Текст книги "Совершенно секретно"

Автор книги: Б. Сучков

Соавторы: Ральф Ингерсолл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава восьмая. Стол конференции против Wehrmacht

Кампания, начавшаяся прорывом на Брестский полуостров, была довольно сумбурна, – то есть отличалась непоследовательностью, резкими разногласиями между верховными главнокомандованиями относительно дальнейших действий и быстрой сменой крупных событий. Одним из главных мотивов, побудивших осуществить прорыв к югу от Авранша, было стремление заручиться пресловутым вторым портом, который был предусмотрен планом «Оверлорд»: в данном случае речь шла о Бресте, (Была также сумасбродная мысль – создать новенький, стоимостью примерно в миллиард долларов, порт на южном побережье Брестского полуострова, в заливе Киберон. Это была мечта работников снабжения; она носила условное наименование «Непорочность», – и непорочность ее осталась нетронутой).

Первоначально генералу Паттону был дан приказ взять Брест, причем ему надлежало, как и относительно Шербура, действуя по собственному усмотрению, либо перерезать полуостров, а затем идти в глубь него, либо сразу устремиться к Бресту, наплевав на фланг. Паттон решил сделать сразу и то, и другое – и не сделал ничего. Первой должна была проникнуть в узкий проход между Мортэном и Авраншем 6-я танковая дивизия. По приказу Паттона она на полном газу прошла мимо расположенной сейчас же за Авраншем укрепленной гавани Сен-Мало и устремилась вдоль северного побережья полуострова. Путь ее можно было проследить по обломкам ее машин, разбитых огнем нескольких противотанковых орудий, оставленных немцами на месте при отступлении, да по радостным лицам жителей бретонских деревушек, через которые она пронеслась, оставив по себе лишь память о запыленных лицах своих бойцов. 6-я танковая дивизия была так мала, а маршрут ее так длинен, что она не могла даже выделить военно-полицейские отряды для охраны своего тыла.

Другой дивизией, перед которой была поставлена задача – нанести удар в южном направлении, была 1-я танковая. Паттон настойчиво продвигал ее на юг, дав приказ ее командованию овладеть Лорианом и Сен-Назэром – крупными портами и базами подводных лодок на южном побережье Брестского полуострова

4-я танковая, так же как и 6-я, горела желанием освободить Францию, но и она, подобно 6-й, имела у себя в тылу лишь улыбающиеся лица – и никакого прикрытия. Обе эти дивизии, достигнув окраин своих объектов, остановились там и благим матом завопили по радио об отсутствии бензина и боеприпасов, но так и не получили ни того, ни другого. Их коммуникации, уже давно растянутые до абсурда, теперь оказались совершенно прерванными.

Нам, штабным работникам армейской группы, приходилось самим устанавливать, где находятся танковые дивизии Джорджи. Послав к черту замысловатые коды и военную фразеологию, их командиры, вне себя, орали теперь попросту, на добротном, терпком и едком американском языке: "Нет ни бензина, ни боеприпасов, ни продовольствия! Последнее можем достать на месте, но просим указания, как нам наладить здесь производство бензина и боеприпасов". Или в таком роде: "Нахожусь в предместье, имея перед собой целую немецкую армию, которую мне нечем обстреливать. До сих пор совершал невозможное. Но как быть дальше?"

Между тем немецкие батальоны, лишь теоретически отрезанные американцами и тревожимые изводящими налетами французских маки, отходили на юг, пересекая дороги, по которым двигались наши танковые колонны. Эти батальоны снабжались за счет содержимого американских грузовиков, так что небронированные машины могли теперь прорываться к месту назначения не иначе, как под защитой бронированных. Впрочем, пытались прорваться лишь немногие, так как, заняв предместья Бреста своими танками, командующий Третьей армией замыслил уже другое. Джорджи совершенно забыл о Бресте, решив, что прежде всего надо взять Париж. И далеко не он один думал так.

