Текст книги "Русская жизнь. Коммерция (август 2007)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Смерть в детдоме
Прокуратура Марий Эл передала в городской суд Йошкар-Олы уголовное дело в отношении бывшей младшей медицинской сестры Савинского детского дома-интерната для глубоко умственно отсталых детей с реабилитационным уклоном, обвиненной по ч. 2 ст. 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей).
В июне этого года в дежурную часть УВД Йошкар-Олы поступило сообщение об обнаружении в доме-интернате трупа воспитанника 1999 года рождения с признаками насильственной смерти. Смерть несовершеннолетнего, согласно данным экспертизы, наступила от удушения.
Позднее находившаяся в тот день на дежурстве медсестра написала явку с повинной, в которой указала, что, поскольку ребенок мешал ей работать с другими детьми, она привязала его к батарее парового отопления пеленкой. Через 30 минут она обнаружила воспитанника сидящим на полу, голова его свисала над пеленкой.
В связи с фактом смерти воспитанника прокуратура Йошкар-Олы провела комплексную проверку соблюдения действующего законодательства в доме-интернате, по окончании которой в адрес министра социальной защиты населения и труда Марий Эл направлено представление об устранении нарушений действующего законодательства, в котором также поставлен вопрос о дисциплинарной ответственности исполняющего обязанности директора детского дома-интерната.
По результатам рассмотрения представления приказом по дому-интернату за недостаточный контроль за работой младшего медицинского персонала старшая медицинская сестра, а также медицинская сестра, дежурившая в тот день, привлечены к дисциплинарной ответственности.
Приказом министра к дисциплинарной ответственности привлечен и. о. директора детского дома-интерната.
Прочитав эту новость, многие, наверное, как следует размахнутся и бросят в младшую медсестру камень. Мысленный камень осуждения. Потому что из-за нее умер умственно отсталый мальчик. Потому что она привязала восьмилетнего мальчика к батарее. Потому что проявила жестокость, черствость, невнимание.
А зря. Конечно, она совершила преступление, это все понятно. Но когда немного задумаешься, каково это – работать младшей медсестрой при детях с глубокой умственной отсталостью, страшноватые мысли приходят в голову.
Первая страшная мысль – что привязывание к батарее и другие подобные методы воспитательной работы для детского дома-интерната в порядке вещей. Не потому что персонал – звери и садисты. А потому что за годы работы с таким контингентом чувства притупляются, и эти бедные дети перестают восприниматься как люди, пусть и безнадежно больные. Для того чтобы любить этих, вполне возможно, труднопереносимых детей, требуется святость или что-то около этого. И – да, привязывают. Потому что невозможно объяснить. Потому что не понимают. Потому что эти огрубевшие несчастные медсестры по-другому не умеют. Потому что сил никаких нет.
Вторая страшная мысль – что если бы мальчика не привязали, и он не погиб, и продолжилась его бессловесная, мычащая, кромешная жизнь, лучше бы ему не стало. Был мрак безумия, стала смерть. Что лучше, что хуже? – страшный вопрос, и не следовало бы его себе даже задавать.
В этой истории жалко всех. И, пожалев мальчика, надо посочувствовать и женщине, вынужденной добывать свой скудный хлеб таким чудовищным, нечеловеческим трудом. Пусть даже она и совершила страшное преступление.
Дмитрий Данилов
* БЫЛОЕ *
Алексей Крижевский
Можно ли в Москве торговать честно?
Брошюра автора, скрывающегося под псевдонимом Ал. Кра-вский, издана в Москве в 1886 году. Настоящее имя этого человека история не сохранила, да оно и не важно – под статьей могли бы подписаться многие московские коммерсанты того времени. Конец XIX века стал временем заката старой торговли: Москва постепенно превращалась из патриархальной «большой деревни» в крупный буржуазный город. Покупателей переставали удовлетворять привычные лавки, лавочники жаловались на придирчивость покупателей. Прошло всего двадцать лет, и многие налоги, на которые ссылается автор, отменили; фирменные магазины производственных предприятий перестали быть редкостью; на смену гостиным дворам и торговым рядам пришли суперсовременные универсальные магазины, призванные удовлетворить все запросы как продавцов, так и покупателей. Однако сегодня, спустя сто двадцать лет со дня выхода брошюры, она читается пугающе современно. Ничто не изменилось: по отношению к малому бизнесу власть, как и в позапрошлом веке, глупа, жадна и безжалостна.
