уверена – он продолжает обманывать маму, хотя ей и было известно, что у Эдны Шпатц есть муж и двое маленьких детей. Примерно в это время Люси снова стала приходить к ним, и Элли много раз собиралась рассказать ей эту ужасную историю про миссис Майерхофер. Но миссис Майерхофер была до того уж дура и деревня, что папа просто не мог ничего с ней иметь! Даже подумать нельзя.
Она заставила себя в это поверить, и так продолжалось до вчерашнего вечера. Телефонный звонок застал ее на лестнице. Она подумала, что это Джой, он обещал позвонить около девяти, и побежала наверх в свою комнату. В это время отец взял трубку внизу и тут же крикнул: «Не трудись, принцесса, это меня!» Она крикнула в ответ: «Ладно, пап», пошла к себе, закрыла дверь и – сама не знает, как это вышло! – осторожно подняла трубку. Сперва она была просто не в состоянии ничего услышать, ни единого слова. Сердце у нее словно раскололось – одна половина стучала прямо в голове, другая сжималась в горле, а сама она будто перестала существовать. С отцом говорила женщина. Эдна Шпатц или кто другой – она не знает. Миссис Шпатц представлялась ей такой же деревней, как и миссис Майерхофер, но весь ужас в том, что, судя по голосу, женщина была интеллигентной… и молодой! Она говорила, что, если не оплатит счет, она просто не знает, чем это для нее кончится. Отец сказал, что займется этим потом «и не по телефону». Он говорил шепотом, но все равно чувствовалось, что он очень сердится. Женщина расплакалась. Она сказала, что агентство угрожает судом. Она называла его «Джулиан, Джулиан» и все плакала. Она говорила, что просит прощения, она знает, не надо было звонить – в эти два выходных она несколько раз набирала номер и вешала трубку – но кто же еще ей может помочь, если не «Джулиан, Джулиан».
Тут Элли почувствовала, что не в силах слушать дальше. Женщина была такой несчастной и такой молодой! Поэтому она опять запрятала трубку под подушку и сидела в растерянности, не зная, на что решиться. Через минуту или чуть больше отец позвал ее снизу. Как можно осторожнее она поставила телефон на место и спустилась к нему, все время что-то болтая. Она знала – он следит за каждым ее движением, – хочет выяснить, не подслушала ли она, но Элли уверена, что не выдала себя ни словом, ни видом. Она продолжала лепетать: Джой то да се, это да вот это, и стоило ему только сказать: «Причаливай-ка сюда, красотка», как она моментально села рядом на кушетку и даже позволила держать себя за руку все время, что они смотрели телевизор и ели вишни. Поэтому она и проглотила столько всякой дряни – боялась, как бы он не догадался, что она встревожена. И ей без конца лезла в голову разная чепуха: вдруг у нее есть старшая сестра, о которой ей ничего не известно, вот она-то и звонила и просила отца прислать денег. Конечно, сестру она сама выдумала – это Элли понимала, но именно из-за этого она начала сомневаться – а вдруг она и все остальное тоже выдумала…
– Люси, я совершенно растерялась… И я так несчастна! Потому что теперь я и сама не знаю, так это или не так. Думаешь, это правда?
– Что правда?
– Ну то, что я узнала.
– Ведь ты слышала собственными ушами, разве нет?
В этот вечер она не обращала внимания на то, как Рой красуется перед дядей, – ей было о чем подумать: прежде всего о дяде, чья тайна наконец-то раскрыта, потом об Элли, которая узнала эту тайну, потом о миссис Сауэрби, которая ничего не знала, и, наконец, о себе самой.
Как же поступит Элли? Расскажет матери? Или дяде Ллойду? А может, прямо поговорить с отцом, чтобы мать так никогда ничего и не узнала? Да, пойти к нему, и если он пообещает порвать с этими женщинами и никогда больше не… А может, сперва надо выяснить, кто она такая, и пойти к ней. Прямо прийти и сказать, что она должна немедленно расстаться с ее отцом под страхом разоблачения или даже заключения в тюрьму, если обнаружится (а это вполне вероятно), что она продажная женщина, которая имеет дело с мужчинами вроде Джулиана Сауэрби. А может, Элли имеет смысл скрывать свою тайну, подстеречь очередной телефонный звонок, а потом неожиданно поднять параллельную трубку и, вместо того чтобы сидеть сложа руки и покрывать предательство отца, раз и навсегда положить этому конец: «Говорит Элинор Сауэрби. Я дочь Джулиана Сауэрби. Прошу вас назвать свое имя…»
Вдруг возле Люси оказалась Элли и зашептала ей на ухо.