Джорджи имел строгий и категорический приказ занять Брест; и вот в понедельник он хвастливо заявил, что в субботу вечером будет там купаться. Среди дня в субботу он вызвал Омара Брэдли и сообщил ему, будто части Третьей армии уже в Бресте. Это очень характерно для генерала Паттона, и Брэдли попал бы в скверное положение, если бы поверил ему. Из всех паттоновских частей в Бресте побывал лишь один кавалерийский взвод, который провел там около получаса, после чего улепетнул обратно. Он наткнулся, конечно, на самый защищенный из всех портов Западной Европы; этот район только что получил подкрепление в виде одной из геринговских парашютных дивизий под командованием генерала, взявшего Крит. В действительности Брест был занят лишь через сорок шесть дней совершенно другой армией и после того, как была освобождена фактически вся Франция. Чтобы захватить его, понадобилось ввести в дело три полных пехотных дивизии, усиленных танками, облегчив им задачу при помощи многодневной бомбежки с воздуха и даже обстрела с кораблей. Первоначальная попытка была покушением с негодными средствами.

Брест был позорным моментом в американской кампании. Он явился печальным наследием плана «Оверлорд» или – если угодно – кровавой жертвой на алтарь престижа, так как те несколько месяцев, которые ушли на бесплодные попытки взять его, обошлись нам в тысячи жертв, причем туда не было высажено ни одного солдата и не было отгружено ни одного фунта из американских запасов. А когда Брест был взят, в нем уже не было никакой надобности.

Расположенные к югу от него Сен-Назэр и Лориан взять так и не удалось. Они сдались лишь к концу войны, в момент крушения Германии, предварительно обчистив прилегающую территорию своими рейдами так основательно, что собранных запасов им хватило бы, по крайней мере, еще на год.

Пока 6-я и 4-я танковые дивизии беспомощно топтались вокруг укрепленных немцами портов, Паттон бегал взад и вперед перед прицепом, который служил генералу Брэдли походной канцелярией. Как я уже сказал, Паттон думал теперь только о Париже; словно мальчик, которому понадобилось выйти из класса, он танцевал на месте, стараясь добиться, чтобы Омар отпустил его. В Бресте ему не удалось выкупаться; ну что ж, зато он выпьет шампанского во французской столице! Между тем надо было еще расправиться с теперь уже немного потрепанной немецкой противодесантной армией, завязнувшей в районе Бокажа – после того как она бессмысленно растратила всю свою маневренность в результате личного вмешательства Гитлера в Мортэне. Ее командование было совершенно обескуражено поражением у Сен-Ло, которое произошло всего через пять дней после неудачной попытки прусских генералов уничтожить главу государства и произведенной последним чистки среди своих военных советников. Именно в этот момент вылез из своей конуры Монтгомери, чтобы побудить Эйзенхауэра уговорить Брэдли забыть о Бресте и о Париже, а вместо этого постараться окружить немцев в "Краю изгородей" и уничтожить их там.

Первоначальная цель Брэдли при его выступлении не имела ничего общего ни с поверхностным охватом, который предлагал произвести Монтгомери, ни с отчаянным паттоновским рывком на Брест, – рывком, который был, конечно, только почтительным жестом в сторону верховного командования с его планом «Оверлорд». Не соблазняла Брэдли и политико-романтическая затея освободить Париж до разгрома находящихся во Франции немецких армий. Он имел в виду произвести широкий охват, в результате которого в мешке оказались бы не несколько немецких дивизий в районе высадки, а все германские части западнее Сены. Для этого требовалось произвести охват с пересечением всех французских территорий от Авранша до Шартра и Орлеана, а оттуда – вниз по Сене, до устья. Расположенный к югу и немного к западу от Парижа, Орлеан был бы пробкой бутылки, стенками которой были бы реки Сена и Луара. Сена и Луара явились бы грозными препятствиями для отступающего противника, после того как железнодорожные и шоссейные мосты через них были бы взорваны. Еще до своего прибытия во Францию Брэдли упорно обдумывал, как лучше закупорить отверстие в районе Орлеана. Но победа при Сен-Ло была так блестяща, а контратака под Мортэном так успешна, что после них наступил короткий период опьянения этими временными успехами.

