Текст книги "Молиться за Рэйн (ЛП)"

Автор книги: Б. Истон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Ее руки скользят вверх по моей спине, затем обхватывают плечи, спускаются на грудные мышцы и замыкаются за моей шеей. Я чувствую, как ко мне прижимаются ее соски, твердые, как камешки под майкой этого недостойного придурка, поэтому я стягиваю одежду через голову и бросаю на пол. Я едва могу разглядеть Рэйн в темноте, но мне это и не нужно. Мои руки читают изгибы ее тела, скользя по каждому квадратному дюйму плоти, покрытой гусиной кожей. Она дрожит, когда я сжимаю ее идеальные сиськи, а когда я прерываю наш поцелуй, чтобы втянуть в свой рот один дерзкий и нуждающийся сосок, ее рука тянется ко мне.

Она обхватывает меня через шелковую ткань спортивных шорт, которая уже давно натянута, и изо всех сил пытается сдержать то, каким она меня сделала. Мой член находится в полной готовности, набухший и пульсирующий в ее руке. Затем она мягко прижимает мою голову к своей груди. Ее прикосновение такое нежное; оно вызывает еще одну волну эмоций, сжимающих мое горло. То, как она прикасается ко мне, причиняет боль. Это убивает меня к чертовой матери.

И я собираюсь позволить этому случиться.

Рэйн скользит своей рукой вверх и вниз по моему члену через гладкий материал, пока я посасываю, облизываю и поклоняюсь ее другому соску. Каждое мое дыхание на ее коже вызывает реакцию, и когда я возвращаюсь к ее рту и целую его, когда провожу обеими руками по ее круглой заднице и дразню гладкие складочки сзади, эта реакция – мурлыканье, оно такое сладкое, отчего каждый нерв в моем теле вибрирует, как гитарная струна.

Она просовывает пальцы под пояс моих шорт и стягивает их вниз, осторожно освобождая меня. Затем ее губы с такой же осторожностью перемещаются от моего рта к подбородку, прокладывая дорожку из долгих поцелуев вниз по шее и груди. Затем Рэйн делает шаг назад и наклоняется, продолжая свой спуск. Все, что я могу делать, это неподвижно стоять и позволять ей резать меня заживо. Вот, на что похожа дорожка из ее поцелуев – на гребаный скальпель. Она отрезает слой за слоем, обнажая мое отвратительное нутро, и делает вид, что ей нравится то, что она видит.

Но это не так, никому никогда это не нравилось и никогда не понравится.

В ту же секунду, когда она опускается на колени, как раз перед тем, как взять в свой лживый рот мой член, я хватаю ее за волосы и тяну назад, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Ты не должна этого делать, – хриплю я, и в кои-то веки с ужасом осознаю, что говорю это всерьез.

Я хочу оказаться внутри нее, но не так. Так всегда стараются угодить завсегдатаи баров. Пьяные туристки, студентки и разведенки. Они опускаются на колени и смотрят в глаза, как порнозвезды, пока отсасывают, практически умоляя влюбиться в них.

Проблемы с отцами у всех до единой.

У этой сучки тоже есть проблемы с отцом, и вот она смотрит на меня своими большими, отчаянными глазами, собираясь засунуть мой член себе в рот, чтобы завоевать мое признание… как и все остальные.

– Ты… не хочешь? – ее голос затихает, и я тоже падаю на колени.

Схватив Рэйн за бедра, я тяну ее вперед, пока она не оказывается верхом на мне. Ее сиськи вплотную прижаты к моей груди, ее губы снова касаются моих, и я держу ее пухлую круглую попку обеими руками.

– Идеально, – шепчу я.

Она улыбается мне в рот и начинает скользить своей влажной киской по всей длине моего члена. Я съедаю эту улыбку, жую и проглатываю. Затем я чувствую, как она горит внутри меня, словно огонь, освещая что-то, что, как мне казалось, исчезло навсегда.

Что-то, что, как я надеялся, больше никогда не вернется.

Я не хочу давить на Рэйн и заставлять заниматься сексом. Черт, я даже не знаю, делала ли она это раньше. Но когда она запускает пальцы в мои волосы и со стоном опускается на меня, внезапно неопытным я ощущаю именно себя. Это не секс. Это что-то, что настолько далеко за пределами секса, что я даже не понимаю, что происходит.

