Текст книги "Установление – 1"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Но вы их не узнаете, ибо на Терминусе нет психологов и никогда не было, кроме Алурина – а он был одним из нас.

Но вот что я могу вам сообщить: Терминус и его собрат – Установление на другом конце Галактики, – являются ростками Ренессанса и будущими основателями Второй Галактической Империи. И как раз нынешний кризис направит Терминус к этой вершине.

Это, кстати, очень прямолинейный кризис, куда проще многих из тех, что еще впереди. Сводя все к основам, его смысл можно определить так: вы – планета, внезапно отрезанная от цивилизованных центров Галактики, находящаяся под угрозой более сильных соседей. Вы – маленький мир ученых, окруженный обширной и быстро раздвигающейся территорией варварства. Вы – островок атомной энергии в растущем океане примитивных сил и, тем не менее, беспомощны ввиду недостатка металлов.

Итак, вы видите, что стоите перед суровой необходимостью, и вам надо действовать. Что именно делать? Решение вашей дилеммы конечно же, очевидно!

…Образ Хари Селдона потянулся куда-то в пустоту, и в его руке снова оказалась книга. Он открыл ее и сказал:

– Каким бы извилистым путем ни шла ваша будущая история, вечно внушайте вашим потомкам, что дорога проложена, и что в конце ее лежит новая, великая Империя!

Он опустил взор на книгу и исчез в небытие, а свет разгорелся вновь.

Хардин увидел, что Пиренн стоит перед ним. Взгляд его был трагичен, губы дрожали. Голос председателя был тверд, но бесцветен:

– Видимо, вы были правы. Если вы сегодня вечером к шести встретитесь с нами, Коллегия обсудит с вами дальнейшие шаги.

Они все по очереди пожали ему руку и ушли; и Хардин улыбнулся сам себе. Они восприняли все происшедшее необыкновенно серьезно; ибо они были в достаточной степени учеными, чтобы признать свою ошибку – но для них было уже слишком поздно.

Он взглянул на часы. К этому времени все закончилось. Всем уже заправляют люди Ли, и Коллегия более не будет отдавать приказы.

Завтра совершат посадку первые звездолеты Анакреона, но и тут все в порядке. Через шесть месяцев и они перестанут приказывать.

В сущности, как сказал Хари Селдон и как догадался Сальвор Хардин еще с того дня, когда Ансельм-от-Родрик впервые проговорился об отсутствии атомной энергии у Анакреона – решение этого первого кризиса было очевидным.

Очевидным, черт возьми!

Часть III. М Э Р Ы

1.

ЧЕТЫРЕ КОРОЛЕВСТВА – Название, данное тем частям Анакреонской провинции, которые отпали от Первой Империи в начальные годы Эры Установления, образовав недолговечные независимые королевства. Крупнейшим и наиболее могущественным из них был сам Анакреон, занимавший область…

…Наиболее примечательной стороной истории Четырех Королевств является, без сомнения, странная общественная структура, временно навязанная им в правление администрации Сальвора Хардина…

ENCYCLOPEDIA GALACTICA

Депутация!

Сальвор Хардин предвидел ее появление, и предчувствие это его явно беспокоило.

Йохан Ли советовал принять крайние меры.

– Мне кажется, Хардин, – сказал он, – что нам не следует терять времени. Они не смогут ничего предпринять до следующих выборов – во всяком случае, законно, – и это дает нам год. Ты должен вымести их поганой метлой.

Хардин поджал губы.

– Ли, ты никогда не научишься. За сорок лет, что я знаю тебя, ты так и не освоил тонкого умения прокрадываться в обход.

– Это не мой метод борьбы, – буркнул Ли.

– Да, я это знаю. Думаю, что именно поэтому ты – единственный человек, которому я доверяю, – он остановился и потянулся за сигарой. – С тех пор как мы, давным-давно, состряпали наш удар против Энциклопедистов, мы прошли долгий путь, Ли. Я старею. Шестьдесят два. Задумывался ли ты когда-нибудь, как быстро пролетели эти годы?

Ли фыркнул.