Брэдли располагал достаточной свободой действий, чтобы использовать эти успехи по своему усмотрению. Номинально он еще находился в подчинении Монтгомери, но так велик был неожиданно завоеванный им престиж, что даже Совет начальников генеральных штабов не решился бы вступить с ним в спор. Однако он должен был решать быстро, при этом выслушивая самые противоречивые советы: Паттон стонал о Париже, Монтгомери вопил об окружении в "Краю изгородей", а собственные интенданты Брэдли утверждали, что наступать невозможно, пока не захвачен второй порт, через который должно идти снабжение, – что предусматривалось планом как необходимое условие успеха. В верховном командовании началась чуть не паника по поводу того, что американские командиры, охваченные энтузиазмом, теряют чувство действительности. Эйзенхауэр ограничивался тем, что твердил: "Не забывайте о Бресте!" Он был очень занят, так как у него на руках были не только англичане, но и французы, а штаб его находился в движении.

Оказавшись перед необходимостью выбирать. Брэдли решил осуществить сразу три предприятия. Он знал, что это ему по силам, а германская армия уже почти деморализована, так что ему удастся разрешить все три задачи. Он разрешил две из них – и почти разрешил третью.

Первой задачей была та главная операция, о которой он все время думал. Он двинулся на Шартр, чтобы заткнуть орлеанскую горловину и начать большой охват. Шартр не только открыл Брэдли путь к Сене, но одновременно отдал ему в руки Париж без малейших усилий для овладения французской столицей, так как ее население восстало и освободилось прежде, чем американцы успели достичь хотя бы исходных позиций для штурма. Фактически они уже обошли ее в своем движении на юг.

Второй задачей, которую поставил себе Брэдли, было осуществление плана английского командования. Этот план состоял в поверхностном окружении одной части германской армии путем двойного ее охвата, в котором северной частью клещей была английская, а южной – американская армия. Клещи должны были сомкнуться у Фалеза и действительно почти сомкнулись – до такой степени, что, с точки зрения практических боевых целей, окруженные части по существу выбыли из строя.

Третьей задачей Брэдли было завершающее движение от Шартра вдоль по течению Сены с целью закупорить все германские силы, находящиеся в Нормандии. Этой операцией он был вынужден частично пожертвовать из-за претензий Монтгомери, которые тот предъявил в Фалезе. Брэдли двинул один корпус вниз по долине Сены, форсировал ее и обеспечил переправы не только для своей собственной, но и для английской армии, которой были, таким образом, поднесены на подносе ключи от ворот, ведущих к Гавру и всему побережью Ла-Манша. Но Брэдли был вынужден потратить в Фалезе столько сил, что, пока к переправам через Сену успели подойти необходимые подкрепления, большая часть окруженной в Нормандии германской армии сумела, в конце концов, вырваться из клешей.

Решение Брэдли устроить в сотрудничестве с Монтгомери, на основе одержанного в Фалезе успеха, ловушку для немцев привело к самому неприятному эпизоду в англо-американских взаимоотношениях на поле боя за все время войны. Это был период стремительных действий, напряженных ожиданий и всеобщей раздражительности. Чтобы создать ловушку, английские части должны были сняться с позиций, на которых они окопались, и перейти в наступление на гористую местность, где немцам тоже пришлось все это время окапываться, организуя оборону. Справедливость требует отметить, что действующим английским частям надо было немедленно произвести наступление на такой же местности и в таком же масштабе, как при первоначальном наступлении у Сен-Ло, к которому американцы готовились несколько недель, накапливая силы. Кроме того, англичане атаковали район, жизненно важный для немцев, и те дрались отчаянно, стремясь не допустить окончательного окружения.

