Текст книги "Рабы любви"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Лорд Стрэтфорд вздохнул:
– Я так и знал, что начнется нечто подобное.
– Охота на шпионов?
– Такие вещи всегда случаются во время войны, и пока Севастополь продолжает держать оборону, жители Константинополя предпочитают воевать по-своему.
– Это понятно, – ответил лорд Кастльфорд. – И в то же время здесь полно опасностей?
– Я осознаю это, – резко произнес лорд Стрэтфорд. – В Константинополе живут люди многих национальностей. Если некоторые из них русские – то они наверняка прожили здесь много лет и вряд ли станут шпионить или причинять какой-нибудь вред другим горожанам. Но толпа никогда не станет внимать голосу рассудка.
– Это верно, – согласился лорд Кастльфорд, думая о человеке, которого избивала и оплевывала толпа. Интересно, совершил ли он что-нибудь дурное, за исключением того, что по рождению был русским?
– На прошлой неделе было два восстания, – сообщил лорд Стрэтфорд. – Полагаю, власти поговаривают о систематических официальных обысках каждого дома. Уж лучше, чтобы расследования проводились властями, чем толпа брала закон в свои руки.
– Вы абсолютно правы, – согласился лорд Кастльфорд. Он подумал о том, что Ямину, может быть, тоже преследуют ужасающие воспоминания об увиденном. Он знал, что ему будет трудно забыть окровавленное лицо, закрытые от боли глаза и чуть не разорванное на куски тело, которое по городским улицам тащила разъяренная толпа.
Подобные зрелища – не для женских глаз, подумал лорд Кастльфорд. Нужно было более настоятельно внушить ей, что лучше пока не ходить на базар и оставаться дома до тех пор, пока беспорядки не утихнут.
Он понимал, что девушке было очень важно достать лекарства для своего отца. Это была задача вовсе не из простых. Купить обычные лекарства нелегко, к тому же они невероятно дороги.
Она покупала травы, в целительную силу которых верили сельские жители. Это было нетипично для Турции, но вполне характерно для других азиатских и европейских стран.
Но кто знает, может быть, они и в самом деле помогали? Сам лорд Кастльфорд в этом сомневался и недоверчиво пожимал плечами, когда речь заходила о народных снадобьях.
В этот самый момент Ямина варила травы, которые обнаружила на кухне, придя домой.
Ее слуге удалось вернуться домой намного раньше, и он принес травы с собой.
– Что именно сказал травник, Хамид? – осведомилась Ямина.
Она неплохо говорила по-турецки, но все же недостаточно хорошо, чтобы распознавать диалекты, которые иногда представляли собой смесь турецкого с греческим или с другими языками. Часто их было трудно понять тем, для кого турецкий не являлся родным языком.
Хамид объяснил, и она начала тщательно чистить корешки, прежде чем разрезать их на мелкие кусочки.
– Тот господин благополучно довез вас до дома, госпожа? – поинтересовался Хамид.
– Как видишь, вполне благополучно! – улыбнулась Ямина.
– Элегантный мужчина! – заметил Хамид. – Прямо как сам Великий Эльчи!
– Я никогда не видела Великого Эльчи! – ответила Ямина.
– Великий человек, наделен большой властью! Даже султан его слушается.
– Я об этом слышала, – сухо произнесла Ямина.
Она подумала, что это так типично для англичан – завоевать себе такую власть, чтобы никто и шага сделать не мог без их согласия.
Она представила себе, что лорд Кастльфорд такой же властный человек, и сказала себе, что никогда не станет иметь никаких дел с мужчинами, которые привыкли подчинять всех своей воле и используют свою власть для достижения собственных целей.
– Они словно не люди, – сказала себе Ямина.
Положив травы в кастрюлю с кипящей водой, она сказала Хамиду:
– Пойду наверх, посмотрю, как там отец. Ты говоришь, он спал, когда ты вернулся?
– Очень спокойно спал, госпожа. Я не стал его будить. Сон лучше всяких лекарств.