Все, что я знаю, это то, что мне больно. Я везде ощущаю давление. Мне кажется, что моя грудь вот-вот взорвется. У меня раскалывается голова. Мои глаза горят, как будто их опрыскали перцовым баллончиком. А мои яйца уже сжимаются в ответ на ее теплый прием.

Я обнимаю Рэйн за талию и стараюсь принять все, что она мне дает, хотя это режет меня до костей. Я пытаюсь ей вернуть все с той же силой, но чувствую себя неуклюжим и неловким. Я не знаю, как делать то, что делает она. Я даже не уверен, осталось ли у меня хоть что-нибудь, что можно было бы отдать.

Она не боится и еще сильнее прижимается ко мне, принимая меня глубже и обжигая своими страстными поцелуями. Как будто она делала это уже сотню раз. И вот тут я понимаю… что это действительно так.

В этой самой комнате.

С кое-кем другим.

Рэйн не занимается со мной любовью. Она занимается любовью с ним.

Давление, которое я чувствовал, внезапно исчезает. Я снова могу дышать. Мне ничего не угрожает. Я в безопасности. Это просто сделка – секс в обмен на небольшую ролевую игру в бойфренда.

Что ж, чертовски жаль. Если Рэйн хочет трахнуть кого-то определенного, ей придется довольствоваться мной.

Я хватаю ее за задницу обеими руками, перекатываюсь на колени и смеюсь, когда она визжит и обхватывает меня руками и ногами. Я поднимаюсь на ноги и бросаю ее на матрас, забираясь вслед за ней, как хищник, когда плеер падает на пол. Певец скулит о девушке, которая оставила слезу в его сердце. Мне очень жаль этого парня. Он действительно не должен был позволять себе так привязываться.

Я нависаю над телом Рэйн, осторожно, чтобы не коснуться ее, и пристраиваюсь рядом с ее узкой маленькой щелкой. Это все, что она получит от меня. Я – тот, кто использует эти отношения, и сегодня вечером я буду использовать ее для секса. Ролевая игра в бойфренда не включена.

В тот момент, когда я погружаюсь в нее, она обвивает свои мягкие бедра вокруг моей талии и переплетает пальцы вокруг моей шеи.

– Иди сюда, – шепчет она, притягивая меня ближе, и хрипота в ее голосе заставляет меня опуститься на локти, чтобы поцеловать ее.

Губы Рэйн чертовски мягкие. И ее прикосновения тоже. Я грубее толкаюсь в нее, надеясь, что она поймет намек и перестанет притворяться, но она полна решимости воплотить свою фантазию в жизнь. Я собираюсь перевернуть ее и взять сзади, когда один-единственный звук останавливает меня на пути.

– Уэс…

Уэс.

Не тот Как-его-там.

Уэс.

– Да? – хриплю я, и эта чертова петля снова затягивается вокруг моей шеи.

Рэйн обхватывает мое лицо руками.

– Как тебя зовут? Я имею в виду твое полное имя?

Жаль, что я не вижу ее лица. Мне бы хотелось увидеть, как в ее больших голубых кукольных глазах сияет искреннее любопытство, которое я слышу в ее голосе.

– Вессон Патрик Паркер, – я сглатываю, но петля затягивается только сильнее.

– Я думала о том, что возможно ты Вессон. – Она прижимает свои маленькие ножки к моей заднице и поднимает бедра выше, увлекая меня в свой расплавленный рай.

– А твое? – ухитряюсь спросить на вздохе, погружаясь в нее по самые яйца.

– Рэйнбоу Сон Уильямс.

Я медленно выхожу из нее, сразу скучая по каждому дюйму, и затем снова врываюсь внутрь.

– А что это значит?

Она тихо стонет и обнимает меня за спину. Я просовываю руки под ее плечи и ложусь сверху, гадая, чувствует ли она, как колотится мое сердце.

– Так называется песня группы «America», она 70-х годов. – Рэйн прижимается к моей шее и целует ее. – Вообще-то это довольно грустно. Там поется о девушке, которая заснула на радуге, пока пряталась там от падающих листьев и разбитых надежд.

Я приподнимаюсь на локтях и смотрю в сверкающий омут ее глаз.