Разногласие между английским и американским командованием возникло из-за того, что для смыкания клешей англичанам надо было пройти только тридцать миль, тогда как американцы, наступавшие с юга, должны были преодолеть огромную дугу в сто двадцать пять – сто пятьдесят миль длиною, волоча за собой обозы. Но, в конце концов, американцы вышли туда, куда должны были выйти, и обрушились на то, что недавно было тылом германских оборонительных позиций, – тогда как наступление англичан выдохлось в пункте к северу от Фалеза. К югу от Фалеза есть город под названием Аржантан. Как раз за Аржантаном, со стороны Фалеза, проходила разграничительная линия, условно разделявшая зону военных операций обеих армий – английской и американской. Части генерала Паттона, видевшие свою задачу в заполнении горловины, с ходу заняли Аржантан и, не останавливаясь, перешли этот рубеж. Монтгомери, еще бывший тогда номинальным главнокомандующим сухопутными силами, нашел, что это для него подходящий предлог проявить свою власть: он приказал Паттону вернуться в американскую зону операций, по ту сторону разграничительной линии. Выждав некоторое количество времени, которое он считал достаточным, – насколько я помню, два или три дня, – Паттон создал временный корпус, назначил его командиром своего начальника штаба Гаффи и оставил его в Аржантане для охраны горловины, а сам повел войска к Сене.

При всей своей склонности к браваде Паттон – талантливый полководец, владеющий искусством командования танковыми войсками на открытой местности. Многие подчиненные считали его грубым и бесчувственным (на самом деле он чрезвычайно чувствителен, даже сентиментален), а он спасал им жизнь. Он правильно оценивал ударную мощь танковой колонны и, пользуясь этим знанием, выигрывал сражения, жертвуя сотнями там, где другие генералы потеряли бы тысячи. Теперь корпус Паттона ворвался, как смерч, в тыл разбитого врага, пожиная богатые плоды своего дерзания.

Однако еще целых десять дней после этого, разбитая, но не утратившая способности к организованной обороне немецкая армия отступала через фалезскую горловину, сохранив достаточную боеспособность, чтобы переправиться затем через Сену и, наконец, укрыться в бетонных сооружениях на германской территории.

В настоящее время спор о заполнении фалезской горловины не имеет почти никакого практического значения[22]22
  Таково мнение меньшинства. Но все старшие офицеры, участвовавшие в этой операции, с которыми мне приходилось говорить, считали, что из-за провала попытки закрыть фалезскую горловину была упущена исключительная возможность немедленного окончания войны. Они рассуждают так: если бы горловина была закрыта согласно плану, отборные части находившейся в Северо-Западной Франции германской армии оказались бы в ловушке, и их капитуляция была бы вопросом дней. А если бы они сложили оружие, Германия не могла бы продолжать борьбу. Ее крах последовал бы тотчас же вслед за покушением на Гитлера и совпал бы с освобождением Парижа. Но поскольку некоторая часть германской армии ускользнула, Гитлер получил возможность скрыть размер катастрофы и подготовить почву для своего возвращения, которое он и инсценировал позднее – в декабре. Свое мнение я изложил выше, а противоположное мнение привожу здесь для полноты картины. (Примеч. автора).


[Закрыть]{22}, поскольку, с одной стороны, факт совершился, горловина заполнена не была и значительная часть немецкой армии из окружения ушла, а, с другой стороны, ускользнувшие части были так жестоко потрепаны, что навсегда утратили всякое значение как боевая сила. Большая часть дорог, ведших из глубины мешка к фалезской горловине, и дорога через самый Фалез находились под непрерывным артиллерийским огнем в течение всего боя, который длился в общем шестнадцать дней. Погода стояла хорошая, и авиация союзников сновала взад и вперед над горловиной, сея смерть и уничтожение.[23]23
  В разгар этого сражения один нью-йоркский адвокат, служивший в разведывательном отделе штаба Брэдли, разобравшись в обстановке, обратил внимание на то, что а Англии проходят обучение две английские авиадесантные дивизии. Он высказал мнение, что если их сбросить непосредственно за участком фронта, занятым английскими частями, то они как раз могли бы пробиться вперед и уничтожить 88-миллиметровки, мешающие наступлению англичан. Эта мысль так понравилась Брэдли, что он послал в штаб Монтгомери кадрового полковника, который изложил ее генералу Ричардсону, возглавлявшему плановый отдел штаба Монтгомери. Ричардсону она тоже так понравилась, что он бросил все и отправился с ней к начальнику штаба Монтгомери – де Гингэнду. Тщательно продумав ее, де Гингэнд объявил, что в ней заключается разрешение стоящей перед его патроном задачи, после чего удалился в направлении занимаемого последним прицепа. Через несколько часов он вернулся и объявил, что ничего не выйдет, так как патрон решительно не согласен. Свой отказ Монтгомери мотивировал тем, что части, о которых идет речь, находятся на маневрах в Шотландии и нельзя прерывать их обучение. Кроме того, он не видит оснований менять принятый им план, который сводился к тому, чтобы продвигаться вперед наличными силами. (Примеч. автора).