– Это верно, – согласилась Ямина, – а в последнее время, как ты знаешь, господин спал очень плохо. Если травы не собьют лихорадку, Хамид, я даже не знаю, что тогда делать.
– Я попытаюсь найти доктора, госпожа.
– Нет, нет! – запротестовала Ямина. – Это очень опасно. Все эти месяцы мы справлялись самостоятельно. Будет безумием сейчас посылать за доктором.
С этими словами она направилась к двери, а затем поняла, что Хамид чем-то обеспокоен – словно он хотел что-то сказать, но не мог подобрать нужные слова. Она знала старого слугу настолько хорошо, что могла понимать его без слов.
– В чем дело, Хамид? – быстро спросила Ямина.
– Плохие новости, госпожа!
– Плохие новости? – переспросила девушка.
– Сегодня в городе я узнал, что будут обыски в домах – во всех домах.
– Зачем? – спросила Ямина, хотя и знала ответ.
– Будут искать русских, госпожа!
Ямина глубоко вздохнула.
У нее перед глазами вновь предстал несчастный шпион, которого избивали и тащили по дороге, с окровавленным лицом и закрытыми в предсмертной агонии глазами.
– Что нам делать, госпожа? – еле слышно спросил Хамид.
– Не знаю, – ответила Ямина. – Что мы можем делать, когда господин так болен, что его вообще нельзя трогать?
Она посмотрела на своего слугу. Ее испуганные глаза казались почти черными на бледном лице.
– Мы должны довериться Аллаху, – почти машинально произнес Хамид.
– Аллаху? – воскликнула Ямина. – Сдается мне, что и Аллах, и мой бог оставили нас.
Глава 2
Испытывая стыд за собственное малодушие, Ямина взяла кувшин с соком лайма, который сделала сегодня утром, и поставила его на поднос вместе со стаканом, чтобы отнести все это отцу.
От лихорадки он всю ночь испытывал жажду, и Ямина знала, что, когда он проснется, она должна принести ему что-нибудь освежающее.
Ямина чувствовала, что Хамид сейчас смотрит на нее, и тихо сказала:
– Ты знаешь, как мы благодарны тебе, Хамид. Если бы не ты, нас уже давно убили бы или посадили в тюрьму.
Старый слуга ничего не ответил, и через мгновение она продолжила:
– Нам знакомы дела и похуже чем это. Когда я вернусь от твоего господина, мы с тобой должны придумать, что можем сделать… и куда можем… пойти.
Голос ее дрожал. Ей было страшно, и, как бы она ни старалась подавить в себе этот страх, он словно червь грыз ее душу.
Страх зародился в ней еще давно, но сегодняшнее зрелище усилило его: умирающий человек, которого тащат по базару, кровь на его лице, злобная брань и безжалостные удары его преследователей. Не было ни малейшего сомнения в том, что до сих пор они спасались исключительно благодаря Хамиду.
Если бы он не увез их, прежде чем маленький городок и гарнизон Балаклавы сдался, было бы просто страшно подумать, что могло с ними случиться.
Теперь, почти семь месяцев спустя, Ямине казалось невероятным, что ее семья пренебрегла опасностью и сразу после начала Крымской войны не возвратилась в Санкт-Петербург.
В Крыму у них был летний дом, и им почему-то казалось, что там они будут в безопасности даже тогда, когда поползли слухи о высадке войск в сорока милях к северу от Севастополя.
Но их крымский дом всегда казался убежищем, местом, где всегда царило спокойствие.
Трудно привыкнуть к какому-либо другому пейзажу, когда солнце сияет, а сады цветут так красиво. Да и ее отец чувствовал себя немного лучше, чем предыдущей зимой.
Процветание и популярность Крыма начались двадцать пять лет тому назад, когда в состав России вошли территории северного Причерноморья. Все это было благодаря графу Михаилу Воронцову, который, после своего назначения губернатором Новороссии и Бессарабии, обосновался в Одессе.
