Текст книги "Незнакомка. Снег на вершинах любви"
Автор книги: Барбара Картленд
Соавторы: Филип Рот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– Но я ведь сам хочу.
– А мне кажется, Рой, это вовсе не так. – Она закрыла лицо руками. – Верно? «Верь мне, верь мне», – а на самом деле вот оно что получается.
– Ну нет… что ты… Только должен тебе сказать, в последние дни ты ведешь себя так, что поневоле не захочется жить с тобой под одной крышей. Ты вдруг стала такой…
– Какой такой? Плебейкой?
– Нет, – сказал он, – такой неласковой.
– Ах, значит, вот оно что?
– Да, вроде того, особенно в последнее время.
– А что еще?
– Ну ладно, Люси, если говорить серьезно – ты стала ужасно злая.
– Посмотрела б я на тебя, если бы у тебя был уговор с человеком, а потом…
– Да нет, не просто злая, а…
– Что?
– …словно чокнутая.
– Может быть, – сказала она, помолчав, – это из-за тебя я и делаюсь чокнутой, Рой Бассарт.
– Тогда чего же ты так хочешь выскочить за меня?
– Слушай, знаешь, что я тебе скажу? Да я еще в июле хотела тебя бросить. С того самого дня, как ты снял эту комнату, чтоб спать на большой кровати, эх ты, младенец!
– Ну, тогда ты долго раскачивалась, вот что!
– Я не раскачивалась! Я не хотела тебя огорчать, Рой. Я жалела тебя!
– Как же, как же!
– Я думала, тебе будет легче перенести все это в Либерти-Сентре, где ты сможешь утешаться любимым печеньем.
– Ну так вот, я плакать не стану. Меня не так уж легко заставить прослезиться. А печенье здесь совершенно ни при чем. Я даже не понял, что ты хочешь этим сказать. И кроме того, – добавил он, – если бы тебе так уж приспичило меня бросить, будь спокойна, ты б меня бросила. А уж стал бы я плакать или нет, это тебя бы не интересовало.
– Да?
– Потому что ты не способна переживать, как все люди.
– Я не способна? Откуда ты это взял?
– Люси! Ты плачешь?
– О нет… Я ведь не способна переживать, как все люди. Я настоящий камень – меня не прошибешь.
– Нет, ты плачешь. – Он подошел к кровати – она лежала навзничь, закрыв лицо руками. – Не надо. Пожалуйста, не надо. Я вовсе не то хотел сказать, правда.
– Рой, – спросила она, – кто это сказал, что я сумасшедшая? Кто сказал, что я не способна переживать?
– Переживать, как все люди!.. Да нет, никто не говорил.
– А все-таки, Рой? Кто, дядя Джулиан?
– Никто.
– А ты и поверил?
– Ничего подобного. Да и не говорил он этого.
– Ну, я тоже много чего могу о нем порассказать. И как твой дядюшка смотрит на меня! И как он лез ко мне целоваться на вечеринке!
– Летом, что ли? Ну, так это в шутку. Ты ведь тоже поцеловала его в ответ. Ну что ты только говоришь, Люси.
– Я говорю, что ты слепой! Ты не видишь, до чего они страшные люди! До чего испорченные и злые! Они тебе внушают, будто я плебейка и даже переживать не способна, а ты им веришь!
– Как раз не верю.
– А все из-за чего? Ну, Рой? Говори!
– Что сказать?
– Ну ясно, из-за отца! Но я не сажала его в тюрьму!
– Я этого не говорил.
– Он сам себя засадил! И это было бог знает когда, с этим давно покончено, и я ничем не хуже ни тебя, ни их, ни вообще кого бы то ни было!
Тут дверь в комнату распахнулась, и вспыхнул свет.
На пороге стояла миссис Блоджет, хозяйка Роя: худая, нервная, недоверчивая вдова с узким, словно щель, ртом и фантастической способностью выражать неодобрение, сужая его еще сильнее. Она хранила красноречивое молчание – ей и не нужно было ничего говорить.
– Да, но как вы сюда попали? – спросил Рой тоном человека, оскорбленного в своих законных правах. Он молниеносно встал между Люси и хозяйкой. – Так как же, миссис Блоджет?
– С помощью ключа, мистер Бассарт. А вот как она попала сюда? Вставай, бесстыдница!
– Должен вам сказать, что открывать своим ключом чужую дверь не принято.
