Текст книги "Скажи «да», Саманта"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Раздумье двадцатое
Джайлз повез меня в Сайон-Хаус, принадлежащий герцогам Нортумберлендским, чтобы сфотографировать в интерьерах дворца. Это была идея журнала «Вог» – им хотелось, чтобы модели Джайлза позировали ему в реальной обстановке фешенебельных загородных дворцов.
Сайон-Хаус оказался поистине сказочным местом! Я никогда не думала, что существует столь изысканные и роскошные интерьеры. Интересно было бы увидеть этот особняк в былые времена, когда по его залам расхаживали десятки лакеев в ливреях с серебряными пуговицами, а герцог Нортумберлендский устраивал грандиозные приемы, на которых бывали члены королевской фамилии.
Все годы воины особняк был необитаем, и это придавало ему несколько нежилой вид, какой обычно бывает в доме, где хозяева не живут. Но все-таки его великолепие по-прежнему поражало воображение, и мне доставляло истинное наслаждение позировать в холле с колоннами и позолоченными статуями, или в длинной картинной галерее, или в роскошно обставленных залах.
Джайлз закончил работу со мной и стал фотографировать Мелани и Хортенз, а у меня выдалась свободная минутка, и я решила прогуляться по галерее, чтобы осмотреть картины.
Стоя перед прекрасной картиной кисти какого-то голландца, я вдруг услышала, как ко мне сзади кто-то подошел. Думая, что это Джайлз, я сказала:
– Интересно, кто написал эту картину?
– Ян Ван Эйк, – ответил мужской голос, и я изумленно обернулась.
Это оказался вовсе не Джайлз, как я предположила. Передо мной стоял молодой человек с пышной шевелюрой, на вид ему было лет тридцать. Он был без шляпы, а в руках у него был большой блокнот. Он без сомнения был джентльменом, и я решила, что он принадлежит к герцогской семье.
– Вы интересуетесь живописью? – спросил он.
– Мне бы хотелось знать о ней гораздо больше, чем я знаю, – ответила я, и снова подумала о том, до чего же я невежественна, а живопись – еще одна область, в которой я полный профан.
– Хотите, я расскажу вам о ней все, что знаю сам? – спросил он.
– А вы бы согласились?
Он улыбнулся:
– Я знаю, кто вы. А теперь позвольте и мне представиться. Меня зовут Питер Синклер.
– Вы в родстве с герцогом? – наивно спросила я.
Он рассмеялся.
– Отнюдь. Я работаю у Кристи. А здесь я для того, чтобы произвести переоценку некоторых картин и мебели. Герцог считает, что их цена занижена.
Я знала, что семейство Кристи – это известные аукционеры с Сент-Джеймс-стрит, которые устраивают аукционы картин и антикварной мебели.
– У вас, должно быть, очень интересная работа, – заметила я.
– Да, она почти столь же интересна, как ваша, – ответил он. – Позвольте мне рассказать вам о картинах, а потом вы скажете, видите ли вы в них образцы высокого искусства, как я вижу образцы высокой моды в моделях, которые вы демонстрируете.
Мы пошли по картинной галерее, и он стал рассказывать мне увлекательнейшие истории не только о картинах, но и о художниках, которые их создали, и о том, как эти картины стали собственностью семейства Нортумберлендов. Было в Питере что-то такое, что заставило меня с первой же минуты проникнуться к нему симпатией. Он был очень скромен и прост, и впоследствии признался, что ему понадобилось немало мужества, чтобы подойти ко мне и предложить себя в экскурсоводы.
– На самом деле я очень застенчив, Саманта, – сказал он. – Но у меня было такое чувство, что вам очень хочется узнать об этих картинах как можно больше, и это придало мне мужества.
Наверное, ему еще не раз пришлось набраться храбрости, потому что когда некоторое время спустя Джайлз закончил работу и сказал, что мы можем уезжать, Питер пригласил меня отправиться с ним назавтра, а это кстати была суббота, в один из загородных особняков для просмотра мебели, предназначенной к распродаже на аукционе Кристи.