Впервые он продемонстрировал свои блестящие административные способности, когда пустошь превратил в райский сад.
В Одессе граф поощрял развитие торговли, построил порт, больницы, училища, оперный театр и много улиц. Он собрал вокруг себя умных, образованных людей, которым поручил управление этим краем.
Постепенно граф Воронцов заново заселил пустынные степи, по Черному морю стали ходить пароходы, из Англии стали привозить скот. Он также пригласил из Франции виноделов, чтобы осуществлять надзор над новыми крымскими виноградниками.
Граф Воронцов был столь популярен, а его достижения получили такую высокую оценку при царском дворе, что множество русских аристократов поспешили приобрести земельные участки на Черноморском побережье и начали строить там свои особняки.
Отец Ямины выбрал живописное местечко возле гавани в Балаклаве. Здесь, в теплом субтропическом климате, они разбили клумбы в английском стиле и большой ботанический сад, где пышно расцвели редчайшие растения. Как и в садах Воронцова, там произрастали стройные кипарисы.
Эти деревья имели интересную историю: первые два были посажены императрицей Екатериной и Потемкиным во время их путешествия в ее южные владения. После этих двух деревьев кипарисовые рощи и аллеи стали характерной чертой крымского пейзажа.
В Алупке, на высоте ста пятидесяти футов над Черным морем, с помощью англичанина Эдварда Блора граф выстроил себе роскошный дворец. Критики поговаривали, что этот архитектурный шедевр напоминал твердыню Черного Дугласа или дворец Великого Могола.
Для строительства был использован особый зеленоватый камень, который добывали на Урале. Транспортировка этого камня обошлась в немалую сумму. Остальным приходилось довольствоваться мрамором, но все же Ямина любила свой дом, и ей не нужен был никакой другой.
Она помнила, как плакала в детстве, когда лето кончалось и их семье приходилось возвращаться в Санкт-Петербург с его строгой, холодной красотой.
Когда таял снег. Ямина начинала считать дни до путешествия на юг, в их собственные райские кущи на берегу Черного моря.
Поскольку ее отец был серьезно болен, а с транспортом дела обстояли плохо, девушка не осознала всю опасность ситуации даже тогда, когда генерал Паскевич в середине мая с невероятным рвением вел осаду турецкой крепости Силистра.
Прибыв в Константинополь, Ямина узнала, что гарнизон непременно сдался бы, если его защищали бы только оттоманские военачальники, но два молодых английских офицера, Батлер и Несмит, пробрались в осажденный город и так воодушевили защитников, что царской армии пришлось отступить.
Это не заставило ее проникнуться добрыми чувствами к англичанам, когда Франция и Турция в своей попытке, как они выражались, «вырвать у медведя зуб», внезапно напали на Крым.
– Нам следовало уехать, – впоследствии сказала себе Ямина, – причем задолго до этого.
Уехать было бы легко. В карете можно было бы добраться до ближайшей железнодорожной станции. Несмотря на то что из-за болезни отца дорога наверняка была бы нелегкой, он, несомненно, пережил бы ее, как уже переживал многое другое.
Но сейчас он был слишком болен, и Ямина, как и все остальные, знала, что война вряд ли закончится скоро.
Тридцатого августа 1854 года четыреста из пятисот судов, на которых находились три армии, отплыли из болгарского порта Варна в сторону Севастополя.
Даже когда шестьдесят четыре тысячи солдат высадились в Крыму, жизнь в крепости продолжала идти своим чередом. Почтовые кареты по-прежнему грохотали на улицах города. Русские наблюдали за захватчиками, в полной уверенности, что враг потерпит поражение.
Двадцатого сентября все великосветское общество Севастополя чинно расселось в креслах на Телеграфном холме, расставленных в несколько ярусов, словно для наблюдения за скачками.
Вооружившись биноклями, прихватив корзинки с едой и зонтики от солнца, они ожидали поражения британских войск под командованием лорда Реглана, которые вместе с французами и турками пытались форсировать реку Альму.