– Это очень похоже на тебя. – Я замечаю, как ее глаза морщатся в уголках, когда она улыбается, и прежде чем Рэйн успевает сказать еще хоть слово, я удивляю себя, садясь на корточки и подтягивая ее к себе. Она снова садится на мой член, и мы возвращаемся в наше прошлое положение: ее задница в моих руках, ее приоткрытые губы на моих, и ее пальцы, пробегающие по моим волосам.

Чертовски идеально.

Только ее движения стали не такими нежными. В них больше отчаяния. Мои в свою очередь не такие неловкие, они стали более уверенные. Рэйн покусывает мой язык, скользя вверх и вниз по моему члену. Я шлепаю ее по заднице и ухмыляюсь, когда в ответ она дергает меня за волосы. Это не то, чем она занималась в темноте с этим Как-его-там. Это то, что она делает в темноте со мной. И когда она снова стонет мое имя, я, бл*дь, уверен в этом.

– Уэс, – нараспев произносит она, и в ее голосе слышится хриплая мольба. Ее задница шлепает о мои бедра, а узкая маленькая щелка сжимает меня еще сильнее. – Уэс…

Ощущение Рэйн, кончающей на моем члене с моим именем на губах и моими волосами в руках, не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Это разбивает меня вдребезги. Слезы разрывают мое сердце, когда я сжимаю ее дрожащее, задыхающиеся тело – точно так же, как пел тот ублюдок из Twenty One Pilots, – потому что мне нужно это. Мне нужна она. Но как я смогу удержать ее, когда все, бл*дь, уходят?

Мои бедра дергаются, а яйца напрягаются, когда я сильнее толкаюсь в нее. Я знаю, что мне пора выходить. Я всегда выхожу. Но когда мой член набухает и напрягается внутри ее пульсирующей киски, я просто… не могу. За всю свою гребаную жизнь мне ничто не казалось более правильным, поэтому я позволяю этому случиться. Я эгоистичный ублюдок, и это то, чего я хочу. Я хочу Рэйн.

В последнем рывке я крепче обхватываю ее за талию и вливаю все, что у меня есть, в девушку, с которой только вчера познакомился. Когда мой член дергается и выплескивает горячую сперму внутрь все еще дрожащего тела, давление в моей груди и петля вокруг горла исчезают, заменяясь чем-то теплым, мягким и совершенно чужим.

Надеждой.

22 апреля

– Это похоже на кексик. – Я улыбаюсь, щурясь в послеполуденное небо.

Мы с Уэсом лежим на красно-белом клетчатом пледе посреди заросшего поля старика Крокера и наблюдаем, как мимо нас проплывают облака. Он притягивает меня ближе и целует в макушку. Прикосновение его губ пронзает меня до самых кончиков пальцев, словно удар молнии.

– Ты очаровательна… потому что это явно эмодзи какашки.

– О, Боже мой! – смеюсь я. – Ты совершенно прав!

– Конечно. – Уэс пожимает плечами, и моя голова, лежащая на его плече, поднимается и опускается в такт этому движению. – Я всегда прав.

– А это, по-твоему, на что похоже? – спрашиваю я, указывая на проплывающее мимо облако в виде человека.

Уэс срывает травинку и начинает вертеть ее между пальцами.

– То, что похоже на парня, держащего топор над плюшевым мишкой? Должно быть, Том Хэнкс. Гребаный мудак.

Я фыркаю и прикрываю рот рукой.

– Ты ведь знаешь, что похожа на поросенка, когда так делаешь? – дразнит меня Уэс.

– А ты знаешь, что похож на свинью, когда ешь? – поддразниваю его в ответ.

– Похоже, мы созданы друг для друга. – Он поднимает со своей груди мою левую руку и надевает на безымянный палец закрученную в кольцо травинку, которую смастерил минуту назад.

У меня перехватывает дыхание, я поднимаю руку и шевелю пальцами в воздухе, ожидая, что кольцо сверкнет на солнце, будто в нем есть настоящий бриллиант.

Приподнимаюсь на локте и улыбаюсь, глядя на его прекрасное лицо и задаваясь вопросом, как парень, выглядящий так, будто он только что сошел с плаката в комнате девочки-подростка, может считать, что создан для меня?

Уэс копирует мою позу и оставляет сладкий поцелуй на моих ухмыляющихся губах.

