Текст книги "Прячась от света"

Автор книги: Барбара Эрскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

– Огромное спасибо! – снова обиделась Эмма.

– Эмма, простите. Это не наше дело. – Алекс был совершенно расстроен.

– Тем не менее, Эмма, ты должна выслушать компетентное мнение, – отозвался Пайерс. – И Паула права. Если она работает в Лондоне и ей трудно часто ездить на поезде, вы должны переехать. Да! – Он поднял руку, когда Эмма собралась возразить. – А Эм очень эффектно разорвала наши отношения, переехав сюда. Она знает, что я считаю ее сумасшедшей. – Он смягчил замечание улыбкой и накрыл своей ладонью ее руку.

Эмма ее отдернула:

– Не думаю, что Алексу и Пауле так уж интересно слушать о наших отношениях или об их отсутствии!

Последовало молчание, нарушаемое только нарочитым стуком ложек о тарелки. Паула взглянула на Алекса, потом на Эмму и нахмурилась, вдруг что-то заподозрив. Нет! Конечно, Алекс не собирался влюбляться в Эмму! Или?.. Резко встав, она исчезла в кухне, чтобы принести кофе.

Эмма пошла за ней, держа в руках кучу грязных тарелок.

– Простите, какое ребячество с моей стороны.

– Бросьте. Дело в том, что это выявило трещины в наших собственных отношениях с Алексом, – холодно произнесла Паула и поставила на плиту чайник. – Схожу наверх в ванную. – Она не выглядела очень уж довольной, когда Эмма последовала за ней.

Наверху было так же просторно, как и внизу. Пять спален, три ванные комнаты. Эмму провели в небольшую гостевую ванную, щедро снабженную экзотическими сортами мыла и разнообразными лосьонами. Вытерев руки, она прошла к лестнице мимо хозяйской спальни, где скрылась Паула. Из-за закрытой внутренней двери, где должна была быть хозяйская ванная, Эмма услышала, что кого-то сильно тошнило. Задержавшись на миг, она подумала, не надо ли помочь, и вдруг поняла, каким именно способом Паула могла сочетать хороший аппетит и страсть к обильным экзотическим десертам со своей изящной, как былинка, фигурой.

Когда Паула присоединилась к ним в гостиной у камина, она была бледная и уставшая, но тем не менее немного повеселела. Эмма села на длинный серый диван, наблюдая, как Алекс подкидывает аккуратно наколотые дрова в огонь. Поленья, охваченные огнем, сердито шипели и плевались искрами.

Взглянув на хозяйку дома, Эмма попыталась как-то разрядить обстановку:

– Я немного скучаю по городу, должна признаться. Друзья, светская жизнь... Даже по работе.

– Тогда зачем же было уезжать? – Паула стояла рядом, предлагая сахарницу.

Эмма отказалась от сахара.

– Словно во мне есть нечто такое, что велит мне сделать все это. Глубокая и сильная часть чего-то во мне. Почти какое-то духовное томление. Не думайте, что я не спрашивала себя, почему я согласилась так много потерять. – Глаза ее устремились на Пайерса, который стоял у камина, глядя на огонь, и разговаривал с Алексом.

Паула нахмурилась:

– Это не выглядит разумным решением, если вы не возражаете против моих слов.

– Да, оно не очень разумное. – Эмма пожала плечами. – Самое ужасное, что оно неразумно! Но назад пути нет.

39

В ту же ночь

Майк со вздохом встал и подошел к своему любимому месту у окна. Пока он пытался написать проповедь, на улице стемнело. На поляну опустился туман. В луче света из окна он слабо колыхался, словно легкая вуаль. Майк взглянул на часы и обнаружил, что уже поздно, гораздо больше семи часов.

