Текст книги "Мэри Пикфорд"

Автор книги: Айлин Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

В течение последующих десяти лет Пикфорд столкнулась с необходимостью во имя любви к публике и Фэрбенксу участвовать в разных безумствах, которые творили легенду этой тройственной связи. Как-то Чаплин в одежде прыгнул в бассейн с криком «Я атеист! Если Бог существует, пусть он спасет меня». Он то погружался под воду, то выныривал на поверхность, захлебывался и ловил ртом воздух, пока Фэрбенкс, верный своему имиджу, не бросился на выручку. Между тем Мэри бегала вокруг бассейна и кричала: «Пусть язычники тонут!» Сохранились фотографии, на которых запечатлены валяющие дурака Чаплин, Фэрбенкс и Пикфорд. Но эта фривольность не мешала им оставаться символами красоты, юности и надежды. Напротив, она помогла им подняться на самый верх и вызвала интерес к ним у политиков.

В 1914 году в кино появилась новая тема: военный конфликт в Европе (тогда его еще не называли Первой мировой войной) и моральная дилемма, переживаемая в связи с этим американцами.

Вначале правительство США придерживалось нейтральной позиции, и фильмы носили пацифистский характер. Типичной для этого времени лентой является картина «Сохраняйте нейтралитет», созданная в поддержку политики кандидата в президенты Вильсона. Конечно, на экране появлялись и провоенные фильмы. «Крик о мире» (1915) разворачивает картину немецкого вторжения в Америку. Немцы насилуют женщин, закалывают штыками детей и разрушают здание Капитолия. Но больше всего настроениям в обществе соответствовал фильм «Невесты войны» (1916), героиня которого (Назимова) убивает себя, чтобы не рожать мальчика, которого однажды могут забрать на войну. Лента иллюстрировала известную песенку «Я воспитала своего мальчика не для того, чтобы он стал солдатом».

Пикфорд (посредством Марион) заняла в «Ежедневных разговорах» пацифистскую позицию. «На самом деле отличия между нациями существуют только в наших умах», – писала она. Похожие высказывания можно найти в Декларации независимости; нейтральность – это чисто американское понятие. «Ежедневные разговоры» отражали тему «Невест войны»: «Вы можете представить себе женщин – матерей, давших жизнь девочкам и мальчикам, – убивающих друг друга с тем безумным фатализмом, который охватил солдат?» Но к 1916 году все чаще начали раздаваться голоса, призывающие вступить в войну. Смена настроений впервые наметилась, когда в мае 1915 года утонул лайнер «Лузитания», торпедированный немецкой субмариной. Более ста погибших, которых прибило к берегу, оказались американцам. Вступление в войну философски называли «необходимой подготовкой». «Америка не ведет войн ради собственных интересов, – писала честная Марион, – но если враг угрожает нам, вряд ли кто-то станет молча выслушивать эти угрозы».

США вступили в войну весной 1917 года, вопреки обещаниям Вудро Вильсона, победившего на президентских выборах 1916 года с небольшим большинством голосов, который утверждал, что не собирается воевать. В мае Конгресс распорядился создать комитет по информированию общественности, пропагандистский орган для военной агитации. Этот Комитет, возглавляемый одним журналистом, печатал сотни миллионов листовок, статей и брошюр, а также издавал плакаты, слайды и фотографии, показывавшие добродетельных союзников и злых варваров-немцев. Но Комитет нуждался и в фильмах. Армия посылала своих операторов в Европу, однако киножурналы, призванные воодушевлять новобранцев, получались очень скучными.

Наконец, по заказу Комитета, Голливуд выпустил фильм «Цивилизация». Картина, являющаяся ответом «Крику о мире», показывает Христа, скорбящего на мифическом поле брани. Вильсон считал, что фильм помог его переизбранию, и публично поблагодарил продюсера Томаса Инса. Теперь Комитет попросил Голливуд создать талантливый милитаристский фильм. Ответ оказался предсказуемо восторженным. Продюсеры считали, что появилась возможность устранить существующее предубеждение, что кино – это второсортное искусство. Теперь с одобрения Комитета кино становилось священным сосудом, содержащим в себе все патриотическое и американское. Вскоре Лос-Анджелес, центр кинопродукции, стал еще и центром военной паранойи. Город находился вблизи мексиканской границы и поэтому считался шпионским гнездом. Ходили слухи, что в любую минуту немцы могут начать вторжение из Мексики, высадившись с подводных лодок на побережье Тихого океана. Эрик фон Штрогейм, обычно игравший немцев, обедал только дома; в ресторанах люди плевали в него.

