Текст книги "Фонд и Империя"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Мул. Его люди, по крайней мере. Он занял его в прошлом месяце, без боя, хотя военный правитель Калгана передал по радио угрозу превратить планету в ионную пыль, прежде чем оставит ее.

– И где теперь военный правитель?

– Нигде, – сказал Ранду, пожав плечами. – Что скажешь?

– Что нам надо будет делать?

– Не знаю. Фрэн и я старики, мы – провинциалы. Почти все торговцы с Гавена провинциалы. Даже ты так говоришь. Наша торговля очень ограничена, и мы – не Галактические скитальцы, как наши предки. Заткнись, Фрэн! Но вы знаете Галактику. Бэйта, к тому же, говорит с красивым акцентом Фонда. Нам хотелось бы узнать лишь то, что вы сможете выведать. Если вы заведете связи… Впрочем, мы этого и не ждем. Предположим, вы все обдумаете. Вы можете встретиться со всей группой, если захотите… но нет, не раньше будущей недели. Вам нужно время, чтобы отдышаться.

Воцарилась тишина, а потом Фрэн завопил:

– Кто еще хочет выпить? Я имею в виду, кроме меня?

12. Капитан и Мэр

Капитан Хан Притчер не привык к окружившей его роскоши, но тем не менее, она произвела на него впечатление. Самоанализ, как нечто абстрактное, приводил его в уныние – как и любая философия или метафизика, не связанная напрямую с его работой. Это помогало.

Его работа в основном заключалась в том, что Военное Ведомство называет «разведкой» и «слежкой». И к сожалению, несмотря на назойливую телевизионную болтовню, «разведка», «шпионаж» и «слежка» являются по своему характеру грязной работой постоянного предательства и торговли убеждениями. Общество оправдывает ее, если она ведется в «интересах государства». Но философия, казалось, всегда приводила Капитана Притчера к убеждению, что по такому святому поводу общество в целом всегда быстрее успокаивается, чем совесть отдельного индивидуума. Он боялся философии.

А сейчас, в роскошной приемной Мэра, его мысли невольно снова обратились к себе.

Постоянно кто-нибудь опережал его в повышении – даже не обладавшие такими способностями, как он, – и казалось, именно это им и помогает. Он выдержал нескончаемый поток нареканий и дисциплинарных взысканий и пережил все с честью. И упрямо придерживался убеждения, что несоблюдение субординации во имя этого святого «интереса государства» еще будет когда-нибудь наказано.

Итак, он был здесь, в приемной Мэра, с пятью солдатами почетного караула и с предчувствием военного трибунала.

Тяжелые мраморные двери бесшумно распахнулись, открывая атласные стены, красное пластиковое ковровое покрытие и еще одни мраморные двери, покрытые металлом с внутренней стороны. Два чиновника, одетые в строгие прямые костюмы по моде трехсотлетней давности, вышли из дверей и провозгласили:

– Аудиенция Капитану Хану Притчеру из Службы Информации.

Они отступили в церемониальном поклоне, а капитан прошел вперед. Его эскорт остался у внешних дверей, а он вошел во внутренние.

По другую их сторону в огромной комнате, до странности простой, за большим столом, до странности угловатым, сидел маленький человечек, почти потерявшийся в этой необъятности.

Мэр Индбур – третий, носящий это имя по прямой, – был внуком первого Индбура, жестокого и выдающегося, продемонстрировавшего свои лучшие качества, эффективно захватив власть. Подобные впечатляющие действия были возможны лишь после его указания положить конец последним смехотворным рудимента свободных выборов. И при еще одной, более достойной способности: установить относительно спокойное правление.

Индбур был также сыном второго Индбура, ставшим Мэром Фонда, получившим это название по праву наследования. Тот лишь наполовину был сыном своего отца, потому что его едва ли можно было назвать жестоким.

Таким образом, Мэр Индбур был третьим, носящим это имя по прямой, и вторым, кто получил свой пост по праву наследования, но он был самым никчемным из всех трех – потому что он не был ни жестоким, ни выдающимся, а всего лишь – отличным бухгалтером, который влез не в свое дело.