Текст статьи публикуется полностью по изданию: Можно ли в Москве торговать честно? Современные заметки Ал. Кра-вского. М.: Тип. Э. Лисснер и Ю. Романа, 1886.
На московскую торговлю сильно пеняют со всех сторон. И действительно, в Москве дошло до того, что нет товара, который можно было бы купить, не рискуя попасться: либо товар продадут с обманом, либо цену возьмут ни с чем не сообразную, стало быть, тоже обманную… Московские магазины и лавки так прямо и делятся на две категории: в одних покупателя надувают, в других его обдирают. Не говоря уже о торговле полотнами и бельем, которая решительно не обходится без самых забористых реклам об «окончательной» и «самой окончательной распродаже» с выездом и закрытием магазина и даже прекращением торговли «навсегда» и прочими прелестями торгового ухарства, но и всякая иная торговля в Москве, каким бы то ни было товаром, непременно держится одной из приведенных систем. Возьмем, например, хоть обувь: желая иметь прочную хорошую обувь, надо заплатить за обыкновенные дамские ботинки 18 р.! Пара мужских сапог стоит 14 р. Если обувь выбирается поизящнее, то цены еще увеличиваются: мужская доходит до 18 р., дамская до 22 р.!!… Кто не в состоянии платить таких денег, тот может иметь дамские ботинки за 6 и даже за 5 р. и дешевле; мужскую обувь, по-видимому изящную и мягкую, за 9 и за 8 р., – но… она носится не более месяца, двух недель, часто даже расклеивается тотчас после прогулки по сырой погоде.
С мануфактурным товаром, с мехами, с готовыми платьями – та же история: либо платите баснословные цены в известных магазинах, либо рискуете купить вещь, которую нужно выбросить; особенно же это надо отнести к меховым товарам, которые и в самых лучших и богатейших магазинах продаются не «без греха», а уж там, где их продают по так называемым сходным ценам, там каждая продажа просто уголовное деяние; как только продал, так сейчас бери его и веди к мировому, а если покупающие этого не делают, то, надо полагать, только потому, что их обманывают до того грубо и плоско, что покупателю стыдно сознаться в своей простоте и он предпочитает молчать, обещаясь в другой раз быть умнее.
Попробуйте тоже обзавестись в Москве мебелью: конечно, у г. Шмидта вы найдете прекрасные вещи; но его шкафы, его буфеты, его письменные столы продаются по такой цене, что за один его буфет или письменный стол можно купить порядочный домик. Обращаясь же в иные магазины, коим несть числа, несчастный покупатель не то что рискует, а уж наверняка (без риска) будет обманут: все окажется и сырым, и подклеенным, и замазанным, а главное – совсем не того качества и даже вида, каким казалось, когда продавалось в магазине.
Мы, конечно, вовсе не хотим сказать, что магазин Шмидта единственный в Москве, где продают хорошие вещи; напротив, есть немало магазинов, ни в чем ему не уступающих (даже и в крайней преувеличенности цен), но они составляют все-таки небольшую частицу сравнительно с числом торгующих вышеописанным способом. Затем, золотые вещи, драгоценные камни, часы и другой т. п. товар положительно не может быть покупаем нигде иначе, как только в известных магазинах; но попробуйте сосчитать, что берут эти известные магазины за свой товар, попробуйте определить поточнее ту цену, какую они назначают себе за честность своей торговли, – и тогда только увидите, как дорого, как страшно дорого обходится публике солидность торговли излюбленных ею торговцев.