Поежившись, он задвинул занавески и отвернулся от окна. Она снова была там, в его сознании, та самая женщина, которая являлась ему во сне в предыдущую ночь. Поначалу он подумал, что это – Линдси Кларк, но по описанию Алекса женщина во сне не соответствовала этому образу. На самом деле она была вовсе не из двадцатого века! Женщина, чьи волосы скрывал белый чепец, с лентами под подбородком; на ней было длинное черное платье и белый льняной воротничок. Но это была все же и не та старая женщина из предыдущих снов. Это была молодая, с яркими светло-карими глазами и решительным подбородком; женщина, чье лицо на мгновение внезапно появилось вместо лица Эммы Диксон в кафе в городе; женщина, которая могла бы быть самой Эммой Диксон, – только та женщина излучала ненависть.

Глубоко вздохнув, Майк вернулся к столу и уставился на безмолвную заставку дисплея. На автоответчике значились восемь звонков, и вот он зазвонил снова.

– Майк? Ты уже на месте? Я пыталась связаться с тобой сегодня. Мне надо поговорить о завтрашней службе, – донеслось из динамика.

Садясь за стол, он услышал в голосе Юдит раздражение. Почти помимо воли он протянул руку, чтобы снять трубку, но потом медленно опустил ее. Телефон замолчал, и Майк сидел неподвижно, глядя на него.

Вот так и шло весь день. Трясущийся, какой-то нервный, Майк то испытывал озноб, то жар, словно простудился. И весь день его преследовали эти лица, возникая где-то в подсознании. Женщины. Женщины в пуританских нарядах. Голоса, звучавшие у него в голове...

Поставив локти на стол, он схватился за голову и закрыл глаза.

– Отче наш, иже еси на небесех... – Он замолчал. Где-то наверху хлопнула дверь. Майк посмотрел на потолок. Когда он выглянул в сад, там было туманно, но ветра не было.

Спустя минуту телефон зазвонил снова, и он поднял трубку не раздумывая.

– Майк! Наконец-то! Я все время пыталась с тобой связаться.

– Извини, Юдит. Только что пришел. – Он уповал на то, что ему простится эта маленькая ложь. Еще одна ложь. – Чем могу помочь?

– Завтрашняя служба... я говорила, что сыграю на органе?

– Конечно. Чарльз готов. – Майк стал вспоминать детали управления приходом.

– Псалмы, Майк. – В ее голосе слышалось нетерпение. – Ты обещал мне показать, какие нужны псалмы, на случай, если мне придется быстро прорепетировать. Я не очень-то хорошо их помню. – Она засмеялась.

– А я не дал тебе времени! Юдит, я ужасно сожалею. – Он рылся в бумагах у себя на столе.

– Думала сходить в церковь и быстренько прорепетировать, пока там никого нет, чтобы подслушивать меня. Может, ты тоже зайдешь через полчасика? У меня нет ключей.

Еще одно скрытое замечание. Она и раньше высказывалась о собственных ключах. Надо проследить, чтобы у нее были свои ключи!

– Я приду. – Майк не знал, что ищет. Нужных бумаг не было. И не будет – до тех пор, пока не будет темы для проповеди. Он вздохнул. Завтра день Святого Криспина. Не написать ли ему о святом покровителе башмачников, или взять за тему Шекспира и Генриха V? Или их обоих? Непременно надо подумать о чем-то, связанном с этим...

Он положил трубку и взглянул на часы. Полчаса на размышления, потом сделать несколько заметок, выбрать нужные псалмы и отправиться в церковь со своими ключами.

Когда он приехал, она уже ждала его на крыльце.

– Извини, Юдит. Тебе надо было прийти ко мне домой. Сегодня я всюду опаздываю. – Он достал из кармана ключ.

Они включили свет. В церкви было очень холодно. Первой обязанностью Билла Стэндинга было следующее: воскресным утром, по мере приближения осени, приходить пораньше в бойлерную и включать отопление. В другие дни недели здесь вообще было холодно, как в гробнице.

– У тебя есть ноты?

– Вот они. Все очень простые. – Майк улыбнулся. – Я тебя пожалел.

Она резко взглянула на него.

– Это звучит так, будто ты вообще не думал об этом, пока я тебе не позвонила.