Индбур Третий представлял собой причудливую совокупность различных черт характера, и это замечали все, кроме него самого.

Высокопарная любовь к четкому порядку была для него «системой», неослабевающий лихорадочный интерес к самым незначительным аспектам ежедневной бюрократической рутины был «производством», нерешительность, когда она оправдывала себя, была «предусмотрительностью», а слепое упрямство, которое всегда было излишним, было «предопределением».

Вдобавок ко всему этому, он не растрачивал денег, не убивал людей без нужды, и все его намерения были просто благими.

Если мрачные мысли Капитана Притчера и приняли такое направление, когда он почтительно и неподвижно стоял перед большим столом Мэра, то его словно выточенные из дерева черты лица ничем этого не выдавали. Он не кашлянул, не переминался с ноги на ногу, пока тонкое лицо Мэра не поднялось к нему, а быстрое самопишущее перо не прекратило делать пометки на полях и листок бумаги, отпечатанный мелким шрифтом, не переместился из одной аккуратной стопки в другую, такую же аккуратную.

Мэр Индбур осторожно сложил перед собой руки, намеренно стараясь не нарушить безупречное расположение всех письменных принадлежностей на столе.

Он произнес, как бы убеждаясь:

– Капитан Хан Притчер из Службы Информации.

И Капитан Притчер в строгом соответствии с протоколом низко, почти до земли преклонил одно колено и наклонил голову, пока не услышал слова, позволяющие расслабиться:

– Встаньте, Капитан Притчер!

Мэр заговорил, и в его голосе послышалось теплое сожаление:

– Вы здесь, Капитан Притчер, потому, что ваш старший офицер без вашего ведома наложил на вас определенное дисциплинарное взыскание. Бумаги, касающиеся этого, уже поступили ко мне, и так как ни одно событие в Фонде не безынтересно для меня, я решил вызвать вас для предоставления мне дальнейшей информации по этому поводу. Вы, я надеюсь, не удивлены.

Капитан Притчер бесстрастно сказал:

– Нет, Ваше Превосходительство. О вашей справедливости ходят легенды.

– Неужели? Да ну? – Его тон был довольным, и затемненные контактные линзы так поймали свет, что в глазах появился странный сухой блеск. Педантично Мэр развернул веером несколько обшитых металлом папок перед собой. Находящиеся внутри пергаментные листы громко хрустнули, когда он перевернул их и заговорил, водя пальцем по строкам:

– У меня здесь ваши данные, Капитан, все. Вам сорок три года, и семнадцать лет вы были офицером Вооруженных Сил. Вы родились на Лорисе, от анакреонских родителей, никаких серьезных детских болезней, приступ мио… хотя это неважно… образование, до поступления на военную службу, в Академии Наук, специальность «гипердвигатели», научная должность… гм, очень хорошо, вас можно поздравить, пошел в армию в чине Младшего Офицера, на сто второй день двести девяносто третьего года Эры Фонда.

Он поднял глаза, пока закрывал одну папку и открывал вторую.

– Видите, – сказал он, – в моей администрации ничто не подвластно воле случая. Порядок! Система!

Он поднес к губам розовый пахучий желейный шарик. Это был единственный порок, в котором он никогда не мог себе отказать. Ведь на столе не было почти всем необходимой пепельницы с атомным ликвидатором остатков табака. Мэр не курил.

Впрочем, его посетители тоже не курили.

Речь Мэра журчала дальше, методично, нечетко, бормочуще – то и дело украшаемая еле слышными комментариями, одинаково мягкими и бесполезными похвалами или порицаниями.

Наконец, он сложил все папки, как и раньше, в одну аккуратную стопку.

– Ну, Капитан, – сказал он оживленно, – у вас очень неординарные данные. Вы человек необычных способностей, и ваши заслуги несомненны. Я знаю, что вы были дважды ранены при исполнении служебных обязанностей и награждены орденом «За Заслуги» за храбрость, которая выходила за рамки исполнения долга. Такие факты нельзя недооценивать.

