Текст книги "Русская жизнь. Вторая мировая (июнь 2007)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Черная Смерть
В 1941 году население Тувы составляло около 80 тыс. человек, страна под руководством местных комиссаров вела полуфеодальный образ жизни, и даже половина жителей столицы – Кызыла – подстраивалась под миграцию скота, регулярно уходя из города за стадами на горные пастбища. Но, несмотря на нищету и малонаселенность, республика уже через несколько дней после начала войны приняла решение о братской помощи СССР. В течение 1941-42 годов на фронт из Тувы было отправлено более 40 тыс. лошадей, а также около 1 млн голов скота. А в сентябре 1943 года в республике сформирован кавалерийский эскадрон из 206 человек.
Это была классическая национальная часть: под собственным командованием и даже в национальных одеждах (позже, в начале 1944 года, тувинцев все же переодели в советскую военную форму). Правда, советское командование уже на территории СССР попросило тувинцев отослать назад на родину «предметы буддийского культа».
Их привезли в город Ковров, поселили в отдельных казармах и принялись обучать современной воинской тактике, а также русскому языку. В декабре 1943 года тувинцы прибыли на передовую, под село Снегиревку в Смоленской области. Однако после недельного раздумья советское командование все же решило не посылать тувинцев на фронт отдельной единицей и в качестве вспомогательных частей, а влить их в 31-й гвардейский Кубано-Черноморский кавалерийский полк 8-й гвардейской дивизии имени Морозова 6-го кавкорпуса 13-й армии 1-го Украинского фронта.
В полку на тувинцев была возложена задача устрашать противника, и с нею они прекрасно справились. Так, 31 января 1944 года в первом же бою под Дуражно кавалеристы выскочили на маленьких лохматых конях и с саблями на передовые немецкие части. Чуть позже пленный немецкий офицер вспоминал, что зрелище деморализующе подействовало на его солдат, на подсознательном уровне воспринявших «этих варваров» как полчища Аттилы.
Немцы после этого боя дали им название der Schwarze Tod – Черная Смерть. Ужас немцев был связан еще и с тем, что тувинцы, приверженные собственным представлениям о воинских правилах, принципиально не брали противника в плен.
В марте 1944 года советское командование неожиданно решило отправить тувинцев, доблестно проявивших себя в нескольких боях, обратно домой. Почему, до сих пор неизвестно. Советские офицеры, воевавшие бок о бок с тувинцами, уверяли, что причиной явились как раз те самые «собственные воинские правила».
Кругом виноватые
Однако, скорее всего, истинная причина отправки тувинцев домой – страх Сталина перед какими бы то ни было национальными частями в Советской Армии. Память об их роли в революции и Гражданской войне была еще свежа, и гипотетическая возможность того, что они могут повернуть оружие вспять, пугала Сталина сильнее, чем оголение фронтов. Пример польской армии под командованием Андерса, сформированной на территории СССР из польских граждан и депортированных с западных рубежей страны поляков, показал, что такие соединения быстро начинают «качать права». Или, хуже того, неприкрыто изменять Родине.
13 ноября 1941 года Государственный комитет обороны принял решение о формировании национальных добровольческих кавалерийских дивизий в Туркменистане, Узбекистане, Казахстане, Киргизии, Калмыкии, Башкирии, Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, а также в казачьих районах Дона и Северного Кавказа. Интересно, что все эти соединения должны были содержаться за счет местных, республиканских бюджетов, а также специальных фондов, средства в которые опять же вносили граждане этих республик.
Здесь показателен пример калмыцких частей. С июня 1941-го по апрель 1942 года в них было записано более 18 тыс. добровольцев. Часть их была отправлена в 56-ю армию, а другая образовала 189-й отдельный Калмыцкий полк. Однако толком повоевать им не удалось. Осенью 1942 года командир немецкой 16-й моторизованной дивизии генерал-майор Хайнрици сформировал в Элисте первый калмыцкий кавалерийский эскадрон. К ноябрю 1942 года на стороне немцев в районе Северного Кавказа сражались уже около 2000 калмыков. Еще больше их было во вспомогательных немецких частях. Разумеется, наблюдая весьма активный переход местного населения на сторону врага, ГКО приняло решение распихать калмыков по разным частям, где они находились бы под надзором «старшего брата».
