Текст книги "Яйцо глака. Антология"
Автор книги: Айзек Азимов
Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Сильверберг,Роберт Франклин Янг,Дэймон Найт,Энтони Бучер,Харви Джейкобс,Рон Гуларт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Через минуту здесь появится портье. С полицией.
– Я так отвратительна? Я люблю тебя, Дэвид, ты знаешь, что значит это слово? Любовь. Любовь.
Садится. Поворачивается ко мне. Умоляет.
– Не отказывай мне. Я этого не вынесу. Знаешь, я просто хотела сделать тебя счастливым. Я понимала, что могу существовать в одиночестве, но не представляла себе, что ты сделаешь меня абсолютно несчастной. И вот ты просто стоишь передо мной. И ничего не говоришь. Что ты такое? Ты – машина?
– Я скажу тебе, что я такое, – ответил я.
И тут я полетел в пропасть. Потерял над собой контроль, отбросил благоразумие. Мой рассудок был побежден истерзанными чувствами. Само мое существование в этот момент ничего для меня не значило. Я должен был все объяснить. Я должен все показать. И какой угодно ценой. Я снимаю рубашку. Она сияет, несомненно, уверенная, что ей удалось меня соблазнить. Мои руки скользят сверху вниз по обнаженной груди, расстегивая крючки и застежки. Я совершаю сложный, нелегкий процесс открывания своего тела. Глубоко внутри, во мне что-то кричит: «НЕТ, НЕТ, НЕТ…» Но я не обращаю на это внимания. У сердца свои соображения.
Хрипло:
– Смотри, Элизабет. Смотри на меня. Вот это то, что я есть. Смотри на меня. Перепугалась? Существенная ошибка!
Моя грудь широко раскрыта.
Я выталкиваю себя вперед, пробираясь между рычагами и распорками, высовываясь почти наполовину из человеческого тела, в которое одет. Я не был так полно открыт с того дня, когда дома вложили меня внутрь этого тела. Я даю ей возможность рассмотреть мой блестящий панцирь. Помахиваю глазами. Вынимаю для показа несколько своих когтей.
– Видишь? Видишь? Большой черный краб из космоса. Это то, что ты любишь, Элизабет. Это то, что я есть. Дэвид Нечт всего лишь костюм для того, что внутри него.
Я обезумел.
– Ты хотела реальности? Вот она – реальность, Элизабет! Что хорошего ты нашла в теле Нечта? Это подделка. Это механизм. Подойди, подойди-ка поближе. Хочешь поцеловать меня? Может быть, мне взобраться на тебя и заняться с тобой любовью?
Какая гамма чувства отражается на ее лице! Сначала, конечно, гримаса недоверия. И ледяной ужас – нечленораздельные звуки, отвисшая челюсть, неподвижные, широко раскрытые глаза. Руки, прижатые к груди. Неожиданная благопристойность перед инопланетным монстром? Но потом, когда знакомый голос Нечта, ставший теперь резким и бесстрастным, продолжает вылетать из черного предмета через раскрытую грудь, ее реакция смягчается. Чудовищно. Поэтическая чувствительность попрана. Ничто человеческое мне не чуждо. Ничто чужое не чуждо мне. А? Она должна поверить собственным глазам.
– Что ты такое? Откуда ты появился?
Я отвечаю.
– Я нарушил основополагающее правило. Нам нельзя себя обнаруживать. Если с нами происходит инцидент подобного рода, мы должны себя взорвать. Вот здесь для этого есть рычажок.
Она подходит ближе и разглядывает меня в глубинах Дэвида Нечта.
– С какой-то другой планеты? Живешь здесь замаскированным?
Она понимает ситуацию. Шок постепенно проходит. Она даже смеется.
– Ты больше не пугаешь меня, Дэвид. Дэвид? Можно мне по-прежнему называть тебя Дэвидом?
Это невозможно. Я как во сне. Я себя разоблачил, думая, что она в ужасе убежит, а она не испугалась и улыбается мне, чудовищу. Она опускается на колени, чтобы получше меня рассмотреть. Я немного отодвигаюсь назад. Где-то потерял самую верхнюю руку.
