Текст книги "Знахарь. Путевка в «Кресты»"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4. Воля зовет

В шесть утра подъем для утренней смены. Сквозь полудрему я слышал, как за стеной, отделяющей «спальню» от общего барака, зашебуршились мужики. Кто-то глухо кашлял, кто-то громко материл холодину на улице и свою собачью жизнь. Сейчас отряд построится на поверку, потом строем отправится в столовку, потом в промзону…

Я подумал о том, что не мешало бы встать и посмотреть, как там Колян. Но силы воли на то, чтобы выбраться из теплой постельки, у меня не хватило. И я снова крепко заснул. Принялся досматривать прерванный шумом за стенкой сон. Интересно, что последнее время про волю мне практически ничего не снилось. Похоже, я успел напрочь забыть, что это такое – воля.

Второй раз меня разбудил фельдшер. Приперся, пес, поглядеть, как там Колян, каким-то образом пронюхав, что тот сегодня не вышел на работу, хотя вчера никаких освобождений ему не давали. Но Колян даже не стал разговаривать с красномордым лепилой и сразу отфутболил его ко мне.

– Константин, Константин, – робко тыкал пальцем меня в плечо фельдшеришка.

– Чего тебе? – перевернулся я на другой бок и с трудом продрал глаза.

– Мне сказали…

– А, да, – перебил его я. – Ты чего, падла, за диагноз поставил вчера? Ты почему меня не дождался?

– Я не знал…

– Нишкните вы там, – сонно простонал со своей кровати Костя Араб.

– Я не знал, – шепотом повторил фельдшер.

– Ты, мразь, я ж тебе зубы повышибаю. Почему не сбил больному температуру?

– У него не было тогда температуры, – заныл фельдшер. Я удивился, обнаружив, что ныть, оказывается, можно и шепотом.

– Ты даже не мерил.

– Я по пульсу.

– Ты что же, сука, хочешь сказать, что умеешь по пульсу? – приподнялся я с подушки, готовый сейчас заехать кулаком фельдшеру в рожу. Тот, по-видимому, почувствовал мое настроение и отступил на шаг в сторону. – Чего ты арапа мне гнешь? Чего паришь?

– Эй, Блондин, – опять подал голос смотрящий, – выкинь на хрен этих двоих пиздоболов.

– Все, Араб, – заверил я, – закругляемся. – И поманил пальцем поближе к себе фельдшеришку. – Ты, уродец, быром пошел в лазарет. Гони сюда пенициллин, стрептомицин… – Я шепотом перечислил необходимые мне лекарства. – И не забудь баяны. Ну, пшел.

Фельдшер поспешил бочком выскользнуть из «спальни». Добежать до лазарета, собрать пилюли и вернуться назад – на это ему потребуется минут десять. Пора подниматься. Я заставил себя принять сидячее положение и спустил ноги на дощатый пол. По низу так и веяло леденящим холодом.

– Чё ты, Коста, с ним нянькаешься, с пидарасом? – пробурчал, не открывая глаз, Араб. – Самому западло бить ему рыло, подпиши пацанов.

– Бесполезняк, – вздохнул я. – Ничто этого пидера не исправит. Он алкаш. А алкаши и наркоты – это сам знаешь…,

– Знаю, – сказал Араб и резко сменил тему разговора. – Нынче шоферюга грев нам подгонит. И, може, маляву. По твоему геморрою. Во всяком случае, надеюсь, что будет малява сегодня. Все сроки вышли уже…

Я вздохнул. От этой малявы для меня зависело очень и очень многое. Через нее братва с воли должна была переправить нам свой план неотъемлемой и, пожалуй, самой существенной части моего побега из зоны.

Побега, который вчерне был спланирован уже полностью…

* * *

Впервые о том, что хочу соскочить из ижменского острога, я завел разговор с Костей Арабом еще год назад.

– Мне надо отсюда валить, – сказал я тогда. В этот момент мы находились в «спальне» вдвоем. – Чего думаешь?

В ответ смотрящий лишь хмыкнул и долго молчал. А когда я попытался еще что-то добавить, остановил меня движением руки.

– Ты врубаешься, Коста, каково это – сорваться отсюда? – наконец произнес он. – Из зоны выбраться – нету проблем. Но вот из Ижмы уйти… И отсидеться здесь негде.

– Я понимаю.

