Текст книги "Крылатое племя"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Уральска. Вскоре после этого командующий 4-й армией приказал ему пробиваться на запад, к станции

Семиглавый Мар, на соединение с главными силами армии...

* * *

Шел второй месяц осады. Город кишел шпионами и контрреволюционерами. Поступали все новые и

новые сведения о поимке провокаторов и диверсантов, об обнаружении скрытой телефонной связи с

противником, была предпринята даже попытка угнать от здания штаба дивизии единственный броневик.

Только поломка какой-то детали помешала осуществлению этого подлого замысла.

Враг был коварен и изобретателен. Для передачи сведений он использовал скот. В распиленных и искусно

склеенных рогах коров, в заплетенных гривах и хвостах лошадей работники чека обнаруживали планы

[21] расположения наших частей, огневых точек и важных военных объектов. Коровы и лошади свободно

паслись и часто перегонялись с одного на другой берег Чагана, разделявшего наши и вражеские позиции.

Положение защитников города становилось все более тяжелым. Снаряды подходили к концу. Уже

пришлось организовать мастерскую для отливки пуль и для изготовления патронов. Не хватало хлеба, овощей и соли, а сахара давно не было.

Большой радостью для бойцов была махорка, которую доставлял им самолет. Ради этого ценного груза

пришлось на время отказаться в полете от общества Порая: вместо него я брал лишний мешок табаку.

По пять – шесть мешков втискивали в гондолу моего самолета снабженцы из полевого штаба 4-й армии

на станции Алтата, крепко опутывали их веревками. А я тащился с этим грузом, тревожно

прислушиваясь к рокоту мотора, каждую минуту ожидая сюрприза от «казанской смеси».

Но Порай был изобретательным человеком. Перед каждым полетом он проделывал целый ряд

манипуляций с капризным горючим, прежде чем залить его в бак, по нескольку раз процеживал жидкость

сквозь мелкие сита и в довершение пропускал через замшу. Поэтому вынужденные посадки стали

значительно реже.

Белоказаки, хорошо осведомленные, с каким грузом регулярно совершает воздушное путешествие мой

«Фарман XXX», при подходе его к Уральску открывали бешеный артиллерийский огонь.

Мне даже пришлось каждый раз менять направление подхода. Кроме того, зная, что казаки избегают

обстреливать город, так как у многих из них там находились семьи или родственники, я снижался и, едва

не задевая крыши домов, благополучно доходил до аэродрома.

* * *

Белоказацкое командование предпринимало отчаянные попытки овладеть городом. Но защитники

Уральска героически отражали атаки врага. [22]

В перерывах между боями наши бойцы и белоказаки иногда вели «задушевные разговоры».

– Эй вы, краснопузики! – кричали с другого берега Чагана. – А крепко мы вас поймали в мешок! Вот

скоро совсем завяжем его и вам будет хана! Все пойдете в Урал рыбу кормить.

Наши бойцы не оставались в долгу:

– Не говори «гоп», казура несчастная. Что-то долго вы этот ваш мешок завязываете. Неровен час, зубы

себе обломаете!

В ответ разъяренные казаки открывали беспорядочную стрельбу. .

* * *

В конце июня враг предпринял последний и самый ожесточенный штурм города. Погода этому

благоприятствовала: дождь лил как из ведра.

С вечера белые усилили артиллерийский обстрел наших позиций. Чувствовалось, что они готовятся к

атаке. Но откуда будет нанесен главный удар?

Город переживал напряженные часы.

Гарнизон был слишком малочислен, чтобы обеспечить прочную оборону на всех участках. В это

решающее время на помощь бойцам пришли рабочие дружины.

С начала переправы противника через Чаган удалось определить место его сосредоточения и время

штурма. Пользуясь дождем и темнотой, белоказаки спешили до рассвета перебросить через реку

побольше сил.

Наши бойцы и рабочие дружинники, сосредоточившись в окопах и за халупами на окраине города, сидели тихо, не желая спугивать врага. Все ждали условного сигнала с командного пункта начдива.