– Что? – переспросила Люси.
– Забудь все это.
– Но… разве это не правда?
– Эй, девоньки, – позвал Джулиан, подделываясь под простонародный говор. – Пора бы уж в дом – хватит, нахихикались.
Они побежали через лужайку к дому. Элли вздрогнула, набросила платок и устремилась в открытую дверь.
Люси крикнула вдогонку:
– Элли! Что ты думаешь делать?
Элли остановилась.
– Да просто уеду в Северо-западный.
– Но, – Люси взяла ее за руку, – как же твоя мама?
Как раз в этот момент их догнали мальчики: «Дорогу!
Поберегись! Осторожно, дамы!» – больше она уже ничего не могла сказать: их могли услышать. А потом Джулиан Сауэрби подхватил их под руки и, смеясь, потащил в дом. На другой день Джой укатил в Алабаму, а Элли лихорадочно занялась сборами, беготней по магазинам и почти не расставалась с матерью, которая, похоже, все еще не знала, что творится у нее за спиной. Несколько раз не больше чем на минуту они оставались вдвоем, но Люси не успевала и рта раскрыть, как Элли уже говорила: «Тс-с, потом», или: «Люси, я не хочу вспоминать об этом, правда», и, наконец: «Послушай, я просто ошиблась».
И когда пришло время расставаться, казалось, что они вовсе и не были никакими подругами. Элли вместе с родителями уехала в Эвастоун во второй уик-энд сентября, а в понедельник, в тот самый день, который Люси обвела пятью черными кругами, они с Роем в набитом чемоданами «гудзоне» отправились в Форт Кин: занятия были на носу.
3
В середине ноября за одну только неделю она дважды падала в обморок – первый раз в телефонной будке в «Студенческой кофейне», а на другой день – когда встала, чтобы выйти из аудитории после занятий по английскому. В университетской клинике – бывшей казарме, перестроенной после войны, – Люси сказала доктору, что у нее скорее всего малокровие. Сколько себя помнит, она всегда была бледная, а кончики пальцев – что на руках, что на ногах – в сильный мороз в одну секунду превращаются в ледышки.
После осмотра Люси оделась и села на стул, придвинутый доктором. «Нет, дело не в кровообращении», – сказал он и, отвернувшись к окну, поинтересовался, не было ли у нее задержек. Сначала Люси сказала – нет, потом – да, и тут же подхватила пальто и учебники и выскочила из кабинета. В тесном коридоре у нее опять закружилась голова, но это продолжалось всего минуту.
Едва она прикрыла дверцу телефонной будки в «Кофейне», как вспомнила, что Рой еще на занятиях. К телефону подошла миссис Блоджет, и Люси молча повесила трубку. Она подумала было набрать номер училища и попросить, чтобы его позвали, – но что она ему скажет?
И тут, когда первый приступ сменился полной растерянностью, ею овладела странная мысль – а может быть, Рой здесь вообще ни при чем? Она поймала себя на том, что рассуждает, как ребенок, который совсем не знает жизни и думает, будто женщина может забеременеть сама по себе. Стоит ей только захотеть.
Вернувшись к себе в комнату, Люси посмотрела на календарик со смехотворными пометками. Только в прошлую субботу, когда Рой привез ее из кино, она жирно обвела черным карандашом День Благодарения…
Вечером, когда дежурная постучала в комнату и сказала, что звонит Рой, она не отозвалась.
На другое утро, в восемь, когда остальные студентки спешили кто завтракать, кто на занятия, Люси прибежала в клинику. Ей пришлось долго ждать на скамейке в коридоре: доктор появился только в десять.
– Я Люси Нельсон, я была у вас вчера, – сказала она.
– Заходите, присаживайтесь, – сказал доктор.
Потом подошел к двери и прикрыл ее поплотнее. Когда он вернулся к столу, Люси сказала, что не хочет ребенка. Доктор чуть-чуть отодвинулся, закинул ногу на ногу и ничего не сказал.
– Доктор, я только что начала учиться. Первый семестр первого курса.
Он ничего не ответил.
– Чтобы поступить сюда, я несколько лет работала. Вечерами за стойкой. В Либерти-Сентре – я ведь оттуда… И летом тоже – три года подряд. А тут я получаю жилищное пособие. Не поступи я сюда, я бы вообще не смогла учиться в колледже – из-за денег. Я никогда еще не уезжала из дому, доктор. Это мои первые самостоятельные шаги. Я ждала этого всю жизнь. Копила деньги. Годами мечтала об этом.
