Текст книги "Соль под кожей. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава двадцать четвертая: Данте

Глава двадцать четвертая: Данте

Прошлое

– Я это не надену. – Валерия очень старается сохранить невозмутимость, но все равно краснеет, поворачивается ко мне спиной и быстрым шагом идет дальше между стоек с одеждой.

– Оденешь, – так же уверенно говорю ей вслед и передаю вешалку с крохотной красной тряпочкой продавщице, которая, как настоящий профессионал торгового дела, уже тут как тут и готова отнести покупку на кассу. На случай, если вдруг я передумаю. – И еще вот это.

Добавляю к мини-платью еще одно – длинное, из тонкого шелка на крохотных как спагетти, бретелях. Оно приятного не кричащего цвета ртути, и я легко могу Валерию в чем-то подобном, и при этом она будет выглядеть сексуально, а не как перетянутая веревками баварская колбаса.

Удивительно, как многого она добилась всего за год. Хотя лишнего веса у нее было около тридцати кило, но сейчас от них не осталось и следа, а год безжалостных тренировок, когда она не давала себе ни единой поблажки, превратил ее тело в то, что уже сейчас может быть магнитом для мужских взглядов. Мы в крупном торговом центре и прежде чем подняться на третий этаж, успели зайти в книжный и в кофейню, и я трижды замечал пялящихся на нее мужиков. Наверняка, таких было бы гораздо больше, но присутствие меня рядом явно этому не способствует. Хотя сама Валерия по сторонам вообще не смотрит, и ведет себя так, будто мы приехали сюда в понедельник, в самый разгар рабочего дня – дважды даже пыталась мне «выкать», пока я не напомнил, что у нас светский выход не на рабочую тему. По глазам было видно, как ее подмывало спросить об Алине, но она сдержалась. Прежняя Валерия точно сунула бы свой нос в мою личную жизнь, а и вообще в любую, потому что считала своим долгом отдать дань дружбе и хотя бы выслушать.

«А мы все еще друзья?» – мысленно спрашиваю себя, следуя по бутику в поисках беглянки, и нахожу ее выбирающей льняной белый сарафан с модной вышивкой. Он легкий и явно довольно комфортный, но по дизайну похож на мешок на лямках.

– Что? – Спрашивает Валерия, даже не поворачиваясь. В последнее время даже в наши редкие встречи она как будто чувствует меня подкожно – даже в офисе, где много людей, безошибочно угадывает именно мое приближение. – Я куплю его и мне плевать, что ты об этом думаешь. Я хорошо зарабатываю, могу позволить жить на собственные средства, а не на подачки.

Она стала агрессивной. Раньше просто огрызалась как испуганная собачонка, которую загнали в угол, и визгливый лай остался ее единственным оружием, но сейчас она рычит как натасканная бойцовская псина.

– Это не подачки, Валерия. Это твоя рабочая униформа на сегодняшний вечер.

– Хочешь, чтобы я поработала проституткой? – не стесняется в выражениях она и я замечаю в зеркале отражение вытянутой от удивления физиономии работницы бутика.

– Да, именно.

Я беру ее за локоть, и преодолевая сопротивление, тяну до раздевалки, на ходу хватая что-то еще более микроскопическое с вешалки где болтаются то ли ночные сорочки, то ли и правда элитный шмот для эскортниц.

– Жду тебя через две минуты, – заталкиваю ее в кабинку, безапелляционно задергиваю ширму и добавляю: – время пошло, Валерия. Если через две минуты ты не выйдешь в этом чертовом платье – я зайду и лично тебя переодену.

Я легко могу представить, как буду выполнять угрозу, и вспыхивающие в голове образы совсем не похожи на детское бодание из фильмов о любви двух подростков. Мне эта херня в голове с плашкой «18+» да еще и с участием Валерии, только мешает, но я все равно даю себе немного времени. Потому что даже у этих странных фантазий есть объяснение. Хотя еще каких-нибудь несколько месяцев назад я бы разбил нос любому, что посмел бы намекнуть на наши с Валерией «не только рабочие отношения». Но после очередной ссоры с Алиной у меня в башке такой хаос, что я готов, кажется, вцепиться в любую живую особь, при условии, что у нее будут хотя бы какие-то первичные половые признаки женского пола. А Валерия, оказывает, за это время успела превратиться в целую… охуенную молодую женщину.

