Текст книги "Молиться за Рэйн (ЛП)"

Автор книги: Б. Истон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я опоздал.

Я чертовски опоздал.

– Просыпайся, Рэйн! Ну же, детка! Очнись!

Мои глаза и руки обшаривают каждый дюйм ее тела в поисках пулевого ранения, перерезанного запястья, хоть чего-то, что могло бы объяснить, почему она, черт возьми, не просыпается. Но я ничего не замечаю. Никакой крови. Никаких порезов. И только разорвав ее фланелевую рубашку, я нахожу ответ.

Или, точнее, не нахожу.

Драгоценный пузырек гидрокодона исчез.

– Черт возьми, Рэйн! – мой голос срывается, произнося ее имя, как приливная волна, сталкивающаяся с волнорезом. Затем я прижимаю пальцы к яремной вене, пытаясь нащупать пульс, который, знаю, что не почувствую.

– Черт возьми, – шепчу я, притягивая ее безжизненное тело в свои объятия.

Я кладу ее руки себе на плечи и сильнее прижимаю к груди.

– Мне очень жаль, – слова звучат как беззвучные рыдания.

Я крепче сжимаю ее тело и зарываюсь лицом в ее шею. Ее пальцы едва касаются ковра, когда я раскачиваю ее взад и вперед. Раньше ей это нравилось. Это ее успокаивало.

– Мне так чертовски жаль.

Я обнимаю ее за ребра, прижимаясь к ней так же, как прижимал к груди ту проклятую подушку.

«Тебя любят», – гласила она.

Я откашливаюсь горьким печальным смехом, чувствуя вкус собственных слез на ее холодной, липкой коже.

Меня любили. И вот тому чертово доказательство.

Рэйн пережила убийство-самоубийство своих родителей, потерю друзей и бойфренда, распад целого гребаного города, но именно мое пренебрежение окончательно сломило ее.

Совсем как Лили.

Впервые в жизни я думаю о самоубийстве. Я мог бы просто лечь рядом с Рэйн, обнять ее и, используя дробовик мистера Уильямса, добавить еще один труп в этот гребаный дом смерти.

Но я не могу, и это мое чертово проклятие. Я – выживальщик.

И когда я на своей щеке ощущаю слабый и мимолетный пульс Рэйн, то знаю, что все это время я был прав насчет нее.

Она – тоже выживальщик.

23 апреля

– Смотри, – Уэс хватает меня за руку, указывая на цифровой рекламный баннер «Бургер Паласа», когда мы пересекаем шоссе. – Он все еще горит. Какого хрена?

Я фыркаю и закатываю глаза.

– Наверное, у них есть запасной генератор. Не дай Бог, чтобы мы хотя бы один день не могли величать этого дурацкого Короля Бургеров на его дурацкой чертовой лошади.

Когда мы подходим ближе, я краем глаза смотрю на этого жлоба, и кажется, будто он смотрит на меня в ответ.

Анимированные глаза впиваются в мои, когда глубокий голос грохочет из громкоговорителя:

– Что вы сказали, юная леди?

Я смотрю на Уэса, который в ответ лишь пожимает плечами, а затем перевожу взгляд обратно на цифровой баннер.

– Я с вами разговариваю! – Земля дрожит под моими ногами, когда Король Бургеров указывает на меня своим посохом с картошкой фри. Он становится трехмерным и в тысячу раз больше, когда вытягивается из экрана и останавливается в нескольких дюймах от моего лица.

– Мне… мне очень жаль, – отвечаю я, выглядывая из-за картофеля фри на разъяренного короля.

– Я не потерплю сквернословия в своем королевстве!

Я открываю рот, чтобы еще раз извиниться, но как только это делаю, Король Бургеров пихает свой посох прямо мне в горло.

– Избавь свой рот от этих грязных слов, – рявкает он, пока я давлюсь, кашляю и хватаю ртом воздух.

И только тогда, когда меня начинает тошнить прямо на тротуар, он, наконец, останавливается.

– Вот и все, – теперь его голос звучит добрее. Мягче. – Пускай все выйдет.

Меня снова тошнит, но на этот раз, когда я открываю глаза, то замечаю, что нависаю над унитазом в какой-то темной комнате. Кто-то гладит меня по спине и говорит что-то вроде: «Мне очень жаль» и «Вот это моя девочка».