И вот гулкий артиллерийский выстрел взорвал напряженную тишину. Тут же залаяли пулеметы. Наша

артиллерия обстреливала противоположный берег Чагана, чтобы отрезать переправившегося противника.

Здания в городе дрожали от гула орудий.

Второй сигнал – ракета – поднял подразделения и рабочие дружины в стремительную атаку. Не

ожидавшие этого белоказаки дрогнули и стали в беспорядке [23] отступать к Чагану. Но немногим из них

удалось переправиться к своим. На поле боя осталось более пятисот убитых и раненых. Из них

большинство отъявленные головорезы – бородачи из полка «имени Христа Спасителя», те, кто готовили

беспощадную расправу с защитниками города.

В этом бою героический гарнизон красного Уральска еще раз доказал свою глубокую преданность

молодой Республике.

Странно звучит, но после этой победы положение наше стало еще более трудным. На каждое орудие

осталось всего по четыре снаряда.

В эти сложные и полные лишений дни по осажденному городу разнеслась радостная весть о приветствии

защитникам Уральска от Владимира Ильича Ленина. В телеграмме на имя командующего Южной

группой войск М. В. Фрунзе говорилось: «Прошу передать Уральским товарищам мой горячий привет

героям пятидесятидневной обороны осажденного Уральска и просьбу не падать духом, продержаться еще

немного недель. Геройское дело защиты Уральска увенчается успехом.

Предсовобороны Ленин».

Слова вождя придали защитникам Уральска сил, они еще больше укрепили веру в окончательную победу.

Гарнизон принял непоколебимое решение удержать город во что бы то ни стало.

Кончились запасы горючего. Казалось, связь с армией будет окончательно нарушена. Но выход нашел

председатель чека Штыба. Он разослал по городу десятки людей, которые собирали у населения все, что

могло гореть. На аэродром стала поступать самая различная посуда с бензином, керосином, газолином и

даже с одеколоном. Эта масса разнокачественной жидкости смешивалась, десятки раз перебалтывалась, процеживалась искусной рукой Порая и превращалась в подобие авиагорючего. В результате самолет

опять имел на несколько вылетов теперь уже «пораевской смеси».

* * *

В июне на Восточном фронте наступил решающий перелом. Наши войска под командованием [24] М. В.

Фрунзе перешли в контрнаступление. Подавляя ожесточенное сопротивление врага, они неудержимой

лавиной рванули на восток.

На нашем участке части славной Чапаевской дивизии форсировали реку Белую, заставив колчаковцев

оставить город Уфу. После этого чапаевцы двинулись на помощь осажденному Уральску. Защитники

города с нетерпением ожидали освобождения.

И вот 11 июля перед нашими окопами севернее Уральска вдруг появились полтора десятка бойцов на

взмыленных лошадях. Крики радости раздались в окопах, когда среди всадников бойцы разглядели

самого Чапаева.

В тот же день в здании штаба 22-й дивизии состоялось совещание совместно с командованием 25-й

дивизии. Было решено одновременно ударить по окружавшим Уральск белым войскам из города и из вне

его. На авиацию в это время возлагалась задача бомбить и обстреливать врага с воздуха.

Кстати, со станции Алтата прилетел летчик Лабренец – командир нашего отряда. Он тоже должен был

участвовать в предстоящем бою.

Мы тщательно готовили свои самолеты. В баки заливали остатки горючего, подвешивали бомбы, кабины

загружали «стальными стрелами».

Наступил рассвет решающего дня. Наши части, форсировав Чаган, с ходу стремительно атаковали окопы

противника. Одновременно по врагу ударили чапаевцы. Мой старенький «Фарман XXX» и «Сопвич»

Лабренца летали над полем боя, помогая наземным войскам.