– Не совсем. – Проклятие, не хватало ему новых наставлений! – Я хорошо обдумал тему проповеди. – Хотя бы это была правда, даже если на бумаге вышло не совсем то. – Выбрать правильную тему достаточно непросто.

Он смотрел, как она уселась на стул, открыла крышку, включила мехи и зажгла свет.

– Юдит, я ухожу.

– Завезу тебе ключ на обратном пути. – Она листала ноты.

У Майка не нашлось повода сказать «нет». Он мог лишь надеяться, что она просто бросит их в почтовый ящик, не потревожив его.

Но она этого не сделала. Спустя всего сорок минут раздался стук в дверь.

– Вот и я, Майк. – Не успел он воспротивиться, как она прошла мимо него в прихожую. Бросив ключ на стол, Юдит вошла в кабинет. – Значит, проповедь готова?

– Только что совсем закончил. – Он стоял в дверях позади нее. – Вообще-то мне надо вечером еще немного поработать. Потом еще отрепетировать... – Он нахмурился. Юдит подошла к письменному столу и откровенно уставилась на монитор. Цветная заставка ничего не выдала.

– Я же тебе раньше говорила, Майк, ты должен позволить мне помочь тебе с перепиской. – Ее взгляд переместился с компьютера на кипу писем на столе. – Тебе необходим помощник, что-то вроде секретаря, и я буду очень рада помочь тебе.

Он сделал глубокий вдох.

– Это очень любезно с твоей стороны, Юдит, но у меня своя система, хочешь – верь, хочешь – нет. – Он улыбнулся. – Никто другой не смог бы разобраться в ней, и я рад, что могу без труда с ней справиться сам. – Боже, упаси его от ее частых посещений!

Она коротко и разочарованно усмехнулась:

– Мое дело предложить...

– И я ценю это. Если мне станет трудно, я дам тебе знать. – Он помолчал. – Если больше нет ничего срочного, Юдит, то мне надо продолжить...

– Ты виделся с Линдси Кларк! – Она резко повернулась к нему лицом.

– Как ты узнала об этом? – Майк почувствовал, что ее нервное напряжение растет.

– Ее соседка мне сказала. Она тебя видела. Я же говорила тебе – не встречайся с ней, Майк! Просила оставить ее мне!

Майк нахмурился.

– Юдит, дорогая, не тебе указывать, с кем мне встречаться, а с кем не встречаться! Я ценю твои советы, но ты должна позволить мне решать это самому, – сказал он решительно.

Юдит раздраженно щелкнула языком.

– Что она тебе сказала?

– Как это иногда случается, ее не оказалось дома, когда я пришел.

– Значит, ты ее не видел?

– Нет.

– Благодарение Богу! – Юдит теперь стояла спиной к столу, скрестив на груди руки, надежно преградив ему путь. – Не приближайся к ней, Майк! Я хорошо знаю эту девушку. Когда я впервые с ней встретилась, то подумала, что она совершенно безобидная, по-детски играющая в колдовство и магию, хотя это тоже опасно. Но я ошиблась. Все гораздо хуже, чем я думала. Она... она ядовитая! И она никогда не будет тебя слушать. Епископ придет в ужас, услышав о том, что ты общаешься с такими людьми, как она!

Майк ощутил обычное отвращение.

– Юдит, епископ будет рад узнать, что я делаю свою работу, которая заключается в спасении заблудших грешников и возвращении их в лоно церкви! Если он вообще об этом узнает. А нет никаких особых оснований, чтобы он узнал!

Ему в голову пришли весьма мрачные мысли о Юдит. Чопорное угрюмое лицо женщины было слишком вызывающим, когда она так стояла перед ним.

Но вот она улыбнулась ему вдумчивой, почти расчетливой улыбкой.

– Джон Даунинг до тебя дозвонился, Майк?

– Да. Мы все обсудили.

– И он тебе помог?

Майк встретился с ней взглядом и постарался улыбнуться в ответ.

– Да, конечно. Он собирается заняться этим делом. Сказал, чтобы я не волновался.

– Хорошо. – Она казалась довольной. – Я за тебя очень беспокоилась, Майк.