– Я тоже… – ухмыльнулся он, – понимаю тебя. Долги на воле, и долги немалые. Може, отсюда братве их перепишешь. Они и займутся.

Мне вспомнилось, как два года назад в «Крестах» я поинтересовался у Бахвы, могу ли заказать Хопина? И как он объяснил, сколько такой заказ будет стоить. Теперь же мне на подобное не надо было тратить ни единой копейки – заказ оплатил бы общак. Или, скорее всего, киллер бы работал бесплатно. Дело за малым: мне надо было этого лишь пожелать. Вот только…

– Нет, – сказал я. – Я это сделаю сам.

Араб молча кивнул. Он знал всю мою историю, быть может, лучше, чем я, и даже по моей просьбе надыбал через питерскую братву целый ворох информации о Хопине.

– Я тебя понимаю, Коста. И правда, надо мочить пидарасов. И делать это тебе самому… А если на побеге спалишься? – Смотрящий уперся в меня пронзительным взглядом.

– Вот тогда закажу этих ублюдков через братву. Араб снова кивнул. И опять надолго задумался.

– Что я скажу тебе, Коста, – наконец пробормотал он. – Сегодня двадцатое. Ровно через месяц мы начнем серьезно думать над этим твоим головняком. А за этот месяц ты как следует покумекай, так ли это надо тебе, что замутил. Може, перерешишь…

– Не перерешу, – перебил смотрящего я.

– И все же через месяц вернемся к этому разговору. Не раньше. А пока закруглились…

Конечно, ничего я не перерешил. Да просто не могло быть такого! Не для того я два с половиной года жил только мыслями о мести, чтобы теперь так взять и за месяц сменить цель всего моего нынешнего существования.

К разговору о побеге мы вернулись уже втроем. К нам с Арабом присоединился Блондин. При этом – как лицо заинтересованное, имеющее твердое намерение составить мне в этой авантюре компанию. У него на воле осталось тоже множество незавершенных дел и долгов, а чалиться ему предстояло еще восемь лет. И на помиловку [33]

[Закрыть]он, естественно, мог даже и не рассчитывать.

Как многоопытный стратег, Араб сразу разбил весь план на две части. Первая – выбраться за пределы зоны. Вторая – выйти из-под облавы, которую максимум через восемь часов организуют менты, и убраться из Ижмы. Притом успех первой части всей операции полностью зависел от нас самих и от тех пацанов, которых подпишем себе в помощники. Вторая часть казалась нам самой сложной, и без помощи с воли обойтись здесь было никак нельзя.

Из поселка на «материк» можно было добраться только тремя путями. Первый – на вертолетах, которые раза два-три в неделю летали отсюда в Ухту и Печору, – отпадал сразу. Мы не были безмозглыми отморозками, чтобы решиться на вооруженный захват, а так просто проникнуть на борт не представлялось возможным. Второй путь – разбитая в хлам грунтовка, которая вела вдоль реки до Сосногорска (там можно было бы пересесть на поезд) и по которой могли пробраться разве что лесовозы и внедорожники. Да и то лишь зимой или более или менее сухим летом, когда на дороге замерзали или, соответственно, подсыхали необъятные лужи, больше напоминающие небольшие болотины. Но даже если в момент побега эта грунтовка до Сосногорска окажется проходимой для транспорта, соваться на нее – все равно что добровольно отдаваться в лапы легавых. А они-то, обнаружив побег, уж постараются наставить постов на протяжении всех двухсот пятидесяти километров до железной дороги. А ехать до Сосногорска при средней скорости менее чем 20 км/ч – более полусуток. Да еще надо потратить время на то, чтобы захватить подходящую машину… Нет, это не вариант. Так же, как не вариант и то, чтобы пытаться уйти вверх по реке. Та же история, что и с грунтовкой. Те же, как минимум, двенадцать часов до «железки». И быстрее никак, даже если удастся раздобыть хорошую дюральку с мощным «ямаховским» или «саабовским» (а почему бы не помечтать?) мотором. Другой вариант – пытаться пробраться на баржу или плоты строевого леса, которые буксиром подтягивают вверх по реке до Сосногорска. Вот только баржи проходят мимо Ижмы в среднем два раза в день – не чаще. Да и попробуй забраться на эту баржу незамеченным. А плоты – так это вообще бред…

– Нет, река – чистое палево, – рубанул рукой воздух Араб. – Уходить отсюда придется тайгой. – Он уткнулся в скудную пятидесятикилометровую [34]

[Закрыть]карту Коми АССР, выдранную из какого-то атласа. – И не в Печору или Ухту. Там мусора все перекроют. Ждать будут вас там. А вот если на запад или на север…

– Ну и куда мы придем, если попремся на север? – перебил я.