– Я-то не чувствую себя старым, а мне шестьдесят шесть.

– Да, но я не обладаю твоим пищеварением.

Хардин лениво посасывал сигару. Он давно уже бросил мечтать о мягком уэганском табаке времен своей молодости. Дни, когда планета Терминус имела связь со всеми концами Галактической Империи, были забыты – подобно всем Старым Добрым Временам. Скорое забвение ждало и самое Галактическую Империю. Интересно, кто был новым Императором, – да и есть ли вообще новый Император вместе с Империей? О Космос! Уже тридцать лет с разрывом коммуникаций здесь, на краю Галактики, вся вселенная для Терминуса заключалась в нем самом и в четырех окружающих его королевствах.

Как пало величие! Королевства! В старые времена они были префектурами и являлись частями одной провинции, которая, в свою очередь, служила частью сектора, который, в свою очередь, был частью квадранта, который, в свою очередь, был частью всеобъемлющей Галактической Империи. А теперь, когда Империя утеряла контроль над удаленными краями Галактики, эти осколки из нескольких планет стали королевствами – с опереточными королями и дворянами, кукольными, бессмысленными войнами, с патетической жизнью среди развалин.

Цивилизация в упадке. Атомная энергия забыта. Наука вырождалась в мифологию – пока не вступило в игру Установление. Установление, которое именно с этой целью основал здесь, на Терминусе, Хари Селдон.

Голос стоявшего у окна Ли вторгся в раздумья Хардина.

– Они прибыли, – сказал он, – да еще на мобиле последней конструкции, щенки.

Сделав несколько неуверенных шагов к двери, он обернулся к Хардину.

Хардин улыбнулся и жестом поманил его.

– Я дал указание привести их сюда.

– Сюда! Для чего? Ты делаешь их слишком важными персонами.

– Зачем проходить через все церемонии официальной аудиенции у мэра? Я становлюсь слишком стар для бюрократических игр. А кроме того, лесть полезна в общении с молодежью – особенно когда она ни к чему тебя не обязывает, – он подмигнул. – Садись, Ли, и оказывай мне моральную поддержку. С этим молодым Сермаком она мне понадобится.

– Этот тип, Сермак, – веско сказал Ли, – опасен. Он имеет последователей, Хардин, так что его нельзя недооценивать.

– Разве я когда-нибудь недооценивал людей?

– Что ж, тогда арестуй его. Потом ты сможешь обвинить его в чем-нибудь.

Этот совет Хардин пропустил мимо ушей.

– Вот они, Ли.

В ответ на сигнал он надавил педаль под столом, и дверь скользнула в сторону.

Гуськом вошли все четверо членов депутации, и Хардин вежливо указал жестом на кресла, полукругом расставленные перед его столом. Гости поклонились, ожидая, пока мэр заговорит первым.

Хардин щелчком открыл затейливо украшенную серебряную крышку ящичка для сигар, некогда принадлежавшего Джорду Фаре из старой Попечительской Коллегии времен давно забытых Энциклопедистов. То было настоящее имперское изделие с Сантанни, но сигары, содержавшиеся внутри, были местного производства. Со степенной торжественностью четверо депутатов взяли сигары и с такой же ритуальной важностью закурили.

Вторым справа сидел Сеф Сермак, самый молодой среди этой молодежи – и наиболее примечательный, с тщательно подстриженными светлыми топорщащимися усами и запавшими глазами неопределенного цвета. Остальных троих Хардин почти сразу выбросил из головы: на их лицах была написана заурядность. Он сконцентрировал внимание именно на Сермаке, том самом Сермаке, который уже успел за первый срок пребывания в Городском Совете не раз перевернуть это почтенное сборище вверх ногами, – и именно к Сермаку он обратился, сказав:

– Мне особенно захотелось повидаться с вами, советник, после вашей превосходной речи в прошлом месяце. Ваша атака на внешнюю политику правительства была весьма умелой.

В глазах Сермака заблестели огоньки.

– Вы оказываете мне честь. Не знаю, была ли атака удачной или нет, но она, несомненно, являлась оправданной.