Она говорит:
– Я знала, что ты необычный, но не предполагала, что настолько. Все в порядке. Главное – сущность твоей личности, то, во что я влюбилась. Что из того, что ты человек-краб из Зеленой Галактики? Что из того, что мы не можем быть настоящими любовниками? Я готова на эту жертву. Я откопала твою душу, Дэвид. Идем дальше. Закрывайся. Так тебе неудобно.
Торжество любви. Даже теперь она не оставит меня. Несчастье. Я вползаю обратно в Нечта, поднимаю его руки к груди, чтобы ее застегнуть. От шока помутнело в голове. Гнусность. Наглость. Что я наделал?
Элизабет наблюдает с благоговением и даже восхищением. Наконец я застегнут. Она кивает.
– Слушай, – говорит она. – Ты можешь мне довериться. Я имею в виду, что, если ты нечто вроде шпиона на Земле, мне это безразлично. МНЕ ЭТО БЕЗРАЗЛИЧНО. Я никому об этом не скажу. Освободись от этого, Дэвид. Расскажи мне все о себе. Разве ты не понимаешь? Это – самое значительное из всего, что происходило в моей жизни. Шанс показать, что любовь – не только физиология, не только химия, а движение души, которое соединяет и расы, и целые чертовы космосы, и сами планеты.
Прошло несколько часов, прежде чем удалось от нее освободиться. Возвышенная, напряженная беседа, где, в основном, говорила Элизабет. Она развивает теории причин моего появления на Земле. Я киваю, отрицаю, расширяю. На самом деле, я совсем растерялся от ужаса своего предательства и едва слушаю ее монолог. Влажность превращает меня в половую тряпку.
В конце концов:
– Все уладится. Я собираюсь прогуляться. Потом вернусь к себе, немного попишу. Эта ночь должна войти в стихи, прежде чем я потеряю силу своих ощущений. Но на рассвете я снова приду к тебе, хорошо? Это будет часов через пять. Ты будешь у себя? Ты не сделаешь никакой глупости? О, я так люблю тебя, Дэвид! Ты мне веришь? Веришь?
Когда она ушла, я долго стоял у окна, пытался собраться. Разбитый. Измочаленный. Вспоминал ее поцелуи, ее губы, пробегающие по краям щели на моей груди. Очарование отвращения. Она будет любить меня, несмотря на мою ракообразную внутренность.
Мне нужна помощь.
Я пошел к Свенсону. Он долго не отвечал на мой стук. Не сомневаюсь, передавал сообщение.
– Свенсон! – позвал я. – Свенсон!
Потом добавил сигнал бедствия на языке нашего дома. Он кинулся к двери. Отворил. Подозрительно прищурился.
– Все в порядке, – сказал я. – Послушайте, дайте мне войти. У меня большое несчастье.
Говорю по-английски. Но снова даю сигнал бедствия.
– Как вы узнали обо мне? – спросил он.
– Я проходил мимо в тот день, когда горничная открыла дверь вашей комнаты без стука. Вы ели, и я увидел.
– Не кажется ли вам, что…
– За исключением крайней необходимости. У меня крайняя необходимость.
Он закрывает свой передатчик и внимательно слушает мой рассказ. Не одобряет. Хмурится. Но не может оттолкнуть меня. Я по глупости совершил преступление, но я – его породы. Мы испытываем одинаковые страдания, нас одинаково мучит одиночество, и он должен мне помочь.
– Что ты теперь собираешься делать? – спрашивает он. – Ты ведь не можешь причинить ей зло? Это не позволяется.
– Я не хочу причинять ей зла. Просто хочу освободиться от нее. Хочу, чтобы она меня разлюбила.
– Как? Если не помогло то, что ты ей показал себя…
– Измена, – сказал я. – Дать ей увидеть, что я люблю кого-то еще. В моей жизни для нее нет места. Это оттолкнет ее. Для будущего неважно, что она знает, – кто поверит ее рассказам? ФБР посмеется и посоветует ей прекратить принимать ЛСД. Но если я не избавлюсь от ее привязанности, мне – конец.
– Любить кого-то еще? Кого?
– Когда она на рассвете придет ко мне, – сказал я, – она найдет нас с тобой, делящихся и абстрагирующих. Думаю, дело будет сделано. Что скажешь?