Араб озабоченно уткнулся носом в карту.

– А Бог его знает. Отойдете подальше от Ижмы, а там вас встретит братва и сплавит по Печоре до Нарьян-Мара.

– Нет, – покачал головой я. – Нарьян-Мар – это тупик. Оттуда придется выбираться на самолете. Проходить в аэропорту ментовский контроль. Очень рискованно. От самолетов лучше вообще отказаться.

– Согласен, – пробормотал смотрящий, прикладывая к карте линейку. – Та-а-ак… Если идти на юго-запад через тайгу, то до Кослана четыреста километров. А там есть «железка». Да и мусора, скорее всего, там ждать вас не будут.

– Они везде будут ждать, – впервые подал голос Блондин.

– Я хочу сказать, – пробормотал Араб, продолжая что-то вымерять по карте линейкой, – что не так будут ждать, как, скажем, в Ухте. Да и попробуем найти, у кого в Кослане перекантуетесь, если чего. Плохо, поселок маленький, вроде нашей дыры. Все на виду… Как ты, Коста? Сможешь пройти по болотам по здешним четыреста верст?..

К концу своего первого военного совета мы приняли такое решение.

Вопрос о побеге из самой зоны, как наиболее простой, отложить на потом и полностью сосредоточиться на проблеме отхода из Ижмы. А вот уж в эту тему самим даже не лезть. Поручить ее разработку братве с воли. У них не в пример больше возможностей, чем у нас. Они наведут необходимые справки, подберут верных людей и надежные хаты. Они смогут провести рекогносцировку…

– Сколько уйдет на это времени? – спросил я.

– А ты не торопи, Костоправ, – посмотрел на меня исподлобья Костя Араб. – Спешить в таком деле – значит, спалиться. Недельки через две с одним пацаном отправлю малявку. И спецом отпишу братве, чтобы не торопились, чтобы все по десять раз перепроверили, все заусенцы учли, какие могут случиться. Чтобы ты вышел отсюдова, а дальше чтобы тебя повели, как по проспекту. Може, месяца три уйдет на подготовку, може, полгода…

«Дьявол, полгода! – подумал я. – Но ведь к тому времени наступит зима. Морозы под пятьдесят. Вьюги. Полуметровые сугробы. В таких условиях через тайгу четыреста километров – проблема даже для привычного к местным условиям ненца. А что же говорить обо мне? После зимы наступит весна. И разлившиеся в озера непроходимые болота. Тоже о путешествии через тайгу нечего думать. Значит надо ждать лета. До которого еще больше года. О, черт!»

– Наберись терпения, Коста, – еще раз сказал Араб и поднялся из-за стола. – Все, закончили на сегодня. Малявку потом отпишу. И ждать будем…

Ждать! Я ждал уже два с половиной года. И предстояло еще, как минимум, полтора. Сжав зубы. Отодвинув в сторону все эмоции. На карту было поставлено слишком многое, чтобы пороть горячку, чтобы пытаться переть напролом. Рисковать тем, что вообще никогда не смогу добраться до Хопина и Ангелины.

– Что, брат, потерпим здесь еще годик? – сильно хлопнул я по саженному плечу Блондина, и он радостно осклабился, блеснув золотой фиксой.

– Потерпим, Коста. Чего не терпеть в санатории северном энтом? Ты вон мужиков лечишь, книжки читаешь. Не скучаешь. Мы навроде как тоже. Потерпим.

Полтора года! О-о-о, дьявол!!! Но делать нечего. И правда, потерпим.

Я сжал зубы и начал терпеть.

Глава 5. «Ради человеколюбия…»

До вечера я исколол Коляну всю задницу, строго-настрого запретил потреблять чифир, а вместо этого напоил своего пациента горячим приторно-сладким купчиком, [35]

[Закрыть]в который от души плеснул спирта, конфискованного у фельдшера. Вторую порцию такого же целительного напитка у меня выклянчил здоровый как бык Блондин.

