Текст книги "Русская жизнь. Коммерция (август 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

700.

Семьсот миллионов рублей – это годовой оборот туристической отрасли в Нижегородской области. Не знаю, кто и зачем ездит туда с официально заявленной туристической целью. После того как у людей появляются деньги, они начинают делать странные вещи – странные, разумеется, с точки зрения тех, у кого деньги так и не появились. Ничего удивительного, сытый голодного не разумеет, а потребительство – занятие сытых масс.

Критическая сытая масса копилась в России долго. Более-менее толстый слой человеческого шоколада выпарился только к середине двухтысячных. Нефть-матушка, подобрев, запустила мультипликатор роста, что-то стало перепадать не только сидящим на трубе, но и их обслуге и обслуге обслуги, которая, утолив первый голод и завоевав первый статус, начала подсаживаться на гламур.

Опять мы отвлекаемся, но что ж делать, надо сказать о гламуре, без него никуда.

Слово взялось, как у нас водится, из английского, туда пришло из французского (что пикантно, через Шотландию), а вообще-то это латинский аттицизм. Исходное значение очень смешное: гламур – прямой потомок греческой «грамматики». Значение выковалось в глухое средневековье, когда любую книгу подозревали в том, что там написано что-то загадочное и волшебное. Было даже слово «гримуар» – книга заклятий. Вот через этот-то самый гримуар и образовался glamour. Так в Шотландии называли вид колдовства, когда одну вещь временно превращали в другую или заставляли наблюдателя в это поверить. В дальнейшем его стали понимать расширительно – как все «ва-а-алшебное», то бишь искусительное, завлекательное и блестящее, «мир моды и красоты». Короче, очаровательное. Полузабытое русское слово «очарование» (от «чар», то есть колдовства) в точности соответствует импортному «гламуру», но импортное словцо сильнее чарует и, следовательно, звучит гламурнее. В действующий словарный состав русского языка словцо завербовалось несколько позже «топлеса», но, кажется, до «унисекса». Или наоборот. Во всяком случае, впервые словцо появилось около 1997 года, какое-то время жило на задворках языка, потом пошло-пошло через клеточки дискурсивной шахматной доски и где-то в начале двухтысячных двинуло в дамки.

В чем разница. Человек, жирующий в стиле девяностых, делал это для того, чтобы утвердить и показать себя, а остальных запугать. Человек двухтысячных захотел, чтобы им восхищались и ему завидовали, но без злости. Эта потребность в восхищении и вызвала к жизни гламуризацию. Брутальность стала мало-помалу сходить на нет. Люди – мужчины и женщины – стали красиво одеваться, холить ногти и не пугать бриллиантами, а заманивать. Выяснилось, что красивые и успешные люди могут вызывать не только страх, но и восхищение. Это понравилось.

Не обходилось без смешного. Знатоки вопроса помнят, как россиянские дизайнеры скупали в европейских столицах давно вышедшую из моды одежку, перелицовывали ее промышленным способом в Москве, украшали своими лейблами и продавали за свое. Потом принялись подделывать и сами бренды, точнее, саму идею брендовости: по московским улицам поплыли курточки и маечки с переводными именами, ботики-пазолини и туфельки-терволины с их отклеивающимися, как фальшивые усы, подметками. Но проросли и настоящие бутики настоящих кутюрье, начиная с плотно мужских хьюго-босса и поль-энд-шарка и кончая скупо-загадочными японцами, имена которых шуршат, как осенний дождик. А также открылись магазины сети «Азбука вкуса», в продаже появились слайсеры для мягких сыров, элитные кофеварки, портмоне из слоновьей кожи и множество других удивительных вещей.

С этого момента потребление стало воистину общенародным делом.

800.

