Текст книги "Фонд и Империя"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

15. Психолог

Имелись объяснения тому факту, что такой элемент, как «чистая наука», был самой свободной формой жизни в Фонде. В Галактике, где господство и даже выживание Фонда все еще зависело от превосходства его технологии, даже несмотря на свободный доступ к физической энергии в течении последних полутора столетий, определенный иммунитет принадлежал Ученому. В нем нуждались, и он знал это.

Точно так же существовало объяснение тому факту, что Эблинг Мис – лишь те, что не знали его, добавляли все титулы к его имени – был самой свободной формой жизни в «чистой науке» Фонда. В мире, где науку уважали, он был Ученым – с большой буквы и всерьез. В нем нуждались, и он это знал.

И так случилось, что, когда другие преклоняли колено, он отказывался. И при этом громко добавлял, что в свое время его предки не преклоняли колено ни перед каким вонючим мэром. Во времена его предков мэра можно было легко избрать и так же легко свалить, и единственными людьми, которые унаследовали что-либо по праву рождения, были прирожденные идиоты.

И так случилось, что когда Эблинг Мис решил просить Индбура удостоить его аудиенции, он не ждал обычной церемонии подачи своей просьбы наверх и снисходительного ответа вниз, а, набросив на плечи самый поношенный из своих двух форменных пиджаков и нахлобучив набекрень странную, неописуемого фасона шляпу, закурив запрещенную сигару, прошел мимо двух невнятно мычащих стражей и направился во дворец Мэра.

Первые сведения о вторжении Его Превосходительство получил, когда из своего сада услышал постепенно приближающийся рев увещеваний и ответный, еще более громкий, рев непристойной брани.

Медленно Индбур положил на землю свою лопату. Медленно выпрямился и медленно нахмурился. Дело в том, что Индбур позволял себе дневной отдых от работы. И два часа днем, благо погода позволяла, он проводил в саду. Там, в саду, цветы располагались квадратами и треугольниками, чередуясь в строгом порядке, красные и желтые, с маленькими фиолетовыми черточками по краям и зеленью, обрамляющей все вокруг строгими линиями. Здесь, в саду, его никто не беспокоил. Никто!

Индбур стащил измазанные в земле перчатки, подходя к маленькой садовой калитке.

Обречено он спросил:

– Что все это значит?

Именно этот вопрос и именно эти слова вырываются в таких случаях у огромного числа людей, с тех пор как существует человечество. Нигде нет свидетельств тому, что их когда-либо задавали по другой причине, кроме как для утверждения собственного достоинства.

Но ответ на этот раз был буквальным, потому что тело Миса ворвалось внутрь с ревом, и у тех, кто все еще пытался удержать его за край плаща, руки дрожали.

Индбур жестом приказал им удалиться, недовольно нахмурив брови. Мис наклонился поднять останки своей шляпы, стряхнул почти четверть собранной на ней пыли, засунул ее под мышку и сказал:

– Слушайте, Индбур, придется взыскать с этих ваших гадких миньонов за хороший плащ. Его бы еще носить да носить. – Он фыркнул и несколько театральным жестом вытер лоб.

Мэр окаменел от гнева, и надменно сказал с высоты своих ста пятидесяти пяти:

– Мне не докладывали, Мис, что вы просили аудиенции. И уж, конечно, вам ее не давали.

Эблинг Мис посмотрел на Мэра, будто не веря своим ушам:

– Гал-лактика, Индбур! Разве вы не получили мою записку вчера? Я передал ее ливрейному в малиновой форме позавчера. Мне надо было передать ее лично вам, но я знаю, что вы любите формальности.

– Формальности? – Индбур раздраженно посмотрел на него. Затем с усилием сказал: – Вы слышали когда-нибудь о настоящей организации? В будущем вам придется передавать свою просьбу об аудиенции. По форме, выполненной в трех экземплярах, в правительственную организацию, специально для этого предназначенную. Затем вам придется ждать, пока в обычном порядке вам не поступит уведомление о времени дарованной вам аудиенции. Затем вам придется явиться, соответственно одетым, вы понимаете? А также с должным уважением. Вы можете идти.