Температуру мне удалось сбить почти до нормальной, хрипов в правом легком так и не появилось, и теперь я был совершенно уверен в том, что все обойдется. Колян, крепкий деревенский мужик, отлежится и уже через пару недель будет как новенький.

Он валялся, чуть-чуть разомлевший от спирта, на своей шконке и, укрытый несколькими одеялами, обильно потел. Читал толстую книгу Астафьева и был совершенно доволен жизнью. А тут еще – как же кстати! – именно сегодня ему подогнали письмо от жены и дочки. Огромное письмо на нескольких листах.

– Пишет, – хвастался Колян мне и подошедшему проведать его Арабу, – что будут дом продавать, и сюда. Все одно, у нас на селе все развалилось. Ни совхозу тебе, ни хрена вообще. Одним огородом живут. Даже корову забили. Косить некому, сена купить – туда же, нет денег. А тут, глядишь, по помиловке уйду…

– И уйдешь, – перебил его смотрящий. – Коли баба сюда подъедет, да жилье прикупит какое, хрен ли тебя здесь держать. Пойде-о-ошь по помиловке, как миленький.

– И я вот о том же…

Я влез в кирзачи, накинул новенькую телогрейку и отправился в лазарет. Фельдшера не было, и там хозяйничала одна Ирина Васильевна.

– Здрась, тетя Ира.

– А, Костик! – Она сидела за эмалированным медицинским столиком и жевала бутерброд с красной рыбой. – Садись, почаевничаем.

– Нет, спасибо, я сытый, – благодарно улыбнулся я. – Я вот чего к вам зашел. Мне стетоскоп нужен, градусник и граммов сто спирта.

– Чичас, – пробурчала набитым ртом медсестра. Я терпеливо дождался, когда она дожует. – А спирт-то зачем тебе, Костик? Сам решил выпить? – Она отлично знала, что я не пью, и просто шутила так. – Или больному?

– Больному.

– Больно-о-ому? Это тому, что с пневмонией лежит? Вот не слыхала ни разу, что спиртягой-то лечат.

– Лечат. Понемножку, конечно. Да и жопу надо чем-нибудь мазать. Я ж ему укол за уколом…

Ирина Васильевна тяжко вздохнула, вылезла из-за столика и отворила сейф.

– Костик, а ну, подмогни. – И из пузатой бутыли мы набухали целую трехсотграммовую мензурку спиртяги. При этом, как ни сопротивлялась медсестра, я давил горлышко бутыли вниз до тех пор, пока мензурка не наполнилась до краев. – Ах, паразит! – беззлобно ругалась обманутая мною Ирина Васильевна. – Вот ведь рестант! Чтоб еще раз попросила помочь… Чтоб вы подавились этим спиртягой.

– Не подавимся, – веселился я. – Все на жопы уйдет.

– Знаю я ваши жопы. – Медсестра достала из шкафчика старенький, но проверенный стетоскоп и торжественно вручила его мне. – Не потеряй. А градусника не дам. Знаешь ведь, не положено.

Да, это я знал. Какой-то идиот из начальства вообразил, что как только градусник попадет в руки зеков, так они сразу же вынут из него ртуть и устроят теракт – пропитают этой несчастной капелькой ртути весь пол у себя в бараке. Дурдом, но не мне было оспаривать все дурацкие правила, которых пруд пруди было на зоне.

– Может быть, все же… – заикнулся я, но Ирина Васильевна состроила строгую физиономию.

– Константин! Не доставай меня лучше. Ты и без градусника по пульсу определяешь так, что и не снилось. Давай, лучше чайком тебя напою.

Сдался мне этот чай. Сейчас приду в барак и запарю такого чифиру!

– Нет, спасибо, Ирина Васильевна. Пойду я, пожалуй.

– Иди, Костик. Обращайся, если чего. – И медсестра принялась извлекать из пакета еще один бутерброд с красной рыбой. А я, довольный добычей, о какой даже не смел и мечтать, поспешил к себе в отряд.

И у входа в барак нос к носу столкнулся с мужиком, тащившим большую картонную коробку, До отказа набитую всевозможной провизией. Наружу предательски выглядывала палка сырокопченой колбасы и горлышко литровой бутылки водки. И за всей этой картиной с ехидной улыбочкой на устах наблюдал кум. Он стоял метрах в двадцати от входа в барак и, когда мы встретились взглядами, поманил меня пальцем.