Так мы со Свенсоном решили обмануть Элизабет.
Тот факт, что мы оба были одеты в мужские тела, конечно, ничего не значил. Мы пошли в мою комнату и вылезли из наших маскировочных костюмов. Дерзкое, головокружительное ощущение. Вдруг мы снова стали двумя существами нашего дома, так полно чувствующими друг друга. Я не запер дверь. Мы забрались на кровать и начали пение. Как странно было снова почувствовать эти вибрации после стольких лет одиночества! Как это было прекрасно! Усики Свенсона прикасались ко мне. Взаимодействие гармоний. Подчеркнутая строгость его техники – он презирал меня за мой идиотизм и был прав, но когда мы перешли от пения к делению, все было забыто. И когда мы стали двигаться в абстрагировании, это было грандиозно. Мы карабкались через безграничность критической пустоты. Рассвет обрушился на нас, а нам даже не хотелось остановиться, чтобы отдохнуть.
Стук в дверь. Элизабет.
– Входите, – сказал я.
Мечтательное, восторженное выражение лица. Тут же изменившееся при виде нас, соединенных, на кровати.
– Мы соединились, – объяснил я. – Не думаешь ли ты, что я жил совершенным отшельником?
Она смотрит то на меня, то на Свенсона. Рука прижата ко рту. В глазах душевное страдание.
– Я не смог предотвратить твою влюбленность, Элизабет. Но на самом деле я предпочитаю свою породу. Что должно быть вполне понятно.
– Быть с ней здесь, сейчас, когда ты знал, что я вернусь…
– Не совсем она, но уж точно не он.
– …Так жестоко, Дэвид! Погубить такое прекрасное переживание!
В дрожащих руках четыре листа бумаги.
– Целый цикл сонетов. О сегодняшней ночи. Как это было великолепно, и вот – все. А теперь… а теперь…
Скомкала листы. Разбрасывает их по комнате. Поворачивается. Выбегает в коридор, яростно рыдая. И в аду не видели такой фурии.
– Дэвид!
Приглушенный крик. Хлопает дверью.
Через десять минут она вернулась. Мы со Свенсоном еще не привели себя в порядок – не вползли в свои тела.
Одеваясь, мы обсуждали дальнейший план действий. Он считал, что честь обязывает меня просить о переводе домой, ибо здесь я теперь не принесу пользы, после того как так неосторожно обнаружил себя. Во многом я был с ним согласен, кроме того, что должен отправиться домой. Несмотря на физические страдания, сопутствующие жизни на Земле, я почувствовал, что принадлежу этой жизни.
И тут вошла сияющая Элизабет.
– Я не должна быть такой собственницей. Такой буржуазной. Такой обычной. Я охотно разделю свою любовь.
Поглаживает Свенсона. Поглаживает меня.
– A menage a trois, – говорит она. – Я не должна обращать внимания на то, что между вами есть физическая близость. До тех пор, пока вы не исключите меня из вашей жизни. Я имею в виду, Дэвид, что мы в любом случае никогда не могли бы быть в физическом контакте. Но между нами могут быть другие аспекты любви. И мы откроем себя твоему другу, да? Да? Да?
И Свенсон, и я подали прошение о переводе. Он – в Африку, а я – домой. Через некоторое время мы получили ответы. И весь этот период мы были окружены заботами Элизабет. Свенсон ужасно злился на меня за то, что я втянул его в эту историю, но у меня не было выбора. Никому из нас не удалось бы избежать настойчивости Элизабет. Она купала нас в волнах нежных эмоций. Куда бы мы ни повернулись, всюду была Элизабет, раскаленная от любви, освещающая мрак нашей жизни. Вы – бедные одинокие создания. Вы очень страдаете от нашей силы тяжести? А как вы переносите жару? А зиму? Женятся ли на вашей планете? Есть ли у вас поэзия?
Счастливая троица. Мы вместе ходили в театр, на концерты. Даже на вечеринки в Гринвич-вилледж.