Ловлю себя на мысли, что отписываю этот комплимент второй раз в жизни, и первой, к кому я его применил, была Алина. Хотя их даже сравнивать нельзя – настолько та и другая из разных миров. Я легко могу представить Алину, загорающую топлес на палубе роскошной яхты, но вот с Валерией, даже в ее теперешней физической форме, у меня такой фокус не получается. С другой стороны – с ней можно говорить абсолютно о чем угодно, от живописи до кино и политики, и даже на нескольких языках. А о чем говорить с Алиной? Все мои попытки завязать диалог на любую из множества тем, так или иначе заканчиваются ссорой и ее неизменным: «Ты просто подымаешь себе самооценку за мой счет!» Как будто обсудить творчество Толкина или Тарантино – охренеть какая неподъёмная мозговая деятельность.

Мои мысли прерывает характерный звук отодвинутой занавески.

– Ты доволен? – Валерия стоит напротив в свето-розовом шелковом платье, которое, хоть и не обтягивает ее тело, как вторая кожа, но струится по талии и бедрам, спадая мягкими волнами чуть ниже колен. – Ты в курсе, что это – ночная сорочка?

– Тебе идет, – не могу не подбросить дров в костер ее негодования. Сейчас она выглядит почти Зевс в женском обличие, готовая расстрелять молниями любого, кто подвернется под руку.

Но вместо этого она затихает, отходит в сторону, до большого ростового зеркала, и долго разглядывает себя со всех сторон. У меня язык зудит сказать, как ей идет эта татуировка на руке – теперь вместо голой гейши там еще сакура, пионы и журавли, целое полотно от плеча до запястья, которое она, тем не менее, умудряется прятать в офисе, строго соблюдая дресскод даже в невыносимую жару. Думаю, не ошибусь, если предположу, что всю эту красоту видел от силы десяток человек, включая ее, меня, тренера и мастера-татуировщика, который набил эту красоту.

Пора признать, что моя русалка способна принимать самостоятельные решения, некоторые из которых в итоге оказываются правильными. Очень скоро она выпорхнет из гнезда и наше с ней общение станет еще более редким.

– Я перестала узнавать себя в зеркале, – неожиданно признается Валерия, протягивает руку своему отражению и Зазеркалье так же тянется ей навстречу. Потом проводит ладонью по длинным волосам, накручивает на палец непослушный вьющийся локон. И неожиданно решительно заявляет: – Я решила избавиться от них. Замучилась.

– Прям радикально? Под ноль?

Она ловит мой взгляд в зеркале и, скривившись, показывает язык. Почти уверен, что однажды меня там будет ждать средний палец.

– Просто коротко, – отмеряет расстояние до мочки уха, – вот так. И цвет другой.

– Всегда завидовал способности женщин за один день преобразиться до неузнаваемости, – комментирую я, стараясь не сознаваться себе в том, что все это время таращусь на ее крепкие ноги с выразительными мускулистыми икрами.

– Пойдем со мной – сделают и из тебя Принцессу.

Наступает моя очередь показывать ей язык.

Она безропотно примеряет другие платья, и в итоге я оплачиваю их все, а еще туфли, белье, белоснежное пальто и новую сумку. Потом подвожу до дома, но от приглашения на чай отказываюсь.

– Сегодня в двадцать один тридцать жду тебя в «Мандарине».

– Я не хожу по ночным клубам, – тут же отказывается она.

– Ты будешь со мной.

– И с тобой тоже не хожу. У меня режим – в десять отбой. Если нарушу режим…

– Это не свидание, Валерия. И я не предлагаю. Считай, что ты выходишь на работу.

Она поджимает губы, упрямо качает головой, но я выхожу из машины и резко открываю дверцу с ее стороны, давая понять, что разговоры закончены и ее мнение, каким бы оно ни было, меня в этом вопросе не интересует. И как раз вовремя, потому что через пять минут мне наяривает Алина. После трехдневного молчания, сразу несколько звонков подряд.