– Возможно! А впрочем, оставайтесь при своем мнении. И все же вы очень молоды.

Последовал сухой ответ:

– Этим недостатком в определенный период жизни обладает большинство людей. Вы стали мэром города, когда были на два года моложе, нежели я сейчас.

Хардин улыбнулся про себя. Этого молокососа голыми руками не возьмешь. Он сказал:

– Я полагаю, что вы явились ко мне по поводу той же внешней политики, которая так беспокоит вас в Зале Совета. Вы будете говорить от имени ваших троих коллег или же мне следует выслушать каждого из вас по отдельности?

Четверо молодых людей быстро переглянулись. Сермак мрачно заявил:

– Я говорю от имени народа Терминуса – народа, отнюдь не представленного должным образом в том сборище штамповщиков законов, которое именуется Советом.

– Понятно. В таком случае – говорите!

– Все сводится к следующему, господин мэр. Мы недовольны…

– Говоря "мы", вы имеете в виду народ, не так ли?

Сермак враждебно глянул на него, чувствуя подвох, и холодно ответил:

– Я уверен, что мои взгляды отражают мнение большинства избирателей Терминуса. Это вас удовлетворяет?

– Такие утверждения лучше не приводить бездоказательно. Впрочем, продолжайте. Вы недовольны?..

– Да, недовольны политикой, которая в течение тридцати лет делает Терминус беззащитным против неизбежного нападения извне.

– Понятно. И, следовательно?.. Продолжайте, продолжайте.

– Как приятно, что вы обо всем догадываетесь. И, следовательно, мы формируем новую политическую партию – ту, что будет защищать сиюминутные интересы Терминуса, а не "мистически явленное предначертание" грядущей Империи. Мы собираемся выкинуть вас и вашу слюнтяйскую клику миротворцев из мэрии – и поскорее.

– Если?.. Ведь всегда бывает "если", знаете ли.

– В данном случае все очень просто: если вы не уйдете в отставку сейчас же. Я не прошу вас сменить политику – я совершенно не доверяю вам. Ваши обещания ничего не стоят. Полная отставка – вот все, на что мы согласны.

– Понятно, – Хардин скрестил ноги и откинулся в кресле, поставив его на две задние ножки. – Это и есть ваш ультиматум. Приятно, что вы предупредили меня. Но, видите ли, мне кажется, что я его проигнорирую.

– Не думайте, что это предупреждение, господин мэр. Это – объявление о принципах и действиях. Новая партия уже организована и завтра начнет действовать официально. Для компромиссов нет ни места, ни желания и, честно говоря, лишь наше уважение к вашим заслугам перед городом подвинуло нас предложить вам простой выход. Я не думал, что вы его примете, но совесть моя чиста. Следующие выборы будут более убедительным и совершенно неотразимым напоминанием о необходимости отставки.

Он поднялся и жестом пригласил остальных.

Хардин поднял руку.

– Постойте! Садитесь!

Сеф Сермак уселся снова – с чуть-чуть излишней поспешностью, и Хардин мысленно усмехнулся. Невзирая на сказанное, тот, очевидно, ждал какого-нибудь предложения.

– В каком именно смысле вы хотите изменения нашей внешней политики? Хотите ли вы, чтобы мы напали на Четыре Королевства – прямо сейчас и на все четыре одновременно?

– Такого я не предлагал, господин мэр. Наше требование заключается просто в немедленном прекращении политики умиротворения. Ваша администрация все время вела политику научной помощи Королевствам. Вы дали им атомную энергию. Вы помогли перестроить энергостанции на их территории. Вы основали медицинские клиники, химические лаборатории и фабрики.

– И что же? Каковы ваши возражения?

– Вы сделали это лишь для того, чтобы удержать их от нападения на нас. Со всеми этими подкупами вы сваляли дурака в колоссальном шантаже, в ходе которого вы допустили полное истощение Терминуса; в итоге мы можем рассчитывать лишь на милость этих варваров.

– Каким же образом?