Все это доказывает, что жалобы и упреки московской торговле вполне справедливы. Но из всех тех, кто упрекает и жалуется, спросил ли кто себя: а может ли московский торговец торговать иначе, т. е. торговать вполне честно, без всяких проделок, без надувания и без обирания? Вот вопрос, который необходимо разрешить, прежде чем упрекать и жаловаться.
Торговля в Москве разделяется на две категории: на торговлю, производимую в домах, пассажах и вообще в теплых помещениях, и на торговлю, производимую в рядах, устроенных открытыми линиями, в гостиных дворах и вообще в отдельных корпусах, а не в жилых строениях. Первая обложена особым сбором, известным под именем теплового сбора, вторая освобождена от него. Тепловой сбор этот организован весьма оригинальным образом. Прежде всего, он соразмеряется не с предполагаемой прибылью плательщика, как принято везде, где устанавливаются налоги с благоразумной заботливостью об интересах платящего, а с величиною его затраты. И притом какой затраты? Не на товар – что может еще обнаруживать до некоторой степени платежную силу товаровладельца, – а на найм помещения, что уж ни в каком случае не может служить никаким признаком, годным для каких бы то ни было правильных соображений при установлении налогов. Тем более что сбор этот падает не только на помещение, занимаемое торговлей, но и на то, что занимает сам торговец со своим семейством, т. е. падает на предмет первой необходимости – такой же, как пища или платье, без которого и нищий не обходится. Если же предмет этот в Москве оплачивается очень дорого, то это вовсе не означает высокую платежную способность того, кто платит, а лишь дороговизну жизни. И, стало быть, скорее служит признаком умаления податных сил платящего в пропорции излишка, приплачиваемого им к наймной цене за помещение, возвышенной вследствие существующей дороговизны.
Имея источником своим не доход, а расходы плательщика, сбор этот обладает печальным свойством возрастать с увеличением не торговли, не оборотов, не прибылей, а платы за найм магазина или квартиры торговца. Так, платя за тот же магазин в прошлом году 1000 р., торговец платил теплового сбора 100 р., а платя в нынешнем году 1500 р., он должен внести и теплового сбора уже не 100, а 150 р., хотя торговля его ни в чем не изменилась к лучшему, а, напротив, ухудшилась, ибо помещение стало дороже. Но что всего хуже здесь, так это то, что платимый налог поставлен в зависимость от произвола домовладельцев: они могут его увеличивать беспредельно, подымая плату за квартиры и лавки. Таким образом, чем хуже обстоятельства торговца, тем больше он платит.
Еще страннее, что налог падает не только на помещение, посвященное торговле, но и на то, которое торговец сам занимает со своим семейством и которое, следовательно, стоит вне круга торговых действий. Этим путем грошовая торговля может оплачиваться громадным сбором только потому, что торгующий занимает дорогое помещение, зачастую нужное ему по другим занятиям его самого или кого-либо из членов его семьи, по занятиям, быть может, тоже оплачиваемым всякими сборами. Возьмем, например, такой случай. Жена имеет при квартире крошечный магазин, а муж устроил школу пения, для чего необходимо иметь в квартире большую залу. Доход торговли может равняться 300 рублям, тогда как за квартиру платится 1500 р.; в тепловой сбор окажется обязательным для жены внести 75 р., или четверть всего ее дохода, не считая платы за торговые права, за то только, что ее муж по своему промыслу вынужден содержать дорогую квартиру. Муж же между тем, за то, что имеет школу пения, вносит, где следует, своим порядком платежи отдельно. В результате выходит, что семья работает только для налогов.
Вдобавок ко всему закон о тепловом сборе применяется на практике так распространенно, что даже платежи за найм конюшен, подвалов, флигелей и всяких помещений, находящихся при квартире торговца, хотя бы вовсе не относящихся до торговли, облагаются сим сбором. На этом основании торговец, держащий лошадь или корову для нужд своей семьи, платит сбор с цены конюшни или хлева. Право, со стороны кажется, что торговля есть смертный грех, нещадно преследуемый нашею Думой.