Он кивнул.

– Он так и сказал. А теперь, Юдит, мне надо работать.

– Но уже почти девять. Послушай, если ты не успел поесть... – Она старательно скрывала агрессивность, но на глаза ее улыбка не распространялась.

– Нет, Юдит, извини. Теперь поесть уже нет времени.

Он пожалел, что произнес слово «теперь». Она выглядела вначале удрученной, а потом виноватой. Но его уловка сработала.

– Тогда я пойду. Не забудь перевести часы. Завтра увидимся?

– Конечно. Доброй ночи.

Закрыв за ней дверь, он резко опустил задвижку, зная, что она могла слышать ее щелчок, и с облегчением глубоко вздохнул.

Джон Даунинг не тревожил его, звонить ему сам Майк не хотел. Довериться ли ему своей чрезвычайно услужливой помощнице? Или самому епископу?

Теперь ему действительно надо написать проповедь!

К полуночи Майк напечатал последние страницы проповеди, скрепил их степлером, выключил компьютер и со вздохом облегчения направился к двери. Дом погрузился во мрак, центральное отопление отключилось в одиннадцать часов, оставив дом остывать.

Майк устало поднялся по лестнице в спальню, думая о Юдит. С ней еще предстояли трудности. Она в приходе давно и, несомненно, имела влиятельных друзей как в самой церкви, так и среди его прихожан. С ней придется ладить. С другой стороны, не была ли она представительницей того ответвления церкви, которое было лично для Майка совершенно неприемлемо? Репрессивного, старомодного, евангелистского? Беспощадного. Безрадостного.

Пуританство!

Вот что это такое.

Майк выключил свет в спальне и подошел к окну. Стена тумана снаружи стала еще плотнее, поднимаясь от реки, давя на стекла; она заглушала любые звуки со стороны дороги. С минуту он взирал на туман с отвращением, потом задвинул занавески, отгородившись от темноты ночи. Салли такая ночь понравилась бы. Майк откинул покрывало. Она бы смеялась, и требовала музыки и огня в камине, и варила бы супы, и пекла бы домашний хлеб. Он грустно покачал головой. Возможно, теперь всего этого она требовала от другого мужчины? Их отношения не увяли, когда он оставил преподавание в школе, они прекратились, когда Майк принял решение стать священником. Салли никогда не стремилась к замужеству и не была готова к его новому положению.

– Я могла бы бороться с другой женщиной, Майк. Богу я противостоять не смогу! – сказала она, прижавшись к нему в тот последний день, когда они обстоятельно все обсудили. – В наших отношениях нет места кому-то третьему. Знаю, это избитая фраза, и знаю, что я виновата. Но я... не могу. Тебе понадобится жена, умеющая варить варенье и излучающая обаяние, посещающая женские курсы или помогающая обитателям трущоб. Я на это не способна, Майк. Лучше расстаться теперь, до того, как ты начнешь меня ненавидеть.

Это было правильное решение. Конечно, правильное! Но теперь он скучал по ней. Трущобы... Варенье... Он сел на кровать и поежился.

«Салли была распутница. Она не верила в таинство брака. Ты правильно сделал, что оставил ее...»

Внутренний голос прозвучал так четко, что Майк даже оглянулся, словно ожидая кого-то увидеть за спиной. Воображение разыгралось? Слишком долго он просидел за компьютером...

– Господи Иисусе, не оставь меня. Господи Иисусе, Ты – во мне. Господь за мной, Господь предо мной...

«Женщина, Юдит, тверда в своей вере. Она не смирится с существованием ни одной ведьмы, вроде этой Сары Паксман...»

– Прекрати! – Майк вскочил на ноги. – Кто ты?

Голова у него кружилась, он закрыл глаза. Звуки... Голоса... Обрывки смешанных речей звучали у него в ушах, словно он улавливал сразу все волны какого-то радиопередатчика. Майк повернулся, схватившись руками за голову, и, не успев понять, что делает, упал на колени, сжимая голову руками, словно пытался выдавить из нее эти ужасные звуки.