– Поскольку вы дали им энергию, оружие, обслуживали корабли их военных флотов, они стали теперь безмерно сильнее, чем были тридцать лет назад. Их запросы растут, и со своим новым оружием они в конце концов разом удовлетворят все свои потребности насильственной аннексией Терминуса. Разве не так обычно кончается шантаж?

– И каково ваше средство?

– Прекратите подкуп немедленно, пока вы еще в состоянии. Затрачивайте ваши усилия на укрепление самого Терминуса – и атакуйте первыми!

Хардин рассматривал светлые усики молодого человека с почти болезненным интересом. Сермак был уверен в себе – иначе не говорил бы так откровенно. Нет сомнения, его высказывания были отражением мнения весьма большой части населения, весьма большой.

Но голос Хардина не выдавал слегка потревоженного течения мыслей; он был почти небрежен.

– Вы кончили?

– Пока.

– Что ж, тогда… вы заметили вставленное в рамочку изречение, висящее на стене позади меня? Если заметили, прочтите вслух!

Губы Сермака скривились.

– Оно гласит: "Насилие – последнее прибежище некомпетентных". Это доктрина стариков, господин мэр.

– Я применял ее, будучи молодым человеком, господин советник – и с успехом. В те времена вы, правда, были заняты своим рождением на свет, но, возможно, вы хоть что-нибудь читали об этом в школе.

Он пристально поглядел на Сермака и продолжал размеренным тоном:

– Когда Хари Селдон основал здесь Установление, предлогом для него явилось создание великой Энциклопедии, и пятьдесят лет мы следовали за этим блуждающим огоньком, пока не выяснили, чего он в самом деле добивался. К тому времени было уже почти слишком поздно. Когда распались коммуникации с центральными областями старой Империи, мы оказались миром ученых, собранных в одном городе, не имеющим промышленности, окруженным свежеиспеченными королевствами – враждебными и в высшей степени варварскими. Мы были крошечным островком атомной энергии в этом океане варварства – и бесконечно ценным призом. Анакреон – тогда, как и ныне, наиболее могущественное из Четырех Королевств, – потребовал создания – и позже в самом деле основал ее – военной базы на Терминусе, и тогдашние правители города, Энциклопедисты, прекрасно понимали, что это было лишь началом захвата всей планеты. Вот как обстояли дела, когда я… ээ… возглавил действующее правительство. Что бы сделали вы?

Сермак пожал плечами.

– Это академический вопрос. Конечно, мне известно, как именно вы поступили.

– И все же я повторю. Возможно, вы не улавливаете сути. Велико было искушение собрать все наши силы и ввязаться в схватку. Этот путь наиболее прост, кажется, что он удовлетворяет самолюбие, но почти всегда на деле он оказывается глупейшим. Вот вы бы поступили так, с вашими разговорами о том, чтобы "атаковать первыми". Вместо этого я посетил три прочих королевства, одно за другим; и указал каждому из них, что допустить, чтобы секрет атомной энергии попал в лапы Анакреону – означает скорейшим образом перерезать себе глотку; и аккуратно намекнул, чтобы они сделали одну очевидную вещь. И все. Месяц спустя после высадки сил Анакреона на Терминусе их король получил объединенный ультиматум от трех соседей. Через неделю на Терминусе не осталось ни одного анакреонца. А теперь скажите мне, была ли нужда в насилии?

Молодой советник задумчиво разглядывал окурок своей сигары и, наконец, швырнул его в воронку сжигателя.

– Я не вижу здесь аналогии. Инсулин вылечит диабетика без применения ножа, но аппендицит требует операции. Вы не можете изменить что-либо. Когда провалились все прочие варианты, что остается кроме, как вы выразились, последнего прибежища? Это ваша вина, что мы вынуждены так поступить.

– Моя? Ах да, опять моя политика умиротворения. Вы, видимо, все еще не ухватили сути фундаментальных требований нашего положения. С уходом анакреонцев наши проблемы не кончились. Они только начались. Четыре Королевства стали враждебны нам более чем когда-либо, поскольку каждое жаждало атомной энергии – и лишь страх перед остальными удерживал каждое из них от того, чтобы вцепиться нам в глотку. Мы балансировали на кончике острейшего меча, и малейший наклон в любую сторону… Если бы, к примеру, одно из королевств стало слишком сильным; или если бы два из них образовали коалицию… Вы понимаете?