– Мои друзья, – говорила Элизабет, не оставляя ни у кого сомнений в том, что она живет с нами обоими. Легкий намек на скандальность, ей нравилось казаться рисковой. Свенсон, делая одолжение, угрюмо терпел все ее штучки, но в ее отсутствие постоянно ругал меня, виновника этой ситуации. Элизабет напечатала на мимеографе следующий буклет со стихами, посвященный нам обоим. Она назвала его «Тройное путешествие». Ужасающая эротика. Я поместил несколько стихотворений в одно из моих сообщений домой, а потом со злости выбросил буклет в мусорную корзину.
– Что слышно о твоем переводе? – по крайней мере дважды за неделю я спрашивал Свенсона.
Ему ответа не было. Мне тоже.
Пришла осень. Элизабет, жгущая свечку с обоих концов, выглядела изможденной и беспокойной.
– Я никогда не была так счастлива, – постоянно твердила она, вцепившись одной рукой в Свенсона, другой в меня. – Я никогда не вспоминаю о вашей необычности. Я думаю о вас, как о людях, милых, одиноких, замечательных людях. Здесь, в темноте этого ужасного города.
И однажды она сказала:
– А что если на Земле все такие же, как вы, и только я одна – человек? Но это глупость. Вы здесь, должно быть, единственные. Первые разведчики. Ваша планет завоюет нас? Я так на это надеюсь! Все устроить по справедливости. Царство любви и разума!
– До каких пор это будет продолжаться? – пробормотал Свенсон.
В конце октября ему пришел перевод. Он уехал. Не попрощавшись с нами, не оставив своего будущего адреса. Найроби? Аддис-Абеба? Киншаса?
Я привык к тому, что Свенсон рядом. Он помогал сносить Элизабет. Теперь вся сила ее любви обрушилась на меня. Страдала моя работа. У меня не хватало времени, чтобы должным образом отправлять сообщения. Меня пугала ее болтливость. Что она рассказывала своим друзьям в Вилледж?
– Знаете Дэвида? Он не настоящий человек, представьте себе. Правда, правда. Внутри него сидит нечто вроде краба из другой звездной системы. Но какое это имеет значение? Любовь – это явление универсальное. Истинно любящий не ограничивает свое чувство принадлежностью к какой-либо планете.
Мне было тоскливо, я это понимал. Попасть домой, понести наказание, сбросить фальшивую кожу, освободиться от Элизабет.
Ответ на мое прошение пришел тринадцатого ноября. В прошении было отказано. Я оставлен на Земле, чтобы продолжать свою работу. Перевод домой возможен только по состоянию здоровья.
Я стал обдумывать, не послать ли мне полный отчет о моей измене, что, конечно, привело бы к мгновенному отзыву. Но, в отчаянии, не мог на это решиться. Я погрузился в мрачную задумчивость.
– Почему ты так печален? – спрашивала Элизабет.
Что я мог ответить? Что мне не удалось от нее сбежать?
– Я люблю тебя, – говорила она. – Никогда прежде я не чувствовала этого так явственно.
Прижимается к моей щеке. Пальцы перебирают мои волосы. Соблазнительный шепот.
– Дэвид, открой себя снова. Я имею в виду твою грудь. Я хочу видеть тебя внутреннего. Чтобы быть уверенной, что я тебя не боюсь. Пожалуйста! Ты только однажды дал посмотреть на себя.
И потом, когда я это сделал:
– Можно мне тебя поцеловать, Дэвид?
Я испугался, но разрешил. Она не побоялась. Преобразилась от счастья. Она – огромная неприятность, но, боюсь, я начинаю ее любить.
Смогу ли я ее бросить? Как бы я хотел, чтобы Свенсон не исчезал. Мне нужен совет.
Или я порываю с Элизабет, или с домом. Это абсурд. С каждым днем я все глубже падаю в пропасть уныния.
Я не в состоянии заниматься своей работой. Мне снова отказали в переводе, не объясняя деталей. Сегодня выпал первый снег.
В прошении отказано.
– Когда я увидела тебя со Свенсоном, – сказал она, – я испытала ужасное потрясение. Даже более сильное, чем при виде тебя, выходящего из открытой груди. Я хочу сказать, мне было страшно понять, что ты не человек, но это не ранило меня эмоционально. Это не представляло для меня опасности. Но потом, вернуться через несколько часов и найти тебя с тебе подобным, понять, что ты хочешь от меня избавиться, что мне нет места в твоей жизни, – это было невыносимо. Я словно потеряла все то, чего мы с таким трудом добились.