Сражение было кровопролитным, обе стороны несли огромные потери до тех пор, пока русские не стали «отступать сломя голову».
На следующий день маленький городок и гарнизон Балаклавы оказался окруженным с суши огромным количеством подразделений союзников, а с моря – военными кораблями.
На холмах над Балаклавой союзники начали расставлять палатки и шатры своего огромного лагеря, куда через порт должны были доставить пятидесятитысячную армию англичан и турок.
С каждой стороны гавани, кормой к берегу, были пришвартованы корабли, оставив между двумя рядами настолько узкую полоску воды, что даже если бы там смогло проплыть судно, оно было бы не в состоянии развернуться.
Слишком поздно командование обнаружило, что глубина моря чересчур велика и суда не могут бросить якорь даже недалеко от берега. А когда ветер дул с моря, существовала опасность, что их выбросит на скалы.
Но в тот сентябрьский день море было спокойно, а Балаклава казалась очень приятным местом.
Никто – и меньше всего сами жители Крыма – не подозревал, что осада Севастополя будет продолжаться еще долго после того, как в конце октября выпадет первый снег, и еще весь следующий год.
Первым осознал опасность Хамид, когда начали появляться наступающие войска союзников. С двумя другими верными слугами он положил отца Ямины на носилки и вынес из дома как раз перед тем, как их дом захватили, чтобы устроить там штаб-квартиру британского командующего.
Они пустились в путь. Ямина всю дорогу не отходила от лежащего на носилках отца. Тайком пробираясь через сады, они добрались до рыбацкой хижины, где и решили спрятать больного.
Хамид оставил их там, а сам отправился разузнать, есть ли какая-нибудь возможность бежать отсюда. Ямина в отчаянии думала о том, что их вот-вот обнаружат и возьмут в плен; это было лишь вопросом времени.
Впоследствии было трудно вспомнить, в какой последовательности разворачивались события. Все случилось так быстро, что времени на размышления просто не оставалось. Нужно было действовать.
Неизвестно, как ему это удалось, но Хамид смог посадить их на военный корабль, везущий обратно в Константинополь раненых солдат британской армии.
В суматохе и темноте флотское командование не поняло, что вместе с ранеными англичанами, французами и турками на корабль также попало двое русских.
К счастью, Ямина отлично говорила как по-английски, так и по-французски, а Хамид был турком.
Как и многие другие турки, он когда-то уехал из Константинополя в поисках работы у состоятельных русских на противоположном берегу Черного моря.
Ямина знала Хамида с раннего детства. За эти годы он стал верным слугой их семьи.
Когда они возвращались в Санкт-Петербург, Хамид оставался присматривать за домом. Он держал все в идеальном порядке и готовил дом к приезду хозяев на лето.
Вот и сейчас именно Хамид переправил их в безопасное место, договорился, чтобы Ямина попала на корабль вместе с отцом, и благодаря своему красноречию убедил капитана корабля не высаживать их в госпитале Скутари с другими ранеными, а отправить в Константинополь.
На это потребовалось немало денег, но, к счастью, их вновь выручил Хамид. Он обеспечил Ямину и ее отца суммой, которой должно было хватить на несколько месяцев.
Доставив беглецов в Константинополь, Хамид нашел для них небольшой домик.
Поначалу Ямина пришла в ужас от убогости и тесноты их нового жилища. Подобно многим другим турецким домам в бедном районе, оно скорее напоминало массивную белую коробку с плоской крышей.
Но вскоре она поняла, как мудро поступил Хамид, не выбрав ничего претенциозного, ничего такого, о чем люди стали бы задавать вопросы.
Им следовало бояться любопытства соседей и шпиономании, первые признаки которой начали появляться еще той первой зимой.
Со временем Ямина приспособилась к жизни, которая так отличалась от всего того, что она знала раньше. Иногда прошлое казалось девушке плодом ее собственного воображения.
Ее отец был очень тяжело болен. Зимой к его недомоганиям добавился бронхит и он не мог спать по ночам.