Безучастное лицо Капитана Притчера не смягчилось. Он остался стоять неподвижно. Протокол предполагал, что подданный, удостоенный аудиенции у Мэра, не может сесть, и это положение еще больше подчеркивалось тем фактом, что в комнате имелся всего один стул – и находился он под Мэром. Протокол также предписывал не произносить никаких других слов, кроме тех, что были ответом на поставленный вопрос.

Взгляд Мэра тяжело остановился на воине, и его голос стал четче и громче:

– Тем не менее, вы не продвигались по службе последние десять лет, а ваше начальство снова и снова докладывает о вашем несгибаемом упрямстве. Докладывают, что вы хронически не подчиняетесь субординации, не можете выработать правильное отношение к вышестоящим офицерам, явно заинтересованным в установлении доброжелательных отношений со своими подчиненными, и к тому же вы неисправимый смутьян. Как вы можете это объяснить, Капитан?

– Ваше Превосходительство, я делаю то, что мне кажется правильным. Мои действия в интересах Государства, а также мои раны, полученные в боях, свидетельствуют, что то, что кажется мне правильным, полезно и для Государства.

– Утверждение настоящего солдата, но это опасная доктрина. Но об этом позже. В частности, вас обвиняют в троекратном отказе принять назначение, невзирая на приказы, подписанные моими полномочными представителями. Что вы можете сказать на это?

– Ваше Превосходительство, пост не имеет значения в трудные времена, если вопросы первостепенной важности игнорируются.

– А… а кто вам сказал, что эти вопросы, о которых вы говорите, вообще являются вопросами первостепенной важности? А если они именно и таковы, то кто сказал вам, что они игнорируются?

– Ваше Превосходительство, эти вещи для меня вполне очевидны. Мой опыт и мое знание событий – те качества, которые никто из моих начальников не отрицает, – подсказывают мне это.

– Но, мой добрый Капитан, вы слепы, если вы не видите, что, присваивая себе право определять политику Разведки, вы тем самым узурпируете права вашего начальства.

– Ваше Превосходительство, мой долг принадлежит Государству, а отнюдь не начальству.

– Ошибаетесь. Потому что ваше начальство имеет свое начальство, а это начальство – я сам, а я сам – это Государство. Ну ладно, вам не придется жаловаться на мою справедливость, о которой, как вы говорите, ходят легенды. Расскажите своими словами, что это за дисциплинарное взыскание, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

– Ваше Превосходительство, последние полтора года я был вынужден вести жизнь матроса-пенсионера торгового флота на Калгане. В мои обязанности входило обеспечение интересов Фонда на планете, улучшение организации действий по контролю за военным правителем Калгана, особенно за его внешней политикой.

– Это мне известно. Продолжайте.

– Ваше Превосходительство, в моих докладах постоянно подчеркивалась стратегическая позиция Калгана и систем, которые он контролирует. Я докладывал об амбициях военного правителя, его силах и о его намерении распространить свое управление и свое исключительное дружелюбие – или, возможно, позиции нейтралитета – до самого Фонда.

– Я внимательно ознакомился с вашими докладами. Продолжайте.

– Ваше Превосходительство, я вернулся два месяца назад. В то время не было никаких признаков надвигающейся войны, никаких, кроме излишнего внимания к обороне, способной отразить любое мыслимое нападение. Месяц назад один неизвестный наемник занял Калган без боя. Того, кто когда-то был военным правителем Калгана, скорее всего, уже нет в живых. О предательстве речь не идет, говорят лишь о силе и гении этого странного кондотьера, этого Мула.

– Этого кого? – Мэр наклонился вперед, он казался оскорбленным.