Не лучше обстояли дела и с другими нацчастями. Из 19 кавалерийских «национальных дивизий», которые должны были быть созданы согласно решению от 13 ноября 1941 года, сформировали только шесть: Таджикскую, Туркменскую, Узбекскую, вышеупомянутую Калмыкскую, Башкирскую и Кабардино-Балкарскую. Недостающие 13 дивизий ГКО честно пытался укомплектовать и отправить на фронт, но не тут-то было. Например, призывники из Средней Азии не знали русского языка, не слишком хорошо обучались и не проявляли «должного воинского духа». Их подготовка в солдаты в итоге растянулась на несколько лет. Худо-бедно к лету 1943 года обучили и направили на фронт еще 7 дивизий (5 узбекских и 2 туркменские). Однако и эти части в дальнейшем предпочитали использовать в тылу – для охраны аэродромов, складов, конвоирования пленных немцев и т. д. К этому же времени сам собой отпал вопрос о формировании чечено-ингушских, кабардино-балкарских и дополнительных казачьих частей: пример их соплеменников, решивших послужить немцам, не слишком вдохновлял Верховного Главнокомандующего. Да и в тылу они попортили немало крови. Например, по данным отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, на территории Ставропольского края действовали 109 антисоветских бандформирований, в Чечено-Ингушетии – 54, в Кабардино-Балкарии – 47, в Калмыкии – 12. По большей части в эти банды шли дезертиры, которых в том же Ставропольском крае насчитывалось более 18 тыс. человек, а на Северном Кавказе около 63 тыс. Общее число дезертиров и лиц, уклонившихся от службы, по данным отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, на 1 января 1945 года составляло примерно 1,6 млн человек.
Сыграли свою роль и большие потери личного состава в национальных частях. Так, дважды формировались азербайджанские 77-я горнострелковая, 416-я и 233-я стрелковые дивизии, а также 392-я Грузинская стрелковая дивизия. После переформирования в Закавказье их национальный состав размылся с 70-80% грузин и азербайджанцев до 40-50%. Часто из-за таких изменений национальные части вообще теряли свои первоначальные названия. Например, 87-я Туркменская отдельная стрелковая бригада превратилась в 76-ю стрелковую дивизию, а 100-я Казахская стрелковая бригада – в 1-ю стрелковую дивизию.
Да и большинство образцовых национальных формирований, гордо пронесших собственное имя через всю войну, можно «привязать к местности» лишь с натяжкой. Например, в самом первом сформированном национальном соединении, 201-й Латышской стрелковой дивизии, латыши составляли 51%, русские – 26%, евреи – 17%, поляки – 3%, прочие национальности – 6% (при этом дивизия на 95% состояла из граждан Латвии). К 1944 году доля латышей в дивизии уменьшилась до 39%. Фактически единственным национальным соединением, не претерпевшим за годы войны никаких трансформаций (в численности, национальном составе, самоназвании) оказалась 88-я отдельная Китайская стрелковая бригада, созданная на Дальневосточном фронте в августе 1942 года директивой заместителя наркома обороны СССР. Однако повоевать ей пришлось только спустя три года после момента формирования – против Японии, с 9 августа по 2 сентября 1945 года.
И один в поле воин
Гораздо успешнее проявили себя северные народы СССР – хотя бы потому, что из-за их малочисленности из них нельзя было сформировать ни дивизии, ни даже полка. Якутов, ненцев или эвенков часто определяли в общевойсковые соединения, но и там они фактически находились на особом счету как отдельные боевые единицы, пусть и по пять человек на дивизию. Особым указом ГКО малочисленные народы Севера не призывались в действующую армию, однако уже в первые дни войны появились сотни добровольцев из их числа. Так, в течение 1942 года на фронт ушли более 200 нанайцев, 30 орочей, около 80 эвенков. В общей сложности более 3 тыс. аборигенов Сибири и Севера воевали в действующей армии. При этом советское командование разрешило формировать отделения по клановому принципу только этим народам. Отделение или даже взвод могли состоять из одних Кимов, Онеко или Дигоров.