Белоказаки не выдержали. Оставляя повозки, боеприпасы, снаряжение, бросая раненых, они начали

беспорядочное бегство. Прорвано было железное кольцо, которое в течение трех месяцев сжимало

осажденный Уральск. [25]

Н. Анощенко. Павло

Мы познакомились в штабе Авиадарма, то есть Начальника авиации действующей Красной Армии, еще

во время гражданской войны. Он был из числа первых «красных петушков», как тогда в шутку ласково

называли молодых воздушников, только что окончивших первые советские курсы красных командиров-

воздухоплавателей в Петрограде.

Сидя в неуютной проходной комнате занятого штабом купеческого особняка, я, как помощник Авиадарма

по воздухоплаванию, обычно знакомился с каждым из прибывших молодых авиаторов перед

направлением их в действующую армию.

Как-то к моему столу нарочито спокойной походкой, чуточку «по-штатски», в развалочку, подошел

худенький, невысокого роста молодой паренек со светло-серыми спокойными глазами, в которых

угадывалась и веселая хитринка, и твердая воля. Плотно сжатые губы и чуть нахмуренные белесые брови

тоже свидетельствовали о волевом характере их обладателя, как и непокорный, хотя и тщательно

причесанный, белобрысый чуб, петушившийся маленьким веерком над высоким лбом. Новая солдатская

гимнастерка топорщилась, но была аккуратно заправлена.

Молодой командир доложил о своем прибытии и, ожидая вопросов, остановился в свободной позе. Слова

рапорта он произносил не особенно громко и не торопясь, будто обдумывал каждое слово. Говорил с

заметным украинским акцентом, который сказывался и в придыхательном произношении буквы «г», и в

мягком выговоре слов, и в характерных для южан переливах интонаций. На вопросы отвечал толково и

[26] коротко, хотя и растягивал слова, словно желая подчеркнуть этим отсутствие у него торопливой

нервозности.

Беру его анкету, читаю: «Федосеенко Павел Федорович. Год рождения 1898. Сын рабочего из крестьян

села Новая Сотня, Воронежской губернии. Образование – сельская школа и воздухоплавательные

курсы».

Интересуюсь, чем он занимался раньше.

– Чем занимался? Крестьянствовал, помогал семье – батька-то в город на завод ушел. Потом и я за ним

подался на заработки. Последнее время работал на заводе модельщиком.

Перебивая самого себя, он с затаенной хитрецой неожиданно спросил, знаю ли я, что такое профессия

модельщика.

– Представьте себе, товарищ Федосеенко, отлично знаю!

– Это хорошо, что знаете. Правда, стоящая специальность?.. Не всякий может быть модельщиком. Для

этого, кроме простого ремесла, нужно еще и тут кое-что иметь, – он постучал себя пальцем по лбу и

доверительно добавил: – А я сызмальства-то хотел агрономом быть, потому что землю люблю. Да и

теперь с радостью пошел бы учиться в сельскохозяйственную школу, но вот не пришлось... – Вдруг

спохватившись, вспомнив, где находится, Федосеенко смутился: – Хорошо землею заниматься, только

сейчас не время. Сначала нужно от беляков избавиться. Потому и пошел добровольцем в Красную

Армию.

По окончании петроградских воздухоплавательных курсов Федосеенко получил направление на наиболее

активный в то время Южный фронт.

Уже вскоре фамилия Федосеенко все чаще стала встречаться в донесениях с Южного фронта о боевой

работе 9-го воздухоплавательного отряда. А через некоторое время Павло, как мы в дальнейшем звали

его в своей среде, стал командиром отряда.

Осенью 1920 года 9-й воздухотряд действовал на перекопском направлении. Красная Армия стремилась

ворваться в Крым и сбросить в Черное море остатки белых банд и иностранных интервентов. Шли [27]

решающие бои. Белые яростно сопротивлялись, пуская в ход всю ту богатую технику, которой их так

щедро снабдили зарубежные покровители. Сейчас главным их козырем были английские танки.

Павло Федосеенко предлагает использовать для разведки танков аэростат отряда. Поднятый на стальном

тросе и связанный с землей полевым телефоном, он может успешно выполнить роль артиллерийского

наблюдательного пункта.