[Закрыть]{23}

Когда был занят отрезок дороги, проходившей прямо перед американской дивизией, он оказался покрыт таким толстым слоем немецких трупов, что пришлось вызвать бульдозеры, чтобы скинуть их с дороги и снова сделать ее проезжей. Захваченные в этот период донесения германской разведки генеральному штабу содержат жалобы на губительный огонь американских истребительных самолетов, которые "преследуют даже велосипедистов и отдельных бойцов".

Командование германских воздушных сил осталось глухо к этим жалобам, раздающимся с поля боя; в течение всей войны оно проявляло гораздо больший реализм в оценке происходящего, чем командование сухопутными силами, и после прорыва у Сен-Ло стало тотчас выводить свои части из Франции. Современные военно-воздушные силы могут действовать только при наличии чрезвычайно сложной наземной организации, обеспечивающей заправку самолетов горючим, всякого рода обслуживание, управление при помощи телетайпов, радио и т. п. Даже после того как Гитлер потребовал, чтобы Люфтваффе оказала всемерную поддержку предпринятому им контрнаступлению в районе Мортэна, ее части аэродромного обслуживания продолжали стремительно катиться через всю Францию на восток, взрывая покидаемые аэродромы

Если вас интересует, как передвигается американская армия, вам надо было посмотреть на нее после Авранша. Чем быстрей она передвигалась, тем трудней было двигаться вместе с ней. Магистральные дороги были забиты автомашинами – буквально забиты, буфер к буферу, иногда непрерывно на протяжении тридцати – сорока миль. Здесь были гигантские транспортеры танков с их тягачами, огромными, как паровозы, и рядами толстостенных резиновых шин, несущих рамы, на которых покоятся самые танки; бесконечные линии огромных грузовиков-рефрижераторов, похожих на изотермические вагоны. Но главное место в составе каравана занимали 2,5-тонные трехосные грузовики, шедшие иной раз непрерывной цепью, по сорок – пятьдесят машин.

В промежутках между обозными колоннами теснились самоходные артиллерийские батареи, а иногда и шедшие своим ходом танки; но эти двигались чаще по обочинам, либо скашивали повороты по целине, прокладывая себе новый путь прямо через поле; на главных дорогах они мешали движению.

Шли также разные машины специального назначения: передвижные ремонтные мастерские с агрегатами привода станков и 2,5-тоннки войск связи с большими радиостанциями, тянущие за собой двухколесные прицепы с генераторами; грузовики со штабелями телеграфных столбов или похожими на маленькие гнезда, сложенными наподобие блюдечек, надувными лодками для форсирования водных преград; большие обозные прицепы, используемые под штабные канцелярии; бульдозеры всех размеров; скреперы на грузовиках или транспортерах.

Среди больших машин сновали джипы – то ныряя в общий поток, то выныривая и лепясь по обочинам, чтобы пробраться вперед.

Эта невиданная процессия безостановочно двигалась вперед– днем и ночью. Она тянулась вдоль всего побережья – от Шербурского полуострова до Авранша – и, расширяясь веером у основания полуострова Бретани, углублялась в последнюю, а в восточном направлении шла через Ле-Ман на Шартр, Орлеан и Париж. Она проходила вдоль шпалер разбитой немецкой техники, среди которой изредка попадался сгоревший американский танк или полугусеничная машина, брошенные при наступлении.

Большая часть немецкой техники была уничтожена авиацией. Проезжая, можно было составить себе ясную картину происшедшего: чувствуя приближение гибели, немцы, как обезумевшие, вырывались из колонн и кидались напролом через изгороди – в поле. А дальше в колонне ничего не знали: там машины были сожжены прямо на дороге. Американцы, наступая, свалили их набок в ров или спихнули в сторону при помощи танков и бульдозеров. Сточные канавы были полны сорванными принадлежностями обмундирования.