Эти люди, как и большинство в узбекских или киргизских частях, почти не знали русского языка. Не могли ходить строем, были слабы в политической подготовке. Но взамен почти все добровольцы из числа малых народов имели одно неоспоримое преимущество перед другими солдатами нашей армии: они умели сливаться с природой и из десяти выстрелов как минимум девять раз попадали в глаз белке. За это им прощали внешнее и внутреннее несоответствие образу советского солдата, а также маленьких деревянных идолов, которых они носили под формой из оленьих шкур. Да-да, ряд командиров дозволяли некоторым представителям северных народов такую слабость– собственную военную форму: как правило, это были унты, шапки и полушубки из оленьих шкур. Знаменитый снайпер, нанаец Торим Бельды даже нашил на олений полушубок погоны.
Имена снайперов из числа этих народов хорошо знали не только в СССР, но и в Германии. Например, за уничтожение нанайца Максима Пассара немецкое командование обещало 100 тыс. рейхсмарок. С 21 июля 1942 года и до момента своей гибели в январе 1943 года он уничтожил 236 фашистов. А его отделение, составленное из народов Севера, только за сентябрь-октябрь 1942 года положило 3 175 немцев.
По остаточному принципу
Сталинское руководство все же предпринимало спорадические попытки сформировать национальные части из представителей европейских народов. Но толкали его к этому скорее политические мотивы, а не военные: СССР было важно показать всему миру, что не все покоренные или сотрудничающие с Гитлером народы разделяют фашистские взгляды. И если формирование польской армии на территории СССР фактически провалилось, то с комплектацией других «европейских соединений» получилось чуть лучше. В составе воинских частей Советской Армии воевали с немцами 1-я и 2-я армии Войска Польского, Чехословацкий армейский корпус, французский авиаполк «Нормандия-Неман». Однако состояли они (кроме «Нормандии-Неман») в основном из граждан СССР польского или чешского происхождения, да и боевые задачи перед ними ставились минимальные: разминирование местностей после отступления немцев, тыловое обеспечение, зачистка территорий. Или показные мероприятия – например, торжественный вход польских частей в освобожденный от немцев родной город.
Даже формирование частей из Югославии, наиболее близкого и искреннего союзника СССР в годы войны, на территории СССР носило фантасмагорический характер. Сербский антифашист Обрадович, боровшийся с немцами в партизанском отряде у себя на родине, вспоминал: «Мы узнали, что в СССР сформирована югославская бригада. Мы в Югославии никак не могли понять, откуда в СССР столько югославов. Только в 1945-м мы поняли, что югославская бригада состояла из военнослужащих хорватского полка, взятого в плен под Сталинградом. В советском лагере из него отобрали чуть больше 1 тыс. человек во главе с командиром Месичем, потом добавили туда югославских политэмигрантов из Коминтерна, а руководство соединением осуществляли советские офицеры и офицеры госбезопасности. В частности, молодой генерал НКВД Жуков».
Далеко не всем нациям, даже при их большом желании, советское руководство дозволяло создавать собственные части. В октябре 1939 года в Бресте НКВД арестовало двух руководителей Бунда – Эрлиха и Альтера. После подписания в Лондоне 30 июля 1941 года советско-польского соглашения и прилагавшегося к нему «Протокола о предоставлении амнистии всем польским гражданам, находившимся на территории СССР в качестве военнопленных или на других основаниях» Эрлих и Альтер были освобождены из советской тюрьмы в сентябре 1941 года. Уже через месяц они предложили создать Еврейский легион, который должен был состоять не только из советских, но и палестинских, американских и прочих евреев. В США инициатива бундовцев была встречена с огромным восторгом, и только за ноябрь 1941 года вступить в Легион пожелали более 500 американских евреев. Но, видимо, апелляция к международному еврейству и сгубила Эрлиха с Альтером. В декабре 1941 года они были вновь арестованы по обвинению в связи с германской разведкой и позднее расстреляны.
