Текст книги "Страсть и цветок"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
И вот однажды – тот страшный день навечно впечатался в память мисс Андерсон – из Петербурга примчался на перекладных один беззаветно преданный княжне слуга.
Меняя лошадей денно и нощно, он уверял теперь, что по пятам за ним следуют уполномоченные тайной полиции.
Выслушав его, мисс Андерсон вдруг поняла, что их пребывание здесь было, в сущности, раем для безумцев.
Рано или поздно царь или его услужливые соглядатаи неизбежно должны были заподозрить неладное.
Теперь же, холодея от ужаса, они не могли не понимать, что кто-то сумел внушить царю предположение, будто его двоюродная сестра Наталия обретается в Одессе отнюдь не в одиночестве.
Тайная полиция получила наказ убить на месте любого мужчину, который будет обнаружен подле Наталии, и не следовало уповать на то, что эти люди будут выслушивать мольбы о милосердии и справедливости.
Охваченная паническим страхом за мужа и дочь, княжна настояла на том, чтобы они той же ночью сели на корабль, отплывающий из Одессы в Константинополь.
Мисс Андерсон заявила, что готова отправится с ними.
Она покидала дворец, держа на руках младенца, из-за застилавших глаза слез не в силах взглянуть в последний раз на лицо девушки, которую любила и воспитывала едва ли не с пеленок.
Казалось, Майкл Лейтон не сможет пережить адскую боль от разлуки с любимой, но он знал, что обязан спасти жизнь дочери.
Из Константинополя они, не теряя времени, перебрались в Канн на южном побережье Франции, где, по предварительной договоренности с Наталией, он постарался наладить с ней переписку.
Целый месяц он провел в ожидании ее письма. Его передал ему британский консул, получивший его из британского посольства в Санкт-Петербурге вместе с пакетом дипломатической почты.
Прочитав же то, что сообщала ему жена, Майкл Лей-тон оказался на грани помешательства.
Николай I принудил Наталию вернуться в Петербург, поскольку устроил ей партию в лице великого князя Федора.
Наталия писала Майклу, что она молила царя о милости, заявляла, что не может выйти замуж за нелюбимого человека, но он лишь сказал, что она поступит так, как он считает нужным.
Майклу Лейтону было прекрасно известно, что те, кто осмеливался ослушаться царя, либо по одному мановению его руки высылались в Сибирь, либо, что самое худшее, признавались умалишенными.
Выбора у Наталии не было. Объявить во всеуслышание, что она уже несвободна, означало подписание смертного приговора Майклу и дочери.
Ценой огромных усилий мисс Андерсон сумела убедить обезумевшего от горя молодого дипломата, что лучшим выходом в его положении будет уйти с головой в работу.
Он вернулся в Лондон и получил назначение в британское посольство сначала в Рим, а затем в Брюссель.
Именно мисс Андерсон решила, что для нее с Локитой лучше всего будет обосноваться в Париже.
Она понимала, что любопытным с легкостью удастся разузнать подробности частной жизни начинающего дипломата в Риме, Брюсселе и любой другой европейской столице, но только не в Париже.
Здесь, где наличие любовных связей у человека, вне зависимости от его положения, считалось делом самым обыденным, никому бы и в голову не пришло удивляться тому, что молодой англичанин приобрел себе дом в окрестностях Булонского леса.
Майкл Лейтон совершил быстрое восхождение по дипломатической лестнице. Незадолго до смерти он был произведен в рыцари и получил титул лорда Лейтонстоуна.
И только одной мисс Андерсон было известно, какие душевные муки переживает этот человек, чья любимая женщина стала принадлежать другому.
Лишь однажды за всю жизнь Наталии довелось свидеться с дочерью. Это случилось через пять лет после ее замужества. Она сумела сообщить Майклу Лейтону, что отправляется одна в Одессу на праздники.
Невозможно описать, чем была для нее эта встреча со своим истинным супругом, что испытал он, когда вновь смог держать ее в своих объятиях.