– Не могу дождаться, когда это дерьмо закончится, и мы останемся только вдвоем.

Он снова целует меня, медленнее и глубже, на этот раз посылая электрический заряд прямо между моих ног. Не знаю, утаскиваю ли я его за собой или это он опускается на меня сверху, но каким-то образом я снова оказываюсь на спине, а Уэс нависает надо мной. Его волосы падают вниз, как занавес, защищая нас от солнца.

– Я тоже не могу дождаться, – отвечаю я, уверенная, что мои губы распухли, а щеки покраснели. – Когда все закончится, мы найдем дом на холме… и разрисуем его стены ужасными портретами друг друга.

Уэс прикасается губами к моей шее, чуть ниже уха, и шепчет:

– Что еще мы будем делать?

Он целует меня, затем опускается ниже и еще ниже. Мягкость его губ в сочетании с колючей щетиной заставляет пальцы моих ног зарываться в плед.

– Эмм, – мне сложно мыслить, когда его язык скользит вдоль моей ключицы. – Мы найдем кабриолет… расчистим шоссе… и будем ехать на нем так быстро, как только сможем.

Уэс целует мое плечо, стягивая вниз тонкую лямку сарафана, преграждающую путь его поцелуям.

– А что еще? – бормочет он, прикасаясь своими губами к моей разгоряченной коже.

Он слегка касается меня кончиками пальцев, когда подхватывает вторую лямку и тянет ее вниз. Тонкая желтая ткань моего сарафана сползает с груди, и Уэс следует за ней дорожкой поцелуев.

– Я… – даже не помню, о чем хотела сказать. Мысли путаются, и все внимание сосредоточено на ощущениях от прикосновений этого прекрасного мужчины. Я протягиваю руку, чтобы провести по его мягким волосам и говорю первое, что приходит на ум:

– Я хочу, чтобы ты научился управлять самолетом, – отвечаю я, задыхаясь, когда его любопытный язык начинает кружить вокруг моего обнаженного соска, – и отвез меня туда, где я никогда не была.

– Например, куда? – спрашивает он, продолжая спускаться вниз, забирая с собой мое платье и все запреты, когда его губы начинают ласкать мой живот.

– Куда-нибудь, где есть… ветряные мельницы… сады… и… и маленькие домики с соломенными крышами. – Я непроизвольно выгибаю спину, чувствуя, как Уэс проводит пальцем вдоль моей щелочки поверх кружевных трусиков.

Ощущая на своей коже солнечное тепло и нежное прикосновение Уэса до самой глубины души, я думаю, что попала в рай. Это единственное объяснение. Я умерла, и это моя награда за то, что я все эти годы позволяла маме таскать меня в церковь.

– А чем бы ты хотел заняться, когда останемся только мы вдвоем? – спрашиваю я, опуская взгляд вниз по своему телу.

Уэс поднимает на меня свои прикрытые дерзкими темными бровями зеленые глаза, в которых мелькает игривость.

– Вот этим, – говорит он, прежде чем исчезнуть у меня под юбкой.

– Рэйнбоу! – где-то неподалеку слышится голос, столь же знакомый, как и имя, которое он произносит.

Мама?

Я сажусь и всматриваюсь вдаль поверх высокой травы. Через дорогу, на крыльце нашего дома, стоит мама, сложив ладони рупором у рта.

– Рэйнбооуу! Пора домооой!

– Мама! – Изо всех сил стараюсь натянуть на себя сарафан, сгорая от желания быстрее оказаться рядом с ней. Я так по ней соскучилась.

Но когда поднимаюсь, земля под ногами начинает дрожать. Я хватаюсь за Уэса, пытаясь удержать равновесие, как вдруг трава вокруг нас, которая была до колен, в считанные секунды становится размером с Уэса и загоняет нас в клетку. Звук рвущейся ткани привлекает мое внимание к пледу, который разрывается посередине, когда из земли вырывается еще больше травинок, разделяя нас, как прутья тюремной камеры.

– Нет! – кричу я, хватая Уэса обеими руками и рывком притягивая его на свою сторону как раз перед тем, как еще больше травинок вырываются из земли.