Голос напоминает мне Уэса, но прежде чем я успеваю обернуться, чтобы взглянуть на него, он засовывает два пальца мне в рот, и меня снова тошнит.

Я пытаюсь отбиться, но мои руки ничего не ударяют. Уэс испаряется, словно дым, оставляя меня одну, стоящую на коленях. Я больше не обнимаю унитаз. Я в лесу, стою на коленях на мокрой земле, покрытой сосновыми иголками, и смотрю вниз, в открытый люк затопленного бомбоубежища. Когда происходит очередной рвотный позыв, я засовываю пальцы в рот и начинаю вытаскивать длинный кусок какой-то ткани из глубины своего желудка. Ткань продолжает тянуться, ярд за ярдом. Как только я наконец-то вытаскиваю ее целиком, то расстилаю на земле, чтобы посмотреть, что это такое.

Но я уже знаю ответ.

Черно-красное знамя, в центре которого изображен силуэт всадника.

А на самом верху – дата.

Сегодняшняя.

Я оглядываюсь по сторонам, прислушиваясь к стуку копыт, и высматриваю Уэса. Я нигде не могу его найти, но, когда снова смотрю на свое отражение, то вместо него вижу Уэса.

«Разве я так выгляжу?» – удивляюсь я, протягивая руку, чтобы коснуться своей щетинистой челюсти, но мое отражение не копирует меня.

Вместо этого оно бьет кулаком по поверхности мутной воды, глаза широко раскрыты и полны паники.

– Уэс!

Я опускаю руку в воду, чтобы коснуться его лица, но поверхность оказывается гладкая и твердая, как стекло. Я колочу по ней обеими руками, но мне не удается ее разбить.

В глазах Уэса застывает мольба. Большие пузыри выходят из его рта и лопаются о преграду, стоящую между нами, когда он пытается мне что-то сказать.

– Уэс! Держись!

Я обматываю знамя вокруг своего кулака и бью изо всех сил, но мои удары оказываются подобно ударам подушки об бетонную стену.

Когда я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, то понимаю, что Уэс больше не борется. Его лицо выглядит спокойным, а глаза полны раскаяния и смирения.

– Нет! – кричу я, снова колотя по поверхности. – Нет, Уэс! Борись!

Он прижимает руку к стеклу и начинает отворачиваться от меня. Его взгляд падает на что-то позади моего плеча, прежде чем исчезнуть в темноте.

Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, на что он смотрел. Я ощущаю на своей шее горячее дыхание адского скакуна. Я склоняю голову, готовая принять свою судьбу, и чувствую, как ветер от раскачивающейся булавы треплет мои волосы. Я крепко зажмуриваюсь и готовлюсь к удару, но оружие с шипами не вонзается в мой череп.

Оно разбивает стекло под моими руками.

Не раздумывая, я ныряю в холодную, мутную воду, и пытаюсь найти Уэса. Но его нигде нет. Я ныряю еще глубже, но не могу достичь дна. Я начинаю плавать из стороны в сторону, но нигде не нахожу стены. Я не поднимаюсь на поверхность, пока мои легкие не начинают гореть. Отчаянно толкаясь ногами, я стискиваю зубы и зажимаю свой нос, стараясь не заглотнуть воду, но как раз в тот момент, когда собираюсь оказаться на поверхности, я ударяюсь об нее головой.

Нет!

Подняв голову, я колочу по стеклу, набирая полные легкие воды, пока всадник с булавой наблюдает за тем, как я тону. С этого ракурса я вижу, что под этим капюшоном у него все-таки есть лицо.

Красивое, с нежными зелеными глазами и пухлыми, ухмыляющимися губами.

Я резко выпрямляюсь, сжимая свою грудь и хватая ртом воздух. От каждого вдоха у меня саднит горло. Когда открываю глаза, то обнаруживаю, что смотрю на унитаз. На свой унитаз. Я поворачиваю голову и замечаю на полу у двери подушку, которая по краям пропускает немного дневного света. На раковине стоят несколько зажжённых свечей, которые обеспечивают остальное освещение. Эти свечи тоже мои.

Я потираю свои стучащие виски, пытаясь понять, как я оказалась на полу в своей ванной.

Запах рвоты, смешанный с ванильными ароматическими свечами – моя первая подсказка.

Мужчина, наблюдающий за мной из ванны – вторая.