– Ну, чего? – недовольно пробурчал я, но все-таки подошел к нему – зачем лишний раз проявлять норов, когда этого совершенно не требует ситуация.

– Гляжу, провиант получили, – хмыкнул кум, в упор разглядывая меня. Что он на мне надеялся разглядеть – не разумею. Неужели не намозолил ему глаза за три года? Меня, например, так уже мутит от него. – Дружная воровская семейка. Совсем обнаглели. Водку уже в открытую таскаете к себе. Скоро блядей начнете водить сюда из поселка… Я когда-нибудь вашего поставщика к ногтю и под суд.

– А смысл? – спросил я. – Ведь другого найдем.

– Найдете. Куда же вы денетесь? Кушать-то хочется… Эт-та у тебя чё? – Кум обратил внимание на склянку со спиртом, которую я держал в руке.

– Спирт.

– Спи-ы-ырт? Во, мать твою, Ирина Васильевна! Я к ней подойду, так хрен она мне чего отольет. А этому…

– Вам спирт нужен, чтоб пить. А мне – лечить человека. – Я добавил в голос металла. Менее чем за минуту общения этот придурок успел меня порядком достать. Я хотел домой. Я хотел горячего чифира. И мог просто развернуться и уйти без разрешения, не попрощавшись. Хрен бы чего за это сделал мне кум. Ручонки не доросли! Это если в открытую. А вот исподтишка… У этого негодяя был огромный запас всевозможных пакостей. И потому я решил повременить с радикальными мерами. Стоял и терпеливо ждал, когда куму наскучит мое общество. Но все оказалось иначе, чем я предполагал.

– Я ведь здесь специально стою, тебя дожидаюсь, – удивил меня кум подобным признанием. Пришел сам, не вызвал, как обычно, к себе в кабинет. Да еще терпеливо ждал меня возле барака, пока я не закончил свои дела в лазарете!

Мне стало интересно. Очень интересно. Я даже забыл о том, что только что мечтал запарить чифирка. И что вдруг понадобилось от меня неприступному провокатору куму?

– Такое вот, Разин, дело, – на секунду замялся он. – Хочу обратиться к тебе с небольшой просьбой. Личной, так сказать… И сразу предупреждаю, что если откажешь, зла держать на тебя никакого не буду. Никаких, так сказать, репрессий.

«Понты гнешь, сука ментовская, – сразу подумал я. – „Никаких, так сказать, репрессий"? А хрен ли ты мне сейчас мозги пачкал насчет того, что доберешься до нашего шоферюги, который гоняет с воли продукты и травку? Вот тебе и репрессия, если я тебя сейчас пошлю на хрен. Не дурак я, сразу прочухал этот тонкий дипломатичный намек. И ты, падла, понимаешь отлично, что я прочухал и тысячу раз хорошо подумаю, прежде чем отказать тебе в этой твоей „небольшой личной просьбе"».

– Завтра ко мне из Москвы приезжают сестра моя с дочкой, – издалека принялся излагать мне свою просьбу кум. – С племянницей, значит. И племяшка эта у меня останется больше чем на год. Дело такое, что она наркоманка. Торчит на героине. В Москве отвадить ее не удается от этой отравы, а сюда, в Ижму, слава Богу, она еще не проникла. Разве что по зонам гуляет немного, но в поселке окромя анаши других наркотиков и не пробовали.

– Да, удачное местечко, – согласился я, – чтобы девочка здесь перекумарилась. Ей на это потребуется не менее года.

– Я знаю. Потому и…

– Сколько лет девочке? – перебил я.

– Пятнадцать, – вздохнул кум. – А ведь такая умница. В школе…

Все эти эмоции были мне до фонаря, и поэтому то, что там «в школе», я пропустил мимо ушей. Меня больше беспокоило, за каким таким лядом я понадобился этому заботливому дядюшке. Ведь я не нарколог, хотя в те счастливые времена, когда работал в скорой, имел с наркоманами дело почти каждый день. Но то было совсем другое – я их вытаскивал из передоза. [36]

[Закрыть]Но как снимать тягу к наркотикам, не знал даже примерно.

– …и теперь пропадает, – тем временем продолжал декламировать кум. – Вот и хочу проконсультироваться с тобой, Разин.

– Я в этих вопросах не разбираюсь, – развел руками я. – Здесь нужен нарколог или, как минимум, психиатр. – И, уже почти отказавшись, зачем-то спросил: – Как давно она на игле?