Тяжело дыша, я смотрю на его лицо, ожидая увидеть гнев или замешательство, или взгляд сосредоточенной решимости, который он напускает на себя, когда пытается скрыть от меня свои чувства, но вижу просто… пустоту.

Его лицо бесстрастно, как у восковой фигуры, а глаза смотрят прямо сквозь меня, когда он открывает рот и говорит:

– Рэйн, тебе пора домой.

Он медленно поднимает руку и указывает на что-то позади меня. Я оборачиваюсь и вижу, как с одной стороны нашей шестифутовой клетки из травы появляется тропинка.

Я облегченно выдыхаю и тяну Уэса за все еще протянутую руку, но такое ощущение, что его ноги приросли к земле.

– Ну же! – кричу я, снова дергая его за руку. – Я тебя здесь не оставлю!

– Все уходят. – Его голос монотонен, когда он произносит свою личную мантру.

Чувствую себя так, будто нахожусь в Стране Оз, где Уэс словно растерянный Страшила, бездумно указывающий мне путь.

– Рэйнбоооу! – голос моей мамы отдаляется.

Нам нужно торопиться.

– Ну же! – Я снова дергаю его за руку, на этот раз достаточно сильно, чтобы сдвинуть его с места.

Мы ступаем на узкую тропинку, и мне приходится с каждым шагом прикладывать усилия, чтобы тащить его за собой.

Пока тропинка не раздваивается.

Вот дерьмо!

Я окидываю взглядом обе тропы, замечая, что каждая из них ведет к новой развилке.

– Подними меня, – указываю я, становясь позади Уэса и опираясь руками на его плечи.

Он машинально выполняет мою просьбу, протягивая руку, чтобы я могла взобраться ему на спину. Когда я оказываюсь наверху и смотрю поверх травы, мой желудок сжимается. Поле старика Крокера превратилось в гигантский запутанный лабиринт. Я все еще вижу маму, стоящую на крыльце нашего дома, но теперь мне кажется, что она находится гораздо дальше. Она прикрывает глаза от солнца, пытаясь меня найти.

– Мама! – кричу я, размахивая руками над головой. – Мама! Я здесь!

Что-то другое привлекает ее внимание. И когда я поворачиваюсь, чтобы проследить за ее взглядом, земля снова начинает дрожать. Я с изумлением смотрю, как из центра поля вырастает зеленый стебель. Он толстый и высокий, как телефонный столб. И как только он достигает максимальной высоты, начинает расцветать.

Я ожидаю увидеть бархатистые лепестки цветов или пальмовые листья размером с водные горки, но вместо этого стебель раскрывается и выпускает одно единственное черно-красное знамя, которое разворачивается до самой земли.

Мое сердце падает вместе с ним, приземляясь в кислоту, наполняющую мой желудок, без единого всплеска.

Еще три стебля вырастают из дрожащей земли, расцветая тремя зловещими знаменами, на каждом из которых изображена фигура в капюшоне верхом на лошади.

И дата, написанная сверху жирным шрифтом.

– Уэс, какой сегодня день? – восклицаю я, уже зная ответ, но молясь о чуде.

Его тело все еще неподвижно, когда он отвечает мне бесстрастным голосом:

– Сегодня 23 апреля, а что?

– Быстрее! – кричу я, схватив его за плечо и указывая на свой дом. – Бежим, Уэс! Бежим! – Я наблюдаю за тем, как моя мама, увидев зловещие знамена, пятится назад в дом и недоверчиво качает головой. – Она сейчас уйдет, Уэс!

– Все уходят, – повторяет он снова, его ноги не двигаются.

– Замолчи! – кричу я и бью его изо всех сил. Мой удар приходится на левую сторону его головы. По ощущениям похоже, будто я ударила подушку, но, когда я снова смотрю на Уэса, то замечаю, что его голова лежит у него на плече, а из огромной дыры на шее торчит солома.

– О, Боже, Уэс, – всхлипываю я, пытаясь засунуть соломенную набивку обратно. – Прости меня. Мне так жаль. – Я возвращаю его голову на место и крепко держу руками, когда понимаю, что его когда-то блестящие каштановые волосы превратились в солому, а кожа – в мешковину.

Земля вновь содрогается.