В ней лежит полностью одетый Уэс. Его грязные ботинки свисают с одного края, а голова лежит в противоположной стороне. Его веки тяжелеют, как будто я только что его разбудила, но расширенные зрачки настороженно смотрят на меня.

Он молчит, и я тоже. Мы просто смотрим друг на друга в ожидании нужного момента, и когда мы наконец говорим, это происходит в одно и то же время.

– Ты проспала почти весь день, – говорит Уэс.

– Ты действительно здесь, – выпаливаю я.

Он кивает, но выражение его лица не становится счастливее.

Вместо этого оно грустное и сочувствующее.

Реальность обволакивает мой пустой желудок и сминает его, как алюминиевую банку, когда до меня доходит смысл его печального взгляда.

– Ты видел, – шепчу я.

Уэс снова кивает, сжимая губы в жесткую линию.

– Мне очень жаль, Рэйн. На счет всего, и… бл*дь, я просто… просто не имел ни малейшего понятия.

«Мне очень жаль». Его слова ударяют меня реальностью, как ушат ледяной воды.

Мой подбородок дергается, а взгляд скользит к одной из свечей. Я смотрю на пламя до тех пор, пока не убеждаю себя, что именно поэтому у меня горят глаза.

«Мне очень жаль» делает это все реальным. То, как он прямо сейчас смотрит на меня, делает это реальным. Тот факт, что он тоже это видел, делает его реальным.

Я тянусь к вороту своей фланелевой рубашки, отчаянно пытаясь хоть как-то заглушить боль, но рубашка оказывается разорвана посередине, и таблеток там больше нет.

Потому что я приняла их все.

А он заставил меня их выплюнуть.

Горе, стыд и безрассудная ярость затуманивают мое зрение и вынуждают сжать руки в кулаки. Я собиралась умереть, даже не почувствовав этого. Не почувствовав того, как сильно по ним скучаю. Я собиралась оставаться без чувств до 23 апреля, чтобы всадники забрали меня туда, куда попали мои родители, и мы снова были бы вместе, как будто ничего этого никогда не происходило. У меня был план, но потом появился Уэс и все испортил. А теперь он говорит, что ему очень жаль, и смотрит на меня так, будто мои родители действительно умерли. Мои обезболивающие закончились, и все это чертовски больно и…

– Я ненавижу тебя! – кричу я. Слова эхом отражаются от стен, и слезы застилают мне глаза, поэтому я зажмуриваюсь и снова кричу. – Я ненавижу тебя!

Я хватаю расческу и изо всех сил швыряю ее в Уэса. Он ловит ее как раз перед тем, как она чуть не попадает ему в лицо.

– Ты все испортил! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя!

– Я знаю, – говорит он, уклоняясь от стаканчика для зубных щёток и бутылочки жидкого мыла. – Мне очень жаль, Рэйн.

– Перестань это говорить!

Я бросаюсь к ванне, надеясь выцарапать его дурацкие зеленые глаза. Те самые, которые смотрели, как я тону в своем кошмаре. Те самые, которые наблюдают за тем, как я тону прямо сейчас. Но когда я достигаю края ванны, Уэс хватает меня за запястья и притягивает к себе.

Я падаю в ванную, приземляясь ему на грудь, его сильные руки крепко держат меня.

– Отпусти меня! – кричу я, извиваясь в его объятиях и пиная ванну босыми ногами. – Не прикасайся ко мне! Отпусти меня!

Но Уэс еще крепче обнимает меня, успокаивая, как ребенка. Я борюсь, отбиваюсь и брыкаюсь, но, когда ощущаю, как его губы прикасаются к моей макушке, а руки раскачивают меня из стороны в сторону, весь гнев покидает мое тело.

В виде рыданий.

– Тише. – Уэс проводит рукой по моим волосам, напоминая мне о том, как это делала моя мама перед тем, как уйти на работу.

Я представляю ее такой, какой она выглядела утром перед тем, как все случилось. Она была измученной и обеспокоенной. Ее русые волосы были грязными и собранными в конский хвост. Синий больничный халат был испачкан в кофе.

– Мама, у нас осталось меньше недели. Почему ты опять собираешься пойти на работу? Может, ты просто останешься дома? Ну, пожалуйста! Я ненавижу оставаться наедине с отцом. Он только и делает, что целый день пьет, принимает свои таблетки от боли в спине и возится со своим оружием. Он даже со мной больше не разговаривает. Думаю, он вроде как сорвался или что-то в этом роде.