– Что вам не нравится в моей одежде? – с горячностью спросил Мис. – Это был мой лучший плащ, пока эти дьяволы не запустили в него свои когти. Я уйду, как только передам то, что я пришел передать. Гал-лактика! Если бы дело не касалось кризиса Селдона, я бы немедленно ушел.

– Кризис Селдона? – Впервые в голосе Индбура появился интерес. Мис был великим психологом – демократом, деревенщиной и, конечно же, бунтовщиком, но и психологом тоже. Все еще пребывая в нерешительности, Мэр даже не смог облечь в слова тот внезапный приступ внутренней боли, который пронзил его, когда Мис в ожидании сорвал случайный цветок и поднес к носу. Затем, сморщив нос, отбросил цветок в сторону.

Индбур холодно сказал:

– Не пройдете за мной? Этот сад не предназначен для серьезных разговоров.

Он почувствовал себя лучше, сидя в своем кресле за большим столом, откуда мог смотреть снизу вверх на те немногие волоски, которые почти безуспешно скрывали розовый скальп Миса. Он почувствовал себя гораздо лучше, когда Мис несколько раз автоматически оглянулся вокруг себя в поисках несуществующего стула и затем остался стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу. Лучше всего он почувствовал себя, когда в ответ на осторожное нажатие звонка одетый в ливрею слуга стремительно вбежал в комнату, поклонился столу и положил на него громоздкий переплетенный металлом том.

– Теперь, – сказал Индбур, снова находясь в своей тарелке, – чтобы сделать это незапланированное свидание как можно короче, изложите свое заявление как можно более кратко.

Эблинг Мис сказал торопливо:

– Знаете, чем я занимался в последнее время?

– У меня здесь есть доклады, – удовлетворенно произнес Мэр. – Вместе с соответствующими выводами из них. Как я полагаю, ваши исследования в области математики психоистории имели целью продублировать работу Хэри Селдона и в то же время проследить намеченный путь будущей истории на пользу Фонда.

– Именно, – сказал сухо Мис. – Когда Селдон впервые основал Фонд, ему хватило мудрости не включать психологов в число ученых, оставленных здесь, так, чтобы Фонд всегда слепо шел по пути исторической необходимости. В ходе своих исследований я многое построил на намеках, находящихся в Камере Времени.

– Я знаю, Мис. Повторять – значит попусту тратить время.

– Я не повторяю, – вспыхнул Мис, – потому что то, что я собираюсь рассказать вам, не содержится ни в одном из этих докладов.

– Что вы имеете в виду – «не в докладах»? – тупо спросил Индбур.

– Как можно…

– Гал-лактика! Да дайте же мне сказать, вы, обидчивое дитя. Хватит перебивать меня и переспрашивать на каждом шагу, или я исчезну отсюда и размечу все в пыль вокруг себя! Помните, вы, нецензурный дурак, – Фонд прорвется, потому что он должен, но если я выйду сейчас отсюда, то вы– нет.

Бросив шляпу на пол, так что кусочки земли посыпались во все стороны, он вскочил по ступеням возвышения, на котором стоял стол и, яростно разметав бумаги, сел на его край.

Индбур лихорадочно соображал, вызвать ли стражу или использовать встроенное в стол оружие. Но на него уже смотрело лицо Миса, и ему ничего не оставалось, как состроить в ответ мину.

– Доктор Мис, – начал он несколько формально, – вы должны…

– Заткнись, – раздраженно сказал Мис, – и слушай. Если вот это, – и он тяжело положил ладонь на металлический том с данными, – свод моих докладов, то выброси его. Каждый мой доклад проходит через двадцать тупоголовых бюрократов, доходит до тебя, а потом то, что осталось, просеивают еще двадцать. Это хорошо, если у тебя ни от кого нет секретов. У меня нечто конфиденциальное. Настолько конфиденциальное, что даже парни, работающие на меня, не знают этого. Естественно, они работали над этим, но каждый над отдельной частью, а я соединил все вместе. Ты знаешь, что такое Камера Времени?