Восемьсот бонусов – это цена. В смысле – фильма «Бумер-2» на DVD от VoxVideo. Хотя, наверное, вы предпочли бы диску с «Бумером» шоколад Luker Panela в гранулах (с экстрактом тростникового сахарного сиропа), но для этого нужно 1200 бонусов. Для того чтобы накопить бонусные баллы, нужно делать покупки в магазинах, участвующих в бонусной программе клуба «Дофига.Ру», ну, например, в магазине «Парад планет», все для ремонта и декора. Если накупить до черта стройматериалов и декора, можно собрать на банку шоколада. Много банок шоколада могут принести кофеварку. Хотя, конечно, нет, вы не играете в дешевые игры с низкими ставками. Вам не нужна банка горячего шоколада, вы ведь пьете этот горячий шоколад в «Кофемании», если вы относитесь к низам московского среднего класса, или в Vogue Cafй, если ваш жизненный уровень несколько более адекватен. Кстати, если уж в Vogue Cafй, то можно завернуть, скажем, в бутик PaulShark и взять рубашечку, белую с синим и красным, забавная вещица, жаль, что у них не бывает распродаж, зато есть дисконтная карта, что облегчает и стимулирует. Хотя, понятное дело, вы такое не носите, брезгуете. Настоящие мужчины ходят в костюмах – Georges Rech или Pierre Cardin, хотя не важно, ведь это все мусор, настоящий костюм должен быть сшит руками, ну, скажем, у Матиаса Ауля, или уж у Котвани, стоп-стоп, это уже начинается следующий ценовой уровень, хотя…

Система потребления, как она простроена сейчас, в середине 2007 года, в Москве и десятке крупных российских городов, худо-бедно скопирована с мировой и напоминает компьютерную игру. Есть разные уровни сложности, начиная с первого, где потребитель бродит по дешевым супермаркетам, и кончая запредельно высокими, заоблачными, где потребители летают в напоенном ароматами аэре. В середине – мир магазинов, турагентств, бутиков, распродаж, галерей и прочих потребительских точек. На каждом уровне есть своя система бонусов, маленьких наград и поощрений, призов, скидок, бонусных и клубных карт (отличный подарок на те случаи, на которые раньше дарили книжку). Вы делаете покупки, чтобы накопить на другие покупки, а через это выходите на третьи. Перейти с уровня на уровень можно, радикально повышая уровень доходов, но иногда переход на новый уровень доходов является условием (недостаточным, но необходимым) повышения уровня потребления. Путь сложный, но пять десятков журналов, телепередачи, рассказы подруг и подарки друзей выведут вас на верную дорогу. Это, конечно, если ничего не случится. Но ведь не должно же, никак не должно, Зурабов говорил, Кудрин обещал, Фрадков клялся-божился, наконец, есть «гарант», пусть гарантирует.

А пока нефть стоит твердо – тьфу-тьфу-тьфу, постучим по телику.

900.

Девятьсот человек – это число погибших американских солдат, отдавших жизни в Афганистане и Ираке в четвертом году века сего за то, чтобы иракский народ обрел право потреблять и быть потребляемым. Впрочем, они, может быть, думали иначе.

Каждый имеет шанс на пятнадцать минут славы. Имена всех погибших прозвучали в эфире телекомпании Эй-би-си в году две тысячи пятом, в последний понедельник мая, когда в США отмечается общенациональный Memorial Day. Телезрители увидели их лица и выслушали краткие биографии. Некоторые политические комментаторы расценили программу как попытку манипуляции политическими взглядами американцев, то бишь как попытку саботажа победоносной войны, которую ведет Америка. Другие, напротив, увидели в этом «никто не забыт, ничто не забыто». Скорее всего, правы и те, и другие. Совершенно искренний, осознанно честный гражданский жест – total recall, «вспомнить все» – может быть столь же осознанной манипуляцией общественным мнением, и в этом нет ничего странного или плохого.

Интересно другое – мотивы зрителей. Что заставляет людей смотреть это? Безусловно, сострадание. «И милосердие иногда стучится в их сердца». Успокоение совести: люди, встающие во время объявленной минуты молчания, чувствуют, что делают что-то хорошее. Немного невинного тщеславия, которое охватывает при виде смерти, – «они умерли, а мы живы». Чувство это считается дурным, а между тем оно более чем извинительно: «все там будем». Но остается еще что-то, очень тесно связанное с нашей темой.

Вспомним ту же самую перестройку. Первым новым товаром, предложенным к потреблению, стали плохие новости – от «разоблачений» (сталинизма, коммунизма, русской истории и вообще всего) и вплоть до страшных баек системы «мама насиловала младенца топором». Истинность страшилок особенно не интересовала, коллективная душа алкала чернухи и всяческого зла. Почему-то это было надо.