Посмотрим теперь, что под влиянием такого режима должен платить торговец при самой небольшой торговле. Возьмем лицо, торгующее ну хоть канцелярскими принадлежностями. Для такой торговли необходимо место побойчее, а в таких местах магазины дороги, надо брать магазинчик поменьше; взявши такой магазинчик, самому поместиться негде. С тех же торговых помещений, где сам хозяин не живет, тепловой сбор взимается в количестве 10% наймной платы.
По господствующим ценам самый небольшой магазин стоит от 1000 до 12 000 р.; стало быть, теплового сбора придется заплатить от 100 до 120 р. Затем, купеческое свидетельство стоит 210 р., свидетельство для приказчика (без которого невозможно обойтись там, где торгуют целый день) – 20 р., потом процентный сбор, количество которого можно предположить для торговли, ведущей оборот тысяч в 10, не менее 100 р. Итого наш торговец должен уплатить разных пошлин 450 р. За найм магазина домовладельцу – как мы предположили – 1000 р.; осветить и отопить магазин стоит 70 р., приказчику жалованья – 300 р., мальчику при магазине (расход, необходимый при каждой торговле) – 120 р., дворникам, сторожу – хотя бы 60 р., за страховку на сумму 10 000 р. – 80 р. и т. п. Итого расхода по содержанию магазина 1630 р. за год. Всего же расход, с налогами, составит 2080 р., т. е. почти 1/8 всего оборота!
Но что же может купцу дать торговля с принятым нами оборотом в 10 тысяч? Пусть торговля будет самая выгодная, она при правильном образе действий не может дать более 25%. Стало быть, с оборота в 10 тысяч она даст 2500 р., что при расходе в 2080 р. (где нет ни одной цифры преувеличенной, ни одного расхода излишнего, так как все они взяты с действительности) составит чистой прибыли 420 р.! И притом, заметьте, не считая процента на капитал, не считая убытков и потерь от порчи товара, от неаккуратности в платежах и от разн. др. причин. Приняв же в расчет все это, в результате получится чистый минус. Вот награда за все усилия, труды и риск торговца, торгующего в Москве честно.
Мы взяли в пример торговца средней руки, чтобы показать, как сильно угнетен налогами самый важный промысел в государстве, всего более заслуживающий поддержки, – именно промысел мелкий; но если бы мы взяли торговца крупного, мы и в его делах не нашли бы ничего лучшего. Когда идешь по Кузнецкому мосту, по Софийке или другим бойким улицам Москвы и видишь кругом эти большие торговые помещения, с гигантскими зеркальными окнами, с саженными буквами на вывесках, растянутых в длину всего этажа, с богатыми и красивыми отделками простенков между дверьми и окнами, – кажется, что здесь эти цари торговли, заседая в таких роскошных палатах, изобилуют всякого рода благами, какие только может дать успех широко рассевшегося в самом центре городской жизни промысла. Тут-то, думается, вознаграждается труд и риск, составляются те миллионные капиталы, которыми издавна славится Москва; а между тем… стоит только взглянуть на оборотную сторону блестящей медали, чтобы глубоко разочароваться. Роскошные магазины московских пассажей и бойких улиц оплачиваются такими крупными суммами, такими чудовищными ценами, что на них уходит весь заработок торговца. Если бы по счастливому случаю оказался у него какой-нибудь остаток, он пойдет на покрытие теплового сбора, который, как уже сказано, возрастает вместе с наймною платою за помещение.
Нормальная цена за магазин в центральной улице составляет 2000 р. – это самое маленькое, тесненькое помещение, – за магазин, сколько-нибудь соответствующий потребностям торговли, и то с грехом пополам, платится 5000-6000 р. и более; в некоторых известных пассажах имеются и такие магазины, за которые платится восемь, десять, 14 и даже 18 тысяч! Целое состояние уплачивается за какие-нибудь две-три комнаты.