– Рэйнбоу, мы уже говорили об этом. Мир не вертится вокруг тебя. Другие люди тоже во мне нуждаются. Сейчас даже больше, чем когда-либо.

– Я знаю, но…

– Никаких но. Милая, в этом мире есть два типа людей: лентяи и трудяги. Когда становится тяжело, я преодолеваю трудности, работая еще усерднее, чтобы помочь другим. А каким человеком хочешь быть ты? Ты собираешься весь день сидеть дома и ничего не делать, как твой отец, или выйдешь наружу и попытаешься кому-нибудь помочь?

– Я бы хотела помочь, – ответила я, опуская глаза на ее потертые белые кеды.

– Хорошо. Потому что, когда все это закончится – а я уверена, что так и будет – многим людям понадобится твоя помощь.

Даже при том, что вспоминать ее оказывается больно, это также удивительным образом меня успокаивает. Как будто она здесь, рядом со мной. Я все еще слышу ее голос, все еще чувствую, как от ее дыхания исходит аромат кофе с орехами, когда она целует меня в щеку. Но хуже всего – осознавать то, что я больше никогда ее не увижу, хуже всего – понимать то, что все это время она оставалась здесь, и я держала ее взаперти.

Она заслуживает того, чтобы ее помнили.

Даже если это всего лишь на несколько часов.

Когда мои рыдания затихают, а дыхание потихоньку восстанавливается, я чувствую, как Уэс успокаивающе проводит рукой по моей спине.

– Тебе лучше? – спрашивает он, его голос едва громче шепота.

Я киваю, с удивлением обнаруживая, что действительно имею это в виду. Может быть, моих родителей больше нет, а завтрашний день вообще не наступит, но здесь, в этой ванне, с единственным человеком, который не бросил меня, я чувствую себя немного лучше.

– Расскажешь мне, что случилось?

Прижавшись щекой к его груди и не сводя глаз с мерцающего огонька свечи, я снова киваю. Мне хочется высказаться, наконец-то освободив себя.

– Я… Я не могла уснуть той ночью, поэтому решила выйти на улицу, чтобы выкурить одну из папиных сигарет. В моем комоде было припрятано несколько штук, и я подумала, что это поможет мне успокоиться и расслабиться. Отец стал таким параноиком из-за хулиганов и бродячих собак, поэтому я знала, что он взбесится, если увидит меня, выходящей так поздно из дома. Поэтому я была очень тихой. Даже курила в домике на дереве, потому что боялась, что он заметит меня на крыльце.

Я делаю глубокий вдох, сосредотачивая внимание на сердцебиении Уэса под моей щекой.

– Когда я докуривала сигарету, раздался выстрел. Он был таким громким, как будто доносился из дома, но я подумала, что это безумие. А потом услышала еще один.

– В твоей комнате, – замечает Уэс, проводя рукой по моим волосам. – Я видел дыру в твоей кровати, когда относил тебя сюда прошлой ночью.

Я киваю, глядя в пустоту.

– Он думал, что я сплю под одеялом, как и она.

Я подношу дрожащую руку ко рту и замираю, когда понимаю, что не держу сигарету. Я почти ощущаю, как трава хлещет по моим голым ногам, когда бегу через задний двор и, схватившись за ручку входной двери, слышу, как раздается третий выстрел.

– Я видела, как это случилось. – Я зажмуриваюсь, пытаясь остановить новый поток слез. – Я видела, как мой отец…

Уэс крепче обнимает меня и снова начинает раскачивать из стороны в сторону.

– И когда я позвала маму, она не ответила… – из меня вырывается очередное рыдание, которое я останавливаю рукавом своей рубашки, вспоминая, как она выглядела, прежде чем я натянула на ее лицо одеяло. Я поцеловала ее на ночь поверх одеяла и убедила себя, что она просто уснула. Что они оба просто спят.

Затем я закрыла дверь в их спальню, выпила бутылку сиропа от кашля и тоже легла спать.

– Мне так жаль, – шепчет Уэс.

Вот опять эти слова: «Мне так жаль».

Но, по какой-то причине, когда он произносит их на этот раз, они больше не причиняют боли.

Они исцеляют.