Командира отряда не смущает, что при этом аэростат придется выдвинуть ближе к противнику, иначе

наблюдатели – а наблюдателем чаще всего поднимался он сам – не смогут разведать такую

сравнительно мелкую цель, как танк. Но ведь аэростат уязвим. Огромное его тело достигает в длину

двадцати четырех, а в ширину семи метров и содержит около тысячи кубических метров

легковоспламеняющегося водорода, который, «старея» и смешиваясь с воздухом, образует страшной

силы взрывчатый гремучий газ. Стоит воспламенить его артиллерийским снарядом, зажигательными

пулями, ракетами или зажигательной жидкостью, сброшенной с самолета, и гибель наблюдателей

неизбежна.

А какая это огромная и выгодная для нападения цель – висящий почти неподвижно на высоте 600—800

метров аэростат! Ненавистная «колбаса» всегда привлекает внимание противника и возбуждает у него

желание стрельнуть в нее.

Отважного Павло не останавливают опасности.

– Раз это требуется для нашего дела, значит, надо рисковать, – твердит он в ответ на все высказываемые

опасения и сомнения. И вскоре осуществляет свои планы.

У меня сохранилось описание одного из боевых эпизодов, сделанное самим Павло. Я привожу его, чтобы

показать те реальные условия, в которых приходилось действовать Федосеенко и его товарищам.

«14 октября 1920 года. С аэростата замечены орудия и два танка противника. Сообщение о них по

телефону передали нашим артиллеристам. Одна батарея сразу же открыла огонь по указанным

координатам, а другая выехала вперед и прямой наводкой подбила сначала один танк, а затем второй. [28]

Противник видел аэростат и знал, что это он корректирует огонь и мешает передвижениям и

перегруппировкам. Решив уничтожить его, начал бешеный артиллерийский обстрел. Снаряды ложатся

шагах в ста от места, где находится машина с лебедкой. Осколки ранят красноармейца. Но команда

отряда не унывает. Шрапнель рвется прямо над головой. Меняем место подъема, а артиллерия белых не

оставляет нас. К тому же появилось несколько самолетов противника, которые сбрасывают на аэростат

семь бомб. Для аэростата это закончилось благополучно, ранены лишь три краснофлотца.

Обстрел продолжается, и шрапнель производит несколько пробоин в оболочке. Срочно ремонтируем ее, и

через несколько часов аэростат снова в воздухе.

В корзине – начальник отряда (сам Павло. – Авт.) и комиссар Золотов. Обнаруживаем новые пушки

противника. Докладываем о них начальнику артиллерии. Он выезжает на дальнобойную батарею, и та

открывает огонь.

В это время мы замечаем бронеавтомобиль. Передаем об этом на батарею и начинаем корректировать

огонь. После четвертого выстрела броневик подбит. Переносим огонь на артиллерию противника и

заставляем ее замолчать. Наши пехотные части начинают наступление. Неожиданно на нас налетают пять

вражеских самолетов. Мы отстреливаемся из пулемета и сообщаем о налете на наш аэродром. Красные

летчики вылетают к нам на помощь и заставляют истребителей противника уйти к себе в тыл.

Решили снова переменить место стоянки. Но артиллерия противника «не отпускает» нас. Один снаряд

пробивает кормовую часть аэростата. Газ начинает выходить из оболочки, и мы вынуждены опуститься.

Выбрав место за высоткой, осмотрели повреждения. В оболочке оказалось двадцать восемь пробоин. Но

еще не все потеряно. Тут же приступили к ремонту, и на зло врагам аэростат снова поднялся в воздух и

стал содействовать нашей пехоте.

Этот день, несмотря на ряд неудач, в общем был одним из интереснейших в истории отряда. Мы помогли

подбить два танка, содействовали уничтожению [29] броневика, удачно корректировали огонь нашей

артиллерии по батареям противника».

Так писал Павло о боевой работе своего отряда. За боевые заслуги в боях за Крым 9-й воздухотряд

приказом Реввоенсовета Республики первым из воздухчастей награждается Почетным Революционным

Красным Знаменем. Командир отряда П. Ф. Федосеенко и комиссар П. Г. Золотов были награждены

орденами Красного Знамени.