Целует меня. Слезы радости. Как это произошло? Где все это началось? Я попытался проследить цепь событий, которые привели меня к этому, и не смог. Сегодня я пробыл вне своего фальшивого тела восемь часов. Элизабет говорит о нашей поездке на острова этой зимой. Мы сможем жить в уединенном коттедже ее друзей. Конечно, я не могу оставить свою службу без разрешения. Чтобы получить ответ, придется ждать несколько месяцев.
Надо признаться: я люблю ее.
Первое января. Новый год. Я отправил домой заявление об отставке и сломал передатчик. Связь нарушена. Завтра, когда городские конторы начнут работать, мы с Элизабет пойдем получать разрешение на брак.
Роберт Силверберг
Как есть
– Как есть, – сказал продавец автомобилей, засунув большой палец правой руки за пояс. – Двести пятьдесят баксов – и можете ехать. Не утверждаю, что она идеальна, но, хочу вам сказать, за такую цену вы получаете чертовски хорошую штуку.
– Как есть, – повторил Сэм Нортон.
– Как есть, именно так.
Видно было, что Нортон колеблется.
– Может быть, она хорошо ездит, но вот багажник, который не открывается…
– Ну и что? – засопел продавец. – Вы же сказали, что машина вам нужна, чтобы перевезти вещи в Калифорнию. Зачем вам багажник? Слушайте, когда доберетесь до побережья и у вас будет минутка, заедете в мастерскую, там все расскажете, и они за пять минут, взяв паяльную лампу…
– Почему же вы этого не сделали, пока машина стояла в магазине?
Продавец отвернулся.
– У нас не было времени заниматься такими мелочами.
Нортон помолчал. Потом снова подошел к машине и осмотрел ее со всех сторон. Это был маленький темно-зеленый четырехдверный седан в хорошем состоянии. Приличная обивка, работающее радио, мотор, насколько Сэм мог судить, в порядке, управление легкое. В машине были ремни безопасности и сигнал экстренной остановки.
У нее был только один недостаток. Не открывался багажник. И не потому, что кто-то испортил замок. Просто багажник был сделан так, что он НЕ МОГ открываться. В месте примыкания крышки к корпусу машины была заметна еле видимая линия сварного шва, аккуратно сделанная предыдущим хозяином.
Что за черт, машина со всех точек зрения неплоха, и у Нортона нет времени искать что-нибудь еще. Практически накануне вечером его перевели в офис в Лос-Анджелесе. И было вовсе неплохо уехать из Нью-Йорка в середине отвратительной зимы, но в данный момент он испытывал некоторые финансовые трудности. Компания переезд и перевозку багажа не оплачивала. Ему вручили четыре билета в туристический класс и все. Поэтому Нортон посадил Эллен и детей на первый же рейс в Лос-Анджелес, а деньги, возвращенные кассой за его билет, должны были пойти на расходы по переезду.
Он выбрал медленный, но самый дешевый способ. Нанять прицеп, сложить туда все домашнее имущество и покатить в Калифорнию, надеясь, что за то время, пока он будет в пути, Эллен найдет квартиру.
Нортон не мог доверить колымаге, в которой он ездил сейчас, везти его так далеко на запад от Парсипини, штат Нью-Джерси, одному через пустыню Мохаве. Поэтому он и оказался здесь, пытаясь купить неплохую подержанную машину баксов этак за пятьсот. Это было все, что он мог выложить.
И вот ему предлагают очень привлекательное средство передвижения с одним незначительным дефектом – всего лишь за две с половиной сотни, и при этом у него остается приличная сумма, необходимая для трансконтинентального путешествия. Раз он едет один, ему ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не нужен багажник. Чемодан можно положить на заднее сиденье, а все остальное – в прицеп. В Лос-Анджелесе он с легкостью найдет механика, который откроет багажник, и дефект будет устранен.