Это была первая из загородных резиденций, куда Питер повез меня, и так как он очень увлекался антиквариатом, то сумел увлечь этим и меня. От него я узнала массу интересного, чего нельзя было бы найти ни в одном из справочников-путеводителей. Например, он рассказал мне, что Ван Дейк лучше всех других художников писал руки, что Гринли Гиббонс на своих резных работах по дереву всегда изображал пшеничный колос и это было нечто вроде его торговой марки. Он рассказал также, что девушка, которая служила моделью Боттичелли для его картины «Рождение Венеры», умерла в возрасте двадцати трех лет от чахотки, и была она так прекрасна, что огромные толпы народа запрудили улицы, по которым несли гроб с ее телом.
Питер умел так живо обо всем этом рассказывать, что приводил меня в восторг. Я говорила себе: «Это наилучший способ пополнить мои знания. Я уверена, что все, что является для меня откровением, Дэвиду было известно с раннего детства».
Со временем у меня возникла мысль, что Питер, быть может, сумеет пополнить мои знания не только в области картин и мебели.
Решив ради Дэвида набраться как можно больше опыта в любви, я, конечно, понимала, что для этого мне придется вступить в связь с мужчиной. Но одна мысль о прикосновениях кого-нибудь вроде лорда Раудена вызывала у меня тошноту.
С тех пор, как я вернулась в Лондон, мне удавалось уклоняться от встречи с ним. Я надеялась, что после того, как я поступила столь неучтиво и поставила его в дурацкое положение, сбежав из его дома среди ночи, он и слышать больше обо мне не захочет, но Мелани говорила, что он уже несколько раз спрашивал про меня.
Я содрогнулась при одной мысли о том, что лорд Рауден просто приблизится ко мне, не говоря уже о поцелуях. Но мне необходимо было найти мужчину, близость с которым не была бы мне противна, иначе я навсегда останусь «до смешного невинной» и «невероятно скучной».
Разумеется, все знакомые молодые люди снова стали приглашать меня на ужины и танцы. Но всякий раз, когда мне удавалось устроить так, чтобы Джайлз об этом не узнал, я отказывалась от приглашений и вечерами возвращалась домой, мечтая поскорее приняться за чтение.
Приехав в Лондон, я почувствовала, что видеть не могу пансион, в котором прежде жила, и не только потому, что находиться там было весьма неуютно, но еще и потому, что мисс Симпсон стала бы допытываться у меня о том, что произошло. Так что, в первую неделю после возвращения я жила в дешевом отеле, а потом квартирный агент подыскал для меня подходящую квартирку. Она была совсем маленькая, но плата за нее была мне как раз по карману, и к тому же я смогла перевезти туда кое-что из нашей мебели, которую после моего отъезда из Литл-Пулбрука пришлось временно оставить на складе.
Оборудование новой квартиры потребовало бы немало хлопот, но Питер нашел для меня дешевого декоратора, который, работая вечерами, сумел сделать все не хуже, чем какая-нибудь дорогая, солидная фирма.
Занавеси на окнах я подобрала сама, а Питер помог мне повесить картины. Это, разумеется, не были картины великих мастеров, какие висели в загородных дворцах, но я знала их с раннего детства, и мне приятно было хранить их у себя в память о маме и папе. Я чувствовала, что они каким-то образом скрашивают мое одиночество.
Питер, даже провожая меня домой после ужина в ресторане, никогда не просил, чтобы я пригласила его к себе. Я знала, что он заботится о моей репутации и не хочет, чтобы соседи стали потом судачить обо мне.
Он был очень добр и чуток ко мне и всегда готов был внимательно выслушать все, о чем бы я ни говорила. Он никогда не посмеивался надо мной, если я забывала что-нибудь из того, что он мне уже рассказывал.
Прошло немного времени, и я решила, что если Питер захочет меня поцеловать, а он наверняка этого захочет рано или поздно, то я не скажу «нет».