* * *

Еще до окончания гражданской войны, летом 1920 года, группа энтузиастов начала возрождать в СССР

свободное воздухоплавание – полеты на воздушных шарах. О нашем первом свободном полете,

совершенном с Красной площади 27 июля 1920 года во время торжественного парада в честь II Конгресса Коммунистического Интернационала, и о первом ночном полете Реввоенсовет Республики

даже издал специальный приказ. Об этих полетах сообщалось также в приказах по Воздушному Флоту, в

«Вестнике Воздушного Флота» и в газетах.

Узнал о них находившийся на фронте Павло и буквально «заболел» идеей свободных полетов. Он начал

засыпать меня письмами с настойчивыми просьбами разрешить ему хотя бы один свободный полет.

Правда, у него в отряде «сфериков» нет, но ведь можно же попробовать совершить полет и на «змейкаче».

У него в отряде как раз имеется старый змейковый аэростат.

Однако, несмотря на все просьбы, Павло разрешения на свободный полет не получает. У него для этого

не было опыта, да и неизвестно, как будет вести себя в свободном полете «змейкач», предназначенный

только для подъемов на привязи.

И все же Павло не оставляет своей мысли. Он даже специально поднимается на привязном аэростате во

время ураганного ветра якобы «для испытания прочности снаряжения», а в действительности в надежде, что трос оборвется и аэростат уйдет в «вынужденный» свободный полет. Однако ему «не повезло»: трос

выдержал суровое испытание...

Летом 1921 года с 25 июня по 3 июля в Москве проходит IV Всероссийский Съезд работников

Воздушного [30] Флота. Делегатом на него едет Павло. На съезде мы с ним встречаемся, и он просит

перевести его в Москву, чтобы научиться летать на «сфериках».

По предложению Павло делегаты от воздухчастей выражают желание поближе познакомиться с работой

специального Отделения со сферическими аэростатами. Это Отделение, незадолго до того созданное в

Кунцеве при 4-м воздухотряде, и должно стать базой для развертывания в нашей стране свободного

воздухоплавания.

Чтобы показать участникам съезда свободный полет, было решено снарядить небольшой сферический

аэростат объемом всего в 640 кубических метров. В корзине его предоставлялось место одному из

делегатов, которого выберет съезд.

5 июля аэростат поднялся. В корзине с молодым пилотом Петей Николаевым в качестве пассажира

летит... конечно же наш настойчивый Павло! Он добился-таки осуществления своего давнишнего

желания.

Полет прошел отлично, и с этого времени Федосеенко еще сильнее потянуло в бездонные глубины

воздушного океана. Он окончательно решил перейти к свободным полетам на сферических аэростатах и

научиться пилотированию их.

В конце 1921 года были созданы специальные курсы пилотов-аэронавтов. Одним из первых на них

зачислили слушателем Павло Федосеенко, К тому времени он оброс довольно большой рыжей бородой, которой очень гордился. Она придавала его юному лицу солидную степенность.

На курсах Павло старательно изучает теорию. Всем нравится его подкупающая простота, стремление к

знаниям, пытливость ума и упрямая настойчивость в достижении поставленной цели. Я тоже искренне

полюбил его, и мы вскоре становимся друзьями.

В августе следующего года начались практические занятия. В свободный полет выходил наш новый, советской постройки аэростат. Корзина его едва смогла принять всех пассажиров. Рассчитанная на

экипаж из трех человек, она вместила семерых, да еще небольшой запас балласта. Это позволяло на

одном и том же газе совершать серию полетов. При каждом приземлении высаживали по одному

человеку и тем самым [31] облегчали аэростат настолько, что он имел возможность совершать новый

подъем.

Как шеф-пилот курсов, даю пилоту-инструктору Евгению Сапунову задание: сначала разрешить каждому

ученику сделать по одной самостоятельной промежуточной посадке, а затем с двумя лучшими учениками

продолжать полет на побитие рекорда продолжительности.