– Не указывайте мне, что принято, а что нет, мистер Бассарт. Я поверила, будто вы бывший военный…
– Но…
– Что «но», сэр? И у вас хватает наглости сказать мне, будто вам неизвестны правила поведения, заведенные в этом доме, – так, что ли?
– Но тут совсем другое дело, – сказал Рой. – Это моя невеста.
– Кто? Отойдите-ка в сторону, дайте мне на нее посмотреть.
– Рой, – попросила Люси, – отойди.
Он, не переставая улыбаться, отстранился.
– Миссис Блоджет, моя квартирная хозяйка, о которой я тебе говорил, – сказал он, радостно потирая руки, будто уже давно жил в предвкушении такого удовольствия. – Миссис Блоджет, это моя невеста Люси.
– Люси, а дальше как?
Люси встала – наконец-то юбка прикрыла ей колени.
– Но все же кто вам позволил, молодой человек, обманным путем таскать в мой дом девок? Тут вам не проезжий двор. Разве, когда вы вселялись, я вас не предупреждала?
– Но мы только что приехали. И мне казалось, что, поскольку она моя невеста, вы не станете возражать, если мы немного отдохнем. – Он улыбнулся. – Обманным путем. – Никакого ответа. – И потом, раз уж мы точно решили пожениться…
– Когда?
– На Рождество, – объявил он.
– Это верно?
На сей раз вопрос был к Люси.
– Сущая правда, миссис Блоджет, – поспешил Рой. – Потому мы так поздно и приехали – строили планы на будущее, – он вновь широко улыбнулся и тут же принял печальный, покаянный вид.
– Люси, а дальше? – спросила хозяйка. – Как твоя фамилия?
– Нельсон.
– А откуда ты?
– Из Женского колледжа.
– Это правда? Ты собираешься за него замуж или так – время проводишь?
– Собираюсь.
– Никогда больше не пытайтесь провести меня, мистер Бассарт.
– Ну что вы, теперь-то я знаю, что в десять вечера…
– А я знаю ваше имя, барышня. Люси Нельсон. С-о-н или с-е-н?
– С-о-н.
– И еще я знакома с вашим деканом. Мисс Парди, так?
– Да.
– Так что лучше вам и не пытаться меня провести. – Она двинулась из комнаты.
– Стало быть, – сказал Рой, провожая ее до двери, – в конце концов мы все утрясли, правда?
Миссис Блоджет вышла из комнаты, распахнув дверь настежь.
– До свидания, – крикнул Рой вдогонку, подождал, пока хлопнула дверь в гостиную, и рухнул на стул. – Уф-ф!
– Значит, мы собираемся пожениться, – сказала Люси.
– Тсс-с! – подскочил Рой. – Слушай, хватит… Да, да, – сказал он громко, так как дверь в гостиной снова открылась: миссис Блоджет направлялась к лестнице, – ма и па согласны. A-а, приветствую вас еще раз, миссис Блоджет, – Рой приподнял воображаемую шляпу, – спокойной ночи.
– До десяти осталось двенадцать минут, мистер Бассарт.
Рой взглянул на часы.
– Да, вы правы, миссис Блоджет. Спасибо, что напомнили. Сейчас, сейчас, вот только кончим обсуждать наши планы. Спокойной ночи.
Она опять вышла на лестницу. Казалось, ее гнев не утих.
– Рой, – заговорила Люси, но он в два прыжка оказался рядом и, обхватив одной рукой ее затылок, другой зажал рот.
– Так вот, – громко произнес он, – ма и па в основном согласны с твоими предложениями…
Она гневно смотрела на него, пока наконец дверь спальни наверху не закрылась и он не отнял влажную ладонь от ее губ.
– Никогда, слышишь, – от ярости она едва могла говорить, – никогда не смей этого делать!
– Господи! – простонал он и бросился на кровать. – С тобой просто рехнешься. Ну что мне, по-твоему, было делать, когда она совсем рядом?
– По-моему!
– Тсс-с… – Рой вскочил, – мы поженимся! – добавил он хриплым шепотом. – Только замолчи!
Такой поворот полностью сбил ее с толку. Надо же, она выходит замуж!
– Когда?
– На Рождество! Хорошо? Теперь-то ты замолчишь?
– А твои родители?
– Что мои родители?
– Нужно сообщить им.
– Сообщу, сообщу, только подождем немножко.
– Рой… это надо сделать сейчас.
– Сейчас? – повторил он.
– Да!