– Что случилось? – спрашиваю сухо, отвечая только на ее пятую попытку дозвониться. – Кто-то горит? Или тебе нечем похмелиться?

– Дим… Дим! – Алина всхлипывает, я слышу неподдельную панику в ее голосе.

– Алина, что у тебя?!

– Дим, я… кажется… человека… убила.

Я чувствую, как у меня внутри все холодеет.

Автоматически снова тянусь за сигаретой, вспоминаю, что с тех пор, как мы с Алиной снова начали собачится чуть ли не каждый день, перестал носить их с собой, потому что привычка, от которой я с таким трудом избавился, снова начала крепнуть.

– Дим! – с надрывом орет в динамик Алина.

– Успокойся, – я стараюсь, чтобы мой голос хоть немного привел ее в чувство. – Закрой рот и перестань кричать об этом на всю округу. Поняла? Или полиция приедет быстрее, чем ты успеешь подпрыгнуть на месте.

Алина замолкает и только громко сопит в трубку.

– Где ты?

– Дома.

Уже лучше. Если бы она надралась, бухая села за руль и сбила человека – это был бы куда более серьезный залет. Но дома… Как можно убить кого-то дома? Мозг «услужливо» подкидывает парочку верных вариантов, каждый из которых тянет на умышленное. Хотя, это мог быть вор или…

– Я проснулась, Дим… Ничего не…

– Он там? – спрашиваю я, имея ввиду труп.

– Я не знаю! – снова переходит на ор Алина. – Он в комнате, а я в ванной заперлась!

– Будь там. Никому больше не звони и не выходи, пока не услышишь мой голос. Никому больше не звони. Ни с кем не разговаривай. Замри.

Глава двадцать пятая: Данте

Глава двадцать пятая: Данте

Прошлое

До ее дома добираться минут сорок – самое меньшее. Другая часть города, еще и вечером, когда машин на дороге больше, чем говна в трубах. Еще и как назло все красные светофоры – мои. Но зато у меня есть время прикинуть возможное развитие ситуации и план действий. Что можно сделать с телом? Я, блин, бизнесмен, а не бандит! У меня на этот случай в телефоне нет номеров профессиональных прятателей улик и тел! Но, наверное, это была самооборона? Или с подружкой что-то не поделили, и она ткнула ее каблуком по темечку? Я бы не удивился – у Алины всегда были проблемы с самоконтролем.

Я доезжаю до ее дома и с облегчением выдыхаю, не обнаружив поблизости ни толпы, ни полицейских машин. На детской площадке играют дети, парочка пожилых женщин на скамейке встречают меня приветливыми улыбками – черт знает почему, но на людей пожилого возраста я всегда умел производить впечатление благовоспитанного мальчика, чего нельзя сказать о своих ровесниках.

Поднимаюсь на этаж к Алине, быстро осматриваю входную дверь – никаких следов взлома, пара царапин на замочной скважине, но они были тут и раньше, оставленные Алиной в те дни, когда она возвращалась настолько загашенная, что не могла с первого раза воткнуть ключ в замок. Значит, в ее квартиру точно никто не ломился.

У меня есть свой ключ – болтается на брелоке с какой-то розовой херней. Алина торжественно вручила месяц назад, когда мы в очередной раз помирились, и она хотела показать, что нам нужно двигаться дальше. Я так и не понял логики этого поступка, но спорить не стал. С тех пор таскаю ключ от ее квартиры на связке собственных ключей, но использовать буду впервые.

Дверь открываю осторожно, проскальзываю внутрь и тут же запираюсь на все замки.

Тяну носом воздух, хотя башкой понимаю, что труп не мог бы начать разлагаться так быстро, чтобы уже начал появляться запах. Да и в квартире зверски холодно. Но запах все-таки есть, и он довольно едкий – ядреная смесь табака и алкоголя. Как будто у Алины пару дней тусила вся городская пьянь. Первая на моем пути – кухня, и в ней настежь распахнуто окно. Вот и причина холода – видимо, Алина решила проветрить? В пепельнице такая гора окурков, что они вываливаются через край. В ведре – пара разбитых стаканов, вокруг пустые бутылки из-под дешевого и дорогого алкоголя. В холодильнике – пара ломтей сыра и курица, покрытая, кажется, колонией плесени.