Павло летит в качестве помощника Сапунова, и я уверен, не вылезет из корзины до тех пор, пока в

оболочке будет достаточно водорода. Так и получилось. Высадив возле Подольска четырех курсантов, Сапунов, Федосеенко и курсант Корженевский в половине восьмого вечера снова оторвались от земли.

Ночь прошла спокойно, хотя сильный холод и разреженный воздух доставили воздухоплавателям много

неприятных минут. Ведь они летели на большой высоте, а кислородных приборов не имели.

У меня сохранился отчет об этом полете. Из него видно, что бодрее всех чувствовал себя неунывающий

Павло. Это он поднял аэростат на высоту 4850 метров и настаивал на продолжении подъема, чтобы

побить рекорд высоты. Я позволю себе привести выдержку из бортового журнала, который велся во

время полета.

«14 ч. 48 мин. Высота 4800 м. Температура минус 12,6°. Значительная высота отражается на состоянии т.

Корженевского. Он чувствует сонливость, жалуется на слабость. Его дыхание становится частым и

недостаточным от нехватки кислорода. Сапунов и Федосеенко чувствуют себя по-прежнему бодро...

15 ч. 35 мин. Достигли высоты 4850 м. Решили, несмотря ни на что, дойти до 5000, чтобы затем побить и

рекорд высоты, до которого останется тогда лишь 200 м с небольшим. Но природа заслоняет от нас

солнце. Газ в шаре понемногу охлаждается, и мы против нашей воли идем вниз».

Верный себе Павло, который в это время пилотировал аэростат, летел за счет неблагоразумного

расходования балласта. За такое мне и раньше приходилось отчитывать его. Но Федосеенко, видно, ничем не исправишь. Когда этот рассудительный на земле человек оказывался в полете, он совершенно

забывал об [32] опасности, которая угрожает при приземлении, если израсходован запас балласта.

О том, как происходил спуск, привожу записи из бортового журнала.

«16 ч. 51 мин. Высота 2800 м. Стремительно валимся вниз.

16 ч. 52 мин. Высота уже всего 2600 м. Падаем... Вследствие быстрого падения и недостатка балласта

приходится приготовить якорь, чтобы в случае надобности выбросить и его...

Выбросили за борт все, чтобы не разбиться при приземлении. Остается последняя надежда на якорь...

17 ч. 10 мин. Высота всего 200 м. Аэростат продолжает падать. Вот уже коснулись концом гайдропа

земли, но все еще продолжаем стремительно снижаться. По команде пилота якорь полетел за борт

корзины. О счастье! Падение заметно затормозилось... Рвем разрывное приспособление. Вот и земля.

Корзину при причаливании перевернуло, внутри ее полный хаос. Все ее содержимое перемешалось с

землей. Но мы все целы. Итак, полет закончился вполне благополучно».

В своем стремлении поднять красный стяг нашей Родины как можно выше Павло, а под его нажимом и

Сапунов пошли на риск, который только по счастливой случайности не закончился катастрофой. Тем не

менее, несмотря на ряд крайне неблагоприятных условий, аэронавты продержались в воздухе свыше 21

часа и установили рекорд продолжительности полета. Попутно они перекрыли прежний рекорд

дальности полета без спуска.

Так летал наш Павло еще в годы своего летного ученичества. Хорошо, но рискованно!

Блестяще окончив курсы и получив звание пилота-воздухоплавателя, Федосеенко возвращается в свой

воздухотряд, приданный Черноморскому флоту. Там под Одессой, в районе Люстдорфа, он один из

первых проводил опыты совместной работы привязного аэростата с береговыми батареями и с

тральщиками, очищавшими Черное море от мин. В дальнейшем Федосеенко совершает много отличных

полетов, некоторые из них были рекордными и вошли в историю развития свободного воздухоплавания в

нашей стране. [33]

Узнав о первых подъемах иностранцев в стратосферу, Павло, к тому времени окончивший Академию

Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского и факультет дирижаблестроения учебного комбината

Гражданского Воздушного Флота, решает отвоевать для нашей Родины первенство и в этой новой

области.