То же мы видели и на Западе, только растянутое во времени. Распространение и утверждение потребительства везде и всюду сопровождалось ростом спроса на все ту же чернуху. Именно в потребительском обществе телесериалы системы «ужас-ужас» стали самым востребованным жанром.

Проще всего встать в обличительную позу и разразиться филиппикой по поводу того, что потребительство гнусно и аморально, раз оно обязательно включает в себя еще и потребление плохих новостей. На самом деле эта темная подкладка проста. Чтобы человек потреблял больше, он должен получать удовольствие от этого занятия. Удовольствие скорее морального свойства.

Тут мы прикасаемся к сути. К главной тайне.

Идеальный потребитель и в самом деле «никого не обижает и не унижает» своими покупками, приобретениями, успехами. Но надмеваться можно и над людьми нереальными, торжествовать над призраками. Производство каковых призраков является тайной, но бесконечно важной частью машины моды и механизма рекламы.

Вся реклама основана на сравнении. Иногда в лоб: берутся два стиральных порошка, «обычный» и «новое моющее средство суперплюс турбо максимум». Понятно, что никакого «порошка обычного» в природе не существует, это рекламный фантом. Но покупатель, приобретая пачку «нового моющего средства суперплюс турбо максимум», в душе торжествует над дураками, которые все еще стирают «обычным». Кстати, одного такого дурака он знает лично – себя. Ведь он раньше не пользовался суперплюсом. Он чему-то научился, стал лучше, победил себя. Далее это победа над родителями (они, замшелые пни, не пользовались новым средством) и над социальной средой (все еще не купили порошок, а я уже купил, значит, я выше). Да и вообще это победа.

Точно так же действует мода. Смена модных тряпок на «новую коллекцию» – это победа над собой-вчерашним, а также над теми, кто тряпки сменить не успел или у кого не хватило на это денег. Удовольствие от «слежения за трендами» состоит именно в регулярной виктории и праздновании этой виктории, где сама победа и праздник в ее честь слиты в едином акте.

Вот, вот оно. Потребление является эрзацем или протезом взросления, личностного роста, нравственного и физического самосовершенствования, а также эрзацем роста социального, выхода за пределы своей среды. Всего того, что потребитель, как правило, на самом деле не имеет и никогда не получит, но чего очень хочет.

Оборотная сторона того же механизма – символическая игра в роскошь. И механизм потребления предоставляет потребителю такую возможность, исправно напоминая о том, что на Земле живут миллиарды людей, которым пришлось куда хуже, чем ему. Если бы они только представили себе, как он, красавец, покупает себе новую штучку, если бы они его видели… Именно поэтому почти в каждом недешевом магазине имеется ящичек для сбора пожертвований в пользу каких-нибудь сироток, голодных детей или еще кого-нибудь очень несчастного. Само наличие такого ящика делает потребителя счастливее. Конечно, это варится «в глубинах сердца». Если соответствующая эмоция доходит до головы, от нее можно быстро откупиться парой некрупных купюр. И потом все-таки купить курточку.

Потребительство стимулирует – неявно, но настойчиво – напряженный интерес к беде: своей (как правило, бывшей или будущей) или чужой (как правило, настоящей или «исторической»). Он разжигается разными способами – от просмотра фильмов ужасов до благотворительности. А также политическим активизмом, борьбой за чьи-нибудь права, экологической озабоченностью и т. п. В конечном счете все это улучшает продажи.

Так или иначе, и то, и другое сводится к простому обстоятельству. Потребитель, потребляя, получает поводы для любви.

А что же мы, дорогие россияне? Мы тянемся за современным миром – робко, но упорно. Мы уже не хуже других умеем пить дорогой кофе и покупать шмотки, а главное – любить себя в этих шмотках.

Но, может быть, когда-нибудь мы полюбим себя и без них?