С другой стороны, ему достанется от Эллен за покупку машины с дефектом. Она уже и прежде пилила его за подобные «сделки». Но, с третьей стороны, его заинтриговала тайна запечатанного багажника. Кто знает, что там скрывается? Быть может, машина принадлежала контрабандисту, который спешно спрятал «горячий» груз, и багажник полон симпатичными золотыми слитками, или бриллиантами, или девяностолетним коньяком. А что, если…
– Может быть, вы хотели бы еще раз на ней прокатиться? – спросил продавец.
Нортон покачал головой.
– Пожалуй, не стоит. Я уже понял, какова она на ходу.
– Ну, тогда пошли в контору и закончим дело.
– Какого она года, вы сказали?
– Вроде бы шестьдесят четвертого или шестьдесят пятого.
– Вы не уверены?
– С этими иностранными машинами никогда нельзя быть уверенным. Знаете, они не меняют модели по пять, шесть, десять лет, заменяя только мелкие детали, а это может обнаружить лишь эксперт. Возьмите, например, «фольксваген»…
– Кстати, вы мне не сказали, какой марки эта машина.
– Может быть, «пежо», а может, какой-нибудь из «фиатов». Что-нибудь этакое.
– Вы НЕ ЗНАЕТЕ?
Продавец пожал плечами.
– Ну, мы просмотрели уйму каталогов прошлых лет, но там чертова уйма этих иностранных машин. Некоторые марки импортируются небольшими партиями и… В общем, точно мы определить не смогли.
Нортон задумался. А где же брать запасные части к машине неизвестного происхождения? Вдруг он осознал, что думает о машине как о своей собственной, хотя чем больше он размышлял, тем меньше ему все это нравилось. Впрочем, если не забывать о золотых слитках в багажнике… О старинном коньяке… О чемодане, полном сапфиров и рубинов…
Нортон спросил продавца:
– А разве регистрация не фиксирует год выпуска и марку?
Продавец переминался с ноги на ногу.
– По правде сказать, мы ее не регистрировали. Но все совершенно законно. Послушайте, я хочу поскорее расстаться с этой машиной, потому она и стоит двести пятьдесят, понятно?
– Загадочная история. Тогда скажите, откуда у вас появился этот автомобиль.
– Его привез в прошлом году один малый, думаю, это было в ноябре. Он попросил проверить клапаны. Сказал, что вернется через месяц. У него неожиданная деловая встреча. Он заплатил за работу и за месяц стоянки. И представьте себе, больше не появился. Эта проклятая машина простояла у меня почти год. И теперь я хочу от нее избавиться. Юрист сказал, что мы можем это сделать.
– Если я решу ее купить, дадите ли вы мне соответствующие документы? На право ее продажи?
– Конечно, конечно.
– А как с регистрацией?
– Я все устрою, – сказал продавец. – Только заберите машину.
– Две сотни, – сказал Нортон. – Как есть.
Продавец вздохнул.
– Годится. Как есть.
Когда через три дня Нортон начал свое путешествие, падал легкий снежок. Сэм счел это за предзнаменование, только никак не мог понять – какое. В конце концов он решил, что это знак расставания с мрачной зимой. Ему не придется встречаться с ней в ближайшее время. Сводка погоды в «Таймс» сообщала, что в Лос-Анджелесе температура колеблется от 66 до 79 по Фаренгейту. Неплохо для января.
Он неуклюже взгромоздился за руль, легонько нажал на газ и двинулся на запад с безопасной скоростью сорок пять миль в час. Эта скорость была удобна при езде с большим прицепом. У Нортона был не большой опыт езды с прицепами. Он работал продавцом компьютеров, а продавцы компьютеров не возят с собой образцы товара. Но теперь ему приходилось постоянно помнить, что он управляет организмом, состоящим из двух частей, и быть осторожным на поворотах. Господи, благослови автостраду! Просто едешь прямо, прямо, прямо, вперед на закат. На этом пути всего лишь несколько спокойных поворотов, да дюжина светофоров.
Снег усилился. Машина никак на это не отреагировала, шла уверенно, и стеклоочистители работали исправно.
Решив купить машину для переезда, Нортон не собирался покупать иностранную марку. Он полагал, что это будет добротный солидный «плимут» или «шевроле», что-нибудь тяжелое и крепкое, способное перевезти его через всю страну с востока на запад. Но эта маленькая машина не разочаровала его. Она оказалась достаточно мощной и устойчивой, а с таким здоровенным прицепом не было нужды в лишних лошадиных силах.