Голос мисс Андерсон дрогнул, по щекам катились слезы. Те, кто слушал ее рассказ, могли вообразить, что пережили участники той встречи, когда однажды поздно вечером в одесской гавани бросила якорь английская яхта.
Великая княгиня скончалась, когда Локите минуло четырнадцать лет, но необходимость хранить в тайне обстоятельства рождения девушки все еще оставалась.
В 1855 году Николая I сменил на российском престоле его более либерально настроенный сын, Александр II.
Можно было больше не опасаться, что тайная полиция начнет разыскивать с целью убийства Локиту и ее отца, как то неминуемо случилось бы в прошлом, однако великий князь был еще жив, и предание фактов огласке могло произвести скандал, который отразился бы на отношениях двух держав.
И потому мисс Андерсон продолжала считать себя связанной обетом молчания. Однако она знала, что дни ее сочтены, а ей еще необходимо устроить будущее Локиты.
Она предприняла отчаянную попытку выдать ее замуж за лорда Марстона, полагая, что если Локита, как когда-то ее мать, станет женой англичанина, она по крайней мере окажется защищенной от посягательств со стороны беспутных людей, которые польстились бы исключительно на ее необыкновенную красоту.
Не предусмотрела же она того, что Локита, по примеру собственной матери, без памяти, до полного самозабвения влюбится с первого же взгляда в человека, предназначенного ей судьбой.
Как же неистово сражалась мисс Андерсон сразу против обоих – Локиты и князя! И вот теперь, когда она подошла к концу своего рассказа и голос ее с каждой минутой становился все слабее и тише, на устах ее заиграла улыбка.
– Теперь, когда вы знаете правду, – спросила она князя, – сможете ли вы устроить судьбу Локиты и свою собственную?
Князь подался вперед и обхватил ее руку:
– Я должен вечно благодарить вас за любовь и заботу, которыми вы окружили Локиту. Я уверен, что государь, услышав этот рассказ, даст нам разрешение на брак. Я всю свою жизнь посвящу ей одной. Мы сегодня же вечером едем в Россию.
Он склонил голову и приник губами к ее руке. На миг ему показалось, что пальцы ее сжали ему руку.
Затем она повернула лицо к Локите, и почти тотчас же из уст ее вырвался вздох, а тело начало оседать на подушки.
Какое-то мгновение даже лорд Марстон не мог уразуметь, что же произошло. Потом Локита издала крик, от которого комната, казалось, зазвенела:
– Энди! Энди!
То был крик ребенка, который заблудился в кромешной тьме. И тогда руки князя подхватили ее, утешили и приласкали.
Глава 7
– Я вспоминаю!.. Да-да, вспоминаю! – восклицала Локита.
Она стояла на палубе яхты, медленно скользящей по водам залива по направлению к одесской гавани. Рядом с Локитой находился лорд Марстон, с восторженной улыбкой на губах.
Гавань и впрямь являла собой чарующее зрелище. Залитая лучами солнца, она открывала панораму города, в которой, помимо зданий оперного театра и университета, угадывались роскошные очертания новых построек, возведенных князем Воронцовым в бытность его губернатором Новороссии и Бессарабии.
В свое время он был направлен царем на освоение новой губернии, и именно тогда с наибольшей полнотой раскрылись его блестящие организаторские способности.
Любому архитектору такой ландшафт казался пределом его мечтаний. По мере постепенного заселения некогда безлюдных степей Причерноморья и ввода пароходной навигации Одесса и прилегающие к ней земли вступали в пору невиданного процветания.
Яхта подходила все ближе к прекрасному городу, а лорд Марстон тем временем рассказывал Локите о том, что князь Иван распорядился завезти сюда с британских островов поголовье крупного скота, а из Франции выписал виноделов, которым вменялось в обязанность присматривать и обеспечивать всем необходимым местные виноградники.
Она с неподдельным интересом слушала рассказ лорда Марстона, потому что мысли ее ни на минуту не могли перекинуться на предмет, который не имел бы отношения к князю.