Индбур кивнул головой, но Мис продолжал дальше с громким воодушевлением:

– Ну что ж. Я расскажу тебе в любом случае. Потому как я вроде воображал всю эту нецензурную ситуацию чертовски долго, я могу читать твои мысли, ты, ничтожный обманщик. Твоя рука рядом с маленькой кнопкой, которой можно вызвать пятьсот и больше вооруженных людей, чтобы выставить меня отсюда, но ты боишься того, что я знаю. Ты боишься кризиса Селдона. Кроме того, если ты тронешь хоть что-нибудь на своем столе, я оторву тебе башку прежде, чем кто-нибудь сюда придет. В любом случае и ты, и твой бандит-отец, и твой дед-пират достаточно долго сосали кровь из Фонда!

– Это предательство, – пробормотал Индбур.

– Конечно, – злорадствовал Мис. – Ну, что же ты можешь сделать?.. Давай я расскажу тебе о Камере Времени. Камера Времени это то, что Хэри Селдон оставил здесь в самом начале, чтобы помогать нам в трудные времена. Для каждого кризиса Селдон предусмотрел персональное изображение для помощи и объяснения. Таким образом, четыре кризиса – четыре изображения. Первый раз он возник в разгар первого кризиса. Второй раз он появился сразу после успешного разрешения второго кризиса. Наши предки слушали его дважды. В третьем и четвертом кризисах его проигнорировали, наверное потому, что он был не нужен. Но недавние исследования, не включенные в те доклады, которые у тебя есть, говорят о том, что он все равно появлялся в нужное время. Понятно?

Он не дожидался ответа. Выкуренная сигара – мертвый обрубок, – наконец выброшенная, была заменена на новую. Клубы дыма яростно поднимались вверх. Ученый говорил дальше:

– Официально я пытался перестроить науку психоистории. Хотя… Никто не собирается делать этого. И это никогда не будет сделано, ни в каком столетии. Но я продвинулся в более простых вопросах и сумел использовать это как извинение за то, что я затронул Камеру Времени. Что я действительно сделал, касается определения с достаточно большой долей уверенности точной даты появления Хэри Селдона. Я могу назвать тебе точную дату. Другими словами – когда наступление кризиса Селдона, пятого, достигает своего апогея.

– Сколько еще времени? – напряженно спросил Индбур.

Мис взорвал свою бомбу с беззаботным весельем:

– Четыре месяца. Четыре чертовых месяца, не считая двух дней.

– Четыре месяца, – сказал Индбур с несвойственной ему горячностью. – Невозможно!

– Невозможно, чертовы глазки!.

– Четыре месяца? Да вы понимаете, что это значит? Если кризис должен разразиться через четыре месяца, это значит, что он готовился годами!

– А почему бы и нет? Разве есть закон Природы, который требует, чтобы процесс созрел в течение светового дня?

– Но ведь ничего не угрожает? Ведь ничего не висит над нами. – Индбур чуть было не сломал себе руки от волнения.

Вдруг, с внезапным спазматическим рецидивом свирепости, он завопил:

– Вы слезете с моего стола и дадите привести его в порядок?!. Как я могу думать в таких условиях?!

Мис, озадаченный, тяжело поднялся и отошел в сторону.

Индбур лихорадочными движениями снова расставил все предметы на свои места. Он быстро заговорил:

– Вы не имеете права так приходить сюда. Если бы вы представили свою теорию…

– Это не теория.

– А я говорю, теория. Если бы вы представили ее вместе с вашими свидетельствами и показаниями по соответствующей форме, она была бы направлена в Бюро Исторических Наук. Там с нею бы обошлись надлежащим образом, результаты экспертизы передали бы мне и, конечно, предприняли надлежащие меры. А так вы меня просто без толку разозлили. А… а, вот оно.

В его руках был кусочек прозрачной серебристой бумаги, которым он помахал перед луковицеобразным психологом.