– Ваше Превосходительство, он известен под именем Мула. О нем мало что знают, но я собрал все малейшие данные и отобрал только самые достоверные из них. Он человек явно незнатного происхождения и не имеющий положения. Его отец неизвестен. Мать умерла при родах. Он воспитывался как сирота. Его образование – это скитания по мирам и темные дороги космоса. У него нет иного имени, кроме «Мул», и как говорят, он сам дал себе такое имя. Что означает, как объясняют, его невероятную физическую силу и упрямство в достижении цели.

– Какова его военная мощь, Капитан? Какое нам дело до его физической силы.

– Ваше Превосходительство, люди рассказывают об огромных флотилиях, но эти рассказы могут быть вызваны лишь странным падением Калгана. Территория, которую он контролирует, невелика, хотя ее точные границы нельзя определить. Тем не менее, об этом человеке необходимо разузнать побольше.

– Гммм. Так-так! – Мэр погрузился в задумчивость, и медленно двадцатью четырьмя черточками своего пера вывел шесть квадратов в гексагональном узоре на чистом верхнем листе подушечки для печати, которую он затем оторвал, аккуратно сложил трижды и просунул в отверстие для использованных бумаг по правую руку от себя. Бумага соскользнула и тихо без следа исчезла в атомном распылителе.

– Ну хорошо, скажите мне теперь, Капитан, каковы же альтернативы? Вы уже сообщили мне, что следует выяснить. А что же конкретно вам приказали разузнать?

– Ваше Превосходительство, в космосе есть одна крысиная дыра, которая, кажется, не платит налогов.

– А, и это все? Вы разве не знаете, разве вам не говорили, что эти люди, которые не платят налоги, – потомки диких торговцев начала нашего времени? Анархисты, смутьяны, социальные маньяки, которые заявляют, что ведут свою родословную от Фонда, – и глумятся над его культурой?.. Разве вы не знаете, что это крысиная дыра в космосе не единственная, что таких крысиных дыр гораздо больше, чем мы знаем, что эти крысиные дыры объединяются и вбирают в себя уголовные элементы, которые разбросаны по всей территории Фонда? Даже здесь, Капитан, даже здесь.

Внезапная вспышка Мэра быстро прошла.

– Разве вы не отдаете себе в этом отчета, Капитан?

– Ваше Превосходительство, мне обо всем этом рассказывали. Но как слуга Государства, я должен быть ему предан. А верно служит тот, кто служит Истине. Каковы бы ни были политические замыслы этих отбросов древних торговцев – власть там принадлежит военным правителям, которые унаследовали осколки старой Империи. У торговцев нет ни вооружений, ни средств. У них нет даже единства. Я не сборщик налогов, которого можно послать с таким поручением…

– Капитан Притчер, вы солдат и становитесь под ружье. Было ошибкой выдвигать вас до такой должности, где вы можете проявлять неповиновение мне. Моя справедливость – это не просто слабость. Уже было доказано, Капитан, что генералы Века Империи и военные правители сегодняшнего дня одинаково беспомощны против нас. Наука Селдона, которая предсказывает путь развития Фонда, построена не на личном героизме, как, кажется, считаете вы, а на социальных и экономических путях развития истории. Мы уже успешно преодолели четыре кризиса, разве не так?

– Да, Ваше Превосходительство. И все же наука Селдона известна одному только Селдону. У нас же нет ничего, кроме веры. Во время первых трех кризисов, как меня научили, Фондом руководили мудрые лидеры, которые предвидели природу кризисов и соблюдали необходимую предосторожность. Иначе – кто знает?

– Да, Капитан, но вы не говорите о четвертом кризисе. Ну же! Тогда у нас не было руководства, достойного упоминания, и мы столкнулись с умнейшим врагом, мощным вооружением, самой крупной силой. И все же мы победили – это было исторически неизбежно.

– Это правда, Ваше Превосходительство. Но история, о которой вы упомянули, стала неизбежной лишь после того, как мы отчаянно сопротивлялись целый год. Неизбежная победа, которую мы одержали, стоила нам полутысячи кораблей, полумиллиона людей. Ваше Превосходительство, План Селдона помогает лишь тем, кто помогает себе сам.