Я предполагала, что он, так же, как и Дэвид, потом захочет заняться со мной любовью, и решила, что на это я отвечу «да».
Я старалась не думать о том, что мне будет страшно или что в последний момент у меня может не хватить духу. В конце концов Питер мне нравился, и даже очень. Он был самым добрым и милым другом, какой только был у меня в жизни, и при его мягкости и нежности он никого не способен был напугать, даже меня.
Самое удивительное было то, что Питер никогда не пытался меня поцеловать, и хотя он почти каждый вечер куда-нибудь меня приглашал, а каждую субботу возил за город, он неизменно бывал мил и дружелюбен, но и только.
Если бы не все другие молодые люди, которые без конца приглашали меня на танцы и продолжали делать скрытые намеки на кое-что другое, что им хотелось бы сделать, я подумала бы, что утратила всю свою былую привлекательность.
«Надо как-то подбодрить Питера, – говорила я себе. – Если мы будем продолжать в том же духе, то мне будет не меньше ста тридцати лет, пока я стану достаточно опытной в любви, для того чтобы понравиться Дэвиду, а он к тому времени обо мне и не вспомнит».
Теперь, думая о Дэвиде и леди Беттине, я ощущала где-то внутри невыносимую, мучительную боль, которая пришла на смену щемящей тоске, охватившей меня в тот момент, когда я узнала, что они вдвоем отплывают на «Королеве Мэри». Я старалась не думать о них, но это было очень нелегко, потому что я все еще видела их, танцующих в Брэй-парке, тесно прижимающихся друг к другу. Я видела, как раскосые глаза леди Беттины смотрят в глаза Дэвида, а ее губы призывно обращены к его губам.
«О Дэвид, Дэвид!» – взывала я, мысленно обливаясь слезами и огромным усилием воли заставляя себя думать о чем-нибудь другом.
Иногда ночами я и в самом деле плакала, потому что все казалось таким безнадежным! Потом я говорила себе, что все еще не сделала ничего для осуществления своего замысла и что есть ведь еще Питер, который только и ждет, чтобы я предложила ему заняться со мной любовью.
Я смутно представляла себе, во что все это может вылиться, но думала, что, может быть, с Питером это будет все-таки не столь ужасно, как с другими.
Однажды вечером, когда мы вернулись в Лондон с прогулки и восхитительного ужина в загородном ресторане, Питер довез меня до моей квартиры и вдруг сказал:
– Могу я ненадолго зайти к вам, Саманта?
На какой-то миг я от удивления не нашлась, что ответить. Он ведь никогда прежде об этом не просил! Но потом я вспомнила, что именно этого я жду уже давно.
– Да, конечно, Питер, – ответила я после минутного колебания.
Я вышла из машины, подождала, пока он запер ее, а потом мы вместе поднялись по лестнице. Я до того нервничала, что едва смогла отпереть дверь.
В комнате было уютно и приятно, а Питер подарил мне розы, которые наполняли воздух своим ароматом. Питер закрыл за собой дверь, а я стояла, ожидая, что сейчас он впервые обнимет меня и поцелует. Губы у меня высохли, и я почувствовала идиотское желание убежать и запереться в спальне.
– Я хотел бы поговорить с вами, Саманта, – спокойно начал Питер.
– Да, конечно, – сказала я. – Но, может быть, присядем?
Я опустилась на диван, слишком громоздкий для маленькой гостиной, а Питер сел рядом со мной. Я подумала, что он сейчас возьмет меня за руку, но он лишь сказал после недолгого молчания:
– Я хочу сообщить вам, Саманта, о том, что уезжаю.
– Уезжаете? – изумленно воскликнула я.
– Да, уезжаю. В Италию. Фирма Кристи должна выполнить там кое-какую работу, и когда ее предложили мне, я согласился.
– И надолго вы уезжаете? – спросила я.
– Это зависит от обстоятельств, – ответил Питер. – Видите ли, Саманта, я уезжаю из-за вас.
– Из-за меня?