Типичная картина.

Но опять же – никаких следов драки. Ни намека на кровь.

Я иду дальше и останавливаюсь на пороге спальни, потому что здесь, около кровати, на полу валяется мужское тело, рядом – мелкая стеклянная крошка, еще чуть дальше –опрокинутый торшер и плюшевый медведь с ленточкой «I love you» – мой подарок на ее День рождения. У него за спиной маленький рюкзачок, в который я спрятал коробку с бриллиантовыми серьгами, но Алина так радовалась игрушке, что бриллианты нашла только на следующее утро.

Но и здесь нет следов крови, хотя вот оно – доказательство, валяется ничком со спущенными штанами. В моей голове начинает формироваться смутное представление о произошедшем, но в это время «мертвец» издает тихий стон и подает признаки жизни.

Да блять!

Я быстро похожу к нему, хватаю за грудки и разворачиваю на себя. Кровь у него все-таки есть –из здоровенной рубленой раны на лбу, но максимум, чем ему это грозит – уродливым шрамом, если зашивать будет криворукий интерн.

– Бляяяяя… – тянет тело, издает отрыжку и я едва успеваю увернуться от токсичного облака перегара. – Бляяя, чё за…

Я отпихиваю его и стряхиваю руки – вряд ли этот «покойничек» в состоянии сбежать. Максимум – попытается ползти в сторону выхода, но я даже в этом сомневаюсь.

Иди до ванны и предусмотрительно стучу.

– Кто там? – дрожащим голосом отзывается Алина.

– Это я, открой. Все в порядке.

Я слышу лязг защелки, но дверь остается открытой. Приходится пнуть ее самому.

Алина снова забралась в ванну, и зачем-то пытается натянуть на голову полотенце. Нужно постараться, чтобы подавить ее слабое сопротивление, стащить тряпку с ее лица и увидеть свою девушку «во всей красе». У Алины свежий синяк на щеке из-за чего она распухла до гигантских размеров, разбитая губа. И потекший макияж, настолько гротескный, что нарочно не нарисуешь. Я хватаю ее под подмышки, ставлю на ноги, осматриваю руки и ноги. На ней только короткий домашний халатик, под которым ни намека на белье. Но внутренняя часть бедер чистая. Хотя, судя по лицу…

– Алина, он хотел тебя изнасиловать? – Некогда миндальничать. Только прямые вопросы в лоб.

Она смотрит на меня пустыми стеклянными глазами.

– Алина, ответь.

Медленный кивок.

– И ты защищалась?

Снова кивок, попытка меня оттолкнуть, но в таком состоянии она не одолела бы и собственную тень.

– Меня теперь посадят? – Алина заглядывает мне за спину, но там никого нет.

– Успокойся. Ты его, конечно, хорошо огрела, но башка у этого мудака крепкая.

– Так я его… я не… – Что-то похожее на цвет, медленно заполняет ее рыбьи глаза. – ты не врешь?

Я проглатываю желание оттолкнуть ее от себя, вместо этого бережно усаживая в ванну. Заворачиваю в большое свежее полотенце и прошу посидеть здесь еще немного и ни в коем случае не выходить без моего разрешения. Алина тут же соглашается, и зачем-то начинает бормотать под нос слова молитвы – невпопад, не в тему, как будто выдергивает из памяти то, что слышала в голливудских фильмах. Но я на всякий случай все равно запираю ее снаружи.

Когда заглядываю в спальню, тело продолжает рассеянно мычать и подавать редкие признаки жизни. С ним все будет в порядке, если не сдох до сих пор.

А мне для полноты картины не хватает только нескольких деталей.

В квартире нет никаких следов борьбы, и изнутри замок тоже без намека на повреждения, хотя у меня и так до сих пор нет повода подозревать взлом. Но той части меня, которой не хочется принимать очевидный и единственный вывод, как этот мудак оказался в квартире Алины, хочется найти хотя бы крохотный повод. Маленькую зацепку за то, что она не позвала его сама. Но я нахожу его порядком потрепанные кеды на полке в прихожей, и здесь же на крючке болтается дешевая мужская «парка». Вряд ли насильник вел бы себя так вежливо. Добавляем сюда гору окурков и количество выпитого бухла – каким бы богатым ни был алкогольный стаж Алины, в одно лицо она бы столько не вылакала. А если бы и осилила, то я вряд ли застал бы ее живой.