Уплатив с этих «приятных» сумм чудовищную тепловую пошлину в размере 10 процентов, торговец по сведении своих счетов неожиданно приходит к убеждению, что он вовсе не есть торговец, а какой-то посредствующий орган для собирания податей городских и казенных и представления их в надлежащие кассы. Причем для того, чтобы занять эту почетную должность, он принужден был пустить в оборот без процентов свой капитал, подчас весьма солидный; личный же его труд оказывается совсем не вознагражденным или вознагражденным так мало, что, поступив куда-нибудь на службу – хотя бы в приказчики, – он заработал бы гораздо больше.
Для лучшего уяснения сказанного возьмем пример. Вот торговец, платящий за магазин 15 000 р.; сделаем расчет, сколько такой крупный плательщик может заработать своей торговлей. Предположим, что он имеет оборот самый большой, на какой способна обсуждаемая нами торговля, – 100 тысяч. Считая валовой доход в 25%, таковой составит, следоват., 25 000 р. Из них нужно заплатить: за магазин – 15 000 р., теплового сбора 1500 р., за право торговли в разных видах не менее 500 р. Итого 21 000 р. Представьте теперь, что торговля ведется без кредита, на чистые деньги (чего, конечно, в действительности не бывает); тогда требуется затратить капитала по крайней мере 30 000 р.
Не знаем, есть ли какое-либо утешение для московских торговцев в том, что об отмене теплового сбора много толковали и даже как будто ходатайствовали, но знаем, что петербуржцы нашли возможность добиться, по крайней мере, хоть уменьшения его. А Москва осталась в положении больного, которому много соболезнуют, но для излечения которого ничего не предпринимают. А между тем, казалось бы, Москва нисколько не менее заслуживает облегчения своих податных тягостей. Платимые ею (помимо теплового сбора) общие торговые повинности дошли уже до последнего предела возможности. К первоначальной, весьма умеренной плате, установленной в росписи Г и Д (приложен. к ст. 29 уст. о пошл. за право торг. и др. промысл.1), равнявшейся 85 р. за купеческое свидетельство 2-й гильдии и билет на лавку в местностях I класса, постепенно стали присоединяться разные дополнительные платежи на всякие потребности, затем образовалось и увеличение самой пошлины, так что в настоящее время в общей сложности платеж этот достигает суммы, превышающей 200 р. Как ни значительна такая пошлина для торговли средней руки, она все же могла бы действовать не столь гнетущим образом на торговлю, если бы самое собирание этого сбора не было обставлено такими беспощадно суровыми правилами, не знающими никакого облегчения для плательщика. Плата за купеческие права и за билет по закону вносится вся вперед, целиком за круглый год и не далее 31 декабря; при взносе в январе месяце уже платится штраф в виде полуторной пошлины, а если в течение января таковая не будет уплачена – торговое заведение закрывается. За полгода платит лишь тот, кто открывает торговлю после 1 июля. Полугодовые свидетельства выдаются ранее 1 июля исключительно лишь содержателям рабочих для строительных или земляных работ; за этим исключением всякий другой торговец и промышленник должен за целый год вперед рискнуть крупным взносом за торговые права, не зная еще, будет ли он в состоянии продержаться с своим предприятием в течение целого года. Понятно, что такое положение особенно тягостно отражается на всяком вновь начинающем и на всяком, кто работает с малыми средствами. При начале каждого дела столько требуется затрат, столько риска – а между тем такая неизвестность чернеет в будущем, что в этот момент платеж повинностей вперед за целый год часто служит непреодолимым препятствием к открытию предприятия. Тогда как тот же налог, платимый по полугодиям, даже по четвертям года, давал бы возможность торговцу, что называется, извернуться: тогда он из своего капитала оплачивал бы только четверть всего взноса, а следующие платежи шли бы уже из доходов предприятия; само дело, так сказать, оплачивало бы себя. Таким путем предоставлялась бы возможность промышлять и людям малокапитальным, тогда как при теперешнем порядке способный и предприимчивый человек ни за что не может взяться, если у него нет обильных денежных средств.