На верхнем этаже дома было лишь две крошечные спальни, разделенные очень тонкой перегородкой. А так как отец не спал, подолгу кашляя в темноте, не спала и Ямина.
Она также боялась выходить на улицу, боясь встретить людей, которые могли задать ей ненужные вопросы. Ямина также опасалась представителей власти, которые потребовали бы объяснений: кто они такие и откуда приехали.
Именно Хамиду пришлось покупать провизию для дома и одежду для Ямины – она убежала из Крыма лишь в том, что было на ней, не захватив с собой никаких вещей.
В любом случае дорогие элегантные платья, которые она носила в теплые летние месяцы в Балаклаве, нисколько не защищали от зимних холодов в Константинополе. Кроме того, они могли выдать ее происхождение, в то время как Ямина хотела казаться неприметной и не бросаться в глаза окружающим.
Хамид приобрел для нее дешевые вещи, не модные, но теплые. И все же на Ямине они смотрелись великолепно, как и все, что она носила.
Ее отцу становилось все хуже и хуже, но они не осмеливались обратиться к врачу.
Ямина изо всех сил старалась ухаживать за больным. Она сожалела о том, что изучала не медицину, а различные гуманитарные дисциплины.
– Я уверена, что хозяину станет лучше, когда потеплеет, – в тысячный раз говорила она Хамиду.
Когда через узкие окна начало пробиваться весеннее солнце, девушке показалось, что на щеках отца появился еле заметный румянец.
Даже сейчас он был красив. Ямина подумала о том, что он всегда был одним из самых привлекательных мужчин при царском дворе в Санкт-Петербурге, где не было недостатка в красавцах.
Его волосы и борода поседели, глаза запали, а скулы заострились. Когда он спал, Ямине временами казалось, что его лицо похоже на мраморное изваяние.
Словно надгробная скульптура, неожиданно подумала девушка и, словно ребенок, расплакалась. Ей было невыносимо горько думать об этом. Ямина знала, что потерять отца – значит лишиться всего, что осталось у нее в этой жизни.
Думая о нем, Ямина вышла из кухни, которая занимала всю нижнюю часть дома. По узкой шаткой лестнице она поднялась на второй этаж.
Мебели в доме было мало. За исключением ковров на полу, которые купил на базаре Хамид, здесь не было больше никаких предметов роскоши.
Ямина очень тихо открыла дверь отцовской спальни.
Отец лежал на низком диване с горой подушек, на которые можно было бы опереться, когда он привставал по ночам, чтобы отдышаться. Из окна ему был виден город до самого Босфора, а на другой стороне залива – зеленые холмы и горы.
Войдя в комнату, Ямина подумала, что он все еще спит. Еле слышно ступая по коврам, она подошла к нему и поставила кувшин с соком лайма возле его кровати.
«Не буду его будить, – решила она. – Хамид прав… сон лучше любого лекарства, которое я могу ему принести. Возможно, от хорошего сна пройдет лихорадка».
Бесшумно поставив кувшин и стаканы на столик. Ямина остановилась и посмотрела на отца – на его прямой, аристократический нос, высокий лоб с зачесанными назад седыми волосами и руки, спокойно лежащие поверх одеяла.
Внезапно девушка испугалась.
Медленно, словно через силу, она дотронулась до его руки. Ее пальцы ощутили холод, и она поняла, что случилось именно то, чего она так страшилась.
Вскрикнув, Ямина опустилась на колени.
На мгновение она была даже не в состоянии плакать, осознавая лишь эту внезапную остановку жизни, словно всему настал конец.
Долгое время она смотрела на его лицо. Затем поняла, что душа уже покинула его тело, и с горечью воскликнула:
– Папа! Папа! Как я без тебя справлюсь? О дорогой мой папа, мне будет так тебя не хватать!
Она словно в пустоте слышала свой собственный голос. Затем, будто кто-то сказал ей, что она должна молиться не за себя, а за своего отца. Ямина начала читать молитвы за упокой души усопших. Девушка не слышала их после похорон своей матери, и все же они остались в ее голове, и она могла повторить их слово в слово.