Я веду Рэйн вниз по лестнице и выхожу через заднюю дверь, прикрывая ее глаза рукой. Мой желудок сжимается в узел.

– Я уже могу смотреть?

– Пока нет, – отвечаю я, уводя ее от крыльца в высокую, по колено, траву.

Мы проходим около тридцати футов, пока не оказываемся в тени огромного дуба.

Прошлой ночью, когда я оказался абсолютно уверен в том, что организм Рэйн очистился, и ей нечем было больше тошнить, я не знал, куда, черт возьми, себя деть. Я не мог спать в этом доме. Я не мог оставаться в нем ни на секунду дольше, чем это было необходимо. Я не мог находиться с этими гребаными трупами всего в паре комнат от нас. И понимая, что Рэйн придется столкнуться со всем этим, как только она проснется… совершенно вменяемой, я знал, что должен что-то сделать, прежде чем потеряю рассудок.

Просто надеюсь, что это было правильным решением.

Сделав глубокий вдох, я убираю руку от ее глаз.

– Хорошо. Теперь можешь смотреть.

Даже несмотря на то, что я потратил на работу всю ночь и большую часть дня, получилось не очень опрятно: могилы неглубокие, насыпь вся в грязи, кресты сделаны из веток, которые я скрепил травой, но, по крайней мере, я вытащил тела из дома и закопал в землю, где им самое место.

Я прикусываю нижнюю губу и наблюдаю за тем, как Рэйн открывает глаза. После всего, что она пережила, мне меньше всего хочется причинять ей боль, но, когда она прикрывает свой рот руками и смотрит на меня, я вижу в ее больших голубых глазах слезы благодарности.

Притягиваю ее к себе, чувствуя то же самое. Она здесь, и с ней все в порядке. Даже если мы пробудем рядом всего несколько часов или даже минут, каждая секунда мне будет казаться ответом на мою молитву.

Первую за всю мою гребаную жизнь.

Это напомнило мне…

– Ты не хочешь что-нибудь сказать? – спрашиваю я, целуя ее в макушку.

Она кивает возле моей груди и поднимает на меня глаза, полные слез.

– Спасибо, – говорит она, и искренность в ее голосе пронзает меня до глубины души. – Я не… не могу поверить, что ты сделал все это. Ради меня.

Я улыбаюсь, смахивая большим пальцем слезу с ее щеки.

– Я начинаю думать, что есть мало того, чего бы я не сделал ради тебя.

Мой ответ тоже вызывает у нее улыбку.

– Например, что?

– Чего бы я для тебя не сделал?

Она кивает, и в ее грустных покрасневших глазах снова появляется озорной огонек.

– Не знаю… помочиться на Тома Хэнкса, если бы он был в огне?

Рэйн издает сопливый смешок и, хихикая, прикрывает свой мокрый носик локтем. Это самая очаровательная вещь, которую я когда-либо видел. Наблюдая за ней, я стараюсь запомнить каждый звук, каждую веснушку, каждую ресничку. Знаю, это глупо. Ведь я не смогу взять с собой эти воспоминания так же, как и не смогу сохранить ее, но я не унываю.

Если Рэйн нужна всадникам, им придется вырвать ее из моих холодных, мертвых рук.

Когда ее смех затихает, я киваю в сторону могил.

– Я имею в виду, может, ты хочешь сказать что-нибудь им?

– Ох. – Рэйн снова становится грустной, когда поворачивается, чтобы еще раз взглянуть на две грязевые кучи. – Нет, – отвечает она, ее лицо выражает разбитое сердце, но в то же время и надежду. – Я скажу им все лично, когда снова их увижу.

Я киваю, надеясь, что это наступит еще не скоро.

– Так что же нам теперь делать? – спрашивает Рэйн, шмыгая носом и оглядываясь по сторонам. – У тебя есть новый план?

– Мой единственный план состоит в том, чтобы провести вечер в этом домике на дереве, – я указываю в сторону деревянного ящика в нескольких ярдах от нас, – наблюдая за закатом с одной супергорячей девушкой, которую похитил несколько дней назад, а затем, возможно, приготовить ей ужин. Я видел в доме спагетти и блинный сироп.

Рэйн сводит свои тонкие темные брови вместе.

– Ты хочешь сказать, что просто… сдаешься?