Вон по полю раскиданы шинели, каски, пояса, патронные сумки, а поверх всего этого – бумаги и письма. Видимо, сюда согнали пленных, обыскали их здесь, и они решили кинуть все лишнее, прежде чем их поведут в тыл.

Попав через неделю опять на то же место дороги в Сен-Ло, вы убеждаетесь, что никто не дал себе труда похоронить убитых, и они по-прежнему сидят в машинах, где сгорели или были застрелены, либо валяются среди обломков, прямо на земле. После этого зловоние будет преследовать вас повсюду, где бы вы ни расположились на отдых.

А вон там развернулись полевые госпитали, и раненые лежат длинными рядами под открытым небом, потому что палатки переполнены; они лежат на койках или просто на одеялах, потому что коек не хватило. Среди них и немцы, и американцы. И у всех – ошеломленные лица.

Приближаясь во время наступления к месту боя, вы встречаете раненых и пленных, направляющихся в тыл – пешком или на грузовиках, иногда даже на санитарных машинах. На полях – артиллерийские батареи, которые стремительно примчались сюда и не успели ни окопаться как следует, ни прикрыть орудия маскировочными сетками. Они только постреляют отсюда немножко – по деревне или перекрестку дороги, который мешает им там, впереди – и тотчас опять погрузятся на машины.

Дальше вы вдруг натыкаетесь на промежуточный пост связи, который ловит дивизии и полки, отклонившиеся на какую-нибудь параллельную дорогу по ту или другую сторону магистрали. Здесь, в полуразрушенном деревенском трактире, приколота к доске, поставленной на стул, грязная карта. Каракули красным и синим карандашом, такие нескладные, словно они нацарапаны ребенком, показывают, где роты батальона, и расположенные за ними батареи, и стык с соседним батальоном на левом фланге. Видимо, с соседом на правом фланге стыка нет, так как с этой стороны – широкое свободное пространство. Возле карты висит телефонный аппарат в кожаном футляре, а в углу стоит стол командира – на нем ничего лишнего, но много карт и револьвер, да еще стакан кофе, принесенный сержантом-буфетчиком.

Немного впереди – небольшие группы солдат вокруг минометных позиций. Некоторые стреляют, другие наводят у себя порядок или спят. Как только стрельба кончается, все засыпают. Еще миля, и до вас доносится пальба стрелкового оружия: частый треск самозарядных винтовок Браунинга, тяжкий, размеренный стук пятилинейного пулемета. Проходят цепочки солдат: вперед на смену какому-нибудь отделению, назад – получить горячую пищу из походной кухни. Эта кухня – грузовик, укрывшийся в роще и отпускающий пищу прямо из кузова, не теряя времени на выгрузку печек и установку их на земле.

Находясь в головных отрядах наступающих частей, невозможно понять смысл происходящего так, как понимаешь его, глядя на карту в штабе армейской группы. Путь иной раз кажется непроходимым – впереди взорванный мост или притаившийся, словно застегнутый на все пуговицы, город, в котором засел противник, – его вы не видите, но знаете, что он там. Или же, наоборот, колонна остановилась словно перед пустотой: куда ни взглянешь характерный для Франции тихий сельский пейзаж; видишь только крестьянина, который ведет лошадь, или двух женщин, остановившихся на краю дороги посудачить, а рядом с ними дети глядят, разинув рты, на остановившиеся американские машины. Все спокойно, никакого движения. И вот все снова задвигалось. На батальонном посту связи известно только, что была подана команда, и надо идти вперед.

Редко удается проследить ход боя по какой-нибудь оперативной карте, если это, по меньшей мере, не карта штаба дивизии. По большей же части для того, чтобы узнать, что именно было и как протекало, надо вернуться в корпус, где соединяются нить информации, поступающей от двух или трех дивизий. Что же касается штаба армейской группы, то там знаки расставлены всегда отчетливо, и три подполковника посменно несут круглосуточное дежурство, содержа карту в полном порядке, устраняя несущественное и следя за тем, чтобы она отражала только то, что нужно видеть командующему, когда он опять придет взглянуть на нее.