Только когда молитвы были прочитаны и с губ девушки сорвалось последнее «аминь», из ее глаз хлынули горькие слезы. Она наклонилась и уткнулась головой в одеяло, которым был накрыт ее отец.
Прошло немало времени, прежде чем Ямина спустилась вниз.
Там ждал ее Хамид.
– Хамид, хозяин умер! – сообщила она. Голос ее звучал спокойно, а в глазах больше не было слез.
– Да перенесет его душу в рай всемогущий Аллах, госпожа.
– Теперь ему больше ничто не грозит, Хамид. Наверное, это более важно, чем что-либо другое, – сказала Ямина.
– Я знаю, госпожа. Когда я вернулся, то подумал, что хозяин, может быть, уже покинул нас, но я не был уверен.
– А что, если это… случилось бы… с ним! – прошептала Ямина, вспомнив шпиона на базаре.
Затем, дрожа только от одной этой мысли, она торопливо добавила:
– Мы должны рассуждать здраво, Хамид. Если меня обнаружат, я не хочу, чтобы тебя обвинили в укрывательстве русской.
– Я не оставлю вас, госпожа.
– Я должна уехать из Константинополя, – сказала Ямина. – Вот только куда?
– Я уже думал, что это может случиться, госпожа, – ответил Хамид. – У меня есть одна идея, но, пожалуйста, не сердитесь на меня.
– Я никогда не стану на тебя сердиться, Хамид, – заверила его девушка. – После всего того, что ты сделал для меня и отца, я вечно в долгу перед тобой.
– Я подумывал, – сказал слуга, – что вам следует отправиться к Михри и остаться у нее до тех пор, пока не закончится война.
– К Михри? – изумленно воскликнула Ямина. – Но ведь Михри сейчас в султанском гареме!
– Я знаю, госпожа, но сейчас она обрела власть: она стала икбал.
На лице Ямины появилось удивление.
Она знала, что словом икбалзовут фавориток султана. Впрочем, здесь нет совершенно ничего удивительного: Михри была настоящей красавицей.
Двумя годами ранее черкешенку Михри похитили из их поместья в Балаклаве. Женщины этой народности славились своей красотой на всем Ближнем Востоке.
Ямина тогда очень рассердилась. Это же просто немыслимо – чтобы такое произошло с кем-то из их дома. Тем не менее другие их слуги не разделяли этого негодования, так же как и многие жители Крыма.
Для девушек считалось за честь оказаться в Серале. Да и в любом случае, если уж ее похитили, то ничего не поделаешь, как ни протестуй.
Семья Михри работала в доме Ямины в Балаклаве с тех пор, как был построен дом.
Ее родители-черкесы попросили, чтобы их взяли на работу. Они оказались такими отличными слугами, честными и трудолюбивыми, что Ямина всегда считала их членами своей семьи.
Красоту черкешенок восхваляли на всем Востоке, а строгая иерархия в константинопольском гареме основывалась на законе, согласно которому султан не имел права вступать в плотскую связь с турчанкой.
Поэтому женщин всегда доставляли из других стран: из Грузии, Сирии, Румынии. Иногда даже попадались из западноевропейских государств.
Таким образом, последующие султаны всегда были сыновьями матерей-рабынь и, по сути, лишь наполовину турками. Агенты турецкого имперского правительства прочесывали всю Юго-Восточную Европу и весь Левант в поисках красивых девушек и особенно ценили красавиц черкешенок.
Впоследствии Ямина подумала, что, возможно, слухи о красоте Михри, ходившие в их краях, достигли ушей константинопольских султанских агентов.
«Рейды» по южному побережью России были вполне обычным делом, и, что бы ни говорили родственники и власти, сами девушки зачастую оставались более чем довольны. С ними, как правило, обращались хорошо. И как только они оказывались в Серале, у каждой из них появлялась блестящая возможность привлечь благосклонное внимание султана. Самым главным достижением – при условии, если девушка достаточно красива или умна – была возможность стать одной из его четырех кадии,или жен, узаконенных Кораном.