– Но мать уже спит… и хватит тебе, наконец! – Он помолчал и потом продолжил: – Правда спит. Я не вру. Она ложится в девять, а встает в полшестого.
– Но ты должен объявить о дне свадьбы. Я не могу жить вот так. Это какой-то кошмар!
– Я объявлю, когда придет время.
– Рой, а вдруг она позвонит мисс Парди! Я не хочу, чтобы меня выкинули из колледжа! Только этого не хватало!
– Ну хорошо, – сказал он и замолотил себя кулаками по голове, – я, знаешь, тоже не хочу, чтобы меня отсюда выкинули. Иначе с чего бы, по-твоему, я ей все это наговорил?
– Значит, ты врал, ты опять меня обманул!
– Не врал я! Никогда я тебя не обманывал!
– Рой Бассарт, немедленно позвони родителям, не то я не знаю, что я сделаю.
Он вскочил с постели.
– Не смей!
– Держи руки подальше от моего рта, Рой!
– Да не визжи ты, ради бога! Не будь дурой!
– Я беременна! – закричала она. – Твоим ребенком, Рой! А ты не желаешь выполнять свой долг!
– Да выполню я! Выполню!
– Когда?
– Сейчас! Хорошо! Прямо сейчас! Только не визжи, не устраивай дурацких истерик!
– Тогда иди и звони!
– Но, – сказал он, – я ведь обещал миссис Блоджет, что не буду нарушать ее правил.
– Рой!
– Ладно, ладно! – И он выбежал из комнаты.
Через несколько минут он вернулся. Люси никогда не видела его таким бледным. Полоска кожи на шее под короткой стрижкой была совсем белой.
– Позвонил, – сказал он.
И Люси поверила. У него побелели даже запястья и кисти рук.
– Я позвонил, – пробормотал Рой. – Ведь я же предупреждал тебя, верно? Я говорил, что она уже спит. Я говорил, что отцу придется поднимать ее с постели. Я же не врал. И меня не исключат из училища. Да что тут говорить! Меня бы просто выбросила хозяйка, но тебе-то что? Если меня никто – ни он, ни она – ни в грош не ставит, так чего ж мне стараться? Ты тоже меня ни в грош не ставишь, тебе бы только своим визгом поставить человека в дурацкое положение. Того же Роя – почему бы нет? Кто он такой? Но теперь с этим покончено! Больше я этого не допущу! Нет, Люси, с сегодняшнего дня я беру все в свои руки. Ты слышишь меня – мы поженимся на Рождество. А если родителям это будет неудобно, на следующий день – и точка!
Люси плакала.
– Ну, а теперь-то из-за чего слезы? – спросил Рой. – А? Что я такого сделал? Что натворил? И может, все-таки я уже достаточно наслушался и от тебя, и от всех прочих? Не пора ли остановиться? Наверное, после всего, что я пережил, ты могла бы дать мне передохнуть, черт возьми!
– Ладно, – сказала она, – больше не буду. Пока ты опять не передумал.
– Ну, братцы! Я, кажется, так и сделаю! С восторгом!
И тут, к его удивлению, Люси распахнула окно и – не то по злобе, не то по привычке – вылезла из комнаты тем же путем, что и явилась.
В половине десятого в четверг после выпивки с дядей Джулианом в баре «Кина» Рой плюхнулся на диван в гостиной первого этажа «Бастилии». Люси поджидала его в самом темном уголке.
– Они не имеют права так обращаться со мной, – объявил он, уставясь на свои солдатские ботинки. – Я не стану сидеть и выслушивать их угрозы.
Рой поднялся и подошел к окну. Вид тихой улицы не успокоил его – он стукнул кулаком по ладони. «Ну, дела!» – донеслось до Люси.
– Послушай, – сказал Рой, возвращаясь к дивану. – У меня же есть право на солдатское пособие, а?
– Конечно.
– И кое-какие сбережения, ведь правда? Другие играли в кости, резались в карты, а я нет. Я ждал демобилизации и копил сознательно. Они должны понимать! Я говорил им, но они и слушать не хотят. А уж на худой конец я продам «гудзон», хотя и вложил в него много труда. Ты-то веришь мне, Люси? Ведь это чистая правда!
– Да. Что он сказал, Рой? Чем они тебе угрожают?
– Да ну их! Чем угрожают – оставить без денег, конечно. И отец туда же.
– Рой, – остановила его Люси, потому что в гостиную вошли несколько старшекурсниц.