Актрисы кино отвечали требованиям времени тем, что одевались в форму сестер милосердия и в таком виде бегали по Голливуду, словно по полю сражения. Менее абсурдно выглядел полк гвардейцев Ласки, набранный из сотрудников студии. Разумеется, командиром назначили Сесиля Де Милля. Его брат Уильям стал теперь режиссером и снимал спокойные, умные картины. В гвардии Ласки играл роль сержанта, в то время как его брат вовсю командовал. Идол кино Уоллес Рейд щеголял в мундире капрала. Вечером по четвергам гвардейцы маршировали по бульвару Голливуд. Учебные занятия не отличались строгостью; два часа по воскресеньям эти вояки стреляли из винтовок. Их знания о войне в Европе нашли свое отражение в фильме «Маленькая американка» (1917). Этот фильм поставил капитан Де Милль, а Пикфорд сыграла главную роль. Там она говорила такие слова: «Я была настроена нейтрально, пока не увидела, как немецкие солдаты убивают женщин и стариков! Тогда я поняла, что нельзя больше оставаться в стороне».

Постановление о шпионаже 1917 года запрещало производство пацифистских фильмов как проявление нелояльности. К 1918 году правительство объявило такие фильмы вне закона. Теперь такие продюсеры, как Адольф Цукор, Льюис Дж. Селзник и Уильям Фокс, заседали в правительственном комитете, наблюдая за производством «правильных» фильмов. В них немцы показывались в карикатурном виде, а их культура включала в себя исключительно пытки, убийства, изнасилования, монокли и расстрельные взводы. «Маленькая американка» была идеальной картиной такого типа. По дороге во Францию к терпящей нужду тетке героиня Пикфорд оказывается на корабле, который торпедирует немецкая подлодка. «Сегодня морское путешествие лишено всяких неожиданностей», – беззаботно произносит Мэри, стоя на борту «Веритании» (намек на потопленную «Лузитанию»). Через несколько мгновений она оказывается в воде. «Они стреляют в американских женщин и детей!» – восклицает девушка. Усталая и промокшая, героиня добирается до замка тети и находит у его ворот немцев. Следует быстрая череда эпизодов, во время которых немецкие дикари грубо обращаются с ней, чуть ли не насилуют, заставляют чистить грязные солдатские ботинки, устраивают полевой суд, приговаривают к расстрелу. Девушка спасается. Она бросает в своего обидчика стул и кричит: «Ты презренная шавка!»

В этих грубых сценах Мэри играет с шекспировским пафосом. Отдавая честь раненому солдату, она, по словам «Нью Репаблик», достигает «того конфликта эмоций, который отражает наиболее тонкие аспекты реальности, доступные лишь человеку с большим воображением. В этой игре нет ничего театрального».

Она могла бы вообще не утруждать себя игрой. Один вид Мэри с американским флагом в руках воодушевлял зрителей. Пикфорд и сама испытывала моральный подъем. В детстве ей доводилось играть на сцене перед солдатами, отправлявшимися на бурскую войну, в спектакле «Серебряный король». Это был замечательный вечер в Торонто. Маленькую Пикфорд волновал вид солдат в Королевском парке. Теперь же, работая на войну, она с восхищением смотрела на шеренги молодых людей самого простого происхождения. «Они гордо держат головы, расправив плечи, выпятив грудь, в которой пылает любовь к родине». Военные трогали ее до слез.