– Нет, – отвечаю я и беру ее за руку, направляясь к нашему домику на дереве, подальше от этого гребаного дома. – Просто поменялись приоритеты, вот и все.

– И что же ты предпочитаешь выживанию? – спрашивает Рэйн, оказавшись на одном со мной уровне, когда ступает на первую ступеньку лестницы, ведущей к домику на дереве.

– Жизнь, – улыбаюсь я.

Затем наклоняюсь вперед и пока еще могу, целую свою девочку.

Жизнь.

В тот момент, когда губы Уэса касаются моих, я точно понимаю, что он имеет в виду. Все смерти – и прошлые, и будущие – уходят на задний план, и остается только он. Мое живое и дышащее настоящее.

Меня переполняет любовь к Уэсу. Я люблю его за то, что он вернулся за мной. Люблю за то, что он спас мне жизнь, хотя у нас и осталось всего несколько часов. Я люблю его, потому что он сделал для моих родителей то, для чего я была слишком слаба и не могла сделать сама.

– Я люблю тебя, – шепчу ему в губы, нуждаясь в том, чтобы сказать это вслух. Нуждаясь в том, чтобы он это знал.

Сначала Уэс не отвечает. Он просто закрывает глаза и прижимается своим лбом к моему. То, что он собирается сказать, очень важно для меня, поэтому я задерживаю дыхание, когда он делает глубокий вдох за нас обоих.

– Как только я увидел тебя, то сразу понял, что мне крышка. – Его голос хриплый и низкий. – Я знал это, когда воспользовался последней пулей, чтобы вытащить тебя из «Бургер Паласа» вместо того, чтобы сохранить ее. Я знал это, когда проделал тот дебильный гребаный трюк с собаками вместо того, чтобы оставить тебя в «Хакаби Фудс». Знал это, когда в меня стреляли из-за тебя, когда у меня спустило колесо из-за тебя и когда вернулся в горящий дом, чтобы найти твою задницу. Все это время я считал, что ты отвлекаешь меня от миссии, но, когда ты ушла, я понял, что ты и есть моя миссия. – Уэс открывает глаза, и они поглощают меня. – Мне кажется, я вернулся в этот город, чтобы найти тебя, Рэйн. Мне очень жаль, что потребовалось так много времени, чтобы это понять.

– Не извиняйся, – шепчу я, ощущая комок в горле. – Это мне очень жаль. Похоже, я была настоящей занозой в заднице.

Уэс смеется, и это зрелище так прекрасно, что мне кажется, будто я смотрю на солнце. Я мысленно фотографирую его, запоминая то, как он выглядит прямо сейчас: освещенный оранжевым закатом, его белоснежная улыбка и прядь каштановых волос, падающая на идеальные скулы. Я хочу запомнить этот момент навсегда.

Даже если навсегда – это только на сегодня.

– Я чертовски люблю тебя, – говорит он своими идеальными улыбающимися губами, как раз перед тем, как они врезаются в мои.

Я отпускаю лестницу и обнимаю Уэса за шею, зная без тени сомнения, что он не даст мне упасть. Чего я не ожидаю, так это того, что он схватит меня за бедра и обернет мои ноги вокруг своей талии. Вполне логично, что я больше не держусь за ощущение земли под ногами, потому что именно так я и чувствую себя, когда целую Уэса – защищенной и оберегаемой ото всех проблем.

Его язык и зубы не нежны, когда берут то, что хотят, и его тело тоже, когда прижимает меня к лестнице. Отчаяние подпитывает нас, отчего мы кусаемся, страстно целуемся и толкаемся частями тела. Мы потеряли так много времени, чтобы наверстать упущенное, и так мало его впереди. 23 апреля подходит к концу, и каждый импульс, который проходит по моим венам – это еще одна секунда, которую я потратила впустую, не занимаясь любовью с этим мужчиной.

Я сцепляю свои лодыжки за спиной Уэса, когда он протягивает руку за мою голову, чтобы схватиться за лестницу. Зажмурившись, я крепко держусь за него, когда он начинает подниматься, ни разу не прервав наш поцелуй. Как только он заносит нас в домик, мы превращаемся в яростную смесь из рук, молний, рубашек и кожи.

Я приподнимаю свои бедра на деревянном полу, пока Уэс стягивает с меня штаны и трусики. Затем раздвигаю колени, приглашая его, когда он освобождается от своих джинсов. Он нависает надо мной, и я тянусь к нему, отчаянно желая, чтобы он заполнил меня, и я снова почувствовала бы себя целой, но Уэс замирает и смотрит на меня, не сводя глаз.