– Три года.

– С двенадцати лет… – пробормотал я. – Какой дозняк суточный у девчонки сейчас?

– Ой, я не знаю, – проныл кум. – Что-то много… Нет, не знаю.

– Она переламывалась, прежде чем ехать сюда?

– Что такое? – не понял мой вопрос кум.

– Я спрашиваю, она торчит сейчас или нет? Будет ее колбасить, когда прибудет сюда?

– Думаю, будет. Вот я и хотел бы, чтобы ты ей помог. Какие надо будет лекарства, постараюсь достать.

Я ухмыльнулся. Мой рейтинг у кума был явно повыше, чем местных врачей. А еще, кажется, он очень любил свою племяшку, иначе никогда не обратился бы ко мне с такой «небольшой личной просьбой».

– Насколько я знаю, в поселке есть неплохая больница, – заметил я, и мой собеседник безнадежно махнул рукой.

– Какое там неплохая? Одни мясники… Послушай, Разин. Они прилетят завтра утром. И сестра меня уже предупредила по телефону, что девочке будет очень плохо. Не ради меня, ради человеколюбия…

«Bay! Какой же возвышенный штиль!» – подумал я.

– Я понимаю, конечно, что такое может выйти тебе в зоне боком, – тем временем продолжал наседать на меня кум. – Так ты посоветуйся со смотрящим, с братвой. Чтоб все по понятиям. Объясни, что добра, как и зла, я никогда не забываю. Если случится чего – тоже приду на выручку. А, Разин? Поговори.

«И что же за девочка сюда едет такая? – размышлял я, пораженный тем, что впервые за все время, проведенное в зоне, услышал в голосе жестокого и насмешливого кума просящие нотки. – Никакая, наверное, не племяшка, а, скажем, внебрачная дочь. Впрочем, какое мне до этого дело?»

– Ладно, поговорю. Сегодня же, а завтра утром передам с кем-нибудь ответ. – Мне уже основательно поднадоело топтаться на холоде. К тому же очень хотелось узнать поскорее, а не пришла ли с воли столь долгожданная малява. – Все, до свидания. – Не дожидаясь ответа, я направился в барак и спиной прямо-таки ощущал, как кум буравит меня своим рентгеновским взглядом: мол, попробуй только ответить на мою просьбу отказом. Сгною в ШИЗО. Переведу на другую, сучью, [37]

[Закрыть]зону. Не хрен на нашей, черной, как сыр в масле кататься. Только откажись, докторишка дешевенький.

М-да, всем проблемам проблема…

– Чего мусор хотел? – встретил меня вопросом Араб. Они с Блондином, грузином Гиви и смотрящим за третьим бараком Вовой Кассиром увлеченно разбирали коробки с гревом, которые сегодня доставил нам шоферюга.

– Короче, братва, такой базар получается… – начал я, передавая Блондину склянку со спиртом. Устроился за столом и подробно пересказал весь разговор с кумом. Меня внимательно слушали, не прекращая в то же время сортировать продукты.

– Ишь ты, шакал, – подытожил Костя Араб, дослушав мой рассказ до конца. – Добро умеет, грит, помнить? Ну, посмотрим, посмотрим. А ты, Коста, иди завтра, осмотри эту наркоту. Не западло это, не боись. Не самого же кума тебе лечить, а мокрощелку неумную. А потом, глядишь, с этого правда чего-нибудь выгадаешь. И братве вдруг польза получится. Во всяком случае, этот мусор не начнет нам гадить из-за угла. Вот так, – подвел черту он. Вроде того, как гордые индейские вожди в фильмах с участием Гойко Митича напыщенно произносят в конце своих монологов: «Я сказал».

Я сходил проведать Коляна и остался доволен его состоянием. Сделал укол и сидел у него на шконке, терпеливо выслушивая его рассказы о том, какие, хорошие у него жена и дочка. И как здорово будет, если они переедут сюда.

В этот момент с работы вернулась утренняя смена, принеся с собой аромат морозного дня, перемешанный с запахами древесной стружки, солярки и солидола. В бараке сразу стало многолюдно и неуютно. Пора было валить отсюда в «спальню». К тому же я вспомнил о том, что не спросил у Кости Араба про маляву. Впрочем, ее, наверное, все еще нет, иначе смотрящий, конечно же, сразу сообщил бы об этом. Он знает, с каким нетерпением я жду эту весточку с воли.