Мэр Индбур нахмурился и внезапно почувствовал, что устал от своего терпеливого объяснения. Ему вдруг пришло в голову, что снисходительность – это ошибка, так как она была принята за разрешение спорить без конца, становиться сварливым, погрязнуть в диалектике.

Он жестко сказал:

– Тем не менее, Капитан, Селдон гарантирует победу над военными правителями, и я не могу в это напряженное время попусту тратить силы. Эти торговцы, о которых вы разглагольствуете, произошли из Фонда. Война с ними будет гражданской войной. В этом случае План Селдона не дает нам никаких гарантий – так как и они, и мы представляем Фонд. Их надо образумить. Приказ вы получили.

– Ваше Превосходительство…

– Вам не задавали вопросов, Капитан. Вам отдали приказ. Вы будете подчиняться приказам. Дальнейшие любого рода споры со мной или моими представителями будут считаться изменой. Можете идти.

Капитан Хан Притчер снова поклонился, затем вышел, медленно пятясь.

Мэр Индбур, третий носящий это имя по прямой и второй в истории Фонда мэр по праву рождения, снова пришел в равновесие и взял очередной лист бумаги из аккуратной стопки слева от себя. Это был рапорт об экономии фондов благодаря уменьшению количества металлических нашивок по краям униформы полицейских войск. Мэр Индбур вычеркнул лишнюю запятую, исправил неверно написанное слово, сделал три пометки на полях и положил лист в аккуратную стопку справа. Он взял следующий лист бумаги из аккуратной стопки слева…

Капитан Хан Притчер из Службы Информации, вернувшись в казармы, обнаружил дожидавшуюся его персональную капсулу. Она содержала приказы, скупые и наискось подчеркнутые словом «СРОЧНО», каждый из которых начинался с четкого заглавного «Я».

Капитану Хану Притчеру предписывалось отбыть «на мятежную планету Гавен» в кратчайшие сроки.

Капитан Хан Притчер на своем легком одиночном быстроходном корабле тихо и спокойно взял курс на Калган. Этой ночью он спал сном удачливого упрямого человека.

13. Лейтенант и клоун

Если с расстояния в семь тысяч парсеков отголоски падения Калгана перед полчищами Мула вызвали интерес у старого торговца, то опасения упрямого Капитана и раздражение педантичного Мэра на самом Калгане не имели никаких последствий и никого не заинтересовали. Это наглядный пример всему человечеству: расстояния как во времени, так и в пространстве добавляют веса событиям. К сожалению, нет свидетельств тому, что этот урок был когда-нибудь выучен как следует.

Калган всегда был Калганом. Он единственный во всей той области Галактики, казалось, не знал, что Империя пала, что Стэннелы больше не правят, что величие ушло безвозвратно и что покоя больше не будет.

Калган был роскошным, несмотря на рушащуюся доктрину Человечества, он сумел сохранить свою целостность как производителя развлечений, покупателя золота и продавца отдыха.

Он сумел избежать самых страшных превратностей истории, когда победитель мог бы уничтожить или нанести серьезный ущерб миру, до краев набитому наличными деньгами, на которые можно было бы купить даже то, что не продавалось.

И все же Калган стал штаб-квартирой военного правителя, и его мягкость была подчинена запросам военного времени.

Его прирученные джунгли, мягко очерченные побережья и ослепительно блестящие города жили в унисон с поступью наемников из других миров и удивленных граждан. Его же провинции были вооружены, и их деньги инвестированы впервые за всю историю не на взятки, а на военные корабли. Его правитель без колебаний доказал, что намерен защищать то, что принадлежит ему, и готов захватить то, что принадлежит другим.

Он был величайшим в Галактике, повелителем войны и мира, строителем Империи, основателем династии.

А какой-то безвестный выскочка с идиотским прозвищем покорил его, его войска и его цветущую Империю, даже не сразившись на поле боя.

И вот Калган зажил как обычно, и его одетые в униформу граждане спешили вновь вернуться к нормальному образу жизни, в то время как наемники с других планет легко вливались во вновь создаваемые отряды.