Я боюсь того, что могу увидеть, но все равно поворачиваю голову. Там, на краю поля, стоят четыре огромных черных коня, из их раздувающихся ноздрей клубится дым, а верхом сидят безликие всадники в плащах. Однако, не похоже, чтобы они нас преследовали, и на мгновение я позволяю себе понадеяться, что, возможно, каким-то образом, это поле недоступно для них. Я вздыхаю с облегчением. Но через секунду из моего горла вырывается крик, когда один из всадников подносит к траве свой пылающий факел.

– Беги! – удается выкрикнуть мне, когда я пытаюсь заставить Уэса двигаться, подталкивая ногами и руками его наполненное соломой тело, но он продолжает стоять, уставившись на траву, как пустое пугало, которым он и является.

Я слезаю с него и тяну за безжизненную руку. Позади него начинает клубиться дым и подниматься к небу пламя, когда слышу, как вдалеке ревет мотоцикл моей мамы.

– Она уезжает! А ты сейчас сгоришь! Ну же, Уэс! Пожалуйста, пойдем со мной!

Слезы застилают мой взор и обжигают щеки, когда я смотрю в неживые пуговичные глаза бездушного человека.

– Все уходят, – бездумно повторяет он. Его набитый соломой мозг не может прислушаться к голосу разума.

Огонь пожирает траву позади Уэса, затемняя небо дымом, когда я начинаю сильнее тянуть его и полностью отрываю его руку. Солома вылетает из разорванного рукава, когда я бросаю ее в огонь и обнимаю его за горящую талию.

– Ты ошибаешься, – всхлипываю я, прижимаясь к его рванной клетчатой рубашке, как раз перед тем, как она вспыхивает пламенем. – Я тебя не оставлю.

Жар опаляет мои руки, но я не отпускаю его.

Пока не просыпаюсь.

Я медленно открываю глаза, ожидая, что сильный жар исчезнет, но этого не происходит. Тело, которое я обнимаю, такое же горячее, как и в моем кошмаре.

– Уэс? – Я принимаю сидячее положение и осматриваюсь.

При свете дня спальня Картера выглядит еще более удручающе, чем прошлой ночью. Открытый шкаф забит спортивным снаряжением, баскетбольными наградами и множеством вешалок для одежды. Пустые ящики комода выдвинуты на беспорядочную длину, напоминая городские небоскребы. А мужчина, с которым я переспала на голом матрасе Картера, спит рядом со мной, свернувшись калачиком, дрожа и обливаясь потом, пока убегает от своих личных всадников.

Мои глаза блуждают по обнаженному телу Уэса. Его лоб покрыт крошечными капельками пота, сильное тело дрожит, несмотря на исходящие от него волны жара, а пулевое ранение выставлено на показ во всем своем кроваво-влажном великолепии.

Вот черт!

Я должна была промыть и перевязать рану, но как обычно, обо всем забыла.

«Вчерашний день так быстро пролетел, – успокаиваю себя я. – Это было настоящее безумие: сначала спущенная шина, потом шторм и этот дом, а затем…»

Чувствую, как вспыхивают мои щеки, а уголки губ приподнимаются, когда в моей голове всплывает воспоминание того, чем еще мы вчера занимались. Как он страстно меня целовал, словно я была его последней едой. Как он обнимал меня и считал это идеальным. Как он изливался в меня, заполняя пустоту, которую я когда-то считала бездонной. Прошлой ночью Уэс показал мне глубины, о которых я и не подозревала, и я с радостью в них утонула.

Вессон.

Моя улыбка становится шире при мысли о его полном имени. Но я не хочу чувствовать себя счастливой из-за того, что сделала. Из-за того, что мы сделали. Я должна ощущать вину и отвращение, потому что изменила единственному парню, которого когда-либо любила… или думала, что люблю… в его собственной постели. Ради всего святого! Но говоря словами Вессона Патрика Паркера…

Да пошли они все!

Картер оставил меня здесь умирать.

Уэс – это единственная причина, по которой я этого больше не хочу.

Я встаю с кровати и, скрестив ноги, сажусь на пол рядом с рюкзаком. Тихонько роюсь, пока не нахожу аптечку первой помощи, которую упаковала накануне днем. В ней оказываются мазь и бинты, но Уэсу нужны антибиотики и, возможно, обезболивающие. Кровавое месиво на его плече выглядит так, будто причиняет больше боли, чем он показывал.