У Нортона было хорошее настроение. В этой машине он чувствовал себя спокойно и уютно. Казалось, что домик на колесах будет служить ему надежным приютом на время долгого путешествия через всю страну. По радио удалось поймать Моцарта, что было очень приятно. Печка работала хорошо. Машины на дороге встречались редко. Белый пушистый снег, сам по себе прекрасный, был хорош еще и тем, что скоро останется позади.
Нортон даже радовался одиночеству. Он отдохнет в пути, пока доберется до Лос-Анджелеса через Огайо и Канзас, Колорадо и Аризону, и все другие штаты. Пять-шесть дней мира и покоя, когда не надо ни с кем разговаривать, не надо забавлять детей…
Вскоре настроение начало портиться. Если у вас много свободного времени для размышлений, вы, несомненно, начнете думать о том, о чем следовало бы подумать раньше. И теперь, когда он катил по все более глубокому снегу в этот серый, тихий полдень, некоторые аспекты обладания машиной с неоткрывающимся багажником заставили его задуматься о том, о чем он просто забыл в спешке перед отъездом. Например, где необходимый набор инструментов? Где домкрат на тот случай, если у него спустит колесо? А еще более неприятный вопрос: где само запасное колесо? Багажник ведь нечто большее, чем просто некая емкость в задней части машины. В нем должно храниться немалое количество крайне необходимых предметов.
И ничего этого у Нортона не было.
Он только теперь об этом вспомнил.
Пока он размышлял, как ему удастся доехать от побережья до побережья без запасного колеса, ощущение уюта и безопасности испарилось бесследно. На ближайшей станции обслуживания нужно купить запаску, которую можно будет положить на заднее сиденье рядом с чемоданом.
Неожиданно он заметил, что прицеп странно дергается. Казалось, будто его колеса потеряли сцепление с дорогой. Через секунду то же самое случилось и с машиной. Нортон увидел, что его несет юзом по скользкому участку шоссе. «Крути рулем в направлении скольжения, вот что ты должен сделать», – на удивление спокойно сказал он себе. Каким-то образом ему удалось удержаться от резкого торможения, несмотря на естественное желание сделать именно это. В ужасе Нортон следил, как машина и прицеп скользят вправо по направлению к огромному сугробу, возвышающемуся у края дороги.
Нортон медленно выдохнул, почесал подбородок и мягко нажал на газ. Колеса прокручивались в снегу. Машина не двигалась. Он – влип.
У маленького человечка было румяное лицо, длиннющие белые волосы с кудряшками на концах и очки в металлической оправе. Он глянул на покрытые снегом подержанные машины, выставленные на продажу, нахмурился и устало поплелся к выставочному залу.
– Пришел забрать свою машину, – объявил он. – Починка клапанов. Был занят делами в другой части света.
– Вашей машины здесь нет, – сказал смущенный продавец.
– Это я вижу. А ну, покажите, где она.
– Мы более или менее продали ее неделю тому назад.
– ПРОДАЛИ? Продали мою машину? МОЮ МАШИНУ?
– Которую вы бросили. Мы держали ее здесь почти год. У нас тут не стоянка. Слушайте, я разговаривал с юристом, и он сказал…
– Хорошо, хорошо. Кто покупатель?
– Один парень. Он переезжал в Калифорнию, ему срочно нужна была машина для этой поездки. Он…
– Его имя?
– Понятия не имею. Он купил машину, и оставьте его в покое.
Маленький человечек сказал:
– У меня в запасе много разных способов получить от вас информацию. Но не беспокойтесь, я-то легко найду свою машину. А вот вы раскаетесь, что так скандально пренебрегли своими обязанностями. Обязательно раскаетесь.
И, возмущенно ворча, он выскочил из зала.
Спустя несколько минут в небе сверкнула молния.
– Молния? – изумился продавец. – В январе? Во время снегопада?
Когда прогремел гром, все стекла в окнах выставочного зала задрожали и вывалились из рам.