Он старался не смотреть на меня, и мне показалось, что он держится как-то натянуто.
– Дело в том, Саманта, что я влюбился в вас.
– А разве в этом есть что-то плохое? – спросила я.
– Да, поскольку речь идет о вас.
Глаза у меня расширились от изумления, а он продолжал, все еще не глядя на меня:
– Видите ли, Саманта, я люблю вас, потому что уверен, что вы самое удивительное, самое прелестное создание из всех, что я когда-либо встречал, и я отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность просить вашей руки. – Я затаила дыхание, не зная, как на это отреагировать. – Но я не могу просить вас об этом, – продолжал Питер, – потому что это было бы нечестно по отношению к вам.
– Почему? – спросила я.
– Потому что я был ранен на войне, Саманта. Не очень серьезно, но доктора говорят, что вряд ли у меня когда-нибудь смогут быть дети.
– О Питер… – пробормотала я.
– Меня это никогда особенно не волновало, – продолжал он, – потому что до сих пор я не думал о браке… Но вы – само совершенство, и было бы несправедливо лишать вас того, что является для женщины самым важным, – материнства.
– Вы уверены, что не ошиблись?
– Уверен, – ответил Питер. – Речь не о том, что я не смог бы заниматься с вами любовью, но для меня невыносима мысль, что в один прекрасный день, вы, Саманта, бросите мне в лицо упрек, говоря, что я лишил вас того, на что каждая женщина имеет право. И потому я уезжаю от вас.
– О Питер… Питер! – воскликнула я.
Все это в высшей степени неожиданно, я и подумать не могла о том, что все так обернется. Я не знала, что сказать, и лишь протянула к нему руки.
Он взял их в свои и поднес к губам, одну за другой. Затем поднялся с дивана.
– Вы очень хороши, Саманта, – сказал он. – И не только потому, что у вас прелестное лицо, но и потому, что вы милы, добры и совершенно не испорчены. Я надеюсь, когда-нибудь мы снова сможем стать друзьями, но пока что я сам должен справиться с адом, сжигающим мою душу, и привыкнуть к тому, чтобы жить в разлуке с вами.
– Но вы… не должны… уезжать таким образом, – начала я.
Он приложил пальцы к моим губам, как бы прося меня не продолжать.
– Не говорите ничего, Саманта, – сказал он. – Мы оба знаем, что я поступаю правильно. Ведь в то время, как я в вас влюблен, вы в меня не влюблены. Берегите себя, и я лишь надеюсь, что молодой человек, по которому тоскует ваше сердце, окажется достойным.
От этих его слов я буквально лишилась дара речи. Ведь я никогда не упоминала при нем о Дэвиде и не могла себе даже представить, что Питер знает о моей любви или о том, что, как он выразился, мое сердце по ком-то тоскует.
Он двинулся к двери, но потом внезапно остановился. Вернувшись, он обнял меня и крепко прижал к себе. Я ожидала, что он поцелует меня в губы, но он лишь коснулся моего лба, и, не давая мне возможности сказать что-либо или удержать его, вышел и закрыл за собой дверь.
Я стояла на том месте, где он меня оставил, и слышала, как заработал мотор его машины. Я пыталась осознать тот факт, что Питер навсегда ушел из моей жизни.
Мне так жаль было расставаться с ним, и я сожалела о том, что не сказала ему, как много он для меня значил! Я знала, что после его ухода в моей жизни образуется пустота, и рядом со мной не будет никого, кто мог бы ее заполнить.
В течение нескольких следующих дней я пыталась забыть Питера, принимала приглашения провести вечер от всех, кто мне это предлагал.
Я танцевала в «Савое», в «Баркли», в «Кит-Кэте». И повсюду были одни и те же люди, танцевавшие под ту же музыку, и, как мне казалось, постоянно говорившие об одном и том же.
– У вас скучающий вид, Саманта, – сказал мне однажды вечером один из молодых людей, и я решила, что, должно быть, начинаю походить на всех других светских дам. Интересно, что подумал бы на этот счет Дэвид? Хорошо это или плохо?