Я вытаскиваю оранжевый пузырек из переднего кармана рюкзака, куда спрятала его, когда переодевалась из своей мокрой одежды. Поднеся его к свету, с удивлением обнаруживаю, как много таблеток у меня еще осталось. Оглядываясь назад, понимаю, что со вчерашнего дня не приняла ни одной таблетки. Мне и не нужно было. Поцелуи Уэса – мой новый наркотик и способ стирания воспоминаний, и, если мне действительно повезет, – а это, скорее всего, не так, – они никогда не закончатся.

Я оставляю пузырек рядом с аптечкой и на цыпочках иду в сторону коридора. Не знаю, почему чувствую необходимость быть такой тихой. Может, потому что не хочу будить Уэса? А может, потому что последние несколько лет старалась не попадаться голой в доме Картера Реншоу?

Проходя через гостиную, я бросаю взгляд на камин и вдруг вспоминаю, что перед сном мы оставили огонь гореть. Но пламя давно погасло, стеклянные двери плотно закрыты. Я улыбаюсь и качаю головой. Уэс – чертов выживальщик. Я должна была догадаться, что посреди ночи он вернется сюда, чтобы обо всем позаботиться.

Очевидно, обязанности бойскаута были не единственным делом, которое он выполнил прошлой ночью. Я захожу на кухню и направляюсь в сторону прачечной, но возвращаюсь назад, понимая, что наша одежда разложена на поверхности мягкой мебели, стола и даже на полу перед камином. Я вспоминаю, как вчера отключилось электричество, и смеюсь, представляя себе голого Уэса, вытаскивающего нашу мокрую одежду из стиральной машины и проклинающего бурю, когда до него дошло, что сушилка в машине не сможет выполнить своего предназначения.

Надеваю клетчатую фланелевую рубашку и рваные черные джинсы, приятно удивляясь тому, насколько они сухие, и складываю остальную одежду в небольшую стопку, помещая сверху, конечно же, гавайскую рубашку Уэса.

Прижимая к груди мятую ткань, я бегаю по дому и поднимаю жалюзи, впуская дневной свет. Затем проверяю шкафчики на наличие антибиотиков, которые нахожу в аптечке и практически в каждом ящике гостевой ванной комнаты.

«Если 23 апреля мы не умрем, то устойчивость к антибиотикам все равно нас погубит. А теперь возьми это».

Я смеюсь, когда в глубине сознания всплывает остроумный комментарий моей мамы, сделанный несколько месяцев назад. Я лечилась от синусита, и она проследила, чтобы я приняла все чертовы антибиотики, которые мне прописали. Она даже наблюдала, как тюремный надзиратель, как я глотаю их.

Внезапное воспоминание стирает веселую ухмылку с моего лица.

Чертова память!

Отмахнувшись от воспоминаний, я бросаю четвертый начатый пузырек с антибиотиками поверх стопки с одеждой и захожу в главную ванную комнату, чтобы открыть здесь жалюзи. Клочок неба, который виднеется поверх сосен, все еще хмурый и серый, но дождь прекратился. Я думаю об этом крошечном чуде, как о проблеске надежды, что сегодня мы сможем найти бомбоубежище.

Мы должны найти его сегодня.

Сегодня – это все, что у нас осталось.

Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают в ванну, гремя, как камушки о керамическую поверхность.

– Черт, – выдыхаю я, прижимая сверток с одеждой к груди. – Ты меня до смерти напугал!

На пороге, загородив выход и прислонившись невредимым плечом к дверному косяку, стоит высокий мускулистый татуированный мужчина.

– Сначала ты меня напугала.

Он совершенно не стыдится своей наготы, но я слишком озабочена его бледным, потным лицом и синеватыми, тяжелыми веками, чтобы оценить открывшийся передо мной вид.

– Один из всадников забрал тебя у меня. Вытащил прямо из моих объятий и… – он замолкает и качает головой, избавляясь от воспоминаний о мучительной судьбе, которую я только что пережила в его кошмаре. – И когда я проснулся, тебя не было рядом.

– Мне очень жаль, – я хмурюсь, убирая стопку одежды на край ванны.

Подхожу и обнимаю такого милого, сонного и голого мужчину. Уэс притягивает меня к себе и целует в макушку, и я вспоминаю, какой он горячий. Очень горячий.