На всем протяжении пути из Парижа в Одессу лорд Марстон не переставал замечать, как с каждым днем красота Локиты становится все ослепительнее, пока однажды он не спросил себя, возможно ли в этом мире существование женщины прекраснее этой.
Князь сдержал слово, данное им мисс Андерсон, и отправился в Россию сразу же после ее кончины.
Лорд Марстон остался участвовать в похоронах. Он, как мог, утешал не только Локиту, но и Сержа с Мари.
Когда же они воротились домой с крошечного английского кладбища, он решил посвятить Локиту в планы князя:
– Как только вы почувствуете, что готовы к путешествию, мы едем в Марсель, где нас будет ждать яхта.
– И куда мы поплывем? – спросила Локита, и ее потускневшие от слез глаза озарились светом.
– В одно место, в котором дважды в жизни вам уже довелось бывать, хотя я и сомневаюсь в том, что у вас сохранились о нем какие бы то ни было воспоминания, – улыбаясь, ответил лорд Марстон.
– В Одессу?! – на одном выдохе вымолвила Локита.
Лорд Марстон кивнул:
– У князя там есть дворец. Правда, последние несколько лет он в нем не появлялся.
– Одесса! – еле слышно прошептала Локита. Лорд Марстон почувствовал, что Одесса для нее – город, связанный не только с памятью о беззаветно любимом отце, но и с матерью, которой она почти не знала.
Им пришлось еще на небольшой срок задержаться в Париже, с тем чтобы Локита смогла выбрать себе платья в дорогу.
От лица Локиты лорд Марстон обратился к поверенному ее отца и выяснил, что на ее имя была оставлена приличная сумма, а также переведено содержание, которое в дальнейшем должно было выплачиваться ей ежемесячно.
Правда, все это было трудно сравнивать со средствами, отписанными в ее пользу князем, когда он решился на лжеженитьбу.
Впрочем, лорд Марстон счел за благо не упоминать об этом, а просто уведомил Локиту, что та может выписывать чеки на любые суммы, а о платежах он позаботится сам.
Локита отправилась за туалетами к Ворту, ибо во всем Париже не было равных ему в размахе воображения, в способности добиваться в своих моделях того привкуса сказочности, который отличал и танец Локиты.
Первая же встреча Локиты со знаменитым английским кутюрье вдохновила того на увлеченную работу по созданию оправы, достойной столь изысканного совершенства.
Поскольку же в нарядах, которые она подбирала, ей предстояло появиться на глаза любимого человека, она не только с великим тщанием отнеслась к примеркам, но когда те остались позади, придала платьям, которые предпочла, особый налет загадочности, что было бы не под силу другой женщине.
Любуясь теперь этими золотыми волосами, мерцающими в брызжущих потоках света, бледно-зеленым платьем, подобранным в тон ее зеленоватым глазам, лорд Марстон подумал, что при всех исключительных дарованиях его друга Локита – личность не менее незаурядная.
Еще с отроческих лет будучи нежно привязан к князю, он не мог не чувствовать, что в Локите тот нашел не только достойный себя идеал, но и человека, которому под силу пробудить колоссальные, но до сей поры дремавшие в нем возможности.
– Мы можем сойти на берег? – нетерпеливо осведомилась Локита.
– Сначала мы должны дождаться инструкций, – с улыбкой отвечал лорд Марстон.
В каждом порту, в который они заходили на пути к Одессе, им вручались письма от князя вместе с подарками и цветами для Локиты.
Она с таким нетерпением предвкушала появление этих весточек, что в какое бы время суток яхта ни заходила в гавань, она всегда стояла на палубе, ожидая посыльного, неизменно встречавшего яхту у причала.
Письма всегда доставлялись в порт экспрессом, но Локите, ожидавшей их с восторженной романтичностью, всегда представлялось, будто письма эти доставляют ей всадники, проскакавшие сотни миль по диким, незаселенным землям.
Каждый раз ей казалось, что на пристань, стоя в стременах, галопом вылетит посыльный, сжимающий в зубах поводья и бешено потрясающий кинжалом или шашкой.