Твою мать.

Я замечаю свою перекошенную рожу, когда прохожу мимо зеркальной поверхности на одном из шкафов. Видок у меня еще мрачнее чем мысли. Так что прежде чем вернуться в спальню, выдыхаю и даю себе три минуты, чтобы успокоится. По крайней мере, я не убью его до того, как он расскажет, что произошло.

Но все мои установки мгновенно идут к черту, как только я натыкаюсь на его ухмыляющуюся рожу. Странно, только что был почти в отключке, а сейчас выгляди как будто ничего и не было. И даже прижимает к разбитой башке дно пустой бутылки с этикеткой известного коньячного бренда.

– Чуваааак… – на наркоманский манер тянет он, и даже пытается помахать, словно трепетная девушка – в след уходящему поезду. – Я щас… я уже… сваливаю… Только…

Он убирает бутылку, тщетно пытаясь вытрясти из нее еще хоть каплю. Морщится, прикладывает ладонь к башке и морщится, а потом с пьяным недоумением смотрит на окровавленные пальцы.

– Опа… – еще одно пьяное бульканье, от которого меня уже не по-детски бомбит. – Мне бы… того… в больничку…

Я напоминаю себе, что обещал не сходить с ума, но уже хватаю его за грудки и волоку на кухню. На хуй все, отрезвляющий душ еще никого не отправил на тот свет. Пусть скажет спасибо, что я до сих пор не поломал ему ноги.

Пьяное тело очень нелепо сопротивляется попыткам окунуть его башку под кран, так что когда ледяная вода поливает его рожу, начинает сначала хрипло, а потом ощутимо орать.

– Издашь еще один звук… – Я хватаю со столешницы пустую бутылку, разбиваю ее о край и сую под нос мудаку одну из опасно острых граней, – … и я сделаю из тебя такого красавчика, что единственной телкой, которую ты сможешь изнасиловать, будет твоя собственная рука.

Он мычит, но и только. Покорно принимает отрезвляющий душ, а потом, когда пинаю его от себя, падает на жопу и забивается в угол между креслом и кухонным диваном. Его заметно трясет, взгляд в мою сторону уже абсолютно трезв.

– Чувак, я клянусь! – Он поднимает обе руки, на одной из которых замечаю дешевый китайский фитнес-браслет. – Она сама захотела!

– Вы, ублюдки, все это говорите.

И это чистая правда. Сколько я на своем веку слышал историй об изнасилованиях – все начинаются с одной и той же сказочки: «Она сама позвала, сама ноги раздвинула, и сама мне в трусы залезла». Но правда и в том, что Алина из чувства обиды за наше очередное расставание, мне назло могла сделать что угодно. А учитывая сколько случайных связей у нее было за полтора года нашего расставания… Даже только тех, слухи о которых дошли до меня из надежных источников, и о которых Алина призналась сама. И это – единственная причина, по которой я до сих пор не угрохал этого утырка.

– Как ты оказался в этой квартире? – Я сажусь напротив и когда наставляю на урода разбитую бутылку, он сучит ногами, стараясь сжаться в микроскопический комок, чтобы протиснуться в любую безопасную щель. – Соврешь – и я с огромным удовольствием выковыряю тебе глаз. Для начала.

– Мужик, ну ты чего?!

Я прикладываю палец к губам, ясно давая понять, что лучше бы не раздражать меня еще больше и говорить тише. Он испуганно кивает сбивчиво пересказывает их с Алиной незамысловатую историю знакомства.

Алина сняла его в «Маке», как она там оказалась – он не знал. Но, по его словам, приехала туда она уже порядком загашенная. Ну а он, не будь дурак, повелся на ее крутую тачку и на деньги, которыми Алина, по его словам, буквально мусорила налево и направо. Она отвезла его в ночной клуб, они там окончательно набухались и после этого он, как настоящий «джентльмен», предложил вызвать ей такси. В ответ Алина предложила поехать к ней. Кто бы отказался?