– Господи Иисусе, не оставь меня. Господь мой... во мне... Боже милостивый! – Он закатил глаза и вскинул руки к потолку. – Во имя Господа нашего Иисуса Христа, прекрати!

Полная тишина.

Открыв глаза, Майк оглядел комнату. Она выглядела совершенно обычно, как и всегда.

Дрожа, он встал и направился к двери. Неуверенным шагом спустившись по лестнице в кабинет, он подошел к письменному столу и сел за него, невидящими глазами уставившись на кипу бумаг перед ним. Затем он медленно потянулся к своему ежедневнику. На внутренней стороне обложки был четко записан телефон Тони и Руфи Джилкрист, сразу под номером Джона Даунинга, общаться с которым у Майка не было никакого желания. Он пытался дозвониться до Тони пару раз, в надежде, что он уже вернулся после крестин, но ответа не получил. Возможно, они решили задержаться. О боже, как ему надо было услышать сейчас спокойный голос Тони! Пожалуйста, пожалуйста, отзовись, Тони! В пустом доме звонок звучал долго, и наконец он в отчаянии бросил трубку. Они даже не включили автоответчик.

Майк долго лежал в постели, не засыпая, и глядел в потолок. Туман рассеялся также быстро, как опустился, обнажив холодное звездное небо. Подмораживало. По дороге проехала машина, на секунду ее фары на повороте аллеи осветили стену. Машина уехала, и в комнате снова стало темно. Постепенно Майк заснул.

Эта женщина, Сара, снова пришла к нему. Она вошла в его дом на Сауф-стрит, требуя провести ее к нему, и вот она стояла здесь, разглагольствуя об этой ведьме, Лизе Кларк. Он разглядывал ее, едва прислушиваясь к тому, что она говорила, наполовину занятый ее обликом. Сара... В прошлый раз, когда она приходила в Мистли-Торн, она была одета очень пристойно – в черное платье с белым воротничком и манжетами, в накидке с капюшоном поверх белого льняного чепца. Теперь же она нарядилась, как великосветская куртизанка, была одета так, как часто являлась ему в мечтах. На ней была нижняя юбка из розового поплина, отделанная бархатной тесьмой, а поверх было надето светло-голубое шерстяное платье. На шее и в ушах жемчуг, туфли на каблуках. На плечах накидка, вышитая голубым шелком.

– Вы ничего не сделали, чтобы освободить ее, господин Хопкинс! – Она подошла ближе к нему, от ее тела исходил аромат лаванды и розы. – Ничего! А я вас об этом просила! Лиза не ведьма! – Когда она жестикулировала, цепочка с кошельком у нее на талии нежно звенела. Ее волосы под гофрированным чепцом были такие светлые и мягкие. На лоб небрежно спустился локон. – Вы должны выпустить ее. Вы не имеете права ни в чем ее обвинять!

– Ее уже обвинили, сударыня. – Он старался, чтобы его голос не дрогнул. На своих высоких каблуках она была выше его. Он отступил на шаг, распрямив плечи, довольный тем, что не снял шляпу, когда она вошла. Высокая тулья прибавляла ему росту и солидности.

– Вы ее пытали? Вы вместе с этой Мери Филипс? Я знаю, что вы делаете с этими женщинами!

– Мы делаем богоугодное дело, сударыня! – Он с трудом сдерживал голос. – Это наш долг перед Богом – истреблять слуг дьявола.

– Лиза не служит дьяволу! – Сара подошла еще ближе, сверкая гневным взором, и он отпрянул. – Она богобоязненная женщина!

Хопкинс кисло улыбнулся.

– Очень и очень сомневаюсь. – Он почувствовал, что сейчас раскашляется, попытался сдержаться, не смог и отвернулся, содрогаясь всем телом от приступа удушья. На носовом платке остались капли крови, когда он приложил его к губам. – Пожалуйста, уйдите! – От боли на его глаза навернулись слезы, которые он не хотел ей показывать. – Уходите!