– Пойду, – поднялся я. – Попозже чай приготовлю такой же, как утром. – И поискал глазами сопляка-баклана, которого нынче ночью валял по полу. Он сидел на корточках возле своей тумбочки и увлеченно перекапывал в ней свой скарб. Я неслышно подошел к нему сзади и хлестко зазвездячил ногой по дверце. Она захлопнулась с громким щелчком пистолетного выстрела, чуть не прижав пальцы бакланчика. Того аж тряхануло от неожиданности. Он вскочил на ноги и вытянулся передо мной разве что не по стойке «смирно».

– Не уходи никуда. Через часок к себе вызовем, – негромко сказал я и, не дожидаясь ответа, направился в «спальню». Но в дверях меня перехватил Блондин.

– Коста, иди-ка, иди сюда. – Он прихватил меня за локоть и потащил за собой в дальний угол барака, где была оборудована сушилка. – Слушай сюда, – скороговоркой зашептал он. – Малявка пришла от братвы. Та, что мы ждали. Араб ее пока не вскрывал, заныкал куда-то. Пока

эти рты, – Блондин имел в виду Кассира и Гиви, – в «спальне» кантуются, светить ею не стоит. Рано им пока знать. Надо будет, сами их просветим. А пока потерпим децл еще. Айда, там уже к обеду накрыли…

Мы с трудом разместились за узким столом, заставленным разнообразной снедью, которой позавидовал бы любой из вольных жителей Ижмы. При этом самое почетное место на этом богатом столе занимала литровая бутылка «Столичной». Еще одна такая же дожидалась своей очереди под столом.

Выпили по первой… закусили… обсудили что-то несущественное и неинтересное. Скукотища! Выпили по второй… закусили…

– Скукотища! – потянулся, хрустя суставами Араб. – А чё там, Коста? Где этот твой фраер дешевый, который базар не фильтрует. Править-то будем?

– Ждет, когда позовем, – сказал я и захрустел соленым огурчиком. – Предупреждал сейчас его.

– Вот и отлично. Блондин, – распорядился смотрящий, – сгоняй-ка быром за этим. Въезжаешь, о ком мы?

– Ага. – Блондин тяжело вылез из-за стола, а уже через полминуты затолкнул в «спальню» мальчонку-баклана, который тащил с собой облезлый, затертый задницами табурет.

– Вот сюда ставь, – неопределенно ткнул пальцем в пространство Араб и уточнил: – Посередине комнаты. И сам садись. Блондин, тебя дверь за собой закрывать не учили?

Мы пропустили еще по одной, и пока не торопясь занимались этим немаловажным делом, бакланчик успел основательно вспотеть. Лоб блестел в свете яркой стоваттовой лампочки частыми круглыми капельками, а линялая зеленая футболка потемнела под мышками. Интересно, а что бы я ощущал на месте этого погашенного щенка? Сидя на табурете посреди воровской хаты? Дожидаясь, когда братва хлебнет водяры и, пьяно куражась, начнет изобретать наказание? Наверное, вспотел бы еще не так. Впрочем, в пресс-хате наверняка было страшнее, чем на правиле. Хотя не помню. Уже ничего не помню. Как-то стерлись воспоминания об эмоциях, посетивших меня в тот момент, когда собирался вспарывать себе брюхо. Оно и к лучшему.

– Как тебя зовут хоть, сынок? – промурлыкал Араб, дожевав кусок ветчины, и вместе со стулом развернулся к баклану.

– Александр, – дрожащим голосом пискнул тот.

– Алекса-а-андр. Красивое имя. А погоняло?

– Нет погоняла.

– Нет, говоришь? – тяжко вздохнул Араб, а вошедший во вкус Блондин, принялся набулькивать еще по одной. – Нету, так будет. Язык – тебе погоняло. Потому как язычок тебе сейчас децл подкоротим. Чтоб он, значит, поменьше болтал. Правильно, Саша? Верно мы сделаем?

Язык округлил от страха глаза и быстро закачал головой – мол, нет, совсем неверно. Вот только кто бы считался здесь с его мнением?

– Чего ты, падла, сегодня ночью базарил?! – резко сменил тон смотрящий. – Ты на что намекал?!

– Да я пошутил, – попробовал улыбнулся бакланчик. Это у него получилось плохо.