– Чувак, я не помню, чем у нас кончилось, – продолжает испугано пищать парень. – Мы так загасились, что я реально ничего не помню. Клянусь!

В это я готов поверить, учитывая обилие пустой тары, сомневаюсь, что у него вообще были силы залезть на женщину, не говоря уже об эрекции.

– А голову ты тоже сам себе разбил? – вопрос, что говорится, на миллион.

– Я проснулся на полу, не врубился, где и что. Увидел кровать, хотел просто нормально выспаться.

– И для этого собирался снять штаны? – киваю на его расстёгнутый ремень и ширинку.

– Ну… типа, да, мужик.

Я подбираюсь к нему еще ближе и не без брезгливости молча обшариваю карманы. Но при себе у него ничего нет, кроме пустой пачки от презервативов. Заглядываю в мусорное ведро, но там ничего нет. Значит, кто-то тут пиздит, и они задорно потрахались еще до того, как Алина притащила его к себе.

– Что было в клубе?

– Мы просто потанцевали. – Его испуганные воспаленные глазки прищуриваются.

– Если ты думаешь, что я выбью тебе зубы за то, что ты ебал эту телку – то нет. Если ты думаешь, что напиздишь мне и уйдешь отсюда целым – тоже нет. У тебя только один вариант сохранить свою жопу в безопасности – быть честным, как на исповеди.

Он начинает морщится еще сильнее и неожиданно хнычет, как сопливая девчонка. Приходится врезать ему по роже, чтобы привести в чувство. Вот уж чем меня никак не разжалобить, так это сопливым спектаклем в исполнении взрослого мужика.

– Заревешь еще раз – я тебя за яйца повешу в самой неудобной позе.

– Мужик, ты чего… – трусливо скулит он.

– Это мне показалось или ты правда плачешь, маленькая девочка? – Делаю вид, что мне нужно дополнительное свидетельство, что это были не слуховые галлюцинации.

Он тут же подтирает нос и как будто окончательно трезвеет.

– Так что было в клубе после того, как вы «просто потанцевали»? – повторяю вопрос.

– Она сняла ВИП и мы там трахались, – сознается он, все-таки вжимая голову в плечи. – Мужик, чем хочешь клянусь, я ее не насиловал! Она пьяная была, но, бля, они в этих блядюжниках всегда угашенные! Ну я же не знал, что у нее есть какой-то хрен! Она не сказала!

– Как будто тебя бы это остановило.

– Ну… я правда не знал!

Иду в коридор и обшариваю карманы его куртки. Нахожу там документы на имя Алексея Игоревича Дроздова, двадцати трех лет отроду. Наверное, Леша уже давно ведет не_здоровый образ жизни, потому что выглядит как потасканная тридцатилетняя половая тряпка. Нахожу дешевую пластиковую зажигалку, пакетик с «травой» и еще одну пачку презервативов – запечатанную на этот раз. Парень явно привык таким промышлять – находить в клубе бухую девку, разводить ее на бабло и секс, а потом отваливаться, как насосавшийся крови клещ. Если повезет – на прощанье захватить бабла. Ценные вещи они, как правило, не берут, потому что слишком много где к тому времени успевают засветить свои рожи. Хотя, есть еще кое-что.

– Телефон твой где?

Он почти безропотно достает его из заднего кармана джинсов. Так же послушно разблокирует. Я пролистываю галерею на всякий случай на несколько дней вперед, но там нет ни одного фото Алины – ни общего, ни ее голой на случай, если бы чуваку вдруг захотелось ее шантажировать. Значит, тут классический недоделанный пикапер, что значительно упрощает дело.

– Это, – я показываю его ID-карту, – пока побудет у меня. Дня два-три, чтобы ты проветрил башку и подумал над своим поведением. Если до того времени все будет тихо и спокойно получишь назад свое говно.

– Я ничего не…!

– Рот закрой.

Он делает это так четко, что звука клацнувших челюстей под потолком идет раскатистое эхо. Морщусь, беру его за шиворот и вытаскиваю за порог. Бросаю вслед остатки его шмотья. Придурок впопыхах чуть не кубарем скатывается с лестницы.