– Без сомнения. Тогда-то и надо было начинать всеобъемлющую подготовку к войне.

– Напротив. Надо было вести дело к всеобъемлющему предотвращению войны. Я играл, противопоставляя одних другим. Я помогал по очереди каждому. Я предложил им науку, торговлю, обучение, научную медицину. Я добился, чтобы Терминус представлял для них ценность в качестве цветущей планеты, а не в качестве военной добычи. Эта политика работала тридцать лет.

– Да, но вы были вынуждены окружить эти научные дары самым откровенным маскарадом. Вы превратили их наполовину в религию, наполовину в галиматью. Вы соорудили иерархию жрецов и сложный, бессмысленный ритуал.

Хардин нахмурился.

– Ну и что из того? На мой взгляд, это вообще не имеет отношения к делу. Сперва я начал в таком духе, поскольку варвары глядели на нашу науку как на разновидность волшебной магии, и проще всего оказалось заставить их принять ее именно на этой основе. Жречество образовалось само собой, а если мы и помогали этому, то лишь шли по пути наименьшего сопротивления. Это несерьезно.

– Но эти жрецы состоят при энергостанциях. А это серьезно.

– Это так, но обучали их мы. Их познания являются чисто эмпирическими, и они твердо верят в окружающий их маскарад.

– А если один из них пробьется через ритуалы и будет обладать дарованием, достаточным, чтобы отринуть эмпирику? Что тогда помешает ему изучить подлинные методы и продать их наиболее подходящему покупателю? Какую цену тогда мы будем иметь для Королевств?

– Шансов на это мало, Сермак. Вы судите поверхностно. Лучшие люди со всех планет Королевств каждый год посылаются сюда, на Установление, и обучаются жречеству. А лучшие из них остаются здесь, как исследователи. Если вы думаете, что отбывающие, не имея практически никаких знаний об основах науки или, что еще хуже, обладая искаженными знаниями, преподаваемыми жрецам, смогут пробить преграды к атомной энергии, к электронике, к теории гипердвигателей – то вы судите о науке очень романтично и очень глупо. Чтобы зайти так далеко, нужно иметь настоящие мозги и готовиться всю жизнь.

Во время этой речи Йохан Ли резко поднялся и покинул помещение. Теперь он вернулся, и, когда Хардин кончил говорить, наклонился к уху своего начальника. Они шепотом обменялись парой слов, затем Ли вручил Хардину свинцовый цилиндр и, бросив враждебный взгляд на депутацию, занял свое кресло.

Хардин вертел цилиндр в руках, наблюдая за депутацией сквозь опущенные ресницы. Затем он резким, внезапным поворотом открыл крышку, и только Сермак удержался, чтобы не скосить глаза в сторону выпавшего свертка бумаги.

– Короче, господа, – сказал Хардин, одновременно просматривая письмо, – правительство полагает, что знает, как ему поступать.

Страницу покрывали строки запутанного и бессмысленного шифра, а в углу были нацарапаны карандашом два слова, в которых и заключалось сообщение. Он уловил это сразу же и небрежно бросил листок в люк сжигателя.

– На этом, – продолжал Хардин, – разговор наш, боюсь, закончен. Был рад встретиться с вами. Спасибо, что зашли.

Он машинально пожал всем руки, и депутация удалилась. Хардин почти позабыл, как смеются, но после того, как Сермак и его трое молчаливых коллег удалились на достаточное расстояние, он, метнув веселый взгляд на Ли, затрясся в сухом хихиканьи.

– Как тебе понравилось это соревнование в блефе, Ли?

Ли брюзгливо фыркнул.

– Я не уверен, что он блефовал. Если ты будешь продолжать деликатничать с ним, он окажется вполне в состоянии выиграть следующие выборы, как он и заявляет.

– О, вполне может быть, вполне. Если до этого ничего не случится.