– Вот короткий вывод, который я готовлю сам ежедневно. По всем международным делам. Слушайте – мы завершили переговоры о коммерческом соглашении с Моресом, продолжаем подобные переговоры с Лайонессом, послали делегацию на какое-то празднество на Бонд, получили какие-то жалобы с Калгана и пообещали заняться этим, протестовали против неправомочных торговых операций на Асперте, и они пообещали разобраться. И так далее, и так далее. – Глаза Мэра бегали по списку закодированных пометок, потом он аккуратно положил листок на свое место в нужную папку и спрятал в соответствующее отделение. – Говорю вам, Мис. Здесь все дышит только покоем и порядком…

Дверь в дальнем конце отворилась, и по драматическому стечению обстоятельств в комнату вошел представитель знати, одетый в простой костюм.

Индбур привстал. У него возникло странное головокружительное чувство нереальности, которое бывает в те дни, когда происходит слишком много событий. После вторжения Миса и дикого обкуривания снова произошло столь неподходящее, раздражающее и необъявленное вторжение его секретаря, который, по крайней мере, знал правила.

Секретарь низко поклонился.

Индбур сказал резко:

– Ну?

Секретарь обратился к полу:

– Ваше Превосходительство, Капитан Хан Притчер из Службы Информации, возвратившийся с Калгана за неподчинение вашим приказам и в соответствии с вашими настоящими инструкциями, – ваш приказ Х20-513, – заключен в тюрьму и ожидает приговора. Сопровождающие его лица задержаны для допроса. Полный доклад занесен в память компьютера.

Индбур, задыхаясь от сдерживаемой ярости, сказал:

– Полный доклад был получен! Хорошо!

– Ваше Превосходительство. Капитан Притчер предоставил неясный доклад об опасных намерениях нового военного правителя Калгана. По вашему приказу Х20-651, он не давал официальных показаний, но все его замечания были записаны, и имеется полный доклад.

Индбур завопил:

– Полный доклад был получен! Хорошо!

– Ваше Превосходительство. Четверть часа назад были получены доклады с Салиннеанской границы. Корабли Калгана незаконно вторглись на территорию Фонда. Корабли вооружены. Произошло военное столкновение.

Секретарь согнулся почти наполовину. Индбур остался стоять. Эблинг Мис встрепенулся, тяжело ступая, подошел к секретарю и постучал его по плечу.

– Слушай-ка, вам лучше освободить этого Капитана Притчера и прислать его сюда. Убирайся отсюда.

Секретарь ушел, а Мис повернулся к Мэру.

– Не лучше ли начинать действовать, Индбур. Четыре месяца, знаете…

Индбур застыл, выпучив глаза. Только один его палец казался живым, и он выписывал быстрые и нервные треугольники на гладкой поверхности стола перед ним.

16. Конференция

Когда 27 независимых Торговых Миров, объединенных только своим недоверием к планете-матери Фонда, создают сообщество, и каждый пыжится от гордости, берущей начало в незначительности, к тому же отягчаемой изолированностью и вечными опасностями, самое главное – преодолеть предварительный этап переговоров с его мелочной дотошностью, доводящей до головокружения даже самых стойких.

Недостаточно заранее предусмотреть такие детали, как способы голосования, тип представительства – в зависимости от размеров или количества населения. Это все вопросы политической важности. Недостаточно решить вопросы очередности за столом – и на переговорах, и во время банкетов – это вопросы социальной значимости.

Гораздо важнее выбрать место встречи. Потому что для провинциала это проблема сверхпринципиальная. В конце концов, извилистые пути дипломатии привели к планете Рэдол, которую некоторые комментаторы называли еще в самом начале. По той простой причине, это она находилась в центре.

Рэдол был маленькой планетой, и, с точки зрения военного потенциала, самым слабым из двадцати семи. Это, кстати говоря, сыграло роль в логике выбора. Это был мир полосного обитания – повсюду в Галактике считается, что оно вполне приемлемо, но, тем не менее, редко на какой из таких планет живут. Другими словами, это был мир, где полушария охвачены или вечной жарой, или вечной стужей, а пригодная для жизни часть – лишь извилистая полоса сумеречной зоны.