Другие артисты в Нью-Йорке и Голливуде тоже работали на войну. Некоторых из них можно увидеть в пропагандистском короткометражном фильме «Военная помощь» (1917) с Пикфорд в главной роли. Казалось, Мэри присутствовала во всех местах сразу: она говорила в мегафон на митингах, позировала для плакатов, собирала сигареты для посылок на фронт, возглавляла шествие военно-морского оркестра в Сан-Франциско и отсылала свои фотографии солдатам. Моряки называли ее «сестренкой». Она целовала американский флаг перед камерой. Она покровительствовала Красному Кресту. Солдаты 143-го калифорнийского артиллерийского полка носили фотографии Мэри в своих медальонах; они присвоили ей звание почетного полковника. Таких почестей удостоились еще несколько актрис, но никто из них не обладал символической властью Пикфорд. Мэри от души нравилось ее новое положение, и она использовала артиллерию в своих фильмах. Картина «Йоханна записывается в армию» (1918) рассказывает о приключениях деревенской девушки, которая веселит солдат, разбивших лагерь у ее дома. Героиня Пикфорд слегка напоминает Юнити: она глупо улыбается, вопит, спит в корзине для собаки. Затем она превращается в красавицу и в нарядном платье совершает на экране прыжки в духе Айседоры Дункан. В патриотических журналах печатались фото «полковника Мэри», одетой в военную форму и обращающейся к уходящим на фронт солдатам: «Не возвращайтесь, пока не победите Германию!»

В 1918 году губернатор штата устроил смотр гвардейцев Ласки, и Сесиль получил звание майора. По этому случаю Мэри оделась, словно кукла, в наряд патриотического серого цвета. «Она выглядела замечательно», – вспоминала Агнес. Мэри подарила гвардейцам вышитый ею шелковый шарф полка. «Он был скроен из самого лучшего шелка, и все звезды вышиты вручную», – рассказывала Агнес. Произнося прощальную речь, Сесиль потерял самообладание, – возможно, его пугало то, что игрушечный полк вот-вот отправится на настоящую войну. Агнес вспоминала, что тогда Мэри встала и, «как маленький солдат, попросила их с гордостью идти на смерть. Весь ужас заключается в том, что некоторые из них действительно ушли умирать».

Многие звезды принимали участие в рекламной кампании займа Свободы. Любимица Америки, как обычно, превзошла всех. Она призывала к исполнению долга, напоминала о чувстве вины и говорила порой весьма тривиальные вещи. Американцы сражались, чтобы превратить мир в «чистое и светлое место». В конце концов, «мы воюем со зверями». Американцы немецкого происхождения должны «вести себя прилично». «Я видела большую дубинку, которую привез с войны один парень из Нью-Йорка. Это ужасная вещь. Она большая, тяжелая и с шипами на конце. Такими дубинками немцы добивают наших раненых, потому что не хотят тратить пули». Эта речь помогла собрать тридцать пять тысяч долларов. Неудивительно, что в армии именем актрисы назвали две большие пушки.

Чаплин и Фэрбенкс также исполняли свой долг. В 1917 году они устроили на сцене потешный бой, а Пикфорд выступала в роли судьи. Это шоу в здании оперы «Мейсон» в Лос-Анджелесе собрало тысячи долларов. Фэрбенкс оказался талантливым пропагандистом. Он регулярно писал статьи и брошюры о физическом и духовном здоровье, а также с удовольствием работал в лагерях по подготовке новобранцев. «Чистая жизнь на свежем воздухе, укрепляющие здоровье упражнения, простая здоровая пища и крепкий сон воспитали тысячи новых людей». Фэрбенкс предлагал закрыть районы, где царит порок, и очистить страну от сторонников врага.