– Я не уйду, пока не получу вашего обещания отпустить Лизу, господин Хопкинс! – Голос ее звучал совсем близко.

Он вдохнул ее чуть солоноватый, интимный женский запах, почти почувствовал прикосновение ее одежды и резко отвернулся.

– Я сказал, уходите! Или вы хотите, чтобы и вас арестовали, как тайного соучастника ее дьявольских деяний?

– Вы не посмеете меня арестовать. – Она была так близко, что вынуждена была опустить глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. – Все ваши жертвы, господин Хопкинс, это просто бедные беззащитные невежественные женщины, за которых некому заступиться, от которых приходу нет никакой пользы. У них нет ни семьи, ни друзей. У меня есть и семья и друзья, господин Хопкинс. У меня есть деньги и собственность моего мужа! Вы не осмелитесь коснуться ни единого волоса на моей голове! – Ее глаза не мигая впились в его лицо. Он мог видеть нежный румянец на ее щеках, мягкие тени на коже там, где ее грудь скрывалась под корсетом. Зрачки темными точками сверкали в светло-карих глазах. – Отпустите ее, господин Хопкинс, отпустите...

Вдруг ее глаза стали меняться. В изумлении он увидел, что их янтарный цвет становится зеленым, волосы под чепцом вдруг потемнели и повисли прямыми прядями...

И вдруг ему стало страшно...

Вскрикнув от страха, Майк сел на кровати в полной темноте, сердце его бешено колотилось.

– Господи, не оставь меня, Господи, Ты – во мне... – Это был тот же сон! Сон, в котором он, Майк Синклер, каким-то образом перевоплощался в Мэтью Хопкинса. Выбравшись из постели, он кое-как добрался до окна и, открыв его, высунулся наружу, глубоко вдыхая ледяной воздух. – Отче наш, иже еси на небесех...

Женщина в этом сне была такая реальная! Так близко стояла, что он мог ощутить ее всю, прикоснуться к ней, слышать шелест ее платья, и вдруг Майк понял, что узнал ее. Она более не была тенью, призраком из прошлого.

Это была Эмма Диксон!

40

Воскресенье, 25 октября.

Конец летнего времени в Англии

Вздрогнув, Эмма проснулась. Минуту она лежала, глядя в темноту, не понимая, где она. Осторожно протянув руку, она почувствовала крепкое теплое тело Пайерса рядом с собой и вздохнула с облегчением. После их ссоры она боялась, что он скоро уедет. Осторожно она крепче прижалась к его спине, слыша мурлыканье в ногах. Макс и Мин были с ними в постели. Со счастливой улыбкой она закрыла глаза и уже через минуту погрузилась в сон.

Она подъехала прямо к дому Лизы. С того дня, как старую женщину арестовали, к нему никто не приближался. В день ареста Лизы она забралась в дом поздно вечером, чтобы похоронить двух кошек на цветочной клумбе, упокоить их рядышком, присыпав землей и цветами. Печально посмотрев на свежий холмик, она повернулась, чтобы принести несколько веток розмарина. Она осторожно прикрыла ими могилку и пошла в дом. К вещам старушки никто не прикасался, никто в деревне не осмелился даже приблизиться к дому. Ступка и пестик, кувшины – все так и валялось там, где упало. Травы увяли и засохли, пепел в камине давно остыл, вода в котелке покрылась пыльной пленкой. Глаза Сары наполнились слезами, когда она подошла к столу и провела рукой по смятым сухим листьям и лепесткам.

– Нет! – ударила она кулаком по столу. – Нет, я им не позволю это сделать! – громко простонала она, грозя кулаками в потолок. – Этого нельзя допустить!

Когда она обходила стол, ее энергично развевающиеся юбки подняли пыльный ворох сухих лепестков медуницы и лаванды, рассыпанных на полу.

– Помоги мне, Лиза! – сердито потребовала она у темного угла за камином. – Где ты? Помоги! – Ответа не последовало. – Лиза! Что же мне делать?