Такой мир, разумеется, не очень-то подходит тем, кто не привык к подобной жизни. Но на таких планетах есть места, выбранные с учетом всех необходимых факторов – и Рэдол-Сити был расположен в одном из них.

Он протянулся вдоль покатых склонов холмов перед скалистыми горами, которые обрамляли его по всему краю холодного полушария и сдерживали устрашающие льды. Теплый сухой воздух солнечной половины разливался повсюду, вода подавалась с гор насосами – и на стыке полушарий Рэдол-Сити стал садом, купающимся в вечном утре вечного июня.

Каждый дом утопал в своем цветочном саду, открытый всем, кто приходил с миром. В каждом саду была плодоовощная теплица, где выращивались роскошные растения причудливых форм; они предназначались для обмена с другими мирами, и Рэдол стал скорее миром производящим, чем торговым.

Таким образом, Рэдол-Сити был маленьким островком мягкости и роскоши на ужасной планете, крошечным клочком Эдема – и это тоже повлияло на выбор.

Чужестранцы прибывали из всех двадцати шести Торговых Миров: делегаты, жены, секретари, репортеры, корабли и экипажи – и население Рэдола почти удвоилось, а его ресурсы напряглись до предела. Можно было всласть поесть, вдоволь попить и совсем не спать.

И все же мало кто среди всего этого бесчинства не осознавал, что все пространство Галактики медленно тает в какой-то тихой, сонной войне. Среди тех, кто понимал это, были три категории. Во-первых, было много таких, кто знал мало, но был весьма самонадеян…

Как, например, молодой космический пилот, у которого на фуражке красовалась кокарда Гавена и который старался, держа стакан на уровне глаз, поймать взгляд робко улыбавшейся юной рэдолианки напротив. Он говорил:

– Чтобы попасть сюда, мы прошли прямо сквозь военную зону, намеренно, конечно. Это заняло около световой минуты, в нейтралке, сразу за Хорлеггором.

– Хорлеггор? – перебил длинноногий местный житель, игравший роль хозяина в этом сборище. – Это там, где Мул получил под зад коленом на прошлой неделе, да?

– Где это вы слышали, что Мул получил под зад коленом? – спросил пилот надменно.

– По радио Фонда.

– Да? Так вот, Мул взял Хорлеггор. Мы чуть не столкнулись с конвоем его кораблей, а они шли именно туда. Это называется получить коленом под зад – когда ты остаешься на месте драки, а тот, кто дал тебе под зад, спасается бегством?

Еще кто-то проговорил громким густым голосом:

– Это вы зря. Фонд умеет проигрывать. Посидите, подождите. Старик-Фонд знает, когда вернуться. А потом – хоп! – заключил голос, многозначительно хмыкнув.

– В любом случае, – сказал пилот с Гавена, немного помолчав, – я же говорю, мы видели корабли Мула, и они выглядели очень хорошо, очень. Говорю вам, они как новенькие.

– Новые? – задумчиво произнес местный. – Они сами их строят? – Он оторвал листок с висящей над ними ветки, осторожно понюхал его, затем пожевал – листок пустил зелененький сок, и запахло мятой. Туземец продолжал: – Вы хотите сказать, что они победят корабли Фонда на своих калошах. Так что?

– Мы видели их, доктор. А я, знаете ли, могу отличить корабль от планеты.

Местный житель подвинулся ближе.

– Знаете, что я думаю? Послушайте, не обманывайте себя. Войны сами по себе не начинаются, а у нас есть букет расчетливых дельцов, знающих, что они делают.

Внезапно громко голос того же невежды произнес:

– Следите за стариком-Фондом. Они подождут до последней минуты, потом – хоп! – Он глупо улыбнулся сидящей рядом с ним девушке, и та отодвинулась от него.

Рэдолианец продолжал:

– Например, старина, вы, может быть, думаете, что это Мул всем заправляет? Нет. – И он подкрепил это отрицательным жестом. – То, что знаю я, исходит из довольно высоких сфер, – он наш человек. Мы платим ему, и наверняка эти корабли были построены нами. Давайте трезво смотреть на вещи, как же еще. Конечно, он не может до конца победить Фонд, но он может расшатать его, а когда он это сделает, в игру вступим мы.