Чаплин в то же время вел себя довольно загадочно. В 1964 году он назвал эту войну «лавиной безумного разрушения». Но в 1914 году он не позволял себе таких высказываний. Зрители ожидали, что Чаплин поступит на военную службу в Великобритании, однако он по-прежнему снимал фильмы на «Кистоун». В 1917 году ястребы из числа политиков решили, что актер, будучи двадцати восьми лет от роду и отличаясь отменным здоровьем, должен записаться на службу в армию (тридцатидвухлетний Фэрбенкс считался слишком старым для мобилизации). К счастью, Третий заем Свободы, в котором участвовали Пикфорд, Фэрбенкс и Чаплин, вернул ему доброе имя в глазах зрителей. Заем начался 6 апреля 1918 года, – спустя год после вступления США в войну. Самолеты сбрасывали на города милитаристскую литературу, тысячи граждан маршировали по улицам в дни патриотических праздников. Жители Вашингтона высыпали на тротуары, когда по Пенсильвания-авеню, словно царственные особы, вышагивали во главе парада Чаплин, Пикфорд, Фэрбенкс и актриса Мария Дресслер. Потом каждый из них выступил с речью на футбольном стадионе, где также присутствовали городские власти. Чаплин, который не высыпался из-за хлопот с изданием журнала «Собачья жизнь», нервничал и в возбужденном состоянии стремительно выскочил на трибуну: «Каждая облигация, купленная вами, спасет жизнь одному солдату и вернет матери ее сына!» В конце речи он случайно оступился, попытался ухватиться за платье Дресслер и упал на Франклина Делано Рузвельта, который был тогда заместителем министра флота. После митинга процессия продолжила свой путь к Белому дому, где собралась тридцатитысячная толпа. Для каждого актера приготовили специальную кабинку. Фэрбенкс и Чаплин добрались до своих кабинок, а вот Пикфорд оказалась зажатой в толпе. Ей понадобился почти час, чтобы добраться до своего места. Тем временем Чаплин и Фэрбенкс попеременно ходили на руках в кузове грузовика. В тот день они продали военных облигаций на общую сумму в три миллиона долларов и встретились с президентом Вильсоном.

8 апреля Фэрбенкс и Чаплин выступали на Уоллстрит. Пятьдесят тысяч человек толпились на улице, высовывались из окон и смотрели с крыш. Фэрбенкс держал Чаплина над своей головой; Чаплин размахивал котелком; толпа неистовствовала.

Через три дня там же выступала Пикфорд. Она стояла напротив памятника Джорджу Вашингтону; толпа заполнила Уолл-стрит, Нассау-стрит и Бродвей. В преддверии весны она надела голубое пальто и держала в руках орхидеи. Она произносила громкие фразы, которые зажигали зрителей. «Каждая облигация, которую вы купите, это гвоздь в крышку гроба кайзера!» – кричала Мэри. Толпа подалась вперед. Пикфорд посылала воздушные поцелуи, призывала к порядку и кинула вниз свою перчатку. Ветер разметал ее локоны. В конце концов, она сняла шапку, и снег падал ей на голову. Раздались возгласы одобрения. Несмотря на снегопад, было продано огромное количество билетов.

Вскоре Мэри отправилась на Средний Запад; Чаплин и Фэрбенкс отбыли в другом направлении. Пикфорд в одиночку обставляла их; одна только ее речь в Питтсбурге помогла собрать пять миллионов долларов. В Чикаго всего за час она собрала два миллиона долларов; тогда же ушел с аукциона ее знаменитый локон, проданный за пятнадцать тысяч долларов.

Четвертый заем в конце 1918 года так увлек Мэри, что распространились слухи, будто она собирается отбыть за океан и помогать там армии. Она сама сняла короткометражный пропагандистский фильм «Стопроцентная американка», где сыграла Мейм, бедную девушку, которая отказывается от поездок на трамвае и идет две мили пешком, чтобы сберечь пять центов. Разумеется, она экономит деньги для того, чтобы купить облигацию. В последние месяцы войны Мэри делала акцент на пафосе. Журнал «Фотоплей» писал: «Мэри появлялась на сцене и сразу говорила, что пришла сюда по делу. Она рассказывала о раненых американских парнях, которых навещала в Вашингтоне. Ее особенно потряс солдат, которому отрезало обе ноги, и еще один, полностью ослепший. Всем казалось, что именно Мэри Пикфорд должна говорить об этом».

К ноябрю, когда заключили перемирие, активность Маленькой Мэри достигла апофеоза. «Если бы весь мир собрался в одном огромном темном зале, – писал один журналист, – и на экране должен был бы появиться портрет человека, которого узнали бы все, кому бы он принадлежал? Вудро Вильсону? Ллойд Джорджу? Кайзеру? Конечно же, нет. Это был бы портрет Мэри Пикфорд. Знаменитой американки, самой популярной женщины в мире, величайшей гражданки планеты».