Я так долго туплю, глядя в стену, что даже не сразу соображаю, откуда этот странный гулкий звук. Реагирую только на просьбы Алины выпустить ее, потому что она не хочет в туалет по-большому.

– Прости за интимные подробности, – неохотно улыбается она, и проходит мимо.

Косметику уже успела смыть, и даже кое-как привела в порядок волосы, хотя особой свежести ее лицу это не прибавило. Я возвращаюсь на кухню, нахожу почти пустую пачку кофе и с трудом наскребаю на две чашки.

– Он у тебя всегда сбегает, – говорит Алина, бесшумно появляясь рядом и отодвигая меня плечом от плиты. – Где-то должен быть шоколад. Хороший. Оля привезла из Бельгии.

– Ты трахалась с ним? – спрашиваю прямо.

– Он хотел меня изнасиловать, Шутов. Как ты себе представляешь, что я сначала трахалась с мужиком, а потом…

– Я представляю, что ты напилась как сука, и отдалась первому встречному.

Она нарочно проливает весь кофе мимо чашки на пол, чуть ли не мне на ногу.

Я перебираюсь на диван, откидываюсь на спинку и расправляю плечи, чтобы немного послабить ноющую боль в груди. Мой доктор за такое наплевательское отношение меня точно не погладил бы по голове, но даже окурки в пепельнице в эту минуту не кажутся мне таким уж дермовым решением.

– Мне по хуй, Алин. – Я вытягиваю ноги.

– Придумал, как сделать мне больно, какой молодец. – Она прищелкивает языком, отчаянно пытаясь наскрести кофе на еще одну порцию. Комкает пачку и бросает в меня шариком, как будто это именно та вещь, которая должна все исправить. – Будем считать, что мы обменялись гадостями, Шутов.

– Ты не поняла, солнце. – В груди жжет чуть сильнее, и я с трудом поднимаюсь, чтобы распахнуть окно и вдохнуть ледяной воздух. – Это ты все время в какие-то игры играешь. Мне неинтересно. Ебалась ты с ним или с десятком таких же придурков – какая разница? Это твоя жизнь, Алина, ты решаешь, куда ее слить.

Интересно, если бы я принял приглашение Валерии и остался у нее на чай – мы оказались бы в одной постели? В голове снова десяток похабных картинок, но на этот раз они где-то глубоко царапают до крови ту часть меня, которая, как я думал, уже давно отмерла за ненадобностью. Кажется, это совесть. Мягкая и беззащитная, как ежиный живот.

– Если ты не был таким мудаком, Шутов, ничего этого бы не случилось!

– Не помню, чтобы подкладывал тебя под другого мужика.

– Зато я прекрасно помню, как увидела под тобой две голых бабских ноги!

Я прикрываю глаза, и дышу так глубоко, насколько позволяет боль раскаленная боль. Как будто кто-то одновременно сжимает и выпиливает мои ребра.

У Алины были ключи от моей квартиры, мы тогда крепко поссорились и я, по «старой традиции», снял в первом же кабаке симпатичную телку. Даже имя ее не спросил – настолько все равно было, кого отжарить. И как раз в тот вечер Алина пришла мириться и сообщить новость о том, что мы станем родителями.

Все, что я помню потом – как нашел ее у подножия лестницы, и белоснежную бороду доктора, который сообщил новость о том, что моя девушка потеряла ребенка. Только потом я узнал, что вместе с ребенком Алине удалили и матку, потому что из-за полученных травм врачам пришлось выбирать – либо наблюдать, как она истечет кровью, либо удалить все к хуям, но спасти Алине жизнь.

И о чем я только думал, когда предложил ей снова сойтись?

Типа, она простит и забудет? А я сам бы простил? Да хер там плавал.

– Алина… – Хочу сказать, что тот поступок – единственный в моей жизни, за который я себя ненавижу, но слова упрямо не складываются в нужную форму. – Мне жаль, что у нас с тобой ничего не получилось. Прости.

Поворачиваюсь и иду до двери на непослушных как вата ногах. Куда мне за руль в таком состоянии? Чего вообще как баба расклеился?

– И это все?! – Алина догоняет меня уже за порогом, выбегает вперед.