Снова, как и всегда, проходили роскошные охоты в джунглях на специально разводимых для этих целей животных. Такие забавы были безопасны для жизни людей, как и птичьи охоты, фатальные лишь для Великих Птиц.

В городах беглецы из Галактики могли предаваться различным удовольствиям в соответствии с возможностями своего кошелька везде – от легких, воздушных, полных выдумки дворцов, открывающих массам свои двери со звоном колокольчика, где все идет в полцены, до невыразительных, незаметных, но часто посещаемых мест, где только сказочно богатые признавались знатоками и ценителями.

К этому мощному потоку Торан и Бэйта не добавили ни ручейка. Они зарегистрировали свой корабль в огромном общем Ангаре на Восточном полуострове и влились в соединение средних классов, где развлечения были доступными и даже респектабельными, а толпы не очень многочисленными.

На Бэйте были солнцезащитные очки и белое тонкое платье, спасавшее от жары. Теплого золотистого цвета руками она обхватила колени и задумчиво уставилась на вытянувшееся тело мужа – почти блестящее в ослепительных лучах белого солнца.

– Смотри не переборщи, – сразу сказала она ему, но Торан был уже красен как рак. Несмотря на три года, проведенные в Фонде, солнечный свет продолжал оставаться для него роскошью, и вот уже четыре дня на его теле, предварительно смазанном противоожоговым составом, не было ничего, кроме шортов.

Бейта приютилась рядом с ним на песке, и они заговорили вполголоса.

Голос Торана был мрачен и резко контрастировал с его спокойным лицом:

– Нет, я признаю, что мы ни к чему не пришли. Но где он? Кто он? Этот сумасшедший мир ничего не знает о нем. Может, его вообще нет?

– Он есть, – ответила Бэйта так, что ее губы не пошевелились. – Он умен, вот и все. И твой дядя прав. Он как раз тот, кого мы можем использовать, если еще есть время.

После короткой паузы Торан прошептал:

– Знаешь, чем я занимаюсь, Бэй? Я просто мечтаю, лежа на солнышке. Вещи становятся отчетливыми, так сладко. – Его голос почти затих, потом снова набрал силу. – Помнишь, что в колледже говорил д-р Эманн, Бэй? Фонд не может проиграть, но это не означает, что правители Фонда не могут проиграть. Разве настоящая история Фонда не началась с того момента, когда Сэлвор Хардин разогнал всех Энциклопедистов и воцарился на Терминусе как его первый Мэр? А затем, в следующем столетии, разве Хобер Мэллоу не пришел к власти с помощью таких же крутых мер? Таким образом, уже дважды правители были побеждены; значит, это возможно. Тогда почему же они не могут быть побеждены нами?

– Это устаревший книжный довод. Что за пустые мечты!

– Да? Давай пойдем дальше. Что такое Гавен? Разве это не часть Фонда? Это лишь часть наших людей, так сказать. Если мы станем крупными шишками, то Фонд снова выиграет, и лишь нынешние лидеры останутся в проигрыше.

– Но это большая разница – между «мы можем» и «мы будем». Ты просто несешь вздор.

Торан поежился.

– Да нет же, Бэй, это просто у тебя снова кислое настроение. Зачем ты хочешь мне испортить настроение? Я тогда пойду спать, если ты не возражаешь.

Но Бэйта подняла голову и вдруг внезапно, непонятно с чего, захихикала. И, сняв очки, посмотрела на берег, прикрывая глаза ладонью.

Торан тоже поднял голову, встал и обернулся, глядя в том же направлении, что и она.

Бэйта, похоже, смотрела на тщедушную фигуру, которая, задрав ноги вверх, ходила на руках на потеху толпе случайных зрителей. Это был один из нищих акробатов побережья, чьи гибкие суставы выворачивались и хрустели ради брошенных монет.