Алексей Митрофанов
Город молчаливых ворот
Улица во Владимире одна, но самая главная
В город Владимир нужно приезжать на собственной машине. Или на такси.
А еще лучше – на тройке, в карете.
Большинство едет, конечно же, на поезде. И что же? Поезд подъезжает к станции. Справа речка Клязьма, но ее не видно. Слева вокзал, который, к сожалению, видно очень хорошо. Здание абсолютно никакой архитектуры и, кроме того, малозначимое в историческом смысле. Разве что там однажды побывал Владимир Ильич Ленин. Произошло это в 1893 году. Владимир Ильич собирался встретиться (конспиративно) со своим соратником Н. Федосеевым. Но встреча сорвалась: на тот момент товарищ Федосеев пребывал в тюрьме. Ленин прошелся по городу, перекусил в привокзальном буфете (легально) и покинул Владимир.
Да и это, мягко говоря, малозначительное происшествие случилось с Лениным не в нынешнем вокзальном помещении, а в том, которое стояло здесь до революции.
Под вокзальной стеной – заурядная площадь. Здесь случайно может оказаться парочка такси. А может и не оказаться, тогда придется ехать на троллейбусе. Сначала его надо будет подождать. Потом он станет долго и старательно взбираться в горку. Путешествие, как говорится, на любителя.
То ли дело по шоссе. По обеим сторонам красивый, мощный, непролазный лес. Время от времени – названия населенных пунктов, известные еще по повести Венедикта Ерофеева: Омутищи, Покров, Петушки. (Все эти платформы проезжаешь, разумеется, и поездом, только названия на высокой скорости не прочитать.) Наконец, городские предместья. А затем главный памятник города, Золотые ворота.
Точно так же к Золотым воротам подъезжала в 1767 году российская императрица, матушка Екатерина. Подъехать-то она подъехала, но дальше дело не пошло. Широкий экипаж царицы застрял в арке. Ни взад ни вперед. Кое-как сумели вытащить главную владимирскую гостью. И после этого во избежание повторения таких конфузов сделали по бокам ворот широкие объезды.
Сами же ворота – памятник глубокой, невообразимой древности, середины двенадцатого века. И главный символ славы города на Клязьме – наряду с Успенским и Дмитриевским соборами.
Владимир – старший брат Москвы. Он был основан в 990 году киевским князем Владимиром Красно Солнышко. Цель этого поступка очевидна: укрепить силы княжества в северных землях. Очевидно и происхождение названия. Красно Солнышко недолго думая прозвал новенький город в честь себя любимого.
Карьера города была стремительной, но краткой. В 1157 году Владимир становится столицей целого княжества – Владимиро-Суздальского. То есть, по сути, приравнивается по своему значению к самому Киеву. А в 1299 году город становится духовной столицей России: сюда перемещается кафедра русского митрополита.
Все бы ничего, когда б не частые и разрушительные татарские набеги.
И уже в 1326 году резиденция митрополита переместилась в Москву, которой и было суждено в конце концов сделаться государственной столицей. А Владимир постепенно потерял свое влияние (как политическое, так и торговое) и превратился в один из уютнейших и тишайших провинциальных городов России.
Герой повести Владимира Соллогуба «Тарантас» в середине позапрошлого столетия стоял на площади перед Воротами и пялился на них. «Он припомнил и Мономаха, и Всеволода, и Боголюбского, и Александра Невского, и удельное время, и набеги татар, но припомнил, как школьник твердит свой урок. Как они тут жили? что тут делалось? – кто может это теперь рассказать? Иван Васильевич осмотрел Золотые ворота с белыми стенами и зеленой крышкой, постоял у них, поглядел на них, потом опять постоял и поглядел да пошел далее. Золотые ворота ему ничего не сказали».