На ней все тот же тонкий халат, только теперь он весь покрыт мокрыми пятнами и распахнут «настежь. Я смотрю на знакомую родинку над левым соском и пытаюсь выскрести из себя хотя бы какие-то чувства. Две недели назад мы планировали, как проведем зимние каникулы – куда поедем, сколько раз в день будем заниматься сексом, какие фильмы посмотрим, сколько раз голышом искупаемся в снятом на целый день бассейне. А сейчас я смотр на нее и не понимаю, почему во мне ничего не ёкает.

Пока она ждет ответа, запахиваю и туг перевязываю ее халат и пытаюсь развернуть обратно к двери, но Алина, если во что-то уперлась, никогда не сходит с намеченного пути.

– Я ни с кем не трахалась, Шутов! Напилась, да, но из-за тебя! Ты хотя бы видел, сколько раз я тебе звонила? Сколько сообщений написала?! Знаешь, сколько ты прислал в ответ? Ноль! Ноль, Шутов!

– Я предупреждал, что меня лучше на какое-то время оставить в покое.

Я так заебался от этой жизни, что даже собственный голос звучит механически, словно в тайне от меня самого, мое тело заменили искусственным клоном. Последняя, зафиксированная в памяти эмоция была в тот момент, когда я достал из кармана того уёбка пустую пачку от презервативов.

– О да! – Алина размахивает руками, но даже это бесячье проявление эмоций меня абсолютно не трогает. – Тебе же всегда хуже всех! Ты всегда сразу убегаешь, потому что тебе больнее, тебе страшно, ты просто бедный маленький мальчик, которому нужно посидеть в безопасной норке и зализать раны. Хотя нет, раны тебе зализывают другие телки!

– Алина, здесь холодно. Вернись в квартиру. Разговаривать нам с тобой уже не о чем.

Я все-таки отодвигаю ее с пути и пробираюсь до лифта, хотя Алина всеми силами пытается меня остановить – сначала просто хватает за руки, потом цепляется за плечи и виснет, изображая камень на моей шее. Я разжимаю хватку под аккомпанемент ее визга. Странно, что до сих пор никто из соседей не высунул нос проверить, кого ту режут в еще приличное время суток.

Когда снова от нее избавляюсь, Алина падает на колени, хотя я скорее это просто чувствую, потому что запрещаю себе поворачиваться назад. И так слишком долго оглядывался, пытаясь достать из прошлого хотя бы что-то, что могло бы спасти наши чувства. А оказалось, что все это время я спасал только чувство собственное чувство вины. Эгоистично думал, что если сделаю Алину счастливой, то заткну голос совести и кровавые младенцы перестанут навещать меня в ночных кошмарах. Хуй там.

– Не уходи… – еле слышно, глотая слезы, шепчет мне вслед Алина. – Умоляю, Дим… Не оставляй меня одну.

– Все кончено. – Я и рад бы выдавить из себя хоть каплю чувств, но внутри все давным-давно высохло и превратилось в мертвую пустошь, где нечего жрать даже неприхотливым стервятникам.

– Дима, пожалуйста…! Я не знаю, как без тебя жить! Я не умею!

– Ты прекрасно жила без меня полтора года, Алина. Прости, что снова пытался. Это была очень хуевая идея.

– Я все исправлю, клянусь!

Боль в ее голосе заставляет меня пару раз нервно нажать на кнопку лифта, хотя от этого кабинка вряд ли станет ехать быстрее.

– Я завяжу, обещаю! Завтра поедем в центр реабилитации, хочешь? Я буду все делать, Дима! Только, пожалуйста… не бросай меня… снова…

Ее голос становится все тише, а конец фразы тонет в шорохе дверей лифта, которые смыкаются за моей спиной.

Я отгоняю машину до ближайшего супермаркета, и оставляю ее сам, пока ноги несут мое полудохлое тело в неизвестном направлении. Перед глазами мелькают люди и Санта-Клаусы всех мастей, пару раз на моем пути возникают симпатичные мордашки, но я просто обхожу их по широкой дуге, как чумной. Пару раз на автомате достаю телефон, чтобы сбросить звонок от Алины, но на экране всегда пусто – ни входящих, ни сообщений. Проверяю, не заблокирован ли ее номер, а когда оказывается, что нет – блокирую.