* ХУДОЖЕСТВО *
Денис Горелов
Звон серебряной деньги песней входит в сердце

Золотой телец на советском экране

Ангельские дудки пропели упокой Советам задолго до их календарной кончины. «Социализм есть распределение», – предупредил неразумных потомков Ленин, из мавзолея наблюдая прекраснодушную утерю рычагов и фундамента воздвигнутого им колосса. Сталин отдал продовольственные и вещевые карточки, Хрущев санкцией на кооперативное жилье – раздачу бесплатных квартир. Последний гвоздь в гроб идеалистического красного учения вколотил А. Н. Косыгин гигантом «АвтоВАЗ» в 1970-1974 годах. Деньги обрели покупательную способность и смысл их коллекционировать. В то время как советологические мудрецы изучали фантомную надстройку в виде верности населения бесклассовой риторике, материалисты-гайдаровцы уже с хельсинкского совещания твердо знали, что народовластию вот-вот настанет хана.

Именно на ранние семидесятые пришелся коррупционный бум в сфере услуг и эпоха северных шабашек. Тогда же на экран явились деньги как покупательный эквивалент и осязаемая ценность, а не абстрактный символ борьбы с накопительством. Сцена очищения огнем казначейских билетов в «Идиоте» виделась красивым жестом гордой паненки – до тех пор, пока Татьяна Москвина в «Сеансе» походя не заметила, что в ценах 1880 года в иволгинской печке сгорело полтора миллиона долларов США. Немало вынужденных бессребреников поперхнулись и ощутили себя насекомыми из массовки, ждущими отмашки рвать из огня заветную денежку. Пырьев, и без всякого миллиона имевший у себя домашний коммунизм, акцентировался пуще всего на высокой, анилинового цвета вражде к презренному металлу и бумазее. «Жги! Ндраву моему не препятствуй, я власть денег разоблачаю!» – язвил его в дневниках сердитый Г. М. Козинцев, да и поделом. Не дай Бог свинье рог, а мужику барства.

Первым, кто посягнул на академический образ золотого тельца, был флагман Свердловской киностудии Ярополк Лапшин с экранизацией Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». Трехчасовую картину непопулярной студии в первый год проката посмотрели 23 миллиона человек. История густопсовых купчин, закладов и банкротств в стиле рекламы пива «Сибирская корона» потрясла нацию размахом гульбы, подробностями легкой наживы и трагедиями непорочных дев, идущих с молотка. В год закладки ВАЗа начальник Чукотки Леша Глазков вез через все североамериканские штаты саквояж с миллионом. В год первой партии «жигулей» товарищ Шилов тащил через Горный Алтай саквояж с полумиллионом и отвечал на адресованный Господу вопрос, почему вся помощь свыше – ему: «Потому что ты жадный» (фильм в рабочем варианте звался «Полмильона золотом вскачь, пешком и волоком» и уже в прокате получил классическое название «Свой среди чужих»). Многие тогда запомнили вопль Лемке: «ЭТО надо одному, одному! – а не всем». Червь стяжательства поднял голову в коллективной национальной душе.

Червя глушили. Э. А. Рязанов жестоко глумился над символом просперити автомобилем «жигули» в «Невероятных приключениях итальянцев в России», «Гараже», «Иронии судьбы» (сугроб с мусоросборника на крышу несчастной Ипполитовой «копейки»). Начав с предложения «взлохматить» горку капусты, В. М. Шукшин швырял даровые деньги в морду гонцу воровской малины.

М. А. Швейцер, искренне, с «Чужой родни» ненавидевший скопидомство и жукование, с подлинно карательным пафосом ставил «Мертвые души». Носителем идеи тихого счастья на сундучке с дензнаками от фильма к фильму становился Александр Калягин – Чичиков, Ванюкин, Полуорлов из «Старого Нового года», хлебосол брат, пожалевший брату краюху в «Подранках», Сан Саныч Любомудров в «Прохиндиаде». В последней (как и в «Блондинке за углом», «Ты мне – я тебе», «Искренне ваш») денежный эквивалент заменялся бартером добрых услуг – но это было последним извращением социализма, упорно державшего символические цены на малодоступные блага. Шейлок и Жан Вальжан перешли к тухлой позиционной войне с редкими успехами по сплошной линии фронта.