Девушка сказала:

– И это все, о чем ты можешь говорить, Клев? Война? Ты меня утомляешь.

Пилот с Гавена, будто вспомнив о галантности, предложил:

– Сменим тему. Нельзя утомлять дам.

Вынужденный замолчать собеседник сдержался и стал ритмично постукивать кружкой. Несколько пар зашли в кафе, смеясь и жеманничая, распались, и несколько других исчезли в оранжерее вдали.

Разговор перешел на более общие темы, стал более отвлеченным, более бессодержательным…

Были и такие, кто знал чуть больше – и они были не так самоуверенны.

Как однорукий Фрэн, официальный делегат от Гавена, который жил, пользуясь соответствующими благами, и завязывал новые знакомства: с женщинами, как только представлялся удобный случай, и с мужчинами, когда в этом была необходимость.

На залитой солнцем террасе дома на вершине холма, принадлежащего одному из его новых друзей, он впервые за все время пребывания на Рэдоле расслабился. Этим новым другом был Айво Лион, родственная рэдолианская душа. Его дом находился в стороне от скопления других и утопал в море цветочных ароматов и жужжания насекомых.

Терраса представляла собой травянистую полоску земли, расположенную под углом в сорок пять градусов, и на ней Фрэн буквально впитывал в себя солнце.

Он сказал:

– Ничего подобного на Гавене нет.

Айво сонно ответил:

– Видел когда-нибудь холодную сторону? В двадцати милях отсюда есть место, где кислород течет как вода.

– Ну и?..

– Просто факт.

– Видишь ли, скажу тебе, Айво… Раньше, когда мне руку еще не оттяпали, я, знаешь ли, странствовал и, ты не поверишь этому, но… – Последовавшая история была очень длинной, и Айво не поверил ей.

Зевая, Айво сказал:

– Они не делают это как раньше, это правда.

– Нет, представь, не делают. И все же, – Фрэн вспылил, – не говори так. Я ведь рассказал тебе о своем сыне! Он старой школы, если хочешь. Он будет великим торговцем, черт побери! Он похож на своего старика во всем, кроме того, что женился.

– Ты имеешь в виду, законный контракт? С девушкой?

– Именно. Правда, я сам не вижу в этом смысла. Они отправились провести медовый месяц на Калгане.

– Калган? Калган?О, Галактика, а когда?

Фрэн широко улыбнулся и медленно, со значением проговорил:

– Как раз перед тем, как Мул объявил войну Фонду.

– Да ты что?

Фрэн кивнул и жестом попросил Айво придвинуться. Он хрипло проговорил:

– Вообще-то я могу тебе рассказать, если это не пойдет дальше. Моего мальчика послали на Калган с определенной целью. Я не буду, знаешь ли, объяснять, с какой, но, зная ситуацию, я думаю, ты можешь догадаться. Во всяком случае, мой мальчик годится для работы. Нам, торговцам, нужно иногда немного шума. – Он хитро улыбнулся. – Ну вот. Я не говорю, как мы сделали это, но мой сын отправился на Калган, а Мул выслал свои корабли. Мой сын!

Айво был весьма удивлен. Так же конфиденциально он сказал:

– Это хорошо. Ты знаешь, говорят, у нас есть пятьсот кораблей, готовых для дела, когда придет время.

Фрэн уверенно заявил:

– Может быть, и больше. Это настоящая стратегия. Так мне нравится. – Он громко почесал живот. – Но не надо забывать, что Мул тоже не дурак. Меня волнует то, что случилось на Хорлеггоре.

– Я слышал, он потерял кораблей десять.

– Да, но у него было еще больше сотни, и Фонду пришлось убраться. Хорошо, когда можно побить тиранов, но все же не так быстро. – Он покачал головой.

– Вопрос, который меня интересует: где Мул берет корабли? Ходят упорные сухи, что мы их делаем для него.