Без сомнения, мало соответствует чувству справедливости также и то, что с открывающего торговлю в июне взыскивается сбор за весь год только по той причине, что он не может замедлить открытие до 2 июля, чтобы быть вправе внести лишь полугодовую плату. Или когда уплачивается за все полугодие – при открытии промысла в декабре, может быть, всего за неделю (как это часто бывает) перед праздниками Рождества и за две недели перед Новым годом, с которого начинается новый податной период. Таким образом, нынешний способ взыскания торгового налога противоречит как экономическим интересам страны, так и справедливости, первейшей основе всякого закона и всякого государственного порядка. Но этот вред еще и усугубляется – монструальным толкованием закона, придирчивостью собирающих подать чиновников, прямо заинтересованных тем, чтобы взять с плательщика как можно больше, не обращая никакого внимания на законность своих требований. И надо признать, оно иначе и быть не может – при той системе вознаграждения служащих по этой части лиц, какую приняла московская Дума, назначая в пользу чинов торговой полиции и торговой депутации часть ежегодной перевыручки с городских сборов промышленных и торговых заведений. Там же, где невозможно заинтересовать чиновника таким прямым способом, усердие в нем возбуждается путем косвенным – посредством признания за ним особых заслуг и прав на особые награды, определяя их по количеству взысканных сборов. Можно ли ожидать добра от таких награждений! Кому не известны, например, те бесконечные недоразумения, к которым подает повод примечание к 24 ст[атье] уст[ановления] о пошл[инах], по которому, если одно и то же торговое заведение состоит из нескольких покоев и имеет два или более входа, то оно подлежит взятию билетов в том числе, сколько имеется особых входов в заведение. Перегородки вышиною с прилавок, арка или балюстрада, даже иногда простое разделение комнаты шкафами принимается за признак другого покоя и требуется взятие другого билета. Чтобы не останавливаться на всех выдающихся приемах в этом толковании законов, укажем только на один способ толкования ст. 35 уст. о пошлинах – он настолько характеристичен, что дает ясное понятие обо всех других. В упомянутой статье говорится: «Если имеющий купеческое свидетельство 1-й или 2-й гильдии по одному уезду намерен производить розничную торговлю или содержать фабрику или промышленное заведение в другом уезде, то обязан взять там особое свидетельство 2-й гильдии, а также и билет на заведение». По закону же в торговых товариществах полные товарищи должны быть одинаковой гильдии. Вот какое эти два законоположения получили применение на практике: один козловский купец 2-й гильдии вступил в товарищество с московским купцом 2-й же гильдии с целью открыть завод для выделки животных остатков близ г. Козлова и доставлять их для продажи в Москву. Московская купеческая управа при принятии заявления об утверждении товарищества истолковала указанный закон так, что оба товарищи должны быть не только одинаковой гильдии, но что и оба они должны быть московскими купцами; в то же время в Козлове потребовали, чтобы оба они были козловскими купцами. Словом, злополучные товарищи принуждались к двойному платежу, что составляло около 900 р., а основной капитал предприятия равнялся всего 2000 р., и товарищество принуждено было разойтись!…
При таких обстоятельствах и торговля второй категории не может особенно благоденствовать, хотя она и спасена от теплового акциза. Ее положение к тому же много ухудшается безобразным устройством Гостиного двора и других торговых рядов. Темнота, теснота, грязь и вообще весь характер этих помещений, чисто азиатский, отталкивает лучшую публику, заставляя торговцев довольствоваться исключительно покупателем победнее либо поскупее, а то и вовсе одним своим же братом – торговцем из провинции; а этот последний, нужно заметить, сделался в настоящее время вовсе не столь желанным, каким был когда-то; теперь он слишком разлакомился кредитом и слишком познакомился со слабостью судебного взыскания, чтобы мог считаться хорошим и действительно желанным покупателем. Таким образом, весь выигрыш от освобождения от тягостного налога пропадает вследствие худших условий торговли сравнительно с тою, которая его платит. Да не усмотрит здесь читатель какого-нибудь справедливого основания для теплового акциза с магазинов и лавок, находящихся в лучших условиях, нежели магазины и лавки Гостиного двора, ибо пугающий публику вид этого здания есть обстоятельство совершенно случайное и притом временное: есть надежда, что Гостиный двор будет перестроен; на отмену же теплового сбора надежды нет, по крайней мере в близком будущем.