Но куда бы ни двигались части, безразлично по какой из этих вот дорог, они встречают смерть и проходят мимо. Они проходят мимо, невзирая на то, появляются ли на оставшихся позади красивых кладбищах новые могилы, или трупы остаются неубранными и гниют прямо под открытым небом.

В хирургических палатках – по шести операционных столов в ряд, и шесть хирургических бригад под шестью одинаковыми стандартными комплектами прожекторов, питаемых снаружи от переносного дизель-динамо, режут руки и ноги. Стараются получше упаковать обратно кишки. Зашивают и штопают тела. Потом читают, что написано на ярлыке, прикрепленном к следующему телу, которое положили перед ними на стол, а сестры стерилизуют ножи, иглы, ножницы, пинцеты и кладут их опять на место. И то, что осталось, уносят в темные палатки, а если лицо прикрыто одеялом, кладут в растущий ряд снаружи, чтобы можно было взять и похоронить. По дороге идут солдаты, пока еще уцелевшие, и вы почти осязаете их смертельную усталость. Взгляд их остекленевших глаз ничего не выражает, лица покрыты грязью и кажутся мертвенно бледными под ее слоем.

Это – уже возле самого фронта, возле того места, где на карте встретились красные и синие значки. Солдаты уставали и в тылу, пока армия пересекала Францию, но там они от усталости никогда не бледнели.

К тому моменту, когда армия достигла Сены, она уже успела закалиться в боях. Вы можете заметить какую-то уверенность в движении всех ее частей. Ее машины еще не износились, а противник уже бежал.

Вслед за беспощадным истреблением немцев в фалезской горловине, за падением Парижа и форсированием Сены последовало стремительное продвижение к границе Германии. Англичане устремились вдоль побережья, цепляясь за свои коммуникации через Ла-Манш. Англичане были переброшены через Сену, использовав переправы, созданные и переданные им американцами возле Руана. Американцы обошли Париж с двух сторон. Первая и Третья армии выровняли свои разграничительные линии, причем Первая армия, под командованием Ходжеса, пошла по внутреннему пути – на север, а Третья, под командованием Паттона, развернулась на широком фронте к югу от нее. Паттон, по обыкновению, доверил свой фланг воле бога, авиации и французских маки.

Я говорю о путях «внутреннем» и «внешнем», так как линии снабжения обеих американских армий имели изогнутую форму: они тянулись огромными многомильными дугами от основания Шербурского полуострова, через Париж и Сену, на восток. Форма и протяженность этих линий снабжения предопределила ход событий в следующем акте драмы. Если активные военные действия происходили в основном на земле, это объясняется тем, что авиация уже выиграла воздушную битву за Францию. Победа союзной авиации над Люфтваффе была теперь настолько полной, что все мы уже считали господство в воздухе чем-то само собой разумеющимся. Однако мы еще не совсем оправились от изумления, пережитого нами в первые дни высадки, в тот первоначальный период, когда мы ждали бомбежек, обстрелов с воздуха, бесконечных тревог, всего, чему так часто подвергались в первые дни своего пребывания в Африке. Но вместо немецких самолетов мы видели у себя над головой – в любое время дня, с рассвета до темноты – медленно кружащую в воздухе четверку союзных истребителей, легко скользящих по небу то в одном, то в другом направлении, безмятежных, уверенных в себе.

На земле, еще находясь на южном побережье Англии, мы уже испытывали страх за судьбу наших сосредоточенных соединений; в своих статистических расчетах мы списывали в расход столько-то и столько-то тысяч бойцов, которые, по нашим предположениям, будут потоплены авиацией противника или при переправе через Ла-Манш. Кроме того, мы знали, что всякий раз, как мы будем разгружать свои десантные суда, пока они оставлены на суше отливом, определенное количество их будет уничтожаться бомбами и сжигаться, как это было в Салерно. Мы не соблюдали правил маскировки при размещении крупных полевых складов возле прибрежной полосы – просто потому, что у нас не хватало времени и людей, чтобы рассредоточивать и укрывать их. Мы охотно шли на жертвы с целью выиграть во времени и в количестве. Мы были готовы рисковать, – но ни одного из наших опасений Люфтваффе не оправдала.