– Что такое? – спрашиваю я, протягивая руку, чтобы погладить его щетину.

Две глубокие морщины появляются между его темными бровями, и я чувствую, что у меня происходит то же самое.

– Ничего. Просто… хотел посмотреть на тебя…

«В последний раз», – говорит его грустная улыбка.

Я не хочу видеть этот взгляд, поэтому целую его и приподнимаю бедра, чтобы он вошел в меня.

Но как только мы с Уэсом становимся единым целым, что-то меняется. Все то время, которое, как мне казалось, ускользало от нас, не просто замедляется, оно останавливается… Мы делаем вдох, затем выдыхаем. Целуемся и крепче обнимаемся. И когда мы снова начинаем двигаться, все происходит медленно и нежно.

Мы растворяемся друг в друге.

Потому что то, что происходит между нами, нужно смаковать, пока еще есть такая возможность.

– Это так мило. – Рэйн вздыхает, когда кладет свою голову мне на плечо.

В кинотеатр Франклин Спрингс оказалось не так уж и трудно проникнуть. А на то, чтобы разобраться, как включается проектор, мне потребовалась ровно минута.

– Я бы еще пригласил тебя на ужин, но в данный момент не могу себе позволить апокалиптический Комбо из «Бургер Паласа» за шестьдесят восемь баксов.

Рэйн смеется и похлопывает по бумажному ведерку, стоящему у нее на коленях.

– Я лучше буду есть черствый попкорн всю оставшуюся жизнь, чем окажусь там снова.

– Это хорошо, потому что вполне возможно нам это предстоит. – Я улыбаюсь и целую ее в макушку.

Это так чертовски странно – быть на свидании с этой девушкой. Я имею в виду, что встречался со многими девушками, но это всегда было по эгоистическим соображениям. Понятная сделка. Но с Рэйн я просто… просто хочу сделать ее счастливой.

– Аквамен? – спрашивает она, когда начинаются первые кадры.

– Ну, либо это, либо Дамбо.

В уголках ее губ появляется кокетливая улыбка.

– А я и не жалуюсь.

– Ох, неужели? У тебя есть виды на Джейсона Момоа, да?

– Нет. – Она опускает глаза, и даже в темном зале я вижу, как румянец поднимается к ее щекам. – Но, возможно, у меня есть планы на другого парня с татуировками.

– Чертовски на это надеюсь, – говорю я, притягивая Рэйн к себе на колени, пока ее визг соперничает по громкости с грохотом динамиков.

Когда снова смотрю на экран, вижу, как Джейсон Момоа приносит спасенного рыбака в бар. Камера перемещается от стола, за которым сидят другие рыбаки, к барной стойке, где он заказывает порцию виски. Движение такое расплывчатое и быстрое, но клянусь, что замечаю, как на стене бара висит красное знамя с черным всадником по центру.

– Ты это видела? – спрашиваю я, не отрывая глаз от экрана.

– Что?

– Знамя.

Рэйн оглядывает зал.

– Где?

– Да не здесь. – Я указываю на экран. – В фильме.

– Правда?

Я ставлю Рэйн на ноги и поднимаюсь с кресла.

– Нам пора идти.

– Но почему? Мы ведь только пришли.

– Потому что… – я жестом указываю на экран, где Джейсон Момоа выхватывает у бармена бутылку и начинает жадно пить с горла. Я внимательно присматриваюсь. На этикетке бутылки написано: «23 апреля». – Рэйн! Смотри!

Но к тому времени, как она поворачивает голову в сторону экрана, Джейсон уже разбил бутылку об пол.

– Уэс, я ничего не вижу.

– Думаю, в этом как раз-таки и дело!

Я хватаю ее за руку и бегу в сторону главного выхода из зала. В ту же секунду, как мы оказываемся в вестибюле, с потолка падают четыре черно-красных знамени, преграждая нам путь. Мы бежим слишком быстро, чтобы успеть остановиться, поэтому я вытягиваю руку, чтобы отодвинуть одно из них и наблюдаю, как изображение всадника растворяется в крошечных пикселях света вокруг моей руки. Я оборачиваюсь, и замечаю, что сзади оно выглядит таким же реальным, как и три остальных.