Таким образом, хоть торговля Гостиного двора и рядов вследствие особых условий и не дает особенных барышей торговцам, несмотря на льготу, нельзя не заметить, что освобождение обширных, производящих миллионные обороты и дающих барыши десятками и сотнями тысяч своим владельцам предприятий от теплового сбора потому только, что они помещаются в рядах или Гостином дворе, вызывает чувство горькой зависти в мелких сравнительно торговцах, платящих сбор, и что их нарекания по этому поводу не могут не быть признаны вполне справедливыми – в особенности если принять во внимание, что эти магазины отапливаются так же, как и те, что платят.
И вот эта злополучная московская торговля ради поддержания своего существования поневоле прибегает либо к тому, чтобы разными способами уклониться от уплаты подлежащих сборов, либо к тому, чтобы сбывать покупателю товар ненадлежащего качества, либо, наконец (если кто не считает для себя возможным пользоваться двумя указанными средствами), к тому, чтобы брать такую цену за свой товар, которая бы уж за все отвечала. Иного исхода пока не придумано.
Есть, впрочем, явление вновь возникающее, могущее произвести большой переворот в торговле, – это открытие некоторыми производителями магазинов розничной продажи своих произведений – как, например, недавно открытый мануфактурный магазин «Товарищества Морозова, сыновей и Кo», магазин Сергеева и Романова, торгующий сахаром своей фабрики, и еще два или три подобных. Такие магазины продают сравнительно дешево, и товар отпускают, конечно, доброкачественный, ибо торгуют под тою же фирмой, под которой и выделывают продукты, и, само собою понятно, имеют громадный успех. Но они суть производители, становящиеся в прямое сношение с потребителями, рискнувшие подорвать своих оптовых покупателей, продавая товар публике по фабричным ценам; их положение, во-первых, совсем новое, неизвестно чем еще могущее разрешиться в будущем, а во-вторых, совсем отличное от торговцев. Торговец есть посредник между производителем и потребителем – продавец же своего собственного изделия не есть в точном смысле этого слова торговец. Может быть, такой род торговли и желателен, но, во всяком случае, он есть дело будущего, далекого будущего. Единичные факты не могут иметь никакого влияния и, в общем, не изменяют положение дела.
Пока же все идет прежней колеей, лучшие торговцы не находят другого выхода из затруднений, как накладывать на товар не двадцать пять процентов, как мы полагали при наших вычислениях, а пятьдесят, семьдесят и даже рубль на рубль – а бывает, что и того больше. И в этом направлении они действуют с каким-то упрямым озлоблением: чем более ухудшаются торговые обстоятельства, тем большие цены они наваливают на товар, желая сбросить все свои тягости на публику.
Но публика за то жестоко мстит торговле, отвечая равнодушием ко всем приманкам и сокращением потребностей; повсюду покупателей мало, товар не идет с рук; покупаются только самые дешевые вещи; все торгуют дурно, а некоторые… и совсем не торгуют – сидят в своих магазинах лишь по привычке или потому, что перестать торговать «стыдно».
Все это ясно показывает, что дела стали в ненормальное положение: публике стало не под силу выносить «надбавок», налагаемых на нее торговцами, а торговцы не в силах выносить налогов, налагаемых на них и казною, и городом, и купеческим обществом. Многочисленные несостоятельности, чуть не ежедневно открывающиеся во всех отраслях торговли, приводят к тому заключению, что торговое дело в Москве, каким бы путем оно ни велось, сделалось просто невозможным.
Примечания
1. «Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов» было введено в 1865 году.
2. Полные товарищи отвечают по финансовым обязательствам товарищества всем своим имуществом, а не только суммами в рамках уставного капитала.
3. Речь идет о Новом Гостином дворе, построенном на месте Старых Рыбных рядов (Рыбный пер., 3). Его действительно реконструировали вскоре после издания статьи, в 1890 году.