Она знала, что так выглядят верховые кавказской гвардии – которых звали «Свирепыми орлами», – когда им хочется щегольнуть своим непревзойденным искусством выездки, а лорд Марстон в свою очередь рассказал ей, что однажды видел, как князь мчался во главе своей свиты именно в такой манере.
Но каким бы образом ни приходили к ней эти письма, всякий раз по их прочтении щеки Локиты розовели, глаза излучали счастье, а сама она делалась от того прекраснее, чем прежде.
Локита не подозревала, что любовные письма могут быть так проникновенны и выразительны, написаны с такой достоверной силой чувств; ей казалось, будто князь стоит от нее в двух шагах и то же самое говорит вслух своим низким, раскатистым голосом и сердца их бьются вровень одно с другим.
Не только письма, как таковые, но и букеты цветов, с почти непостижимой расточительностью заказанные для нее во всех портах по пути следования, содержали послания на том языке, что понятен был только им двоим.
Звездчатые орхидеи, целомудренные лилии, розы в крошечных бутончиках, туберозы, жасмин, белая сирень – все они заключали в себе некий относящийся к ней самой смысл, который князь доносил до нее с помощью цветов.
Были, разумеется, и подарки; о большинстве из них Локите даже не доводилось мечтать, как, например, о пригоршнях жемчуга, мелкого, безупречной формы, который, соприкасаясь с ее кожей, обретал лучезарную прозрачность.
Попадались в числе подарков и бриллиантовые броши на манер «бабочки», в данном случае избавленные от налета чрезмерной роскоши, которая отличала его самый первый дар, но безукоризненно решенные в каждой своей детали.
В одном из портов ей вручили маленькую клетку с птичкой, начинавшей петь при нажатии рычажка, и птичку эту руки искусного умельца изготовили из драгоценных камней.
Яхта пришвартовалась у причала, сходни были опущены, и на борт судна уже поднимался посланник в роскошной ливрее.
Он еще не успел передать ей то, что держал в руке, как Локита набросилась на него с вопросом:
– У вас для меня письмо от его высочества?
– Да, княжна, – произнес он, обращаясь к ней так же, как когда-то обращался Серж.
Он вручил Локите большой конверт, затем с поклоном передал другой конверт лорду Марстону.
Локита убежала в салон, чтобы остаться невидимой для других глаз.
С бьющимся сердцем, непослушными пальцами она вскрыла конверт.
Она ожидала, что письмо будет длинным, но оно содержало всего несколько строк:
«Сегодня вечером, моя любовь, моя звездочка, мое божество, мы будем с тобой вдвоем. Иван».
Она поцеловала письмо и прижала его к груди.
Когда лорд Марстон появился в салоне, лицо ее светилось выражением беспредельного счастья.
– Он здесь! – не в силах успокоить дыхание, прошептала Локита. – Мы можем сойти на берег и встретиться с ним?
– Я получил самые подробные наставления, – сообщил лорд Марстон. – Полагаю, князь воздал должное старому предрассудку, согласно которому жених в день венчания свою суженую не должен видеть до тех пор, пока оба не встретятся у алтаря.
– Мы… сегодня… венчаемся?!.
– Этим вечером. И судя по тому, что на борт судна сейчас втаскивают лари, князь прислал вам подарки.
– Я жду… только его, – сдавленно проговорила Локита, но лорд Марстон расслышал ее слова.
– Он пишет мне, что сам считает минуты до вашей встречи.
– Ах, Хьюго! – воскликнула Локита. – Вы находите, это платье мне к лицу? А вдруг, увидев меня снова, он будет разочарован?
– Думаю, вам не о чем беспокоиться, – ответил лорд Марстон, вспоминая, что письмо князя изобиловало выражениями, способными, казалось, испепелить бумагу.
Несмотря на то что Локите мнилось, будто прошла целая вечность, прежде чем они наконец сошли на берег, нужно было переделать множество неотложных дел.