– Ну хорошо, – плюхнувшись рядом с ней, продолжал Рой, – они все твердят, что я должен отвечать за себя, так или нет? «Не отступай от своего решения, Рой, раз уж ты все обдумал». С тех пор, как я вернулся домой, только это и слышу. Ну ничего, я пока молодой и здоровый. И не так уж горю желанием работать в этих его прачечных! Подумаешь, напугал! Да все равно я решил заниматься фотографией. Мне больше не нужны его подачки. Хватит!
На другое утро, в половине седьмого, едва позвонил будильник, она помчалась в ванную, пока еще никто не пошел чистить зубы, и поспешила сунуть два пальца в рот. От этого ей становилось лучше, особенно если потом еще пропустить завтрак и даже вообще не подходить к коридору, ведущему в столовую. По утрам она могла съесть только несколько песочных печений. Но этого ей хватало, чтобы продержаться весь день; она даже успешно делала вид, будто ничуть не изменилась.
Обмороки прекратились две недели назад, а от тошноты она научилась избавляться путем голодовки, но теперь, когда Рой так переменился, истина впервые открылась Люси во всей своей полноте: она ведь тоже переменилась.
Эта мысль потрясла ее. Ведь она действительно в трудном положении. А не просто выдумала все это для того, чтобы они опомнились и вели себя по-человечески. Она вовсе не использует эти обстоятельства, чтобы вынудить их обращаться с собой как с живым человеком, как с девушкой. И эти обстоятельства не исчезнут только потому, что наконец-то к ней отнеслись всерьез. Да, она действительно в трудном положении! И теперь она не в силах ничего остановить.
Солнце еще не поднялось над верхушками деревьев, а она уже бежала через Пендлтон-парк к центру города.
На автовокзале ей пришлось час прождать первого автобуса в сторону Либерти-Сентра. На коленях у нее лежали книги. Люси думала подучить кое-что по дороге и поспеть к половине третьего на урок, но вообще-то она и сама толком не понимала, зачем она вдруг сорвалась в Либерти-Сентр и на что, собственно, она рассчитывает. Сидя на пустой станции, она взяла себя в руки и начала готовить задание по английскому, которое собиралась сделать в свободный час перед ленчем и во время ленча – ведь она все равно ничего не ела. «Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать, а затем использовать в упражнениях».
Она не хочет выходить за него замуж! Если бы даже на свете не осталось других мужчин.
Не успели они отъехать от Форт Кина, как Люси стала давиться и зажимать рот. Услышав это, водитель свернул к обочине. Люси выскочила в заднюю дверь и выбросила в лужу испачканный носовой платок. Вернувшись, она забилась в угол на заднем сиденье: только бы не упасть в обморок, только бы не расплакаться. Она не должна думать о еде, о печенье, которое забыла, убегая из общежития, о том, с кем и о чем ей предстоит говорить.
«Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать, а затем использовать в упражнениях…» Несколько лет назад возле Либерти-Сентра жила одна деревенская девушка, она хотела устроить выкидыш и приняла такую большую дозу касторового масла, что буквально продырявила себе желудок. У нее разыгрался страшный перитонит, и она, конечно, потеряла ребенка, но потом все простили ее, потому что она чуть не умерла, и ребята, которые никогда раньше не замечали… «Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать…»
– Люси, что случилось? – спросила мать, когда она вошла в дом. – Как ты здесь оказалась? В чем дело?
– Я приехала автобусом, мама. Так попадают из Форт Кина в Либерти-Сентр. На автобусе.
– Девочка, на тебе лица нет…
– Где же все?
– Папа Уилл повез бабушку на рынок в Уиннисоу.
– А этот пошел на работу? Ну, твой муж?
– Люси, что случилось? Почему ты не на занятиях?
– На Рождество я выхожу замуж, – сказала Люси, проходя в гостиную.
– Мы уже слышали, – печально отозвалась мать.
– От кого вы услышали?
– Ллойд Бассарт разговаривал с папой…
– С папой Уиллом?
– Нет, с твоим отцом.
– Вот как? А могу я спросить, что из этого вышло?
– Ну, папа встал целиком на твою сторону. Вот что вышло, Люси, отвечаю на твой вопрос. И сделал это без колебаний. Хотя наша дочь и не поставила нас в известность о дне своей свадьбы, как принято у людей…
– Что он сказал, мама? Точно.
– Ну, он сказал мистеру Бассарту, что он считает, что ты уже взрослая и можешь судить о своих чувствах.
– Откуда ему знать, взрослая я или нет?