– Мы должны летать выше всех в мире! – упрямо твердит Павло.

Во время каждой встречи Федосеенко обязательно возвращался к этой теме. Чувствовалось, что он

всецело поглощен идеей проникновения в стратосферу.

Павло развивает бешеную деятельность и добивается создания специального Стратосферного комитета

Осоавиахима, решившего по его предложению построить первый советский стратостат ОАХ-1.

Руководство его постройкой поручается моему другу. Главным конструктором был молодой научный

работник инженер Андрей Борисович Васенко.

Федосеенко энергичен, спешит, но ему, что называется, не везет, и намеченные сроки срываются. Трижды

переделывается проект стратостата. Да это и понятно: не так просто без опыта создать и построить

легкую, прочную и герметически закрытую гондолу, а также сшить гигантскую оболочку почти на 25

тысяч кубических метров газа. Павло начинает нервничать.

Но вот наконец стратостат ОАХ-1 готов. 30 января 1934 года Павло вместе с Васенко и молодым научным

сотрудником Ильей Давидовичем Усыскиным занимают свои места в герметической кабине. В 9 часов 4

минуты стратостат отрывается от земли и, пронизав сплошную пелену серых облаков, взмывает в

холодную высь, в неизведанные глубины манящего своей прозрачной голубизной зимнего неба.

Медленно плывет вверх огромная серебристая груша с крохотной по сравнению с оболочкой

шарообразной гондолой. Сквозь толстые стекла иллюминаторов Павло и его товарищи любуются

меняющимся цветом неба, ведут научные наблюдения. Они поддерживают связь с землей, которую

полностью закрыло сплошное море облаков.

Все шло отлично – подъем проходил вполне нормально. Уже через час после взлета стратонавты

поднялись [34] выше своих предшественников. Рекордная высота превзойдена в суровых зимних

условиях. Павло торжествует – он сдержал свое слово!

Подсчитывает остаток балласта. Его около восьмисот килограммов – не так уж много. Но упрямый

Павло решает подниматься еще выше.

В 12 часов 17 минут в бортовой журнал заносится высота – 21600 метров, и Васенко записывает: «Небо

черно-синее». Павло тут же вносит поправку и пишет рядом: «Серое. Федосеенко». Наконец в 12 часов

30 минут альтиметр показал невиданную высоту – 22 000 метров!

С аэростата к земле несется привет от победителей стратосферы тем, кто в это время в Кремле намечали

планы строительства прекрасной жизни, – делегатам XVII съезда партии. Радостные и гордые

стратонавты посылают из глубин стратосферы привет Центральному Комитету ленинского комсомола и

газете «Правда».

В бортовом журнале в 13 часов 20 минут появляется спокойная запись: «Едим яблоки. Высота неизменна.

Находимся в стратосфере». И дальше: «Продолжительный клапанный хлопок. Пошли вниз. Едим

шоколад. Павел Федосеенко».

На следующее утро, радостные, мы читаем в газетах о подвиге Павло и его товарищей и восхищаемся их

отвагой.

Любопытно знать, где они опустились? В газете, к сожалению, напечатано, что «место посадки

неизвестно». Я знаю – это вчерашние сведения. Теперь место приземления наверняка установлено.

Звоню в редакцию газеты «Известия», интересуюсь, где сейчас Павло и его товарищи. Мне отвечают

короткой фразой: «Разбились при спуске». Я замираю с телефонной трубкой в руке.

Погиб наш жизнерадостный и упорный друг Павло, такой буйно несдержанный в стремлении во славу

нашей Родины подниматься все выше и выше в не изведанную тогда стратосферу. [35]

А. Митрофанов. Встреча с Ибрагим-беком

1

В августе 1920 года в Старой Бухаре вспыхнуло народное восстание и первый курултай{1} провозгласил

Бухарскую республику. Эмир бухарский бежал в Афганистан.