– Мы? Торговцы? На Гавене самые большие кораблестроительные заводы из всех независимых планет, но мы никому не поставляем корабли, только себе. Или ты думаешь, что какой-нибудь мир, на свой страх и риск, строит корабли Мулу, не позаботившись о совместных с другими предосторожностях? Да это – это просто сказки.

– Ну хорошо, а где же он все-таки их берет?

Фрэн пожал плечами:

– Наверное, делал сам. И это тоже меня беспокоит.

Фрэн заморгал на солнце и уперся пальцами ноги в гладкое изножье. Постепенно он задремал, и негромкий звук его дыхания смешался со стрекотом насекомых.

И наконец, были те, кто знал много, но не был уверен ни в чем.

Как Ранду, который на пятый день Всеобщей Конференции Торговцев вошел в Центральный зал и увидел, что те двое, кого он просил быть там, уже ждут. Пятьсот кресел были пусты – так и нужно.

Ранду быстро, прежде чем сесть, сказал:

– Мы втроем представляем почти половину военного потенциала Независимых Торговых Миров.

– Да, – сказал Мангин из Исса. – Мы с моим коллегой уже обсудили это. Меня не интересует торговля и аренда. Наше положение гораздо хуже.

– В результате – быстро начал Овалл Грай из Мнемона.

– Развития событий в последние часы. Прошу вас. Давайте с самого начала. Во-первых, наше положение не есть результат наших действий и не поддается контролю с нашей стороны. Наши первоначальные сделки были не с Мулом, а с другими, в частности, с бывшим военным правителем Калгана, которого Мул сверг в самое неподходящее время.

– Да, но этот Мул – подходящая замена, – сказал Мангин. – Я не вдаюсь в детали.

– Вы могли бы сказать о них, если бы вам были известны все подробности. – Ранду наклонился вперед и положил руки на стол выразительным жестом – ладонями вперед. – Месяц назад я послал своего племянника с женой на Калган.

– Вашего племянника! – удивленно вскричал Овалл Грай. – Я не знал, что это ваш племянник.

– А с какой целью? – сухо спросил Мангин. – Это? – Большим пальцем он описал в воздухе замкнутый круг.

– Нет. Если вы имеете в виду войну Мула с Фондом, нет. Как я мог метить так высоко? Молодой человек ничего не знал ни о нашей организации, ни о наших планах. Ему было сказано, что я самый младший член подпольного общества на Гавене, и цель его пребывания на Калгане – лишь пассивное наблюдение. Мои цели были довольно v смутными. Больше всего я интересовался Мулом. Он – странный феномен. Это заезженная тема, и я не хочу углубляться в нее. Во-вторых, это было бы полезно и интересно с точки зрения образования для человека, у которого есть опыт работы с Фондом и его подпольем и который в будущем мог бы быть нам полезен. Видите ли…

Длинное лицо Овалла покрылось вертикальными морщинами, когда он оскалил свои крупные зубы:

– В таком случае вы должны быть удивлены результатами. Ведь, похоже, нет ни одной Торговой Планеты, которая не знала бы, что этот ваш племянник именем Фонда похитил у Мула это ничтожество и дал Мулу повод к войне. Ради Галактики, Ранду, что вы заливаете? Мне трудно поверить, что вы не приложили к этому руку. Да ну, это была умелая работа!

Ранду покачал седой головой:

– Это не моя работа. И не моего племянника, конечно же, – он сейчас в тюрьме, в Фонде, и может не дожить до результатов этой хорошо организованной работы. Я только что получил сведения от него. Персональная капсула была передана контрабандой, прошла через зону военных действий, попала на Гавен и прошла весь путь оттуда сюда. Она путешествовала целый месяц.

– И…?

Ранду сложил тяжелые руки и грустно сказал:

– Я боюсь, что мы обречены играть ту же роль, которая была уготована бывшему военному правителю Калгана. Мул – мутант.

Повисла растерянная пауза; побледневшие лица выдали учащенное сердцебиение. Ранду, должно быть, это все предвидел.

Когда Мангин заговорил, его голе с звучал по-прежнему ровно:

– Откуда вы знаете?