Каждая женщина мечтала обрести власть и оказывать влияние на султана. Не секрет, что султанами Оттоманской империи управляли женщины, которых они любили.
После того как Михри похитили. Ямина часто думала о ней. Ей хотелось знать, как сейчас поживает ее бывшая служанка. А кроме того. Ямина скучала по славной черкешенке, потому что здесь не было ее ровесниц, с которыми можно было бы поговорить.
– Как же я смогу встретиться с Михри? – спросила она Хамида.
– Не сердитесь, госпожа, но Михри знает, что вы здесь.
– Да? Но как же это может быть?
– Помните Сахина? – поинтересовался Хамид.
Ямина на мгновение задумалась.
– Ну конечно. Его тоже похитили агенты султана. Помню, моего отца это очень рассердило. Но я тогда была совсем маленькая – лет десяти.
– Сахин стал белым евнухом! – сообщил Хамид.
– Евнухом? – с ужасом воскликнула Ямина.
Отец рассказывал ей, что практика использования евнухов в гареме была принята до середины пятнадцатого столетия.
– Деспотизм и полигамия, – объяснил он, – вызвали необходимость в евнухах.
Позже она узнала, что доставка несчастных юношей для охраны султанских гаремов была невероятно доходным делом.
Мало кто выживал после операции на детородных органах; их оставляли выздоравливать или умирать, по пояс закопанными в горячий песок.
Белые евнухи, подобно белым рабыням с Кавказа или из Греции, ценились дороже всего.
– Сахин тоже человек могущественный, – сказал Хамид. – Но не такой, как Михри. Белые евнухи больше не обладают такой властью, как черные.
– Ты видел Сахина?
– Видел, госпожа. Я доверяю ему и потому сказал, где мы находимся, а он передал Михри.
Ямина опустилась в кресло, продолжая смотреть на Хамида.
– Михри предлагает вам отправиться к ней. Она вас спрячет, и вы будете в безопасности, пока не наступит мир.
Хамид умолк. Он увидел, что глаза девушки широко раскрылись от удивления.
Ей с трудом верилось в то, что она услышала. Затем с беспомощным жестом Хамид добавил:
– Больше нет никого, к кому вы могли бы пойти, госпожа. Да и денег осталось уже совсем мало.
Ямина вздохнула.
Когда они бежали из Константинополя, ей казалось, что принесенных Хамидом денег хватит на несколько лет. Но за время войны продукты сильно подорожали. Немало стоили и другие вещи, которые она была вынуждена покупать для своего отца.
Он всегда пил только самое лучшее вино. А иногда, когда ему было не слишком тяжело дышать, отец просил сигару. Но все это казалось крайне незначительным, когда Ямина вспоминала, сколько денег они раньше тратили в своем роскошном доме, где прислуги насчитывалось примерно сто человек и еще сто работали в садах.
Когда они бежали из Балаклавы, у них были только русские рубли, обменять которые оказалось не так-то просто.
Хамиду это удалось – он притворился, что украл эти деньги на поле боя или получил, торгуя с людьми, не имеющими отношения к врагам Османской империи.
Конечно же, обменный курс был далеко не самым выгодным, и Ямина часто задумывалась, сколько же пройдет времени, прежде чем врагом, которого им придется больше всего бояться, станет голод.
Теперь ей придется столкнуться с суровой действительностью. Без денег им с Хамидом невозможно будет перебраться в какую-нибудь другую страну.
Невозможно будет вернуться в Россию.
Несколько раз она думала о том, что после смерти отца попробует отправиться на родину и добраться до Санкт-Петербурга. Но теперь Ямина поняла, что это ей не удастся без значительной суммы денег. Деньги потребуются, чтобы подкупить моряков – иначе никто не станет переправлять ее через Черное море.
Но все же, переступить порог гарема!
Ее передернуло от одной только мысли.