– Люси, не надо думать, будто все, что бы он ни сделал, плохо только потому, что это сделано им. Отец верит в тебя.
– Ну и зря, можешь ему передать.
– Миленькая…
– У меня будет ребенок, мама. Так что передай ему, что не стоит так уж верить в меня.
– Ребенок? У тебя, Люси?
– У кого же еще? У меня будет ребенок, и я ненавижу Роя, и мне не то что выходить за него замуж – даже видеть его не хочется.
И с этими словами Люси выбежала на кухню, где ее вырвало прямо в раковину.
Ее уложили в постель. «Приведем некоторые приемы…» Книга соскользнула с кровати. Оставалось лишь ждать. Что тут еще поделаешь?
Через дверную прорезь на коврик упала почта. На подъездную дорожку въехала машина. Люси услышала голос бабушки, доносившийся с веранды. Она заснула.
Мать принесла чай и поджаренный хлебец.
– Я сказала бабушке, что у тебя грипп, – шепнула она. – Ты не против?
Поверит ли бабушка, что Люси приехала из-за гриппа? И где папа Уилл? Что она сказала ему?
– Он даже не входил в дом, Люси. Он скоро вернется.
– Он знает, что я дома?
– Нет пока.
Оставшись одна, Люси выпила немного чаю. Потом откинулась на подушку, заботливо взбитую матерью, и стала легонько водить пальцем по губам. Лимон. Какой приятный запах. Забыть обо всем. Просто ждать. Пусть идет время. Что-нибудь да произойдет.
Она так и заснула – прижав пальцы к губам.
По лестнице поднялась бабушка с мокрым горчичником. Больная покорно позволила расстегнуть рубашку.
– Подними-ка повыше, – сказала бабушка Берта, прижимая горчичник. – Отдых и тепло – самые первые средства. Побольше тепла, так что терпи, сколько можешь. – И она водрузила на больную еще два одеяла.
Люси закрыла глаза. Почему она сразу не додумалась? Надо было сразу лечь в постель и предоставить им действовать. Разве не этого они всегда добивались, ее родители?
Ее разбудили звуки пианино. К матери начали приходить ученики. Она подумала: «Но ведь у меня вовсе не грипп», но тут же отогнала и эту мысль, и нахлынувшую с ней панику.
Должно быть, когда она еще спала, повалил снег. Люси стянула одно одеяло, закуталась в него, метнулась к окну, прижалась губами к холодному стеклу и смотрела, как машины бесшумно проносятся по улице. Окно возле губ согрелось. Запотевший кружок то расширялся, то съеживался от ее дыхания. Люси смотрела, как падает снег.
Шаркая шлепанцами, она прошла по старому, вытертому ковру и снова улеглась. Может, поднять с пола учебник и немного позаниматься? Вместо этого она забралась под одеяло и, вдыхая слабый запах лимона, который хранили ее пальцы, заснула в шестой или седьмой раз.
Она сидела, откинувшись на спинку кровати. И хотя было темно, видела, как падают снежинки в круг света под фонарем. В дверь постучался отец и спросил, можно ли войти.
– Открыто, – отозвалась Люси.
– Да, – произнес он, входя. – Вот так и проводят деньки всякие там Рокфеллеры. Тут есть чему позавидовать.
Люси поняла, что эту фразу он готовил заранее. Она не подняла глаз от одеяла, лишь пригладила его рукой.
– У меня грипп.
– Ничего, если я присяду вот тут, у тебя в ногах? – спросил отец.
– Как хочешь.
Едва он сел, Люси зевнула.
– Что ж, – заметил отец, – у тебя тут уютно.
Люси смотрела прямо перед собой в снежные сумерки.
– Вот и зима нагрянула, – сказал он.
Люси быстро взглянула на него.
– Да, похоже на то.
Она посмотрела в окно, и это дало ей время собраться с мыслями: Люси не могла припомнить, когда в последний раз глядела ему в глаза.
– Я тебе когда-нибудь рассказывал, – спросил отец, – как растянул лодыжку, когда еще работал у Макконелла? Пока я добрался до дому, нога вся распухла, а бабушка как увидела это, так и просияла. «Горячий компресс», – командует. Ну, я уселся на кухне и закатал брюки. Поглядела бы ты на нее, когда она кипятила воду! Я смотрел и думал: ни дать ни взять африканский каннибал. Она ведь тоже не в силах понять, какая может быть польза от лечения, если при этом тебе не больно и не воротит от запаха.