Охранник пляжа приказал ему идти своей дорогой, но, балансируя на одной руке вниз головой, клоун показал ему нос. Охранник угрожающе приблизился и тут же откатился назад, получив удар ногой в живот. Клоун выпрямился, поглядывая в сторону только что нанесенного удара, и был таков, пока явно доброжелательная толпа сдерживала кипятившегося охранника.

Клоун, петляя, пошел по берегу дальше. Он проходил мимо множества людей, часто колебался, идти ли дальше, но нигде не задерживался. Толпа, которая наблюдала за ним, рассеялась. Охранник удалился.

– Он странный парень, – сказала с удивлением Бэйта, и Торан безразлично согласился. Клоун был уже достаточно близко, чтобы его можно было хорошо рассмотреть. Его худое лицо постепенно сужалось книзу, а нос, с массивными крыльями и мясистым кончиком, тем не менее не выглядел хищно. Его длинные стройные конечности и паучье тело, еще более подчеркиваемое костюмом, двигались легко и грациозно. Но все же не покидало ощущение, что всего его собрали вместе совершенно случайно.

Глядя на него, нельзя было не улыбаться.

Клоун внезапно почувствовал на себе их взгляды. Он остановился, пройдя мимо них, и, быстро обернувшись, подошел. Его большие карие глаза остановились на Бэйте.

Та явно смутилась.

Клоун улыбнулся, но от этого его клювастое лицо стало только грустнее. А затем заговорил на мягком, правильном диалекте Центральных Секторов.

– Если бы я сейчас пользовался разумом, данным мне Добрыми Духами, – сказал он, – то я бы сказал, что такая госпожа не может существовать в действительности – и здравомыслящий человек принял бы мечту за действительность. И все же лучше пусть я буду сумасшедшим и поверю, что эти колдовские, волшебные глаза существуют.

Бэйта широко раскрыла глаза и сказала:

– Ого!

Торан рассмеялся:

– Ох, волшебница. Продолжай! Бэйта, это стоит пятерки. Пусть он заслужит ее.

Но клоун прыгнул вперед:

– Нет, моя госпожа, не поймите меня превратно. Я говорю так не из-за денег, а из-за ваших ясных глаз и прелестного лица.

– Что ж, спасибо, – затем Торану, – Тори, как ты думаешь, он пьян?

– И не только из-за глаз и лица, – бормотал клоун, и слова были одно безумнее другого, – но также из-за ума, ясного и здравого, и доброго, к тому же.

Торан поднялся, взял белый халат, не надеваемый вот уже четыре дня, и запахнулся в него.

– Ладно, приятель, – сказал он, – предположим, что ты сообщил мне все, что собирался, и хватит надоедать моей жене.

Клоун испуганно попятился, и его тщедушное тело съежилось.

– Я ведь не хотел причинить вам зла. Меня здесь никто не знает, и, как было уже сказано, я помешанный, хотя могу кое-что читать по лицам. За красотой этой госпожи скрывается доброе сердце, которое поможет мне в моей беде, вот почему я так смело говорю.

– Пять кредитов помогут тебе в твоей беде? – сухо поинтересовался Торан и протянул монету.

Но клоун не пошевелился, чтобы взять ее, и Бэйта сказала:

– Позволь мне поговорить с ним, Тори. – И быстро добавила, тоном ниже: – Нет смысла раздражаться из-за глупостей. Это все его диалект – наверное, и наша речь так же странно звучит для него.

Она спросила:

– В чем ваша беда? Ведь вы не боитесь охранника? Он вас не тронет.

– О нет, это не он. Он всего лишь ветерок, который гонит пыль у моих ног. Тот – шторм, который разметает миры в разные стороны, а потом сталкивает их. Неделю назад я убежал, я спал на улицах, я скрывался среди толпы. Я всматривался во многие лица, во многие лица, надеясь на помощь. И нашел ее здесь.

Он повторил последнюю фразу более мягким, но взволнованным тоном, и его большие глаза были беспокойны:

– Я нашел ее здесь.