Ей приходилось нелегко. В мыслях Пикфорд мечтала избавиться от ярма долга, ощущения своей значимости и чувства вины. «Я всегда чувствовала жестокость жизни, – призналась она однажды. – И нередко страдала от этого». Во время Третьего займа один журналист ехал в поезде вместе с Пикфорд и Фэрбенксом. Мэри была не в духе. Она сидела, уткнувшись лицом в газету, затем отбросила ее в сторону и резко бросила: «Мне надоел грим; надоела студия; надоело кино!» Фэрбенкс попытался ободрить ее. Если бы эти слова попали в печать, они могли бы причинить ей вред. Но настроение Пикфорд не улучшилось. Журналист спросил, чем она могла бы заниматься, кроме игры в кино? Пикфорд ответила, что ей хотелось бы жить на ферме. У нее же есть ферма.

Олимп

Постепенно слухи о Мэри и Фэрбенксе дошли и до Бет. На людях она отмахивалась от подобных разговоров и улыбалась. Но наедине с собой ее одолевали сомнения. Вскоре Бет поговорила об этом с мужем. Несмотря на протесты Фэрбенкса, который все отрицал, она еще больше уверилась в своих подозрениях. Ее, вероятно, ошарашило то, что соперницей оказалась не кто иная, как любимая актриса всего мира. Тем не менее Бет не без оснований верила в то, что Фэрбенкс по-прежнему чтит их брак или, по крайней мере, боится открыто признаться в своем новом увлечении. «Ужасно жаркое путешествие, – сообщал он ей как-то в телеграмме из Юты (вероятно, он выезжал на натурные съемки; многие его фильмы изобилуют пейзажами юго-запада). Сожалею, что до отъезда не сказал тебе о своей любви столько, сколько хотел. Будь весела и передавай мои наилучшие пожелания нашему мальчику». Роль хорошего мужа и отца давалась ему нелегко. Юный Дуглас, которому тогда исполнилось семь лет, рос застенчивым и немного мрачноватым мальчиком.

Через два месяца Фэрбенкс послал Бет в Нью-Йорк другую телеграмму: «Ты ужасно несправедлива ко мне. Все в порядке. Закончу картину и в пятницу отправлюсь на восток. Ты сможешь встретиться со мной в Чикаго? Я хотел бы, чтобы ты приехала одна. Обеспокоен твоим состоянием. Телеграфируй мне, как ты себя чувствуешь. С любовью – Дуглас».

У Мура также возникли вопросы к жене. «Однажды Оуэн пришел ко мне, – вспоминала Мэри, – и заявил, что он имеет право знать все, так как остается моим супругом, хотя мы уже и не живем как муж и жена. Я сказала ему правду, и он спросил, что я собираюсь делать дальше. Я честно ответила, что у меня нет на этот счет никаких планов». Тогда, в 1916 году, перспектива развода очень пугала Пикфорд. Находясь, очевидно, под влиянием католических взглядов Шарлотты, Мэри считала развод чем-то вроде ампутации, которую необходимо предотвратить даже ценой счастья. Но в 1917 году ее настроение изменилось, поскольку теперь ее частная жизнь, в основном стараниями Оуэна, стала достоянием гласности.

Оуэн слезно умолял жену о примирении. Он даже согласился пойти на гигантскую жертву, пообещав хорошо относиться к Шарлотте. Мэри холодно выслушала его.

«Ты на несколько лет опоздал с этой речью, Оуэн», – сказала она, глядя, как слезы, бегущие по его щекам, падают на безупречно отглаженный галстук.

Наконец она произнесла ужасное слово «развод».

«Я не потерплю этого, Мэри! Запомни мои слова, я пристрелю эту обезьяну!»

Мэри позвонила Фэрбенксу, который рассмеялся и сказал, что жаждет расправиться с Оуэном. Он сомневался, что этот пьяница сносно стреляет. Тем не менее Фэрбенкс решил принять меры предосторожности и покинуть город. Часто работавший с ним режиссер Алан Дуон собирался ехать в Лос-Анджелес, когда получил от актера тревожную телеграмму: «Встречай меня в Салине, штат Канзас, и вместе вернемся в Нью-Йорк». В Канзасе Фэрбенкс встретился с Дуоном в поезде и доверительно сообщил, что Оуэн Мур собирается его убить. После этого оба отправились в Юту, где Оуэн не мог до них добраться, и сняли «Современного мушкетера». Между тем Мур с пистолетом в руках рыскал по Лос-Анджелесу в поисках Фэрбенкса. Пронесся ложный слух о том, что он нашел его в гостинице, попытался убить и ранил в руку. Согласно другой версии, ему удалось застрелить Фэрбенкса, которого нашли в луже крови.