Он невозмутимо слушал.
– Доктор, я не какая-нибудь вертихвостка, клянусь вам. Мне только восемнадцать лет. Вы должны поверить!
Доктор, сдвинувший было очки на лоб, опустил их на переносицу.
– Не знаю, что и делать, – сказала она, пытаясь собраться и побороть волнение.
Лицо доктора осталось неподвижным. У него были добрые глаза и мягкие седые волосы. Он почесал нос.
– Не знаю, что и делать, – повторила она, – не знаю.
Он скрестил руки. Покачался на стуле.
– Доктор, до этого у меня никогда не было мужчин. Он первый. Правда. Я не вру.
Доктор опять повернулся к ней.
– А молодой человек где? – спросил он.
– Здесь.
– А точнее, Люси. Где?
У нее немного отлегло от сердца. Может быть, он и в самом деле собирается помочь?
– В Форт Кине.
– Значит, он своего добился и в сторону?
– Что? – прошептала она.
Доктор потер виски кончиками пальцев. Он думает. Он хочет помочь.
– Почему только вы, девчонки, не понимаете, что они из себя представляют? – спросил он мягким печальным голосом. – Разве не ясно заранее, как они будут себя вести в подобной ситуации? А еще такая смышленая, симпатичная девушка, как вы, Люси… О чем вы только думали?
– Не знаю, о чем я тогда думала, доктор, – она не смогла сдержать слез. – Я хочу сказать: иногда и сама не знаешь, что делаешь.
Она спрятала лицо в ладони.
– А что же все-таки молодой человек?
– Молодой человек? – вытирая глаза, переспросила она жалобно.
– Да, он-то что собирается делать? Бежать в Южные моря?
– Нет, что вы, – простонала она еще жалобнее, – нет, он женится на мне хоть завтра.
И тут же поняла, что этого не надо было говорить. Хоть так оно и есть, но говорить об этом ни к чему.
– Выходит, ты сама не хочешь, – произнес доктор.
Она вскочила.
– Но я не пробыла здесь и трех месяцев. У меня первый семестр!
Доктор опять приподнял очки. У него было такое дружелюбное, морщинистое, крупное лицо – только разок взглянешь на него – и уже совершенно ясно, что у этого человека любящая семья, и уютный дом, и спокойная, радостная жизнь.
– Если молодой человек готов жениться…
– Ну и что из того? При чем тут он?
– Все-таки можно было бы и посчитаться с ним, тебе не кажется? С тем, чего он хочет, – продолжал доктор, – чего ждет от тебя.
– Но он и сам не знает, чего хочет.
– Ты говоришь, он хочет жениться.
– Я совсем не то имела в виду. Просто он так говорит, но ведь ему совершенно непонятно, что это значит. Да, вы правы, доктор, – я не хочу выходить за него замуж. Зачем мне вас обманывать? Я ненавижу ложь, и это правда, самая настоящая правда! Вы же знаете, что сотни и сотни девушек делают то же самое, и притом с разными людьми.
– Наверное, им все же не следует этого делать.
– Но я не плохая! – Что она могла поделать, если это так и есть. – Я хорошая!
– Ну, ну, сядь и успокойся. Я и не говорил, что ты плохая. Напротив, я уверен в обратном. И не вскакивай каждый раз прежде, чем я договорю до конца.
– Извините. Такая у меня привычка.
– Послушай, Люси. Ведь это затрагивает еще и молодого человека и твоих родителей. Ты уже говорила с ними?
Люси посмотрела на свои пальцы, теребившие английскую булавку, скалывавшую старую клетчатую юбку.
– У тебя есть родные?
– Конечно.
– Ну, так я думаю, тебе следует побороть смущение и все им рассказать.
– Нет, я не могу.
– Почему же?
– У меня ужасная семья.
– Поверь, Люси, в восемнадцать лет многим кажется, будто у них ужасная семья. Ты ведь стала так думать с тех пор, как попала в колледж, верно?
– Я их даже не замечаю. У нас нет ничего общего. Доктор, да они просто ниже меня, – добавила Люси: ей показалось, что он не очень-то ей верит.
– В каком же это смысле?
– Отец пьет. – Люси посмотрела ему прямо в глаза. – Он настоящий пьяница.