И это не потому, что у немцев не было летчиков и самолетов, а потому что союзная авиация отвоевала у них небо, уничтожив их прифронтовые аэродромы. Союзная авиация одержала эту победу, не прибегая к каким-либо чудодейственным средствам. Воздушные бои не похожи на объявления во всю страницу в американских журналах, где изображено небо, полное горящих немецких самолетов, а союзные летчики-истребители весело машут друг другу рукой с полным сознанием своего превосходства в воздухе. Преимущество союзной авиации перед новыми «Мессершмидтами» и «Фокке-Вульфами» было незначительным. Численность на бумаге – и даже в воздухе – была на нашей стороне, но какая радость командиру эскадрильи от статистического преимущества, если руководимое им соединение из шестнадцати самолетов вынуждено вести бой с шестьюдесятью самолетами противника, которые оказались у последнего под рукой в данном месте и в данный момент? Победу в воздухе приходилось завоевывать искусством и нервами – и за нее пришлось заплатить.

На земле победа при Сен-Ло оказалась возможной потому, что английская и американская пехота почти два месяца изматывала находившиеся перед ней германские дивизии, наносила им потери, которые они не успевали возместить, вытесняла их отовсюду. В воздухе точно так же успех всей операции вторжения в Нормандию был обеспечен многомесячным вытеснением немцев из воздушного пространства над Францией и Германией. Борьба за это вытеснение началась задолго до высадки. Это был сложный процесс систематического нарушения нормальной работы немецких авиазаводов, навязывания противнику бесчисленных воздушных боев, завершавшихся в нашу пользу, сокрушения форпостов воздушной империи врага, в результате чего последний был отброшен на такое расстояние, при котором его самолеты уже не могли противостоять нашим как равные. Процесс этот был полон опасностей и кровавых жертв; многие из тех, благодаря кому он закончился победой, были биты и сожжены задолго до того, как мы явились во Францию вести наземные бои.

Мы не знали, смогут немцы сосредоточить против нас новые воздушные силы после нашей высадки или нет. Но уже за несколько недель до Сен-Ло вопрос был выяснен. Мы получили возможность разрабатывать и успешно осуществлять проекты посылки целых маневренных колонн, поддерживаемых лишь самолетами, необходимыми для прикрытия флангов. К тому моменту, когда началось наше продвижение по французской территории, мы уже перестали говорить об авиации противника как о факторе, с которым нашему командованию приходится считаться.

Это дело наших воздушных сил – принять меры против Люфтваффе. И они принимали их. Нанося удары по тылам противника, летчики союзников не только управились с Люфтваффе, но позаботились и о том, чтобы немцы были лишены маневренности также и на земле – из-за необходимости перекладывать железнодорожное полотно, заполнять воронки на дорогах и восстанавливать взорванные мосты. И когда мы пришли туда, где был ближайший тыл немцев, мы воочию убедились, с какими трудностями связано продвижение немецких армий среди подобных препятствий. По мере продвижения за Сену мы на своем опыте все лучше уясняли себе, в какой хаос ввергли наши собственные воздушные силы всю транспортную систему Европы.

Дойдя только до Парижа, мы уже растянули свои линии снабжения от побережья до ста пятидесяти с лишним миль, а от Парижа к ближайшему пункту германской границы – двести миль пути. Снабжение наземным путем осуществляется при помощи железных дорог, грузовиков и трубопроводов. Бензопровод можно прокладывать со скоростью лишь нескольких миль в сутки. К этому надо добавить перерывы, необходимые для восстановления мостов через широкие реки. Несложные участки железнодорожного пути поддаются быстрому восстановлению, но через глубокие ущелья и даже небольшие речки движение может осуществляться лишь по самым прочным мостам. Для восстановления шоссейной дороги достаточен понтонный мост, который можно навести в течение нескольких часов (если нет обстрела). Но шоссейные дороги – наименее эффективный из всех трех путей снабжения. Пользуясь ими, приходится расходовать те самые шины и бензин, которые должны быть доставлены на фронт; кроме того, этот вид транспорта требует огромного количества оборудования и обслуживающего персонала.