К апрелю 1918 года Бет все это осточертело. Она с сыном жила в отеле «Алгонкуин». Фэрбенкс прибыл в город, продал военные облигации и снял номер в гостинице «Шерри-Незерланд», чем окончательно вывел Бет из себя. «Я поняла, – заявила она прессе, – что единственный способ остановить сплетни, это просто сказать, что они основаны на реальных фактах». Она держалась с достоинством. «В течение двенадцати лет я только и думала о счастье своего супруга. Теперь его счастье зависит не от меня. Он всегда был добрым и рассудительным отцом и мужем. В будущем я желаю ему всего хорошего». В конечном счете, Фэрбенкс и его загадочная возлюбленная, имя которой не называлось, чувствовали, «что их настигла самая большая и единственная любовь в жизни, в сравнении с которой ничто не имеет значения». «У меня хватит сил, – сказала Бет, – чтобы отойти в сторону». Если она и называла имя Мэри, газеты опускали его. Намекая на профессию неизвестной женщины, Бет говорила, что она работает вместе с ее мужем. Фэрбенкс, в это время продававший облигации в Детройте, удивился, узнав о заявлении жены: «У нас с Бет нет никаких разногласий, и эта история – ложь от начала до конца». Он даже предположил, что здесь не обошлось без происков немецкой пропаганды, целью которой является приостановка его работы по продаже облигаций займа Свободы. Когда у Мэри спросили ее мнение по этому поводу, она ответила, что не имеет к семейным делам Фэрбенкса никакого отношения. Надеясь сохранить свое честное имя, она добавила: «Мы просто работаем вместе».

Сделав вид, что Действует в интересах Мэри, Оуэн публично назвал ее любовницей Фэрбенкса. «Одна женщина сейчас больна и находится на грани нервного срыва, – начал он. – Поэтому я чувствую, что обязан выступить с заявлением, чтобы спасти ее от унижения». Пикфорд, продолжал Мур, «была почти подростком, по-детски привлекательным и доверчивым». Их супружество основывалось на «взаимной привязанности и любви» до того момента, как на горизонте появился Фэрбенкс, который «соединял в себе привлекательность в глазах женщин и чувство собственности». И хотя Оуэн находил эту процедуру «отталкивающей и вульгарной», он готов был подать в суд на Фэрбенкса за то, что тот разрушил его семью; все это якобы делалось в интересах хрупкой маленькой супруги, которую он любил.

Мэри пыталась отмахнуться от этого хлопотного дела, публично объяснив, что она и Шарлотта «слишком заняты, чтобы читать газеты». Они помогали армии и решали свои налоговые дела. Система налогов была тогда еще сравнительно новым феноменом. Все интересовались, какие налоги платили знаменитости. Как сообщала «Нью-Йорк Таймс», сумма на чеке Пикфорд испугала кассира. В 1966 году Мэри утверждала, что заплатила двести семьдесят семь тысяч долларов. «Хочу вас заверить, что я была храброй женщиной и с улыбкой отдала деньги сборщику налогов».

Шарлотта предпочитала держаться в стороне от этой драмы. Она сопровождала Мэри в ее поездках в рамках кампании займа Свободы и видела, как дочь общается с Фэрбенксом. 13 апреля 1918 года в Бронксе она стояла возле трибуны во время выступления Пикфорд и услышала крики Денни Джозефа, венгерского иммигранта, показавшиеся ей оскорбительными. Возможно, он намекал на семейную неверность Пикфорд. Шарлотта подозвала стоящего неподалеку полицейского и приказала ему арестовать иммигранта. Постовой, испугавшись ярости Шарлотты, повиновался. Шарлотта, все еще не отойдя от гнева, заявила прессе, что ругательства Джозефа были настолько неприличными, что она не может повторить их, хотя и заставит себя сделать это в зале суда. Исход этого инцидента неизвестен.