– Ты лучше убедись, что ничего не случится в обратном смысле, Хардин. Я говорю тебе, что у Сермака есть последователи. А если он не будет ждать следующих выборов? Были времена, когда и мы с тобой устраивали дела силой, невзирая на твой лозунг насчет того, что представляет собой насилие.

Хардин приподнял бровь.

– Ты сегодня пессимистичен, Ли. Но в твоих словах странным образом слышны и противоположные нотки – иначе ты не говорил бы о насилии. Наш собственный маленький путч прошел, как ты помнишь, бескровно. Он явился необходимой мерой, начатой в должное время, и проходил гладко, безболезненно, почти без усилий. Что до Сермака, то он окажется на других позициях. Мы с тобой, Ли, не Энциклопедисты. Мы подготовлены. Прикажи своим людям заняться понемногу этими мальчишками, старина. Не стоит позволять им обнаружить, что за ними следят – но глаза надо держать открытыми, ты же понимаешь.

Ли иронически и удовлетворенно рассмеялся.

– Хорош бы я был, если б дожидался твоих приказов, не так ли, Хардин? Уже месяц Сермак и его люди находятся под наблюдением.

Мэр хмыкнул.

– Первым сообразил, да? Ладно. Кстати, – заметил он тихо, – посол Верисоф возвращается на Терминус. Временно, надеюсь.

Последовало короткое, слегка пугающее молчание. Наконец Ли произнес:

– Так вот о чем шла речь в сообщении? Уже начинается?

– Не знаю. Не могу сказать ничего, пока не услышу, что сообщит Верисоф. Но, может быть, действительно начинается. В конце концов, дела просто обязаны начаться до выборов. А почему это ты так побледнел?

– Потому что не знаю, как все обернется. Ты глубоко увяз, Хардин, и играешь слишком опасно.

– И ты? – пробормотал Хардин, добавив вслух: – Ты хочешь сказать, что собираешься вступить в новую партию Сермака?

Ли против воли улыбнулся.

– Ладно. Ты выиграл. Как насчет обеда?

2.

Хардину – известному острослову – приписывалось много эпиграмм, но немалое число их, вероятно, представляло собой апокрифы. Тем не менее сообщают, что он как-то сказал:

– Стоит бывать прямолинейным, особенно если ты имеешь репутацию хитреца.

Поли Верисоф не раз имел возможность поступать согласно этому совету в течение четырнадцати лет своего двойственного положения на Анакреоне. Смысл, крывшийся в этой двойственности, часто и неприятно напоминал ему танцы босиком на раскаленном металле.

Для народа Анакреона он был верховным жрецом, представителем того самого Установления, которое для этих "варваров" являлось вершиной тайны и средоточием религии, развитой ими (при помощи Хардина) за последние три десятилетия. В этом качестве он принимал почести, сделавшиеся ужасно утомительными, ибо в душе он презирал ритуал, центром которого являлся.

Но для королей Анакреона – как для старого, так и для его молодого внука, ныне занимавшего трон, – он был просто послом силы, одновременно пугающей и желанной.

В целом это была нелегкая работа, и единственный визит на Установление за последние три года, несмотря на спровоцировавший его серьезный инцидент, все же чем-то походил на праздник. А так как далеко не в первый раз Верисоф должен был путешествовать в обстановке абсолютной секретности, он снова последовал изречению Хардина о пользе прямолинейности.

Он переоделся в обычный костюм – само по себе праздничное событие – и занял место на пассажирском лайнере до Установления, во втором классе. Прибыв в Терминус, он протиснулся через толпу в космопорте и позвонил в мэрию с общественного визифона.

– Меня зовут Джан Смайт. Сегодня мне назначена встреча с мэром, – сказал он.

Обладавшая замогильным голосом, но расторопная девица на противоположном конце, связавшись еще с кем-то и обменявшись несколькими словами, сообщила Верисофу сухим, механическим тоном:

– Мэр примет вас через полчаса, сударь, – и экран погас.