А что если попросту выложить ему правду?
– Впрочем, очень многие так считают, – продолжал отец… – Ну-с, – и тут он сжал ее ногу, торчавшую под одеялом, – как идет учеба, Гусенок?
– Нормально.
– Я слышал, ты учишь французский. Парле ву?
– Да, я записалась и на французский.
– Ну, о чем бы еще тебя спросить… Мы ведь с тобой давно не говорили по-настоящему, верно?
Люси не ответила.
– А как дела у Роя?
Она тут же отозвалась:
– Прекрасно.
Наконец-то он убрал руку с ее ноги.
– До нас дошли новости о свадьбе, – сказал отец.
– А где папа Уилл? – прервала его Люси.
– Я ведь с тобой разговариваю. Зачем он тебе понадобился именно сейчас, Люси?
– Я не говорю, что он мне понадобился. Я только хотела узнать, где он.
– Он уехал! – Отец поднялся. – Я не спрашиваю, куда он едет и когда обедает. Откуда мне знать, где он? Нет дома, и все! – И он вышел из комнаты.
Следом явилась мать.
– Что тут у вас произошло?
– Я только спросила, где папа Уилл, – ответила Люси. – Что тут плохого?
– Но кто тебе отец – папа Уилл или отец?
– Значит, ты сказала ему! – взорвалась Люси.
– Говори тише, – предупредила мать.
– Значит, ты сказала ему! Без моего разрешения!
– Люси, ты вернулась домой и сама сказала…
– Я не хотела, чтобы он знал! Это не его дело!
– Люси, замолчи, если не хочешь, чтобы и все остальные узнали.
– А мне все равно – пусть все узнают! Я ни чуточки не стыжусь. И нечего плакать, мама!
– Тогда позволь ему поговорить с тобой. Ну, пожалуйста. Он так этого хочет.
– Ах, хочет?
– Люси, поговори с ним. Ты должна дать ему эту возможность.
– Ну так вот, я даю ее тебе, мама.
Молчание.
– Говори же.
– Люси… Дорогая… что бы ты сказала… вернее, как бы ты отнеслась к тому… то есть что бы ты сказала, если бы я предложила тебе поехать погостить…
– О нет.
– Пожалуйста, дай мне закончить. Поехать погостить к тете Вере. Во Флориду.
– Это он придумал?
– Люси, только на время, пока с этим не будет покончено. Это займет не слишком много времени.
– Девять месяцев – это «не слишком много», мама?
– Но там так тепло и приятно…
– Да, – сказала Люси и заплакала в подушку, – очень приятно. А чего бы ему не сплавить меня в дом для заблудших девиц?
– Не надо так. Ты ведь сама знаешь, он не хочет тебя никуда сплавлять.
– Он просто жалеет, что я появилась на свет, мама. Ему кажется, что причина всех его неудач во мне.
– Ничего подобного.
– И пусть не думает, что он за меня в ответе, – сказала она, захлебываясь слезами, – тогда у него будет одной причиной меньше чувствовать себя виноватым. Если он вообще способен на это.
– Даже очень способен, Люси.
– Еще бы! – сказала Люси. – Ведь если кто тут и виноват, так только он.
Мать выбежала из комнаты, и через двадцать минут в дверь постучался папа Уилл. Он был в старой рабочей куртке, в руке держал фуражку. Края фуражки потемнели от растаявшего снега.
– Привет. Я слышал, кто-то меня спрашивал.
– Здравствуй.
– Ну и голос у тебя, дружок, как будто ты замерзла насмерть и теперь только-только отогреваешься. Посмотрела бы ты, что творится снаружи, какой ветер. Тогда бы ты поняла, как приятно поболеть, понежиться в постельке.
Она не ответила.
– А как теперь желудок, в порядке?
– Да.
Он придвинул стул к ее кровати.
– Может, еще горчичников? Берта позвонила к Эрвинам, и на обратном пути я купил целый пакет. Так что только дай команду.
Она отвернулась и уставилась в стену.
– Что с тобой, Люси? Хочешь, позовем доктора Эглунда? Я уже предлагал Майре… – Дедушка подтянул стул к самой кровати. – Люси, он так изменился, я просто не видел ничего подобного, – начал он мягко. – Ни капли, ни единой капли, детка. А за тебя стоит просто горой. Ты назначила свадьбу, и он ни слова против. Да и все мы за, лишь бы вы с Роем были счастливы.
– Позови маму.