Сейчас сказали бы. Хотя бы потому, что здесь сегодня экспозиция музея. Владимирцы вообще большие мастера делать музеи. Экспозиции тут обустроены и в Золотых воротах, и Присутственных местах, и в Водонапорной башне, и в храмах (по всей России храмы были взяты у музеев православной церковью, а во Владимире все это мирно уживается), и даже в тюрьме Владимирский централ (там демонстрируют старинные наручники, фигуры полицейских и жандармов, фотографии самых известных заключенных и тому подобные реликвии). Не говоря уж об особняке, в котором жили знаменитые братья Столетовы, физик и генерал.
Да что там говорить – Государственный Владимиро-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник разросся до невиданных размеров. Его экспозиции находятся и во Владимире, и в Суздале, и в Кидекше, и в Боголюбове, и в Гусь-Хрустальном. Другой такой империи наша страна не знает.
Больше того, владимирцы горазды музеефицировать кого угодно. К примеру, справа от ворот высится Козлов вал. Кто был этот Козлов? Великий физик, полководец, стихотворец? Ничего подобного. Просто в восемнадцатом столетии смотритель за валами донес здешнему градоначальнику о том, что «посадский человек Алексей Козлов» разбил на городском валу фруктовый сад.
Вал в те времена еще считался стратегическим объектом. На его счет существовало предписание: «Надлежит смотреть, чтобы в городе на валу около всего города и острога и рвам никакие люди не ходили и осыпи рву не обивали, и навоз и всякого сору в городе и в остроге у стен и у ворот и во рвы в тайниках никто не метал». Также запрещалось разводить сады.
Над Козловым учинили нешуточный допрос. Однако садовод, вопреки ожиданиям властей, был непоколебим. Он стоял на своем: дескать, приобрел вал (а покупать и продавать валы почему-то разрешалось), уже засаженный различными полезными растениями, а потому невиновен. И не собирается сад разбирать, так как уплочено.
Дело длилось довольно долго и закончилось победой садовода. Сам же он за это время вошел, как говорится, в анекдот, и вал назвали его именем. Сегодня это название узаконено на карте города Владимира.
Увековечен, естественно, и уже упомянутый Вен. Ерофеев. Он обучался здесь же, рядышком с Воротами, в пединституте. Откуда его, кстати, выгнали – за неуважение к дисциплине, свободомыслие и за то, что постоянно ходил в белых тапках, недостойных звания советского учителя. По преданию, писателя вызвали в ректорский кабинет, в котором за столом сидел отнюдь не ректор, а незнакомый дядечка из КГБ СССР. И этот дядечка поставил Ерофеева перед серьезным выбором: либо на него заводят дело как на диссидента, либо сейчас же вон из института и города Владимира вообще.
Писатель вышел за ворота института и как был, все в тех же белых тапках, побрел в сторону Москвы.
Конечно, это апокриф, а не достоверная история. Однако же владимирцы этот апокриф очень любят, а на стене пединститута висит мемориальная доска: «В этом здании учился русский писатель Венедикт Ерофеев». И годы непродолжительной жизни.
Большая Московская улица. Тепло, солнечно, притом нисколечко не знойно. На тротуарах теснота от жизнерадостной, праздничной публики. Выделяется молоденькая пара, лет по восемнадцать. Он – интеллигентского вида, в очочках, в белой рубашечке, с галстуком. Она – в чем-то невообразимом, с экстремальной прической, с таким же макияжем. Смотрят друг на друга несколько недоуменно. Но держатся за руки. Видимо, познакомились по интернету, и теперь она приехала к нему развиртуализовываться.
Он: И как тебе нравится наша главная улица?
Она: Прикольно. А теперь другие покажи.
Он (огорченно): А у нас других нету.
Она (еще более огорченно): Вау! А где же мы тусить-то будем?
Не расстраивайтесь, мадемуазель. Здесь вы и будете тусить. Еще в 1853 году Николай Добролюбов, проезжая из Нижнего Новгорода в Петербург, писал: «Обедали мы во Владимире. Это очень недурной городок, и если судить по той улице, через которую мы проезжали, то – не хуже Нижнего; но кондуктор говорит, что только одна улица порядочная и есть во всем Владимире».