Теперь, когда Питер уехал, мне пришлось снова начать поиски мужчины, который смог бы обучить меня любви. Иной раз я оглядывала собравшихся в ресторане или клубе, но ни один из них не казался мне привлекательным. Я могла лишь, сравнивая их с Дэвидом, думать о том, насколько они глупы и заурядны. Ни один из молодых людей не обладал его осанкой, его яркой индивидуальностью, исходившей от него жизненной силой, которая заставляла людей обращать на него внимание, как только он появлялся в комнате.
Однажды я была на вечеринке в «Савое». Вечер проходил шумно и утомительно. Некоторые из мужчин выпили лишнего и бродили по залу, что мне кажется крайне дурным тоном. Кроме того, они двигались в танце столь лихо, что доставляли мне неудобства и заставляли тревожиться за свой туалет.
Вечеринка была устроена в честь какого-то богатого аргентинца. Во время ужина нас было за столом двадцать четыре человека, но после программы варьете гости все еще продолжали прибывать.
Не помню, каким образом я оказалась приглашенной туда, должно быть, через Джайлза. Я терпеть не могла подобные сборища и думала лишь о том, скоро ли я смогу уехать домой. Но в этот момент появились еще трое гостей.
Двое из них показались мне вполне заурядными типами, так как ничем не выделялись среди присутствовавших мужчин, но третий явно отличался от всех. Он был темноволос и очень красив, можно даже сказать, что он был необыкновенно хорош собою, и его появление сразу пробудило всеобщий интерес.
– Виктор! – вскричала одна из дам. – Где вы были, дорогой? Я не видела вас целую вечность!
Наш хозяин также шумно приветствовал нового гостя. С его появлением вечеринка обрела новый импульс, и все разом заговорили весело и оживленно.
– Кто это? – спросила я своего соседа по столу.
– Неужели вы не знаете Виктора Фитцроя? – удивился мой собеседник. – Я думал, его знают все.
– Все, кроме меня, – вставила я.
– Между тем, он из тех, с кем вам следовало бы познакомиться, – сказал мой сосед очень серьезно. – Не понимаю, как вы ухитрились ничего не прочитать о нем в газетах.
– У меня нет времени читать колонки светских сплетен, – ответила я.
– Я имел в виду газетные заголовки, – возразил он. – Я всегда говорю Виктору, что они столь кричащи, что не заглянуть в газету просто невозможно.
– А чем он занимается?
– Проще было бы сказать, чем он не занимается, – ответил мой информатор. – Он побил рекорд скорости в полете от Кейптауна до Лондона. Он завоевал все мыслимые призы на автомобильных гонках, и он лучший наездник-любитель во всей Англии.
– Да уж, действительно талантливый человек, – рассмеялась я.
– И к тому же он невероятно богат! Во всяком случае, если вы не оцените по заслугам Виктора Фитцроя, то вы вряд ли вообще способны кого-либо оценить.
Спустя несколько минут мне представился случай оценить его по достоинству, потому что Виктор, вероятно, заметил меня за столом, пока наш хозяин представлял его гостям.
– Потанцуем? – предложил он, и я с удовольствием согласилась.
Я была заинтригована мужчиной, о котором другой мужчина способен был отзываться с таким энтузиазмом. Очень скоро я поняла, что мой сосед по столу нисколько не преувеличивал.
Виктор оказался необыкновенно обаятельным человеком, пожалуй, я бы сказала, даже чересчур. Он не стал отпускать мне обычные комплименты, а только заметил:
– Увидев вас, я сразу понял, зачем так торопился вернуться в Англию на прошлой неделе.
– Почему вы любите летать с такой скоростью? – спросила я.
Он рассмеялся.
– Не люблю попусту тратить время, – сказал он. – Если я чего-нибудь хочу, то хочу этого немедленно.
Говоря это, он посмотрел на меня испытующим взглядом, а потом предложил:
– Расскажите мне о себе.