– Я ушла, чтобы найти тебе антибиотики, – бормочу ему в голую грудь.

Его кожа влажная и пахнет потом.

– Я допустила, чтобы в твоей пулевой ране возникло заражение, – произнеся вслух эти слова, чувствую, как на меня наваливается тяжесть вины. – Мне очень жаль, Уэс. Я буду лучше заботиться о тебе, обещаю. Вот, смотри, – я выскальзываю из его объятий и подхожу к ванне, надеясь уйти от разочарованного взгляда, который, как я уверена, он на меня сейчас бросает, – я нашла тебе лекарство.

– Так вот почему я чувствую себя так дерьмово? Думал всему виной водка. – Его шутка обрушивается на меня, как пощечина, заставляя гореть от стыда.

– Да, именно поэтому ты чувствуешь себя дерьмово.

Мои внутренности сжимаются, когда я беру пузырьки с таблетками в руки и начинаю изучать их этикетки. Два из них с антибиотиками «Кефлекс», вместе они смогут составить полный курс. Я подхожу к раковине и начинаю перекладывать таблетки в один пузырек, читаю инструкцию, в общем, делаю все, что угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза.

Затем я ловлю себя на мысли, что вместо этого смотрю в открытые, безжизненные глаза двух парней, которые стреляли в Уэса. Передо мной мелькает образ того, как они лежат на земле, видение такое же четкое и ужасающее, как фотография с места преступления. Их застывшие лица, кровь, повсюду разбросанные осколки стекла. Я убила их. Я убила двух мужчин меньше сорока восьми часов назад и с тех пор даже не вспоминала об этом. Я вздрагиваю и крепко зажмуриваюсь, цепляясь за край раковины, пока пытаюсь отогнать от себя эти воспоминания.

Когда это, наконец, происходит, я надеюсь вздохнуть с облегчением, но не могу. Мое сердце бешено стучит, а ладони потеют. Два воспоминания менее чем за десять минут.

А что, если всплывут другие? А что, если…

Мне нужно принять еще одну таблетку. А лучше две. Я не смогу пройти через это…

Затем я смутно замечаю, как ко мне подходит обнаженная фигура Уэса и становится рядом со мной, пока я смотрю на свое отражение в зеркале над раковиной.

– Ты в порядке?

Выпрямившись, я натягиваю фальшивую улыбку и смотрю на отражение его бледного лица.

– Да. – Я вытряхиваю на ладонь белую таблетку и протягиваю ему. – Просто принимай по одной таблетке каждые шесть часов, пока они… – Уэс закидывает ее в рот и глотает, прежде чем я успеваю закончить фразу, – …не закончатся. Еще я нашла мазь для заживления и бинты, но сначала нам нужно промыть твою рану.

Чувствую, как Уэс пристально смотрит на меня, пока мой взгляд блуждает по комнате, пытаясь отвлечься. Чувствую жар, исходящий от его тела, пока оно пытается бороться с инфекцией, которую вызвала я. И чувствую, как на его губах формируется вопрос, прежде чем он произносит его.

Мои подмышки начинают потеть.

Отлично. Теперь мы оба вспотели.

Душ. Нам нужно принять душ.

Я бегу к нему и открываю кран.

– Давай прямо здесь промоем твою рану, – бросаю я через плечо. – Так будет проще, заодно можем принять душ, пока еще есть горячая вода и пока не отключили газ… в бомбоубежище, наверное, вообще не будет водопровода… – бессвязно бормочу я. Но ничего не могу с этим поделать, я даже смотреть на него не могу.

Он все равно все узнает. Разгадает все мои секреты и все поймет. Я не могу этого допустить. Ведь он сам говорил, что люди уходят, когда понимают, как кто-то облажался, а мне нужно, чтобы он остался. Мне нужно, чтобы он отвлекал меня, а для этого он должен поправиться…

Я расстегиваю две верхние пуговицы на своей рубашке, прежде чем мои руки начинают дрожать, поэтому потом просто стягиваю ее через голову. Мой лифчик становится следующим испытанием, и я чувствую, как Уэс наблюдает за мной, пока я борюсь с застежкой.

– Эй, – говорит он. Его голос нежный и такой же осторожный, как и шаги, которыми он пересекает комнату, чтобы мне помочь.