Через несколько недель мать и дочь – возможно, Фэрбенкс ехал в том же поезде – отправились в Лос-Анджелес и уединились в доме Мэри на Вестерн-авеню. «За обедом, – сообщал один журналист, – Мэри казалась уставшей и расстроенной». Эти сведения, вероятно, поступили от Лотти, которая обедала с Мэри и Шарлоттой и не пускала газетчиков на порог дома, заявляя, что у ее сестры нервный срыв.

«Я действительно поскользнулась, – вспоминала Мэри, – и не только в личной жизни, но и в искусстве». К тому времени она не сделала ни одного серьезного фильма после «Стеллы Марис». Теперь Пикфорд хотела воспользоваться уже опробованными темами и образами и получила их, когда Шарлотта купила права на романы «Поллианна» и «Длинноногий дядюшка». Эти детские книги пользовались необыкновенной популярностью; Мэри была полна решимости создать по ним не менее кассовые фильмы. Кроме того, пришло время заключать новый контракт; за этим событием наблюдал весь Голливуд. Актриса славилась своенравностью.

Пикфорд знала, что может назначить свою цену практически любой студии, которая хотела бы ее заполучить. Однако ее отношения с Цукором носили теперь непредсказуемый характер. По мере того, как концерн «Феймес Артисте – Ласки» разрастался, компания «Арткрафт», ранее занимавшаяся исключительно фильмами Пикфорд, включала в свой список картины Маргарет Кларк, Уоллеса Рейда, Уильяма С. Харта (мужественного короля вестернов) и Дугласа Фэрбенкса. Тем временем Цукор отдалился от Мэри: он работал в Нью-Йорке, тогда как она снималась в Калифорнии. Они стали реже видеться, и у Мэри появилась ностальгия, а затем и депрессия. Она скучала по надежному «папе Цукору», который умел так трогательно заботиться о ней. Когда-то Цукор досконально знал содержание ее фильмов; а в 1917 году, зайдя на съемки «Стеллы Марис», он спросил, каков сюжет картины.

В конце 1917 году два прокатчика, Томас Л. Талли и Дж. Д. Уильямс, начали кампанию против закупок лент оптом. Их не устраивала «Парамаунт» и ее высокие расценки. «Я ответил, – писал Цукор, – что звезды стоят очень дорого». Именно фамилии звезд в титрах, более чем какие-либо другие факторы, способствовали продаже картин. «Парамаунт», имевшая дело не только с «Знаменитыми актерами – Ласки», но и с множеством других студий, выпускала в прокат ленты с участием почти всех знаменитостей. Желая избавиться от посредника, Талли и Уильямс решили самостоятельно снимать и прокатывать фильмы. Однако их фирма, получившая название «Первая национальная», нуждалась в звездах, а чтобы заполучить их, надо было заплатить еще больше. «Первой национальной» удалось заключить контракт с Чаплином, который обязался снять восемь фильмов со своим участием за астрономическую сумму в миллион с лишним долларов.

По мере того, как истекал двухгодичный договор Пикфорд с Цукором, «Первая национальная» стала обращаться к ней с предложениями, обещая за три картины шестьсот семьдесят пять тысяч долларов. Эта сумма, вместе с пятьюдесятью процентами от доходов, давала бы Мэри около миллиона, а возможно, и два миллиона долларов в год. В дополнение к этому Шарлотта получала бы пятьдесят тысяч долларов в год за неоговоренные в контракте услуги. Самым ценным являлось то, что Мэри получала полную творческую свободу; во всем, начиная от выбора роли и заканчивая последним кадром, право последнего слова оставалось за ней.

«Пусть она уходит в «Первую национальную», – сказал Цукору один его приятель. – Это собьет с нее спесь, уничтожит «Первую национальную», и в итоге она приползет к нам на коленях».

Фактически предлагаемый разрыв носил болезненный характер. Цукор и Пикфорд создали не только трамплин для американского кино; в процессе совместной работы они создали друг друга.