Вслед за этим посол купил последний выпуск "Городских ведомостей" Терминуса, забрел в парк при мэрии и, присев на первую же свободную скамейку, прочел передовицу, спортивный раздел и страничку юмора. По истечении получаса он сунул газету подмышку, вошел в мэрию и представился в приемной.

Проделав все это, он, в силу абсолютно откровенного характера своих действий, оставался совершенно неузнаваем и неуязвим: никто и не подумал удостоить его повторного взгляда.

Хардин поднял голову и ухмыльнулся.

– Бери сигару! Как прошло путешествие?

Верисоф сказал, угощаясь сигарой:

– Любопытно. В соседней каюте помещался жрец, направлявшийся сюда, чтобы прослушать специальный курс о приготовлении радиоактивной синтетики – для борьбы с раком.

– Уж конечно, он не называл ее радиоактивной синтетикой?

– Наверное, нет! Для него это была Священная Пища.

– Продолжай, – улыбнулся мэр.

– Он завлек меня в теологическую дискуссию и сделал все, что мог, дабы отвлечь меня от мерзкого материализма.

– И так и не признал своего верховного жреца?

– Без моего малинового одеяния? К тому же он был со Смирно. Однако то был поучительный пример. Сказать по правде, Хардин, религия науки обрела изрядную силу. Я написал эссе на эту тему – только для собственного развлечения; печатать его не стоит. Если рассматривать проблему социологически, то, кажется, следует признать, что когда старая Империя начала подгнивать с краев, наука не смогла этого предотвратить. Чтобы реабилитировать себя перед внешними мирами, ей необходимо было предстать в ином обличьи – и именно это она и сделала. Это сработало превосходно.

– Любопытно! – мэр закинул руки за шею. – Давай рассказывай о положении на Анакреоне!

Посол нахмурился и вытащил сигару изо рта. Он с отвращением взглянул на нее и отложил в сторону.

– Положение, можно сказать, весьма скверное.

– Иначе ты не был бы здесь.

– Да уж конечно. Ситуация такова. Ключевую роль на Анакреоне играет принц-регент Виенис. Он дядя короля Лепольда.

– Я знаю. Но в будущем году Лепольд достигнет совершеннолетия, разве не так? Кажется, в феврале ему будет шестнадцать.

– Да, – посол сделал паузу, а затем, скривившись, добавил: – Если он доживет. Отец короля умер при подозрительных обстоятельствах. Игольная пуля в грудь во время охоты. Объявили несчастным случаем.

– Н-да. Знаешь, я помню Виениса – со времени последнего посещения Анакреона, после того, как мы вышвырнули их с Терминуса. Это было еще до тебя. Погоди… Если я правильно припоминаю, это был смуглый парень с черными волосами и косящим левым глазом. У него еще был смешной крючковатый нос.

– Именно этот тип. Крючковатый нос и косящий глаз по-прежнему при нем, лишь волосы поседели. Он ведет грязную игру. К счастью, это самый отъявленный дурак на планете. Он, однако, воображает себя дьявольски проницательным, и это делает его глупость еще более явной.

– Так обычно и бывает.

– Для разбивания яйца он предпочел бы атомный бластер. Примером тому может служить хотя бы налог на храмовую собственность, который он попытался ввести сразу после смерти старого короля, два года назад. Помнишь?

Призадумавшийся Хардин кивнул и улыбнулся:

– Жрецы подняли вой?

– Такой, что слышно было до Лукрезы. С тех пор он проявляет больше осторожности в обращении со жречеством, но по-прежнему очень груб. Для Установления это не очень-то хорошо: его самоуверенность беспредельна.

– Этим он компенсирует, вероятно, комплекс неполноценности. Так часто бывает с младшими отпрысками королевских семей.

– Но итог один. Он с пеной у рта жаждет напасть на Установление. Он даже не дает себе труда скрывать это. И положение его позволяет ему это сделать, если иметь в виду уровень вооружений. Старый король построил великолепный флот, да и Виенис не дремал эти два года. Налог на храмовую собственность как раз должен был пойти на дальнейшие вооружения, а когда эта затея провалилась, он вдвое увеличил подоходный налог.