– Уэс, ну же!

Рэйн тянет меня за руку, но я почти этого не замечаю, рассматривая заднюю часть знамени от потолка до пола. Протянув руку, снова провожу пальцами по материалу, и ничего не ощущаю, когда ткань растворяется, оставляя за собой цифровой след из разноцветных пикселей.

– Смотри. – Я делаю это снова, на этот раз, просовывая всю руку целиком. – Оно не настоящее.

– А это настоящее? – Ужас в ее голосе привлекает мое внимание.

Я поворачиваю голову, когда двойные двери кинотеатра распахиваются, и в вестибюль врывается адский конь, извергающий дым. Безликий ублюдок в капюшоне, сидящий верхом, взмахивает огромным мечом над свой головой, готовясь нанести удар. Я успеваю оттолкнуть Рэйн, прежде чем он нападет, и закрываю глаза, принимая свою судьбу, но, когда клинок пронзает меня насквозь, я ничего не ощущаю, кроме звука рассекающего воздух меча.

Когда я открываю глаза, всадник, знамена – все это исчезает.

Есть только я, Рэйн и глубокое прозрение.

Все это не реально.

Проснувшись, мне требуется минута, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Снаружи темно, и я чертовски устал – и от того, что целый день копал могилы, и от того, что спал на деревянном полу.

И, вероятно, из-за парочки позиций, в которых я провел эту ночь с Рэйн, прежде чем вырубиться.

Я приподнимаюсь и вижу, что она сидит, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги. Она смотрит в окно, погруженная в свои мысли, пока я не потягиваюсь, и не раздается хруст сразу пяти моих разных суставов.

Она подскакивает и поворачивается в мою сторону, через мгновение ее плечи опускаются от облегчения.

– А я все думала, когда же ты проснешься?

– Я даже не заметил, что уснул, – ворчу я, потирая затылок. – Как долго я проспал?

– Не знаю. Час, может быть, два?

– Все еще никаких всадников, да?

Рэйн отрицательно качает головой.

– Я слышала выстрелы вдалеке, но стука копыт не было слышно. Это убивает меня, Уэс. Все было хорошо, пока ты не уснул и… – она опускает глаза, и хотя в домике темно, я почти что вижу, как она краснеет. – Но все то время, пока ты спал, я просто сидела здесь и ждала конца света. Почему же этого до сих пор не произошло? Какого хрена они там ждут? – В конце концов, ее голос срывается, и я знаю, что пройдет совсем немного времени, прежде чем она тоже сорвется.

Я подползаю к ней и целую морщинки, образовавшиеся от тревоги на ее лбу.

– Мне только что приснился сон, похожий на обычный кошмар, но… мне кажется, мое подсознание пыталось мне что-то сказать. Пойдем. – Я снова целую ее, прежде чем направиться к лестнице.

– Нет, Уэс! Куда ты собрался? – кричит она, глядя на меня сверху вниз. Белки ее широко раскрытых глаз светятся в темноте, когда ее взгляд мечется из стороны в сторону в поисках любых признаков опасности.

– Я собираюсь доказать тебе, что нам больше нечего бояться. Пойдем.

Рэйн доверчиво спускается по лестнице на своих дрожащих ногах, и пока мы идем через двор, крепко сжимает мою руку, как в тиски. Звуки далеких выстрелов, вой собак и звон бьющегося стекла говорят о том, что, возможно, я поторопился с выводами. То, что всадники ненастоящие, не меняет того факта, что весь мир потерял свой проклятый рассудок.

Нам все еще есть чего бояться.

Мы заходим в дом через заднюю дверь. Я достаю из кармана фонарик и освещаю путь, стараясь не попадать в пространство рядом с креслом. Затем веду Рэйн наверх и чувствую, как ее потная ладонь начинает дрожать в моей руке.

Господи, надеюсь, что я прав.

Мы заходим в ее комнату, и она тут же запирает за нами дверь. Ее руки прикрывают нижнюю часть лица, и, кажется, что она на грани нервного срыва.

– Уэс, скажи мне, что, черт возьми, происходит! Ну, пожалуйста!

Я как можно быстрее хватаю ее телефон с прикроватной тумбочки.

– Я тебе сейчас все покажу.

– Вышки сотовой связи давно не работают, помнишь? Сети нигде нет.