Подарки князя, как выяснилось, содержали драгоценности, при виде которых Локита на минуту лишилась дара речи.
К алтарю ей предстояло выйти в традиционной русской тиаре. Она был украшена выложенными бриллиантами звездочками, а на шее новобрачной должно было сверкать свисающее с тиары ожерелье той же формы.
И, словно бы предвидя то, что в день свадьбы невеста будет усыпана драгоценными камнями неизъяснимой красоты, мистер Ворт предложил ей подвенечное платье достаточно скромного покроя.
Тончайшее кружево подчеркивало плавные изгибы ее фигуры, так что при взгляде на нее напрашивалось сравнение с греческой богиней; длинный, пенящийся в нежных сборках шлейф венчал большой бант из белого атласа.
В этом платье Локита казалась еще более хрупкой и воздушной; когда же наряд был дополнен драгоценностями, в ней проявился – как поведал ей лорд Марстон – царственный блеск.
– Что, в сущности, под стать вашему положению, – прибавил он.
Она бросила на него недоумевающий взор, и он продолжал:
– Князь не только сумел получить разрешение царя на брак: специальным указом Сената вы пожалованы титулом и теперь будете называться княжной Куревской. Это, как вы понимаете, девичья фамилия вашей матери.
Локита всплеснула руками: даже лорд Марстон едва ли смог бы понять в полной мере, что значило для нее это сообщение.
Из-за того, что ее существование так долго было окружено тайной, у нее не могло не зародиться чувство, что князь, женясь на ней, заключает неравный брак, а его семья роняет свое достоинство.
Теперь же, когда все ее права признаны, она знала, что может пойти под венец с высоко поднятой головой, не смущаясь своего прошлого.
В свое время с восторгом и в некотором смысле с облегчением она узнала, что как дочь своего отца она вправе именоваться почтенной Локитой Лейтон.
До самого последнего времени она не могла, однако, так титуловаться. Нынче же она – княжна и равная тому человеку, за которого выходит замуж.
И хотя она твердо сказала себе, что в ее отношениях с князем все это не будет иметь для нее никакого значения, новые обстоятельства, безусловно, повлияют на ее положение в России, а также, призналась она себе с некоторым смущением, облегчат жизнь их будущему потомству.
Наконец Локита, вокруг которой долго копошилась Мари, была готова и вступила в салон, где ожидавший ее лорд Марстон маленькими глоточками потягивал шампанское.
При виде его Локита сделала большие глаза. Никогда она не думала, что тот может выглядеть столь блистательным красавцем.
Впервые он предстал перед ней в своей дипломатической униформе. В шелковых чулках, бриджах, кителе с золотым шитьем, он живо напомнил ей отца, когда тот порой покидал маленький дом у Булонского леса, чтобы явиться в британское посольство или во дворец Тюильри.
Тогда ее оставляли дома, но этим вечером ей предстояло ступить в новый мир – мир, самый порог которого казался ей доселе недосягаемым.
– Вы чудо как хороши, Локита! – воскликнул лорд Марстон.
– Вы в самом деле так считаете?
Он знал, что она не имеет намерения напрашиваться на комплимент, что ею движет неподдельное желание предстать в самом совершенном обличье перед человеком, который поведет ее под венец.
– Убежден, что такой прекрасной невесты свет еще не видывал!
Вуаль на головном уборе Локиты не закрывала лица; откинутая назад, она ниспадала по ее волосам и облегала сзади фигуру.
Могло даже создаться впечатление, будто она обволакивает ее, словно облако, и лорд Марстон не усомнился в том, что князь непременно сочтет ее богиней, сошедшей с небес и назвавшейся его нареченной.
Он протянул Локите бокал с шампанским:
– Выпейте глоточек, потому что, хотя служба будет и не длинная, для вас, я уверен, это будет нелегким испытанием.
– Я думаю сейчас только о том, что увижу… Ивана, – прошептала Локита.
– Уверен, он думает о том же.