– Тебе опять плохо? Может, все-таки вызвать доктора?
– Я хочу маму! Маму, а не доктора!
Когда дверь снова открылась, Люси все еще глядела в стенку.
– Майра, – сказал отец, – сядь вот здесь. Сядь, я сказал.
– Я села.
– Ну хватит, Люси. Поворачивайся. – Он подошел к кровати. – Повернись, говорю.
– Люси, – взмолилась мать, – взгляни же сюда, ну, пожалуйста.
– Нечего мне смотреть на его начищенные ботинки, на то, как он переродился, и на его волевой подбородок. Нечего мне смотреть на его галстук, да и на него самого!..
– Люси…
– Помолчи, Майра. Если в такой момент она хочет вести себя как двухлетний младенец, – пусть ее.
– Кому бы говорить о младенцах, – прошептала Люси.
– Послушай-ка, барышня, можешь огрызаться сколько влезет, меня это не задевает. Молодежь в твоем возрасте нахальная и самоуверенная, так было и, видно, так будет. Особенно нынешнее поколение. Ты просто выслушай меня – вот и все, а если тебе стыдно глядеть мне в глаза…
– Это мне-то стыдно! – отозвалась Люси, но не шелохнулась.
– Так ты поедешь к тете Вере или нет?
– Я даже не знакома с твоей тетей Верой.
– Я у тебя не о том спрашиваю.
– Как я могу поехать одна к кому-то, с кем я даже не знакома, да и чего ради? Чтобы обманывать там соседей?
– Но их никто не будет обманывать, – сказала мать.
– Что же им скажут, мама? Правду?
– Что-нибудь да скажут, – ответил отец. – Мол, муж служит в армии. За границей.
– Ну, на этот счет ты мастер, что и говорить. Но я предпочитаю правду!
– Тогда, – сказал он, – что же ты будешь делать, коли ты забеременела, да еще от человека, которого – как мама мне сказала – ты на дух не переносишь?
Она повернулась так резко, словно собиралась броситься на него.
– Я не стыжусь. Перед тобой мне нечего стыдиться!
– Осторожно, прикуси-ка язык! Я ведь могу задать тебе трепку, не погляжу, что ты такая боевая.
– Люси, – вступила мать, – если тебе не хочется ехать к тете Вере, тогда чего же ты хочешь? Скажи нам.
– Вы ведь мои родители. Вам всегда до смерти хотелось быть настоящими родителями…
– Итак, – сказал отец, поворачиваясь к ней, – если ты хочешь выйти за этого Роя Бассарта, а мы думали, что так оно есть вплоть до сегодняшнего дня, и поэтому поддерживали тебя – это одно. Но я говорю совсем о другом. Что он из себя представляет, я раскусил, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Я и так все понимаю, и нечего повышать голос. Он старше тебя, отслужил в армии и решил, что может воспользоваться неопытностью семнадцатилетней школьницы. Так оно и вышло. Но им пускай занимается его собственный отец, Люси, его папаша, большая шишка, великий педагог, пусть он попробует вдолбить что-нибудь своему сыночку. Да, его папаша дерет нос, думает, он лучше других, но, сдается мне, сынок ему еще устроит сюрприз. Я же думаю только о тебе, Люси, и о том, что сейчас для тебя важнее всего. Ты ведь понимаешь; меня заботит твоя учеба – ты же всегда мечтала о колледже, правда? И теперь вопрос стоит так – это все еще остается твоей мечтой или нет?
Люси не удостоила его ответом.
– Хорошо, – сказал он, – остается считать, что ты все еще хочешь учиться. Пойдем дальше. Итак, я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы твоя мечта сбылась… Ты слушаешь меня? Все, чтобы твоя мечта сбылась, понимаешь? Потому что я не хочу, чтобы этот так называемый ветеран, – а я бы ему с удовольствием свернул шею, – взял и разбил твою мечту раз навсегда… Да, все, – продолжал он, – даже то, что обычно не делают и что некоторые сочли бы недопустимым. – Он подошел поближе к кровати, чтобы его не могли услышать из соседней комнаты. – А теперь, прежде чем я стану продолжать, скажи, ты догадываешься, что я имею в виду?
– Ты бросишь пить – ты это имел в виду? Виски тут совсем ни при чем. Дело не в виски.
– Неужто?
– Да! Дело в ребенке!
Она отвела взгляд.