Она подошла к камину и стала смотреть на холодный пепел. Лиза всегда следила за тем, чтобы камин был тщательно вычищен, но теперь веник валялся на полу. Рядом с ним лежала Лизина старая сумка для рукоделия, и было видно, что ее кто-то сознательно растоптал. Она подняла сумку и прижала к груди, не обращая внимания на то, что испачкала платье.

– Госпожа, я вас искал.

Она подскочила, когда в дверях появилась тень.

– Это ты, Джон Пеппер?

– Ваш отец просит вас вернуться домой, госпожа. Он считает, что вам небезопасно находиться здесь. – Джон глядел по сторонам внимательно, с любопытством и страхом.

Сара почувствовала раздражение.

– Не надо меня повсюду сопровождать, Джон.

– Но ведь здесь повсюду солдаты и всякий сброд. Нигде не безопасно, пока идет эта война, и непонятно, кто друг, а кто враг. – Он насупился, окинув взглядом дом в последний раз. – Обожду снаружи, госпожа, если вам надо побыть здесь еще.

На миг она почувствовала себя виноватой. После смерти брата она осталась у отца единственным ребенком.

Когда Джон Пеппер вышел в дверь и скрылся из виду, дом снова залил яркий солнечный свет. Она нахмурилась. Преданность Джона ей и ее отцу была вне всяких сомнений, но в голосе его звучало нечто, на что она не обратила было внимания. В задумчивости она вернулась к столу и посмотрела на инструменты Лизы, которыми та пользовалась, работая с травами, и покачала головой. Она совсем позабыла про войну и вспомнила дни, когда Лиза, в чистеньком чепце, в опрятном платье и белом фартуке, помогала в детской в доме Беннетов. «Слушай внимательно, моя уточка, – вспомнила она голос Лизы. – Ты старшая, так вышло, что ты единственная девочка, потому есть вещи, которые ты должна знать. Секретные вещи...»

Она все это забыла. Неужели забыла? Когда она увлеклась красивым молодым Робертом Паксманом и решила выйти за него замуж, она все вспомнила. Хриплый соблазнительный шепот Лизы на ухо: «Если ты чего-то хочешь добиться, моя уточка, ты это получишь. Помни об этом: ты получишь все, чего только ни пожелаешь в целом мире. Если только захочешь очень сильно и будешь знать, как этого добиться». Наполовину объятая страхом, наполовину возбужденная осознанием приобретенной тайной силы, она поднялась тогда с кровати; свет полной луны заливал ее комнату; убедившись, что Агнесс спит, она выбралась в сад...

– Госпожа, ваш отец ждет. Он будет волноваться. – Голос Джона Пеппера прервал ее воспоминания, и она виновато вздрогнула. – На мой взгляд, этот проклятый дом надо бы сжечь дотла! – Он стоял на тропинке снаружи.

Удар в оконную раму заставил Эмму вздрогнуть и проснуться, и она увидела, как Мин спрыгнула с кровати и забралась на подоконник, уселась там и стала сердито ворчать куда-то в темноту. Возможно ее потревожила птица, нечаянно ударившаяся в темноте о стекло. В тревоге Эмма села на кровати, чувствуя рядом спящего Пайерса. Как он ее успокаивал!

Она снова видела сон и была чем-то недовольна. Пытаясь воспроизвести в памяти дом, каким он был давным-давно, она чувствовала яркий солнечный свет, запах сухих трав, висящих на крюках на кухонном потолке, видела густой мрак ускользающих теней. Она отчаянно пыталась сохранить эти воспоминания, запомнить все, но все образы растаяли, оставив ее в недоумении. Что это было, чего она не могла вспомнить? Отчего в ее подсознании не осталось ничего, кроме чувства страха?

Рядом зашевелился Пайерс.

– Что такое, Эм? Спи, у нас есть лишний часок утром, помнишь?

Она легла на подушку и смотрела в окно на темный силуэт кошки на фоне звезд. Туман, кажется, рассеялся. Закрыв глаза, она поймала себя на том, что надеется вернуться в тот же сон.