Говорят, что Цукор, пытаясь удержать Мэри, предложил ей пятилетний контракт с оплатой семьсот пятьдесят тысяч долларов в год. Это воистину уникальное в истории кино предложение требовало также, чтобы Пикфорд не снималась ни в каких других фильмах. Но в тот период Мэри особенно нуждалась в активной работе. Она ответила Цукору, что останется с ним, если он предложит ей те же условия, что и «Первая национальная».

«Вот что я скажу тебе, Мэри, – спокойно произнес он. – Обдумай все это за ленчем, а потом дай мне знать, не изменила ли ты свое решение».

Однако когда она вернулась, первым заговорил Цукор: «Мэри, на этот раз ты просишь слишком много. Я деловой человек и не могу себе позволить такие траты».

«Мне жаль, – сказала Пикфорд. – Мне очень жаль».

«Что ж, – ответил Цукор. – У нас нет оснований за что-либо обижаться друг на друга».

Она слабо улыбнулась: «Да, мы сделали друг для друга все, что могли». Несмотря на улыбку, Мэри с трудом сдерживала себя. Позднее она вспоминала, что грустила так сильно, будто «прощалась с членом своей семьи».

«Позвони мне, пожалуйста, после твоих переговоров с «Первой национальной», – сказал он.

Пикфорд встретилась с Дж. Д. Уильямсом, затем вернулась в нью-йоркский отель и сразу же набрала номер Цукора.

«Да», – раздался далекий и слабый голос.

«Я согласилась с предложениями «Первой национальной», – сказала Мэри. После мучительной паузы она спросила, простил ли он ее. Цукор ответил: «Благослови тебя Господь, милая». По щекам Пикфорд текли слезы, и она знала, что он тоже плачет. «Я больше не могу говорить», – сказал Цукор. – «И я тоже», – ответила Мэри. И это положило конец их деловым отношениям.

В течение нескольких дней Пикфорд испытывала чувство не триумфа, а потрясения. Никогда еще перед ней не вставала такая жесткая проблема выбора между личными отношениями, искусством и бизнесом. Ей казалось символичным, что разрыв с Цукором произошел 6 ноября 1918 года, за день до мнимого окончания Первой мировой войны. Она изводила себя мыслью, что ее союз с «Первой национальной» тоже мог оказаться ложной победой.

Цукор, не расположенный к такого рода самобичеванию, заявил, что желает поразвлечься. Он отказался от системы использования звезд и вместо этого решил создать сеть кинотеатров по всей стране. Тем не менее он счел нужным заменить Маленькую Мэри другой звездой с таким же именем – Мэри Майлс Минтер, урожденной Джулиет Райли. Она начала сниматься в возрасте десяти лет и в 1918 году удивительно походила на Пикфорд. Цукор отдал шестнадцатилетней девушке роли, которые должна была играть Пикфорд. Минтер понимала, что от нее требуется, и старалась не только оправдать ожидания. Цукора, но и превзойти их. «Она работает днем и ночью», – писал «Фотоплей». Но в сохранившихся фильмах Минтер играет хоть и профессионально, но скучно. Узнав о действиях «папы Цукора», Пикфорд и бровью не повела. Годы спустя, когда один поклонник перепутал ее с Мэри Майлс, она спокойно подписала автограф именем Минтер.

Тем временем Бет Фэрбенкс пыталась решить свои семейные проблемы. Поначалу она хотела вывести на сцену скандала Пикфорд. «Если в ближайшие дни эта женщина или мой муж не сделают заявления, я приведу доказательства своих слов». Мэри никого не впускала в свой дом на Фремонт-Плейс; его ворота были на замке. Но образ Маленькой Мэри в глазах публики несколько изменился. Один язвительный журналист заметил, что хотя Шарлотта и Лотти жили вместе с Пикфорд, «ничего не говорилось о муже Лотти». Ходили слухи, что Лотги и Альфред Рапп расстались. Их дочь, Мэри Пикфорд Рапп, будучи еще младенцем, занимала несколько комнат. Джеку, служившему в штате Нью-Йорк в морской авиации, купили просторную квартиру. «Кстати, ничего не говорится и о жене Джека», – добавлял этот журналист. У него действительно была жена. Оливия Томас, танцовщица из шоу Зигфельда, ставшая киноактрисой, вышла замуж за Джека в 1917 году. Подобный тон газетных заметок говорил о неуважении к Мэри.