И в этом не беда Владимира, а, наоборот, его большое счастье. Никуда ходить не надо. Все радости сосредоточены на протяжении двух километров. И этих радостей не сосчитать. Чуть ли не в каждом доме по две, три, а то и по четыре «точки общепита». «Точки» эти самые разнообразные: дешевенькие блинная и пирожковая, безалкогольная фастфудовская гамбургерная, средней руки кафе самых разнообразных кухонь, дорогие рестораны, круглосуточные клубы, казино.
Впрочем, супердорогих мест во Владимире не существует в принципе. В каждом заведении можно найти что-нибудь по возможностям своего кошелька.
Здесь же множество музеев, магазинчиков, гостиниц, лавочек. Каждый (за редким исключением) дом – архитектурный памятник. Подобной улицы не сыщешь ни в Москве, ни в Петербурге, ни в Ростове – ни в одном российском городе. Концентрация праздника на один квадратный метр здесь максимальная.
Да, отойдешь от главной улицы на парочку кварталов – и окажешься практически в деревне: покосившиеся деревянные избушки, песий брех, неасфальтированные дороги. Но никто вам и не предлагает туда ходить. Одной Большой Московской хватит за глаза.
«Эта улица – настоящая артерия, стягивающая к себе жизненные соки города, по ней совершается и торговое, и служебное, и увеселительное движение», – писал экономист А. Субботин.
И был сотню раз прав.
Здесь располагался первый в городе кинотеатр под названием «Модерн». Обстановка его была более чем скромная: маленький зальчик, а в фойе диван, пальмочка в кадке и недорогой рояль. Сразу же после открытия кинотеатра губернатор города Владимира издал распоряжение: запретить показывать в синематографе ленты «возбуждающего характера». Так что ни парижских шансонеток, ни революционных героев с «Потемкина» несчастным владимирцам, увы, не дано было видеть. Но кинотеатр все равно пользовался огромной популярностью.
Здесь размещалось ателье модного фотографа Иодко, занимавшегося, помимо обывательских портретов «в интерьере», городским пейзажем. Время от времени в газетах попадались объявления: «Губернской земской управой сделан заказ фотографу В. В. Иодко на 7 тысяч экземпляров открыток с видами Владимира и его окрестностей. Карточки будут разосланы в начальные земские школы по 10 и более экземпляров».
Можно сказать, Иодко был поставщиком если не императорского, то как минимум губернского «двора».
Здесь была знаменитая седаковская булочная с пекарней – каждые два часа в торговом зале появлялась очередная порция горячей выпечки. Знаменитая «немецкая колбасня» (ею владел русский предприниматель по фамилии Философов). Знаменитые торговые ряды, в которых продавали все, что только пожелаешь. Один из жителей Владимира писал о них: «Большие торговые ряды состояли из наиболее крупных магазинов, в которых шла торговля галантереей, готовой одеждой, мехами, мануфактурой, шелками, обувью, кожаными изделиями. Из этих магазинов нас особенно привлекал магазин Паркова с его учебными пособиями. В самих рядах между колоннами мы прятались от застигшего нас дождя, а по тротуару, вдоль всех рядов, «по шелопаевке», как она называлась, слонялись бездельники и гульливая молодежь. Здесь, в центре города, особенно в праздники, чинно прогуливались именитые граждане. Здесь назначались свидания, происходили знакомства и ухаживания».
Первая в городе библиотека. Первая в городе аптека. Уже упомянутая «шалопаевка». Магазин «кирпичики», прозванный так за то, что облицован был яркими плитками, покрытыми глазурью.
Здесь же обыватели распробовали первое в городе Владимире мороженое. Им торговал крестьянин Иван Ходов, взявший в 1908 году для этой цели часть земли в аренду. Обязательства Ходова перед властями Владимира были нешуточные: «Я, Ходов, обязуюсь около своего киоска соблюдать должную чистоту и при малейшей неисправности в этом отношении обязуюсь немедленно исполнить требования властей и управы; при неисполнении же этих требований управа имеет право произвести очистку места за мой счет, и я, Ходов, не вправе жаловаться на размер уплаченного управой вознаграждения за очистку… Порча и уничтожение деревьев близ киоска безусловно воспрещается».