Прорыв бесов случился в 84-м. Сначала Рязанов предвосхитил грядущий триумф негоциантов умелой и предосудительной перелицовкой «Бесприданницы». Паратов, на театре обаявший Ларису кротостью и великодушием, в «Жестоком романсе» рвал струну, швырял шубы в грязь, гонял вперегонки на рысях и «Ласточках» и сверкал белыми штанами, картузами и штиблетами во главе цыганского хора. Из четырех секс-символов позднего социализма (в классификации Л. Г. Парфенова – наряду с Тихоновым, Боярским и Кикабидзе) он один откровенно покупал восторги наивных шмар дарами, дорогими жертвами да сальными песенками. Перипетии, которыми тешился ярмарочный честной народ, в тот же год для чистой публики разыграл Г. А. Панфилов в «Вассе». Горьковская мадам Железнова, тая наследство от снохи-смутьянки, позволяла ему уплыть в алчные лапы ключницы. «Рассиживаться нечего, фортуна переменчива, золото, золото, золото тяни!» – тараторил шутовской кордебалет в захаровской «Формуле любви». В тот миг еще слышная гуманитарная интеллигенция пошла войной на вещизм – но это уже был бой недотепы Полкана с морем высокомерных шавок. «Во дурак!» – вылупил глаза малолетний жлоб на известие о безвозмездном даре коллекционера Бессольцева городскому музею в «Чучеле». Бунинское чувство ограбленности – вот что пуще прочего свербело в завтрашнем кабацком шлягере про поручика Голицына, исполнявшемся до поры на студенческих пирушках. Недаром его почти сразу переделали в «По нашему ГУМу гуляют грузины и наши товары увозят от нас».

Россия обрушилась в тартар товарно-денежных отношений, который так высмеивала в чужом глазу на протяжении десятилетий. Желтый дьявол легко прибрал не тронутые христианством души, учинив вслед за разгромом общинности форменный разгром государства: армии, полиции, суда и управления. Национальной идеей стали Большие Деньги и покупаемая на них абсолютная вольница. В России уже 15 лет продается все: права и дипломы, ордена и должности, уголовные дела и народные тротуары, берега водоемов и справки в бассейн об отсутствии вшей. Вшей, безусловно, стало больше, но они не являются предметом изучения. Открылся прелюбопытный парадокс: русский понимает под Деньгами только и исключительно халяву. Он потому и ненавидит богатых, что те подсуетились раньше него. Главной темой кумушкиных вечерь стало: кто, где, у кого и каким макаром украл дубинку. С торжествующим пафосом – если самим обломилось, с критическим – если Лужкову с бабой.

Из кино исчезли бедные и умеренные – за исключением бомжей, для благотворительности и косноязычных философских сентенций. Ушли в небытие однокомнатные квартиры, булочные, общественный транспорт, обеденный перерыв, школа, поликлиника и некогда вожделенный знак преуспеяния автомобиль «жигули» – все дюжинное, будничное и заурядное. Народились в гигантском количестве боссы рекламных агентств и элитные няни (специальности, позволяющие в глазах миллионов получить миллион, ничего не умея и не делая). В каждом пятом сценарии, приходящем в сериальский концерн «Амедиа», присутствует Хоттабыч (т. е. что хочешь в любом количестве за бесплатно). В каждом третьем – наследство (т. е. мешок даровых денег на голову), хотя люди, способные оставить последышу мешок золотых, в России еще не состарились, и тема раздела их капиталов будет неактуальной еще как минимум лет 15. Зритель желает всего, сразу и даром – отчего густыми сорняками заполняют ниву скорошвейки Руслана Бальтцера «Даже не думай», «Мечтать не вредно» и т. д. Это он сегодня король и звезда массового рынка, а не исследуемый СМИ самовольщик Балабанов и не пригретый гранд-фестивалями Звягинцев.

Сбылась мечта либеральных диссидентов о мире без вранья, государства и принудиловки, – а они ее не признали, обозвав наследием кровавого большевизма. Нет, милые, именно за это вы и боролись, за пробки из иномарок, оловянные глаза ментов и поборы за все, что в нормальных странах делается бесплатно или не делается вовсе. Паратов с его царственным измывательством над нижними чинами вернулся, виртуозно прострелив часы. «Так и надо, – говорит, – идти, не страшась пути».

И пускает бесстрашных Ларис в орлянку.