Сэм Нортон жал на газ. Колеса прокручивались. Его ярость все возрастала, но он не знал, что еще предпринять, и надеялся, что машина в конце концов вытащит себя сама. Еще у него были надежды на патруль, который появится на автостраде, увидит, в какое он попал положение, и вызовет буксир. На дороге было пусто. Те редкие машины, которые появлялись вдали, проскакивали мимо него со скоростью выстрела.
Спустя некоторое время он решил выйти и отгрести снег от колес. Он не был уверен, что это поможет, но не знал, что бы еще предпринять. Выйдя из машины, он увидел, что багажник открылся.
Крышка багажника приподнялась почти на фут. Изумленный Нортон поднял ее повыше и заглянул внутрь.
Из багажника шел сырой запах плесени. Там ничего нельзя было разглядеть. Света было мало, а выше крышка не поднималась. Нортону показалось, что там свалены в кучу какие-то странные бугристые предметы, которые будто отодвигались от его рук. Но вот пальцы нащупали что-то твердое, холодное и гладкое. Он услышал позвякивание чего-то металлического.
Нортон вытащил из багажника комплект цепей для колес.
Он улыбнулся. Ему повезло. Как раз то, что нужно! Нортон быстро стал прилаживать цепи на задние колеса. Пока он работал, крышка багажника захлопнулась. Наверное, сломалось крепление, но это было не важно. В пять минут цепи были намотаны. Сэм сел за руль, снова завел машину, дал газ, аккуратно выжал сцепление и прикусил нижнюю губу, помогая машине выбраться из снега. Он оставил цепи на колесах, пока не доехал до станции обслуживания. Там он стал их снимать и, подняв голову, увидел, что багажник снова открылся. Нортон положил цепи в багажник и встал на колени в попытке нашарить что-нибудь еще, но ничего не нашел. Крышка захлопнулась.
«Все равно мне эту загадку не разгадать», – сказал себе Сэм и пошел к станции, чтобы купить колесо и набор инструментов. Служитель, насупившись, осмотрел машину через окно и сказал:
– Вряд ли у нас найдется ваш размер. Есть колеса большие и маленькие, а у вас как раз что-то среднее между ними. Мне никогда не встречался подобный размер.
– Может, посмотрите поближе, – предложил Нортон. – Дело в том, что это иностранная машина и…
– Да мне и отсюда видно. На чем это вы приехали? Что, японская тачка?
– Что-то вроде того.
– Слушайте, может, достанете колесо в Харрисбурге. У них там есть одно место, где обслуживают иностранные машины. Купите там глушитель, амортизатор, в общем, все, что вам нужно.
– Спасибо, – сказал Нортон и вышел.
Он и не заметил, что проехал Харрисбург. От этого ему стало немного не по себе – ведь он все еще не имел запасного колеса. Однако беспокойство было не таким сильным, как раньше. Когда ему понадобились колесные цепи, он нашел их в багажнике. Кто знает, что там еще может найтись при необходимости. Он ехал дальше.
В связи с тем, что собственное средство передвижения маленького человечка оказалось ему недоступно, он должен был что-то нанять. Впрочем, это не составляло труда: в каждом городе существовали агентства, выполняющие подобные заказы.
Очень скоро он вошел в контакт с одним из таких агентств и объяснил свои проблемы.
– Трудность заключается в том, – сказал маленький человечек, – что он стартовал семь дней тому назад. Я проследил его до пункта западнее Чикаго и выяснил, что он движется со скоростью 450 миль в день.
– Тогда вам лучше лететь.
– И я так думаю, – согласился маленький человечек. – Что самое быстрое?
– Могли бы предложить вам хорошее персидское изделие, но у него что-то не в порядке с кисточками. К тому же, вы ведь неважно относитесь к коврам, верно? Я забыл.
– Я им не доверяю, – сказал маленький человечек. – Однажды в Сиккиме я попал в восходящий поток и почти долетел до Гималаев, прежде чем мне удалось взять ситуацию под контроль. Тогда мне показалось, что я вылечу на орбиту. А что на конюшне?
– Есть один первоклассный жеребец. Он отдыхал всю зиму. Правда, немного капризный. Может быть, предпочтете кастрированного гнедого? Почему бы вам не посмотреть на них и не решить самому?
– Так и поступлю, – ответил маленький человечек. – Вы все так же принимаете «динерс клаб», верно?