Однако обошлось без этих жестокосердных мер. Наоборот, дело у Ходова пошло, и в скором времени он смог расширить свой ассортимент: помимо белого (сливочного) и разноцветного (со всевозможными, в те времена, ясное дело, натуральными добавками) начал торговать сорбетом и щербетом.
Правда, нынче качество обслуживания и пищи во Владимире может иной раз обескуражить. «Ливанское мезе» вдруг обернется овощным салатом с долмой и зуболомными котлетами «полуфабрикатного характера». В центре рульки можно обнаружить кусок льда – ее так разморозили неаккуратно. В каком-нибудь меню встретишь «сухарики от шефа» по цене 100 рублей за порцию – словно фуа-гра какое. А в кафе, где вчера все было прекрасно, вкусно и любезно, завтра могут с ходу обхамить.
Впрочем, и это в традициях города. Уже упоминавшийся В. Соллогуб приводил в своей повести меню ресторана при главной гостинице:
«Обет!
1. Суп – Липотаж.
2. Говядина – Телятина с цидроном.
3. Рыба – раки.
4. Соус – Патиша.
5. Жаркое. Курица с рысью.
6. Хлебенное. Желе сапельсинов».
Одно лишь радует: исходные продукты здесь, как правило, свежайшие.
Здесь же, на Большой Московской улице, находится главная площадь города, Соборная. В центре ее стоит монумент в честь 850-летия Владимира – высокий обелиск, у подножия которого расселись воин, архитектор и рабочий. Они просто сидят, глядят перед собой и ничего не делают. Неудивительно, что эту городскую достопримечательность сразу прозвали памятником трем бездельникам.
За площадью – парк «Липки» (именно в нем Ходов торговал своим мороженым). За парком – шикарное здание присутственных мест и два самых известных собора – Успенский и Дмитриевский, оба сверстники Золотых ворот.
Вот как это место воспринял герой соллогубовского «Тарантаса»: «На площади толпился народ, расхаживали господа в круглых шляпах, дамы с зонтиками; в гостином дворе, набитом галантерейной дрянью, крикливые сидельцы вцеплялись в проходящих; из огромного здания присутственных мест выглядывали чиновники с перьями за ушами; в каждом окне было по два, по три чиновника, и Ивану Васильевичу показалось, что все они его дразнят».
Сейчас опять-таки не показалось бы. Здание присутственных мест полностью отдано под экспозиции.
И почему– то называется палатами, хотя собственно палаты возводили на Руси гораздо раньше.
– Просто подумали: нет во Владимире палат. Непорядок. И решили: пусть будут.
Так мне объяснили в музее.
Все-таки владимирцы -неисправимые мистификаторы.
Соборная площадь – священное место. У «трех бездельников» запрещена парковка всех вообразимых видов транспорта. Исключение сделано только для туристических автобусов и милицейских серых «козликов», которые обычно украшают площадь в количестве одной или двух штук. В них отдыхают милиционеры, в случае чего готовые прийти на помощь своему товарищу, который разгоняет дураков водителей (кто-нибудь по незнанию обязательно паркуется на площади, тем более что в городе много туристов).
Впрочем, владимирские милиционеры не страшны. Просто попросят, чтоб дурак уехал, и даже денег не возьмут. А по Большой Московской улице время от времени ездит гаишная машина с мигалкой и вещает в мегафон. Во всех российских городах текст приблизительно такой: «Всем быстро принять вправо! Вправо, кому сказал! Эй, ты, на «шестерке», самый умный, что ли?»
Здесь же он принципиально отличается: «Уважаемые взрослые, не оставляйте своих детей без присмотра!»
А по ночам улица патрулируется симпатичной троицей – двумя интеллигентного вида милиционерами и большим добродушным псом.