– Только потому, что мой племянник так уверен, а он был на Калгане.

– А какой вид мутанта? Существуют разные, вы же знаете.

Ранду с трудом сдержал нарастающее раздражение:

– Разные мутанты! Да, Мангин. Разные. Но только один вид – Мула. Какой еще вид мутанта может начать с полной безвестности, собрать армию, создать, как говорят, на астероиде размером в пять миль основную базу, захватить планету, потом систему, потом целый регион, а потом напасть на Фонд и разбить его наголову у Хорлеггора. И все это за два-три года!

Овалл Грай пожал плечами:

– Так вы считаете, что он победит Фонд?

– Я не знаю. А если да?

– Простите, для меня это уже чересчур. Фонд нельзя победить. Послушайте. Ведь здесь нет ни одного нового факта, на который можно было бы опереться, кроме утверждений… мм… неопытного мальчика. Давайте отложим это на некоторое время. Несмотря на все победы Мула, до сих пор мы не волновались. И пока он не продвинется дальше, теперь, я не вижу никаких причин что-то менять. Так?

Ранду нахмурился, стараясь не запутаться. Наконец он спросил обоих:

– Вы уже вышли на Мула?

– Нет, – ответили оба.

– Но ведь мы пытались, правда? Верно и то, что в нашей встрече нет никакого толку, пока мы не выйдем на него. Как и то, что до сих пор было больше выпито, чем продумано, и больше сказано, чем сделано, я цитирую сегодняшнюю передовицу из «Рэдол Трибюн». И все потому, что мы не можем найти Мула. Господа! У нас почти тысяча кораблей, готовых в любую минуту вступить в бой, чтобы захватить контроль над Фондом. Я настаиваю на изменении плана. Эту тысячу надо направить сейчас же – против Мула.

– Вы имеете в виду, за тирана Индбура и кровососов из Фонда? – тихо и ядовито спросил Мангин.

Ранду слабо взмахнул рукой:

– Давайте оставим в стороне определения. Против Мула, а за кого – мне начхать.

Овалл Грай поднялся:

– Ранду, это меня не касается. Вы можете представить это полному собранию сегодня вечером, особенно если жаждете политического самоубийства.

Он вышел, не прибавив ни слова, и за ним молча последовал Мангин, оставив Ранду в одиночестве размышлять над неразрешимыми проблемами.

На полном собрании в этот вечер он ничего не сказал.

На следующее утро именно Овалл Грай ворвался в его комнату; Овалл Грай, наспех одетый, небритый и со всклоченными волосами.

Ранду уставился на него поверх еще не убранного после завтрака стола, не скрывая удивления – настолько сильного, что он даже выронил свою трубку.

Овалл решительно и резко сказал:

– Мнемон бомбардирован из космоса – предательски!

Ранду сузил глаза:

– Фонд?

– Мул, – вырвалось у Овалла. – Мул! – Затем слова понеслись: – Это было неспровоцировано и преднамеренно. Большая часть нашего Флота присоединилась к интернациональной флотилии. Те немногие, что остались в национальной эскадре, были немногочисленны и расстреляны на базах. Пока еще не было приземлений, и, наверное, не будет, потому что половина атакующих уже уничтожена, как сообщают. Но это война – и я пришел узнать, как Гавен относится к этому.

– Гавен, я уверен, все еще сохраняет верность духу Хартии Федерации. Что я говорил? Он нападает и на нас.

– Может, Мул сумасшедший? Он хочет завоевать Вселенную? – Грай запнулся и сел, схватив Ранду за запястье. – Немногие наши уцелевшие доложили, что Мул име… что противник имеет новое оружие. Подавитель атомных полей.

– Что, что?

Овалл сказал:

– Большинство наших кораблей погибло, потому что их атомное оружие отказало. Это не могло произойти случайно или из-за саботажа. Это должно было быть оружием Мула. Правда, оно не совсем надежно работало, эффект был прерывистым, его можно было нейтрализовать.

Донесения были не совсем полными. Но видите ли, такое оружие может изменить характер войны и, возможно, сделать весь наш Флот никчемным.