– В незаконном ребенке, – повторил он. – И если ты не хочешь этого незаконного ребенка, – тут его голос упал почти до шепота, – тогда, может быть, нам удастся устроить, чтобы ты избавилась от него. Раз уж ты не желаешь ехать к тете Вере…
– Ни за что. Я не собираюсь врать все девять месяцев. Не хочу быть огромной, как бочка, беременной и лживой!
– Тсс-с!
– Так вот, я не поеду, – пробормотала она.
– Ладно. – Он вытер рот рукой. – Ладно. – Люси видела, что над губой и на лбу у него выступила испарина. – Тогда давай обсудим все по порядку. И нечего повышать голос – ведь в доме кроме нас живут и другие люди.
– Это кроме них тут живут другие люди, и этими людьми являемся мы.
– Помолчи, – сказал отец, – это всем известно и без твоих подсказок.
– Ну и что ты мне предлагаешь? Я слушаю.
И тут мать кинулась к ее постели.
– Люси. – Мать взяла ее за руку. – Люси, мы хотим только помочь тебе…
Отец взял ее за другую руку, словно через них троих должен был идти какой-то ток. Закрыв глаза, Люси слушала, а отец говорил и говорил. Она не прерывала его. Она представляла себе, как это будет. Вот она сидит между родителями, а отец перевозит их через мост в Уиннисоу. Это будет ранним утром. Доктор едва успеет позавтракать. Он встретит их в дверях, и отец пожмет ему руку. Доктор усядется за большой стол в приемной, ее усадит на стул, а родители расположатся на диване, и он обстоятельно объяснит им, что он намерен предпринять. На стенках будут висеть его медицинские дипломы в рамках. Когда Люси выйдет с ним в небольшую белоснежную операционную, мать и отец улыбнутся ей с дивана. И будут сидеть там и ждать, пока не придет время укутать Люси и отвезти обратно домой.
Она дождалась, пока отец закончил, и сказала:
– Но это, должно быть, стоит целое состояние.
– Деньги тут ни при чем, дорогая, – сказал он.
– Самое главное – ты, – добавила мать.
– Но где вы их возьмете? – тихо спросила она.
– Это уж моя забота, – ответил отец. – Ладно?
– Ты что, пойдешь работать?
– Слушай, – сказал он, – почему бы тебе не взглянуть на это вот так: у тебя есть отец – мастер на все руки, и ты можешь им гордиться. Ну хватит, Гусенок, как там насчет улыбки? Вроде той, что мне доставалась в доисторические времена. Давно, когда мы играли в «плыг-скок»… Так как, Люся-Гуся?
Люси ощутила, как мать сдавила ей руку.
– Послушай, – продолжал он, – как, по-твоему, зачем люди, что бы там ни было, нанимают Дуайна Нельсона? Потому, что он бьет баклуши? Или потому, что он знает любую машину вдоль и поперек? Так как же? Не такой уж трудный вопрос для рассудительной студентки, правда?
…И когда все это кончится, она будет читать в постели. Задания ей будут присылать по почте, пока она не отлежится. Да, она будет студенткой. И никакого Роя, хоть он не так уж и плох. Просто он не для нее, вот и все. Когда Рой исчезнет из ее жизни, Люси сможет завести новых друзей в колледже, сможет приглашать их к себе на уик-энды. И все-все переменится.
Неужели это возможно? Неужели придет конец этим ужасным дням ненависти и одиночества? Подумать только, она начнет вновь разговаривать с родными, рассказывать им обо всем, что происходит в колледже, показывать свои учебники и работы. Прямо здесь, на полу, вложенная в учебник английского, лежала ее работа об «Озимандии». Четыре с плюсом, отзыв преподавателя написан наискосок на первой странице: «Развитие темы – превосходно, понимание значения произведения – хорошо, использование цитат – хорошо, но не надо так перегружать предложения». И верно, она в самом деле чересчур утяжелила те предложения, в которых излагала, как она понимает это произведение. Но уж очень ей хотелось сказать обо всем, ничего при этом не утеряв. «Даже великий король, – начиналась работа, – каким был Озимандис, не мог заглянуть в будущее, уготованное судьбой ему и его королевству. Вот что, по-моему, хотел сказать поэт Перси Биши Шелли своей романтической поэмой «Озимандия», раскрывшей не только тщету человеческих желаний, но и величие жизни во всей ее «полноте и обнаженности» и неотвратимости «вселенской гибели» всего сущего в сравнении с «холодной усмешкой и презрением», которыми только и располагают, к сожалению, очень многие из смертных».