Внезапно осветившись лицом, Локита проговорила:
– На случай если потом забуду сказать вам это, Хьюго, я хочу поблагодарить вас сейчас за вашу доброту. Вы самый чуткий и занимательный попутчик на свете.
Лорд Марстон улыбнулся:
– За время нашего путешествия мне не давал покоя один вопрос: выказал ли мне Иван свое уважение тем, что беспечно оставил вас на мое исключительное попечение, или же жестоко меня оскорбил?
Локита рассмеялась:
– Он ведь знал, что вы друг и что я никогда не взгляну на другого мужчину. – Выдержав паузу, она продолжала, глядя на него с искренней нежностью: – Но хотя сердце мое принадлежит Ивану, в нем всегда есть уголок, предназначенный только вам.
Слова эти тронули лорда Марстона. Он поднес к губам ее руку:
– Мне остается только верить, что когда-нибудь я полюблю женщину не только столь же прекрасную, но и такую же душевную, как вы.
– О, Хьюго, я тоже в это верю!
Оба улыбнулись, и лорд Марстон, взяв в руки шаль, которая была заказана вместе с платьем Локиты, бережно накинул ее на плечи невесты.
Дневная жара к тому времени начала спадать, но солнце по-прежнему согревало воздух, раскаленной позолотой мерцая на крышах и шпилях церквей.
Лорд Марстон и Локита спустились по сходням. Внизу их поджидала украшенная резьбой, убранная цветами праздничная тройка.
Цветами были унизаны и гривы породистых лошадей, а с шей их свисали гирлянды.
– Какая прелесть! – воскликнула Локита.
Лорд Марстон помог невесте усесться в тройку, а толпа, сгрудившаяся на причале, кричала ей приветствия и пожелания счастья.
– Я понимаю все, что они мне говорят, – с восторгом заметила Локита.
В течение всего плавания она упорно учила русский и по нескольку часов в день говорила с Сержем.
Без сомнения, решил лорд Марстон, у нее есть прекрасные способности к языкам, что, в конце концов, не столь уж удивительно.
Дело в том, что русский язык казался ему сложным, мудреным, особенно с учетом многочисленных местных говоров, и он всегда считал необыкновенной для себя удачей, что все представители русской знати блестяще говорят по-французски.
Но Локита воспринимала русскую речь как нечто неотъемлемое от любимого человека и решительно не желала ни в чем разочаровывать князя.
Тройка тронулась с места с обычной для нее необузданной удалью. Город утопал в экзотических растениях, но чаще всего попадались на глаза высокие, величественные, благородные кипарисы.
Первые два саженца были завезены сюда императрицей Екатериной во время поездки с князем Потемкиным по южным владениям. Эти два растения дали потомство в виде множества кипарисовых рощ и аллей, таких типичных для местного пейзажа.
Они проехали через весь город, и теперь тройка несла их по земле, которая лорду Марстону всегда представлялась страной грез, прекрасной и запредельной.
Тройка катила вдоль побережья. Затем, словно из глубин Черного моря, перед Локитой вырос дворец, сверкая крышами и башенками над кронами окружавших его деревьев.
Увидев его, она приложила к груди руки. Зрелище, подумал лорд Марстон, и впрямь чарующее.
Выдаваясь сказочным силуэтом на фоне малиново-золотого марева заходящего солнца, это роскошное видение, казалось, явилось им прямиком со страниц «Тысячи и одной ночи».
Тройка, мчась с поистине необъяснимой скоростью, влетела через огромные ворота на широкую аллею, обсаженную изумительными цветами и кустарниками.
Ступени из мрамора, многочисленные колонны подчеркивали почти баснословное великолепие этого дворца, однако настоящее очарование ему придавала некая сокровенная уединенность.
На лестнице стояли длинные ряды ливрейных лакеев. Дворецкий, в роскошном одеянии с золотой тесьмой, спустился, чтобы сопроводить их наверх.
Мрамор, ляпис-лазурь, яшма, малахит интерьеров дворца и собранные в нем сокровища были почти неразличимы из-за несметного числа белых цветов.