– Вам вероятно уже сообщили, что я – фотомодель Джайлза Барятинского?
– Мне не интересны рекламные объявления, я хочу знать, что за ними скрывается. – Он крепче прижал меня к себе и заметил: – Вы очень худенькая.
– Простите, если я вас разочаровала, – ответила я.
– Нисколько, – возразил он. – Я просто думаю, реальны ли вы или исчезнете от прикосновения руки.
– Я думаю, что это зависит от руки.
Мне подумалось, что я флиртую с Виктором так, как редко делала это с другими мужчинами. В нем было что-то будоражащее, отчего я чувствовала себя рядом с ним веселой и остроумной, он заставлял окружающих искриться весельем так же, как искрился сам.
Мы долго танцевали, а потом он сказал:
– Пойдемте отсюда. Мой автомобиль стоит у входа.
– Не попрощавшись с хозяином и не поблагодарив его?
– Наш хозяин сам должен благодарить вас. Люди должны платить вам за то, что вы присутствуете на их скучных и утомительных званых ужинах и дарите им свою красоту. Вы украшаете их приемы лучше всяких экзотических цветов.
– Благодарю вас! – рассмеялась я.
Я послушалась Виктора и вышла из «Савоя», ни с кем не попрощавшись.
Позднее я увидела, что именно такого поведения все и ожидали от Виктора Фитцроя. Они были благодарны ему, когда он принимал их приглашения и являлся в дом хотя бы на несколько минут.
У него был длинный, очень дорогой спортивный автомобиль. Мы понеслись по Трафальгар-сквер и проехали мимо Букингемского дворца с такой скоростью, что я удивилась, как это его не остановила полиция.
– Вы в самом деле хотите домой? – спросил Виктор.
– Боюсь, я вынуждена этого хотеть, – ответила я. – Я сама зарабатываю себе на жизнь, и у меня будут неприятности, если завтра с утра я опоздаю на работу.
– Я отпущу вас с условием, что вы пообещаете поужинать со мною завтра вечером.
– Буду очень рада.
– Я предчувствую, что мы будем очень часто видеться, Саманта, – сказал Виктор. – Я, как и вы, не люблю попусту тратить время на ненужные церемонии.
– Вы хотите сказать, что мне следовало отказаться для первого раза от вашего приглашения? – спросила я.
– Я хочу сказать, – ответил он, – что не позволил бы вам этого сделать.
Когда мы доехали до моей квартиры, я, как обычно, собиралась быстро выпорхнуть из машины, но оказалось, что дверцу открыть не так-то просто.
Виктор помог мне выйти из машины и взял у меня из рук ключи. Он открыл обе двери и вошел ко мне в квартиру прежде, чем я сумела его остановить.
Я стояла, испытующе глядя на него, а он обнял меня и сказал:
– Вы очень милы, Саманта!
Прежде, чем я успела отшатнуться или помешать ему, он поцеловал меня. Но как ни странно, меня это не шокировало и не испугало. И так же внезапно он выпустил меня из рук.
– Я с нетерпением буду ждать завтрашнего дня, моя прелесть, – сказал он и ушел.
Голова у меня пошла кругом, я не знала, что и думать. Казалось, меня уносит каким-то потоком, над которым я не властна.
Но это было скорее приятное ощущение, и, заперев дверь и погасив в гостиной свет, я сказала себе, что Виктор мне нравится, и с радостью думала о завтрашнем вечере.
«Сегодня ночью, – решила я, – вместо того, чтобы думать о Дэвиде, я стану думать о Викторе».
На другой день, накануне встречи с Виктором, мне пришлось поломать голову над тем, чтобы выбрать самое красивое из моих платьев. Во время ленча я сбегала в парикмахерскую и сделала прическу, а за четверть часа до приезда Виктора была уже готова и ждала его.
Мне следовало догадаться, что его появление будет весьма эффектным.