– Ясно, – произнес доктор. – Ну а мама?
Опять закапали бессильные слезы.
– Она слишком хороша для него.
– Это еще не значит, что они ниже тебя, – спокойно сказал доктор.
– Да, но если бы у нее была хоть капелька ума, она бы давным-давно его бросила. И хоть капелька уважения к себе. Она должна была найти человека, который бы ей подходил, который уважал бы ее.
– Люси, мне кажется, тебе надо поехать домой. Прямо сегодня. Думаю, твоя мать поймет все гораздо лучше, чем тебе кажется. Может быть, даже не рассердится. Судя по тому, что ты тут рассказала, мне именно так и кажется.
– Доктор, но они ведь не могут помочь! Только вы можете. – Она вскочила. – И вы должны это сделать!
Он покачал головой.
– Боюсь, что я не могу этого сделать.
– Но вы должны!
– Мне очень жаль.
– Но это же нечестно! – вырвалось у нее.
Он опять покачал головой.
– Вовсе нет. Человек может только то, что он может. Это общий закон. Мало ли чего от нас требуют?
– Пожалуйста, не говорите мне прописные истины, да еще таким тоном, – сердито сказала она. – Я не ребенок.
На несколько секунд воцарилось молчание. Затем он поднялся.
– Но что же будет со мной? Если вы не поможете…
Он обошел вокруг стола.
– Вы не вправе рассчитывать, барышня, что я буду вас спасать, – сказал он.
Она поднялась и посмотрела ему прямо в лицо – он уже стоял у двери.
– Пожалуйста, не читайте мне нотаций с высоты своего величия. Я не намерена выслушивать поучения совершенно незнакомого человека, который ровно ничего не знает о том, что мне пришлось перенести. Я совсем не такая, как все эти восемнадцатилетние девчонки, и не нуждаюсь в ваших нотациях.
– А что же вы хотели услышать? – спросил он раздраженно.
– Но что же будет со мной? Как вы можете быть таким жестоким?
– Надеюсь, все-таки найдется человек, которого вы послушаете, – отозвался он.
– Вряд ли, – ответила она резко.
– Прощайте, – сказал он, на мгновение прикрыв глаза. – Желаю удачи.
– Я не привыкла надеяться на удачу, доктор. Да и на людей тоже.
– Тогда на кого же вы надеетесь?
– На себя! – сказала она и прошествовала мимо него в раскрытую дверь.
– Всего доброго, – мягко произнес доктор, когда Люси промчалась мимо, и закрыл за ней дверь.
В День Благодарения, когда вся семья собралась в столовой за праздничной индейкой, Люси объяснила родным, что она и Рой Бассарт решили пожениться.
В четыре часа позвонил Рой. Люси вышла из спальни, но не начала разговора, покуда кухня не опустела. Рой сказал, что им не удастся встретиться до девяти.
Ну, а как вели себя его родные, когда он им рассказал?
Никак. Он еще ничего не сказал.
В половине десятого он позвонил от Сауэрби и сказал, что решил подождать до дома, чтобы сообщить новость родителям наедине. «Хорошо, а когда ты им скажешь, Рой?» – «Точно не знаю. Ну, а как я могу знать точно? Попозже». Но ведь неделю назад он сам хотел позвонить им из Форт Кина, ему самому казалось, говорила Люси, что здесь не может быть никаких осложнений: всем и так ясно, что они рано или поздно поженятся. И он сам…
– Слушай, – прервал он, – тут Элли хочет с тобой поговорить.
– Рой!
– Привет! – влезла Элли. – Привет, Люси. Извини, что так долго не писала.
– Хелло, Элинор.
– Ты знаешь, дела, дела, дела. Ну, ты можешь себе представить. Я прямо схожу с ума от всех этих наук. А сейчас мы тут слушали про приключения Роя в «Британии» и просто животики надорвали. Ну и местечко! Хватанули уже – будь здоров! Слушай, давай сюда.
– Нет, мне надо быть дома.
– Ты, я думаю, не обижаешься, что я тебе не написала…
– Нет, что ты!
– Ну, тогда хорошо. До завтра. Мне надо тебе кое-что рассказать. Я познакомилась с таким замечательным типом, – Элли перешла на шепот, – чуть было не послала тебе его карточку, вот до чего дошла. Он просто прелесть!
В полночь Люси вышла из спальни и сама позвонила Рою.
– Ну как, сказал?
– Слушай, ну что ты делаешь? Все уже спят.
– Значит, ты не говорил?