– Пошути-ы-ыл? – проскрипел Араб. – А ты мозгой шевелил, прежде чем так шутить? Ты подумал хотя бы, над кем так шутишь? Коста тут, понимаешь, ночами и днями не спит, не доедает, братву от болячек лечит. Все головняки у него за вас, за поднарников, чтобы легче вам чалилось, чтобы не поиздыхали в дерьме. А тут какая-то сявка, которая и зоны толком еще не топтала, с ним вот так шутит. Разве что пидером не называет. И на том спасибо, Язык. Чё делать-то будем? За базар отвечать ведь придется.

– Я готов извиниться.

«Спальня» грянула оглушительным хохотом. Так, что даже покачнулся стол. Так, что заволновалась в пластиковых стаканах разбанкованная Блондином водка. Заволновался и сам Блондин.

– Айда выпьем, – протянул он смотрящему его стакан. И наколотый на вилку соленый огурчик.

– Говоришь, извиниться? – поинтересовался Араб и лихо опрокинул в себя свою порцию водки. – Фу, блядь, отрава!.. Так, говоришь, извиниться? Ты себя что ли в школе вообразил? В пятом классе? Язык, раздвоением личности, случаем, не страдаешь?

Бакланчик молча покачал головой.

– Отвечай, падла!!! – тут же чуть не взлетел со своего стула смотрящий. – Словами отвечай, когда спрашиваю! Что делать с тобой, с мудозвоном?

– Пусть Коста меня изобьет, – простонал тот. – Мне вчера уже здорово досталось. Пусть добавит, и отпустите меня, пожалуйста…

– …к маме, – добавил Кассир. – Чё, Коста? Добавлять будешь этому мудаку?

– Да в лом, – развел руками я. – Правьте сами, как пожелаете. – И внешне безразлично начал намазывать на кусок черняшки паштет. Хотя мне было совсем не наплевать на то, что именно я явился первопричиной того, что неразумный мальчишка оказался на этом пьяном правиле. Идиот! Нет, чтоб самому как следует отхерачить этого сопляка и напрочь забыть про все, что случилось! А теперь ему уже ничем не помочь. Балом здесь правит Араб. Как он решит, так и будет. А мой голос лишь совещательный.

– Ша, пацаны! – прошипел уже заметно пьяный смотрящий. – Сейчас поправим сявку позорную. Гиви, ты выпил? Ништяк. Тогда займись этим… блядь, Александром. Подкороти-ка ему язычок. Тебе ж не впервой? Или бычье сюда вызывать?

Высокий худощавый Гиви в ответ лишь плотоядно улыбнулся и, неуловимым движением выхватив из кармана нож-выкидуху, выскользнул из-за стола. Чуть слышно щелкнула тугая пружина. Блеснул узкий хищный клинок. Щенок Александр побледнел.

– На колени вставай перед стулом, – почти без акцента приказал грузин. – Язык вываливай.

– Не-э-эт! – взвыл баклан и даже не шелохнулся. – Ну, пожалуйста-а-а.

– На колени, падла, сказал! – Гиви зацепил свою жертву за шкварник и, не прилагая особых усилий, опрокинул на пол. – Тебя пидарасом сделать сейчас? А? Хочешь в жопу тебя сейчас отымею? А? Не слышу?

– Не-э-эт!

– Не слышу!!! – Грузин зацепил Языка за штаны и потянул их к щиколоткам. На секунду заголились тощие бледные ягодицы, прежде чем баклан извернулся, как кошка, вцепился в штаны и натянул их обратно.

– Пожа-а-алуйста!!!

Гиви широко замахнулся и от души влепил ребром ладони мальчонке по почкам. Того изогнуло, как червяка.

– На колени, падла! Язык на стул! Еще один выкидон, и пидером будешь! Бля буду, будешь! Араб, опущу я ща эту Маньку?

– Опускай, – без излишних эмоций согласился смотрящий.

– Не-э-эт, братва!!! – отчаянно заверещал бакланчик. – Режьте язык! Лучше его! Вот! Вот! – Он подполз к табурету, уткнулся рожицей в торец седушки и вывалил покрытый нездоровым белым налетом язык. При этом щенка колотило так, будто к нему подсоединили как минимум 220 вольт.

– Чего, Араб?! – надрывался распалявшийся на глазах грузин. – Чего делать мне?! Пидарасить?! Язык резать?! Чего делать, скажи?!