Сперва я услышала снаружи шуршание шин, а когда я открыла ему дверь, он ворвался в квартиру, как вихрь. Он улыбался, и я подумала, что красивее мужчины я еще никогда не видела.
Он положил мне руки на плечи и слегка отодвинул от себя.
– Позвольте мне как следует разглядеть вас, – сказал он. – Вчера вечером я было подумал, что вы мне приснились, потому что женщина не может быть такой ослепительно красивой.
– Ну, а что вы думаете теперь? – спросила я.
– Я уверен, что вы ненастоящая, – сказал он, – но я хотел бы выяснить это наверняка.
– Не слишком лестный комплимент, – с упреком сказала я.
– Вы наслушались достаточно комплиментов, – возразил он. – Но я готов испортить вас своими похвалами и сказать, что вы восхитительны и что я с большим удовольствием поцеловал бы вас, чем выпил бы то, что вы забыли мне предложить.
Он прижал меня к себе и поцеловал в губы.
– О простите, – сказала я, когда он отпустил меня, – но у меня в доме нет спиртного.
– А что, разве все ваши поклонники – трезвенники? – спросил он.
– У меня нет поклонников.
– И вы думаете, что я вам поверю?
– Если вы имеете в виду мужчин, с которыми я знакома, то они ко мне в дом не допускаются.
Говоря это, я набросила накидку и пошла к двери.
Виктор оглядел гостиную и сказал:
– Жемчужина достойна лучшей оправы.
Мне следовало бы рассердиться на Виктора за его критику, но на него невозможно было сердиться по пустякам.
– Мне тут нравится, – парировала я.
– Что ж, это самое главное. Видимо вы девушка без претензий, Саманта.
– Надеюсь, так.
Он проводил меня к машине, и мы поехали в сторону Вэст-Энда.
В клубе «Эмбасси» для него был оставлен столик. Здесь, разумеется, его знали все. К нему подходили, заговаривали, а сам он приветственно махал рукой своим друзьям через зал. Это было все равно, что появиться на публике в обществе кинозвезды.
В промежутках между разговорами он объяснился мне в любви, но так забавно и с таким непередаваемым очарованием, что было само собой понятно, что не следует верить ни одному его слову.
Все это он проделывал весьма искусно, и я была совершенно очарована им.
Из «Эмбасси» мы поехали в один из ночных клубов с прекрасным кабаре, а затем – в очаровательный полутемный погребок, где посетители танцевали на стеклянном полу с подсветкой и сидели за столиками на плюшевых диванчиках, что создавало очень интимную обстановку.
Виктор развлекал меня разговорами, и это было как целительный бальзам для моей уязвленной гордости. Ведь Дэвид не только больно ранил меня, он заставлял меня чувствовать себя ничтожной, неуверенной, пустенькой и незначительной.
Не могу объяснить, как Виктору это удавалось, но он словно поднял меня из самых низов и поставил на пьедестал. Я снова ощутила себя молодой и веселой и осознала, что мир не создан лишь для гнетущей тоски и грусти и что в нем есть место смеху и солнцу.
И снова он, проводив меня, вошел ко мне в квартиру и поцеловал еще более пылко, чем накануне, и ушел так же внезапно, хотя мне хотелось, чтобы он продолжал меня целовать.
На следующий вечер, после театра и ужина в «Савое», он мне сказал:
– Я хочу вам кое-что предложить, Саманта.
– Что именно?
– Завтра утром я собираюсь лететь в Париж, – сказал он. – Хотите отправиться со мной?
В первое мгновение я не знала, что ответить, но потом вспомнила, что ведь этого я и жду. То, что я задумала, должно осуществиться рано или поздно, и было бы глупо отказываться от предстоящей возможности.
Виктор мне нравился, ужасно нравился. Я с удовольствием встречалась с ним. Никогда, кажется, я столько не смеялась и не веселилась, как в эти два вечера. Но Париж!..
Пока я пребывала в раздумье, Виктор положил свою руку на мою.
– Скажите «да», Саманта. Я хочу, чтобы вы поехали со мной, и отказа не приму.