– Было уже поздно.
– Но я ведь уже своим сказала.
– Слушай, отец вышел на лестницу и спрашивает, кто звонит.
– Ну и что такого? Скажи, что я.
– Знаешь, будь добра, прекрати указывать, что мне делать, – ответил он, – я скажу, когда мне…
Вдруг он повесил трубку. Она опять набрала номер. На этот раз к телефону подошел мистер Бассарт.
С утра она позвонила снова.
– Я как раз собирался набрать твой номер, – сказал Рой.
– А когда ты собираешься поговорить с ними?
– Еще только восемь. Мы даже не завтракали. Тут тетя Айрин должна приехать.
– Значит, ты уже разговаривал?
– Откуда ты взяла?
– Нетрудно догадаться – поэтому она и приезжает.
– Откуда ты только все берешь? Откуда ты все знаешь?
– Рой, ты от меня что-то скрываешь.
– Ничего подобного. Слушай, пустим все на самотек хоть на пару часов.
– А зачем бы твоей тете приезжать в восемь утра? Кому это она так понадобилась?
– Ну ладно, ладно, – внезапно сказал он, – если тебе не терпится узнать…
– Еще бы!
– Так вот, отец хочет, чтобы я подождал до июня.
– Чего же ты молчал об этом вечером?
– Так получилось, Люси. Я хотел сообщить тебе хорошие вести. Я не хотел огорчать тебя, но ты без конца меня дергаешь и мешаешь действовать по намеченному плану.
– По какому еще плану! О чем ты говоришь, Рой? Разве мы можем ждать до июня?
– Но он-то не знает, что мы не можем!
– А ты не сказал, Рой?
– Я вешаю трубку. Она уже здесь.
Днем он позвонил и сообщил, что остается дома до понедельника, так что ей лучше поехать автобусом в воскресенье вечером.
– Я говорю из автомата, Люси. Меня послали к мистеру Бранну, взять чего-то там для отца. Так что я спешу…
– Рой, немедленно объясни мне, что все это значит.
– Я постараюсь уладить тут кое-что, понимаешь?
– Рой, я ничего не хочу слушать. Мне необходимо сейчас же с тобой увидеться!
– Я кладу трубку, Люси!
– Погоди!
– Нет, мне нужно идти! Извини. До свидания.
– Если ты так поступишь, я тут же еду к тебе домой. Ты слышишь меня?
Но Рой уже положил трубку.
Она позвонила Элинор.
– Элли, это Люси. Мне нужно повидаться с тобой.
– А что такое?
– Значит, и ты тоже?
– Что «тоже», Люси?
– Элли, помнишь, когда-то тебе нужно было поделиться со мной, а теперь это нужно мне. Я должна знать, что тут происходит. Я еду.
– Сейчас? Люси, лучше не надо, я хочу сказать – лучше не сейчас.
– Ты что, не одна дома?
– Нет, но они все словно с ума посходили.
– Из-за чего?
– Ну, Рой сказал, что ты хочешь выйти за него замуж.
– А он не сказал, что это он хочет на мне жениться?
– Ну да… Что-то вроде. Будто бы и он об этом подумывает… Но, Люси, им кажется, что ты хочешь заставить его. Ой, кто-то подъехал к дому. Разъездились тут – все утро туда, сюда и обратно. Люси, тогда зачем тебе все это?
– Затем, что мы оба этого хотим.
– Ну… ты еще такая молодая. Мы все молодые. Я хочу сказать, это такая неожиданность. Просто не знаю, что тут сказать, ей-богу.
– Потому что ты кретинка, Элли. Зануда, набитая дура да еще ко всему и эгоистка.
Под вечер она села на автобус и уехала в Форт Кин. На дверях «Бастилии» висела цепочка, и Люси сильно промерзла, пока ей удалось найти сторожа. Тот отвел ее в корпус № 3, посадил на стул, вынул очки и принялся просматривать списки. Она смотрела на нескончаемый ряд имен и вдруг подумала: «Бежать отсюда. Навсегда. Никто меня не отыщет!»