Дворец все больше поражал воображение Локиты. Лорд Марстон, идя с ней под руку вслед за дворецким по залам и коридорам дворца, чувствовал, как наполняется трепетом все ее существо.
Сквозь открытые двери часовни доносились голоса певчих, пахло ладаном.
К Локите приблизился слуга и передал ей букет. Принимая цветы, она вдруг опустила взор, смущенная и немного напуганная сознанием того, что ей предстоит совсем скоро.
Лорд Марстон бережно прикрыл ладонью лежащую на изгибе его локтя руку, возвращая Локите веру в себя, и они медленно вошли под своды часовни.
То затихая, то нарастая с новой силой, звучали благодарственные псалмы. Под иконами мерцало пламя в серебряных лампадах, радостно пылали сотни свечей, в нарядных ризах расхаживали священники.
Локита подняла глаза и увидела князя.
Он ждал их у ступеней алтаря. Лорд Марстон, так высоко ценивший внешность своего друга, не мог припомнить случая, когда бы князь произвел на него столь сильное впечатление.
Длинный, схваченный на русский манер у самого подбородка плащ был ему необыкновенно к лицу; сам плащ был белый, отороченный по краям мехом белой лисы там, где он достигал бедер.
На груди князя сверкали ордена, придававшие ему внушительный вид властного величия, но Локита, глядя на него, думала сейчас лишь о том, что он здесь и она его любит.
Она заметила, как в глазах его полыхнул огонек, безошибочно подсказавший ей, что он томился и терзался с самого первого дня этой казавшейся бесконечной разлуки.
Началась служба, и в тот миг, когда они приносили свои венчальные обеты, Локита чувствовала присутствие совсем рядом любимых ими людей – людей, которые любили их и поныне.
Она знала, что позади нее незримо присутствуют отец с матерью, что поблизости стоит мать Ивана; они были с ними, когда священник соединил их, когда вся часовня наполнилась радостью и славословиями Богу.
Они сжимали в руках горящие свечи, над головами их держали венцы. Наконец они получили Божие и церковное благословение.
Проведя Локиту по короткому нефу, князь вернулся с ней во дворец. Внезапно все исчезли. Они остались вдвоем.
Ни слова не говоря, он взял ее за руку и провел в круглую комнату, которая была сплошь заставлена звездчатыми орхидеями, так много говорившими их сердцам.
Нежные растения устилали поверхность стола, покрывали стены, гирляндами свисали с потолка.
Князь подвинул для нее стул, сам присел рядом и заглянул ей в глаза:
– Моя… жена!
Он произнес эти слова едва различимым шепотом, но она знала, что он сейчас сказал.
Откуда-то донеслись звуки скрипичной мелодии, исполняемой невидимым квартетом музыкантов. Слуги одно за другим вносили яства и вина.
Локита не помнила ни лакомств, ни напитков, которых она отведала в тот день. Она знала только то, что все ее существо в присутствии любимого человека охватила неуемная дрожь. Они болтали о каких-то обыденных пустяках, но каждое сказанное слово имело свой сокровенный смысл, которому внимали их сердца и души.
Потом она так и не смогла вспомнить, какие слова говорились тогда за столом.
Вполне возможно, что она поведала ему историю своей жизни до самого дня их встречи, что рассказала о том, как томилась по нему в разлуке во время путешествия из Марселя в Одессу, которому, казалось, не будет конца.
Трапеза завершилась, и слуги покинули залу. Они снова были одни. Князь опустился в глубокое резное кресло, увенчанное сверху распятием.
– Я так долго мечтал увидеть тебя здесь, – сказал он, – увидеть тебя здесь своею женой, знать, что впереди у нас с тобой еще вся жизнь.
– Что… сказал тебе царь? – проговорила Локита, чувствуя, что должна была спросить об этом раньше, хотя тогда это казалось совсем необязательным.
– Государь отнесся к делу с пониманием. Теперь тебе обеспечено надежное положение при дворе, причем не только в качестве моей супруги, но и как дочери своей собственной матери.