– По этому поводу было недовольство?

– Да не особенно. Каждая проповедь в королевстве неделями призывала к послушанию властям предержащим. Правда, Виенис не выразил нам какой-либо благодарности.

– Все ясно. Обстановку я представил. Что же произошло?

– Две недели назад анакреонский торговый корабль наткнулся на заброшенный военный крейсер старого Имперского Флота. Он дрейфовал в космосе по меньшей мере лет триста.

В глазах Хардина мелькнул интерес. Он подался вперед.

– Да, я слышал об этом. Навигационная Коллегия прислала мне прошение: они хотели получить корабль для изучения. Как я понимаю, он в хорошем состоянии.

– В слишком хорошем состоянии, – сухо ответил Верисоф. – Когда Виенис получил на той неделе твое предложение передать корабль Установлению, с ним чуть не сделался припадок.

– Но он еще не ответил.

– Он и не ответит – разве что пушками; так, по крайней мере, он считает. Видишь ли, за день до моего отлета с Анакреона он заявился ко мне и потребовал, чтобы Установление привело этот крейсер в боевое состояние и передало его анакреонскому флоту. Невероятно желчным тоном он заявил, что твое обращение на той неделе указывает на планы Установления напасть на Анакреон. Он заявил, что отказ отремонтировать крейсер подтвердит его подозрения; и намекнул, что будет вынужден принять меры по самозащите Анакреона. Вот его слова. Вынужден будет! И вот почему я здесь.

Хардин приглушенно рассмеялся. Верисоф тоже улыбнулся и продолжал:

– Конечно, он ждет отказа, что и явится в его глазах превосходным оправданием для немедленного нападения.

– Я это понимаю, Верисоф. Что ж, у нас есть еще по крайней мере шесть месяцев в запасе, так что пусть корабль починят и подарят с моими наилучшими пожеланиями. И пусть его назовут "Виенис" в знак нашего уважения и почтения.

Он вновь рассмеялся. И опять Верисоф ответил слабым намеком на улыбку.

– Полагаю, что этот шаг логичен, Хардин, – но я обеспокоен.

– Чем же?

– Это поистине Корабль! В те дни умели строить. Его кубатура составляет более половины всего анакреонского флота. Его атомные бластеры могут разнести планету, а защитное поле выдержит удар Q-луча, даже не начав светиться. Это слишком хорошая вещь, Хардин…

– Поверхностно судишь, Верисоф, поверхностно. Мы оба с тобой знаем, что и сейчас имеющихся у него вооружений вполне достаточно, чтобы легко разгромить Терминус задолго до того, как мы сумеем отремонтировать крейсер для собственных нужд. Тогда какая разница, дадим ли мы ему еще и крейсер или нет? Ты ведь знаешь, что до всамделишной войны дело не дойдет никогда.

– Надеюсь, что так. Да, – посол поднял глаза. – Но, Хардин…

– Ну? Что же ты замолчал? Продолжай.

– Видишь ли, это не моя область… Но я прочел газету, – он положил на стол "Ведомости" и указал на первую страницу. – Что все это означает?

Хардин небрежно взглянул.

– "Группа советников формирует новую политическую партию".

– Вот именно, – Верисоф нервничал. – Я понимаю, что ты лучше меня разбираешься во внутренних делах, но они критикуют тебя как угодно, разве что к рукоприкладству не переходят. Насколько они сильны?

– Чертовски сильны. Вероятно, после следующих выборов они будут контролировать Совет.

– А не раньше? – Верисоф искоса глянул на мэра. – Есть и другие способы захватить контроль, помимо выборов.

– Ты что, принимаешь меня за Виениса?

– Нет. Но ремонт звездолета займет месяцы, а после этого они нападут обязательно. Наши уступки будут восприняты как знак слабости, а имперский крейсер вдвое усилит мощь флота Виениса. Он нападет. Это так же верно, как то, что я – великий жрец. Зачем рисковать? Сделай одно из двух. Либо раскрой план кампании Совету, либо начинай дело с Анакреоном сейчас!