– Вы будете там в безопасности, госпожа, – сказал Хамид, словно прочитав ее мысли. – Сахин говорит, что через некоторое время они как-нибудь помогут вам бежать. Теперь это не так сложно, как в те времена, когда султан жил в Серале. Сейчас он переселился во дверец Долмабахчи, на берегу Босфора. Возможно, когда-нибудь ночью будет лодка. Михри умна и обладает большой властью.
– Но… гарем! – пробормотала Ямина.
– Сахин сказал, что Михри скажет, что вы ее сестра.
Ямина поднялась из кресла и подошла к открытому окну.
Солнце по-прежнему ярко освещало плоские крыши беленных известью домов, но день уже клонился к закату. Вскоре наступит ночь – мягкая, бархатная ночь восточного Средиземноморья, и звезды, подобно алмазам, ярко засверкают на темном небе.
Зажгутся огни и на Босфоре, на пароходах, что везли по Черному морю солдат сражаться против русских войск у осажденного Севастополя.
Словно предугадывая дальнейший ход событий, Ямина подумала о том, что рано или поздно эти солдаты прорвут оборону, и Севастополь падет, а ее соотечественники окажутся в унизительном положении побежденных.
И тогда наконец воцарится мир; но пока она в опасности, в смертельной опасности. Когда начнутся обыски в домах, ее, несомненно, обнаружат. У нее нет никаких документов, подтверждающих ее личность. К тому же Ямина была уверена, что с французами не сработает уловка, на которую попался лорд Кастльфорд; они не признают ее своей соотечественницей.
Англичане или турки, может, и примут ее за француженку, но только не сами французы.
И все же на нее волной ужаса нахлынуло все, что она слышала о султанском гареме – о его тайнах и преступлениях.
«С тех пор как я оказалась в Константинополе, – думала Ямина, – я всегда замечала Сераль, вот уже два года как пустой, темным силуэтом выделяющийся на фоне неба».
Хотя когда-то он был городом в миниатюре, где проживало несколько тысяч человек, от резчиков по дереву до музыкантов, от астрологов до аптекарей; карликов, шутов и смотрителей клеток с попугаями. Теперь, населенный лишь призраками, этот дворец пугал своей жутковатой пустотой.
Как же она могла не думать о зловещих слухах, что ходили по Сералю, о бостанджи– садовниках-лодочниках, которые зашивали каждую неверную или разочаровавшую султана наложницу в мешок и топили в Босфоре?
Они умирали в присутствии черных евнухов, которые надзирали за ними как в жизни, так и в смерти.
Христианский мир считал константинопольских султанов чудовищами, погрязшими в грехе. Будучи умной и хорошо образованной девушкой. Ямина знала, что нынешний султан находится под влиянием британского посла и проводит много различных реформ, но его личная жизнь окружена тайной.
Отец часто объяснял ей, что страсть турок к разного рода тайнам порой доходит до абсурда. Их дома, их женщины, их правитель – все это хранилось в секрете не только oт чужаков, но и друг от друга.
– Вполне типично, – говорил он, – когда султан, отправляясь за границу, едет через Константинополь, его окружают стражники со знаменами, расшитыми жемчугом зонтиками и даже в шлемах с развевающимися страусовыми перьями, чтобы оградить своего повелителя от любопытных глаз.
– А почему турки такие скрытные? – с интересом спрашивала Ямина.
– Это заложено в их натуре, – объяснял отец. – Вот почему ходит столько легенд о жестокости и убийствах, совершенных в Серале. Некоторые из них, может быть, и соответствуют истине, но я склонен верить, что все остальное – вымысел.
– А мы когда-нибудь узнаем, как было на самом деле? – поинтересовалась Ямина.
– Вряд ли, – сказал отец. – Похоже, что британский посол недавно убедил султана значительно изменить свой дворцовый протокол. В прошлом иностранные гости, которых он принимал, вначале должны были подвергнуться ритуальному омовению.
– Надо же! – воскликнула Ямина.