– Ты полагаешь… что не может вспыхнуть скандал?
Князь покачал головой:
– Можешь быть совершенно спокойна. Были даны соответствующие разъяснения, но я не хочу сейчас заводить о них речь. Я хотел бы говорить с тобой… только о нас. – На последних словах голос его зазвучал совсем тихо. Смутившись, Локита опустила глаза.
– Нам так много еще надо рассказать друг другу, – продолжил князь. – Может быть, пойдем туда, где нам никто не сможет помешать? Туда, где я устроил, мое сокровище, заветное место для нас, для нашей любви?
Локита подняла на него вопрошающий взгляд. Поднявшись с кресла, он протянул ей руку.
Большие, во всю стену, застекленные двери смотрели в сад. Откинув кружевные шторы, князь вывел ее на террасу. Солнце уже спряталось за горизонт, оставив после себя лишь слабое малиновое зарево.
Наступили сумерки; звезды высыпали на черную мантию ночи. Сад был полон таинственных теней и музыки.
Не сразу Локита узнала в этой музыке цыганский напев; на сей раз не слышны были неизъяснимо высокие скрипичные трели, лишь негромко звенели кимвалы и вел мелодию баян.
Она стояла чуть позади князя, положив руку на каменную балюстраду. Внезапно, словно получив какой-то тайный сигнал, весь сад ожил.
Сначала в дальних его пределах, а затем приближаясь причудливой волной все ближе и ближе к месту, на котором они находились, в саду начали вспыхивать огни. Лорд Марстон рассказывал Локите, что такое он наблюдал в садах, разбитых внутри Зимнего дворца.
Но на сей раз чудо совершилось в открытом саду. Трудно было вообразить себе более волшебное действо. Часть сада, что раскинулась напротив нее, оказалась усаженной лилиями, которые освещались у самой земли лампадками.
Теперь она заметила и то, что цветущие кустарники, окаймлявшие остальную часть сада, вдруг стали белыми – обрели ту безупречную белизну, которая так много значила для обоих.
– Какая прелесть!.. Какая прелесть… – прошептала она.
– Это лишь достойное тебя окружение, моя радость. И сегодня, хотя у нас и не тот русский вечер, который ты пропустила в Париже, мне захотелось создать мир, который был бы достоин твоей красоты…
Она взглянула на него с улыбкой, но он продолжал с жаром:
– Да, ты – совершенство! Совершенство, которым не может стать ни одна другая земная женщина. И я уже говорил тебе, что в языке нет слов, способных объяснить, что ты для меня значишь!
И вновь страсть, которой дышали эти слова, повергла Локиту в трепет. Он увлек ее за собой, и по широким ступенькам они спустились в сад.
Продвигаясь вдоль освещенных цветников и кустарников, они оказались наконец в дальнем уголке сада, где, скрытый садовой растительностью от дома, перед взором Локиты возник небольшой белый павильон.
Сооружен он был, вопреки ее ожиданиям, не из мрамора, но из особого, редчайшей красоты драгоценного минерала, который извлекали из уральских рудников. Один взгляд на него тотчас всколыхнул в Локите воспоминание о лепестках звездчатых орхидей.
Князь увлек ее внутрь строения. В середине его помещалась просторная комната, имевшая только три стены. Место четвертой занимала ночь.
Внизу отвесной стеной уходил спуск к морю. Где-то вдалеке море сливалось с небом, и никто не знал, где кончается одно и начинается другое.
С минуту, околдованная этой картиной, Локита стояла не шелохнувшись. Потом она обратила внимание, что эта комната, как и та, в которой они обедали, была украшена белыми цветами, только на сей раз это были не орхидеи, а розы и туберозы – цветы страсти.
Из мебели в комнате была только огромная, усыпанная цветочными лепестками тахта. Лепестки, нежные и пахучие, едва ли не каждую секунду осыпались на их головы с потолка, словно любовные весточки, отправленные с небес.