– Но, – сказала Бэйта веско, – я бы рада была помочь, но вообще-то я, друг, не очень надежное укрытие против шторма, сметающего миры. Честно говоря, я могла бы…

Вблизи раздался раздраженный повелительный голос, прервавший разговор:

– Эй, ты, грязное плутовское отродье…

Это был береговой охранник – с красным горящим лицом, с искаженным ртом он бежал к ним. Он указал своим маломощным бластером с глушителем:

– Держите его, вы, двое. Не дайте ему уйти. – Его тяжелая рука упала на тонкое плечо клоуна, который захныкал.

Торан спросил:

– Что он сделал?

– Что он сделал? Что он сделал? Как это – что? – Охранник полез в висящий на поясе кошелек и вытащил малиновый носовой платок, которым отер свою голую шею. Потом сказал с облегчением:

– Я скажу вам, что он сделал. Он сбежал. Об этом уже известно на Калгане, и я узнал бы его еще раньше, если бы он стоял на ногах, а не на своей птичьей голове. – И он оглушительно, беззлобно рассмеялся над своей жертвой.

Бэйта с улыбкой спросила:

– Откуда же он убежал, сэр?

Охранник повысил голос (собиралась толпа, с широко раскрытыми глазами, бормочущая, все увеличивающаяся, и потому чувство собственного достоинства у охранника возрастало в арифметической прогрессии).

– Откуда он сбежал? – повторил он с непередаваемым сарказмом. – Думаю, вы слышали о Муле.

Все бормотанье прекратилось, и Бэйта почувствовала внезапное ледяное покалывание в низу живота. Глаза клоуна смотрели только на нее – он все еще дрожал под мускулистой рукой охранника.

– А кто, – продолжал тот значительно, – этот проклятый кусок тряпья, как не сбежавший придворный шут Его Светлости? – Он хорошенько встряхнул пойманного. – Ты признаешь это, шут?

Ответом были лишь побледневшее от страха лицо клоуна да еле слышный свистящий шепот Бэйты на ухо Торану.

Торан дружелюбно приблизился к охраннику:

– Ну, ну, старина, может, ты отпустишь его хоть ненадолго. Этот паяц, которого ты держишь, танцевал для нас, но еще не на все деньги.

– Ага! – Голос охранника внезапно посерьезнел. – А вознаграждение?

– Ты получишь его, если докажешь, что это именно тот, кто тебе нужен. Ты бы отпустил его пока. Видишь ли, ты имеешь дело с гостями, а это не шутки.

– А вы имеете дело с Его Светлостью, и это будет иметь серьезные последствия для вас. – Он снова встряхнул клоуна: – Верни деньги этого человека, мерзавец.

Рука Торана сделала быстрое движение – и бластер охранника отлетел в сторону, а за ним чуть было не последовала половина его пальца. Охранник зарычал от боли и ярости. Торан решительно отпихнул его в сторону, клоун, освободившись от державшей его руки, торопливо спрятался за спину Торана.

Толпа, границы которой нельзя уже было охватить глазом, не обратила большого внимания на последние события. Некоторые вытянули шеи и, как будто под воздействием какой-то центробежной силы, решили отойти подальше от центра происходящего.

Потом последовала небольшая суматоха, и резкий приказ послышался невдалеке. Образовался коридор, по которому прошли двое, держа наготове электрические кнуты. На малиновой рубашке каждого был изображен зигзаг молнии и под ним – раскалывающаяся планета.

Темный гигант в форме лейтенанта следовал за ними – темнокожий, темноволосый и с мрачной усмешкой.

Темный заговорил с опасным спокойствием, которое показывало, что ему не надо было повышать голос, чтобы его приказы были услышаны:

– Это вы известили нас?

– Охранник, все еще держась за покалеченную руку, с перекошенным от боли лицом, пробормотал:

– Я требую компенсации, Ваше Благородие, и я обвиняю этого человека…

– Вы получите ваше вознаграждение, – ответил Лейтенант, не глядя на него. Затем кратким движением приказал своим людям: – Взять его.