Когда в 1924 году образовалась Таджикская республика, контрреволюционное басмачество, руководимое

из-за кордона эмиром, повело ожесточенную борьбу против Советской власти. Один из главарей

басмачества, матерый бандит Ибрагим-бек, дольше всех вел борьбу против таджикского народа.

Последний набег банд Ибрагим-бека был направлен не только на срыв колхозного строительства, но и на

попытку отторгнуть Таджикистан от Советского Союза, возродить там старые порядки.

В те далекие годы я служил в Средней Азии командиром звена 35-го отдельного авиаотряда. Летать мне

довелось на одном из первенцев нашего отечественного самолетостроения – цельнометаллическом

разведчике Р-3, созданном авиаконструктором А. Н. Туполевым.

Однажды, когда мы в звене занимались боевой подготовкой, в комнату вошел командир отряда

Калюжный. Высокий, уже пожилой летчик, грудь которого украшал орден Красного Знамени, имел

озабоченный вид.

– Только что получена шифровка, – приняв рапорт, заговорил он. – Опять банды Ибрагим-бека

подходят к нашей границе. По имеющимся сведениям, Ибрагим ведет до трех тысяч конников. Басмачей

теснят афганские войска, и это может заставить банду вступить на нашу землю. Пограничные части стоят

наготове. [36] Но вы знаете, они малочисленны. Наш отряд должен помочь им.

Пробежав взглядом по нашим лицам и немного помедлив, Калюжный обратился ко мне.

– Вам надлежит вылететь в Куляб. Там поступите в распоряжение командира кавалерийского полка.

Будет трудно, пришлем помощь. Поэтому выясните в Кулябе наличие горючего и боеприпасов...

Уже через несколько часов мы с летчиком-наблюдателем Абдурахмановым были в воздухе. Бурный

Вахш, горы Гули-зиндан, зеленые долины и вечные ледники на горных хребтах сейчас не привлекали

внимания своей девственной красотой. Мысли были там, у границы, где предстояло летать. Каковы-то

там условия? Справимся ли с задачей?

Но вот и Куляб. Маленький, узкий аэродром, покрытый роскошной весенней травой, вытянулся ярким

зеленым ковром. А сесть на него нельзя – летное поле занято стадом. Только когда кавалеристы, приехавшие нас встречать, разогнали коров, мы смогли приземлиться.

Несколько бойцов остались охранять самолет, а с остальными мы уехали в штаб. Командир полка

приказал назавтра быть готовыми к разведывательному полету.

Новый день оказался пасмурным. Я встал на рассвете, опробовал мотор. Он сыпал искры в редеющий

мрак и неистовым ревом будил спящие горы.

Вскоре на аэродром приехал начальник штаба полка. Он был явно встревожен.

– Получено сообщение, что южнее Чубека ночью перешла границу большая банда. Вы должны найти ее

и навести на басмачей наш отряд...

Горизонт спрятался в туманной дымке. Подняться выше 800 метров не удалось – не позволила густая

серая облачность.

Но нам повезло. Уже недалеко от зимовки Ак-Джар на равнине заметили большую группу конников.

Когда подлетели ближе, разглядели, что все они одеты в цветные халаты, вооружены карабинами или

винтовками, сбоку у каждого болтается сабля. Я прикинул – бандитов не меньше пятисот!

Некоторое время мы кружили над всадниками, [37] стараясь лучше определить их вооружение и

численность. При этом приходилось терпеть обстрел. Потом я убрал газ и стал круто снижаться.

– Стреляй! – крикнул Абдурахманову.

Сделав несколько заходов и израсходовав патроны, легли на обратный курс. По пути обнаружили наш

кавалерийский отряд и сбросили ему вымпел с координатами банды.

Отдохнуть после полета не удалось. Как только приземлились, сразу же получили приказ вылетать на

бомбежку басмачей.

Оружейных мастеров с нами не было. Снаряжать и подвешивать бомбы пришлось самим. По пути к

артскладу я спрашиваю летнаба:

– Товарищ Мамаджан, а ты знаешь, как подвешивать бомбы?

– Нет. Мне этого делать не приходилось.