Оказавшись в своей комнате, она стала бить кулаками по подушке, по спинке кровати, по стене. Это ужасно. Невыносимо. Все студентки в Америке сейчас дома, веселятся с родными и друзьями. Да и ее умоляли остаться – и мать, и дедушка, и даже отец. Ведь все произошло так неожиданно. Ну, разве не так? – умоляли они через деверь. Они постараются свыкнуться с этой мыслью, только Люси не сбежит от них в Форт Кин, как убежала вот сейчас к себе наверх. Вполне понятно, сперва они были попросту ошарашены, можно сказать, потеряли голову. Ведь как-никак это ее первый семестр в колледже, она об этом столько мечтала. Но, уж наверное, Люси знает, что делает, раз это окончательное решение. Может быть, она все же останется до понедельника? Разве они ее останавливали три года назад, когда Люси собиралась перейти в католичество? Нет, она заявила, что это очень серьезно, и они не стали ей препятствовать. А когда Люси передумала, она приняла и это решение самостоятельно, никто на нее не давил. То же самое и с оркестром. И тут она никого не спрашивала. Они относились к ее увлечению с пониманием и уважением, пока Люси сама в конце концов не решила бросить оркестр.
Конечно, им и в голову не приходит сравнивать увлечение барабаном и выбор мужа, но от этого их позиция не меняется: если она хочет играть на барабане, а не заниматься фортепьяно (которое, напомнили они, Люси забросила в десять лет, тоже ни с кем не советуясь) или там аккордеоном (компромиссное предложение папы Уилла), пусть поступает по-своему, они ей мешать не станут…
Если бы только они сказали: «Нет, Люси, не смей этого делать. Мы запрещаем тебе». Но, как видно, ни у кого из них не хватило ни твердости, ни упорства, чтобы противодействовать ей. Она давно восстала против них, эта борьба длилась всю ее юность, и она победила. Теперь с этим покончено. Она может делать все, что только захочет, – даже выйти замуж за человека, которого в душе презирает.
Когда в понедельник вечером Рой вернулся в Форт Кин и зажег свет у себя в комнате, первым делом он увидел Люси, сидевшую у окна.
– Ты что это здесь делаешь? – вскрикнул он, роняя чемодан. – И занавески не задернуты!
– Что ж, задерни их, Рой.
Он мигом опустил занавески.
– А она дома?
– Кто?
– Хозяйка! – прошептал он и тут же выскользнул в холл.
Она слышала, как он насвистывает, поднимаясь в ванную: «Твой вздох как песня, а голос – скрипка, и это волшебство…» Потом в туалете наверху зашумела вода, и Рой снова проскользнул в комнату.
– Ее нет, – сообщил он, прикрывая дверь. – Но, пожалуй, все же лучше выключить свет.
– Чтобы не смотреть мне в глаза?
– Чтобы она нас не накрыла, когда вернется. Она вот-вот придет. Так что стряслось?
– Наконец-то ты не видишь меня, Рой. Теперь расскажи, как ты провел праздники, пока я сидела здесь в пустом общежитии одна-одинешенька целых два дня?
– Во-первых, я не просил тебя возвращаться в общежитие, когда там никого нет. А во-вторых, я все же присяду, если не возражаешь. Да почему бы и тебе не сесть?
– Ничего, я постою.
– Мне удалось их уговорить, но не совсем.
– Дальше.
– Не думай, что мне это так легко далось, – говорил Рой, – это был сущий ад.
– Это почему же?
– Да потому, что пришлось делать вид, будто ты не беременна, хотя все приставали с вопросами – с чего да с чего.
– И ты сказал?
– Нет.
– Я не сказал им, Люси. Ну что ты на меня взъелась? В самом деле, я просто удивляюсь, почему я им не сказал. Почему нельзя открыть правду? Ведь мы все равно поженимся.
– Поженимся?
– Ну я хочу сказать – смогли бы пожениться, если б я им сказал…
– Ты хочешь сказать, что, раз ты им не сказал, мы не поженимся?
– В том-то и вся шутка. Вот что путает все карты. То есть я хочу сказать, они приводят столько доводов, почему нам надо подождать хотя бы до июня.
– Ну?
– Ну, и это серьезные доводы. Мне кажется, против серьезных доводов трудно возражать, только и всего.
– Рой, тебе в самом деле кажется, будто они кинутся мне на шею, если узнают насчет ребенка?
– Я сказал, что они поймут, только и всего.
– Но понять прежде всего нужно нам – нам с тобой, Рой!
– Что ж, может, это и правильно… в отношении твоих.
– А чем они хуже твоих, Рой? Думаешь, твои лучше? Слушай, если ты не хочешь жениться на мне, потому что кто-то начал тебе нашептывать, будто я тебе не пара, – не волнуйся, я тебя неволить не стану.
Молчание. Секунда, другая… Наконец он сказал:
