Текст книги "Русская жизнь. Телевизор (июль 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Выходит, что мы рассказываем другим и пишем не только ради того, чтобы описать или рассказать. В ряде случаем мы просто хотим как-то воздействовать на нашего собеседника.

А бывают случаи, что у нас вот нечем заинтересовать нашего собеседника, тогда мы просто начинаем толковать с ним о разном.

А погодка, знаете, сегодня не того!

Да.

А скажите, вы любите мух?

Мух?

Да.

Нет, знаете, не особенно.

Вот и наше описание трудового дня крестьянина в том виде, в каком мы его давали в начале этой статьи, очень похоже на разговор о погоде и мухах.

Как так? – возмутимся мы. – Это описание жизни трудовика-крестьянина, который сеет хлеб и выращивает картошку, и вдруг – похоже на пустые разговоры о мухах. Это никуда не годится. Ведь крестьянин трудится, бьется за плугом, не доедает, не досыпает…

Вот тут и давайте остановимся. Пылить не стоит. В этом и будет загвоздка.

Суть как раз и заключается в том, как мы показали крестьянина.

Когда мы описали трудовой его день, то есть рассказывали о том, что крестьянин вставал и ложился, нам было не интересно. Мы приклеивали к описанию для пущей красочности трели жаворонка и крумканье журавлей в синеве неба, но мы забывали, что перед нами не машина и не заведенный механизм музыкального ящика. Перед нами был человек. Перед нами был пахарь; но этот пахарь, надо полагать, не только пашет, он живет. Он что-то думает о своей жизни, что-то думает о своей лошади. У этого человека есть знакомые, есть сватовья, кумовья. Этот человек слыхал хоть одно-два слова о какой-то другой жизни. Не такой, какой он жил десятки лет. У этого пахаря есть какая-то думка, как он будет жить завтра и какими семенами засеять свое поле. У него, наверное, когда-нибудь был с кем-нибудь разговор о его жизни и жизни других. И почему бы нам, начинающим писателям, не провести, вернее, почему бы нам вместе с ним не пройти через весь мир этого пахаря, через его дела и мысли и встречи за день. Может быть, Иван как раз за пахотой и думал о том, что ему пахать тяжело, что пахоту эту надо бы как-то облегчить.

Но надо ли описывать все?

Зачем и к чему? Все описать, во-первых, труднее, а во-вторых, опять же не все имеет важное значение. Ну, к примеру, мы решили поставить себе задачей показать трудности работы этого нашего пахаря. Это будет, значит, наша задача, наша цель, наша, так сказать, загвоздка, главная мысль.

Чтобы ярче подчеркнуть нашу главную мысль, мы и начнем с того, что покажем плохой, изношенный плуг нашего пахаря, покажем за завтраком скудную пищу пахаря, покажем ту плохую одежонку, в которой пахарь выезжает на работу, мельком посмотрим на худую заморенную клячу, на которой пахарь выезжает со двора, покажем потом пот ее, как она, бедная, будет гнуться в три погибели на пашне, сбоку глянем на Ивана и его страдальческое лицо, может быть нелишне будет напомнить и о трели жаворонка, но, ясное дело, Ивану не до этих трелей. Они его будут только раздражать, а не радовать…

А ведь вполне возможно, что именно такого факта, какой автор описывает, на самом деле и не происходило.

Каковы же выводы?

1. Для художественного литературного произведения, в частности, для рассказа, нужен не только факт. Нужно, чтобы этот факт был типичным, массовым.

2. Описывать событие ради события только потому, что оно действительно происходило, в литературном произведении нет надобности. Об этом событии можно дать заметку в газету. Литературное произведение и проводимое в нем событие должно преследовать какую-либо цель, то есть должно иметь главную мысль, тему.

3. Художественный вымысел, сопутствующий теме, должен иметь тесную увязку с темой и не должен быть случайным.

4. Голое описание факта или описание одних внешних (наружных) признаков и видимых действий героев не годится, нужно так называемое психологическое, душевное оправдание поступков и действий.

5. Нужен показ фона, места, территории, на которой происходит описываемое событие.

В противном же случае факт, как говорится, остается фактом, но не красноречивым и не убедительным, а описание этого факта является сухим и скучным отчетом.

А. Малюшинский

Подготовила Наталья Рыбальченко

Московский дневник

Советские будни американки Анны Портер

Печатается с сокращениями по изданию: Porter Anna, A Moscow diary. Chicago: Charles H. Kerr, 1926.

Визит в Москву начался с неприятности. Всю нашу группу задержали полицейские – шпионаж! Один из моих спутников сделал из окна поезда снимок симпатичной деревенской девушки. Информацию о «подозрительном иностранце, фотографирующем железную дорогу» тут же передали по телеграфу в Москву и мы все оказались под подозрением. Но наши рекомендательные письма произвели впечатление, и нас быстро отпустили.

Мы планировали остановиться в «Савое», большом «нэпманском» отеле, но цены в нем оказались слишком высокими. Тогда мы отправились в «Пассаж» – маленькую гостиницу, которая находится в здании неработающего торгового пассажа, в тихом переулке неподалеку от шумной деловой Тверской.

Оставив вещи в номере, я решила пообедать. Вообще еда здесь дорогая, по крайней мере для тех, у кого нет рабочих карточек. Говорят, что недорого можно поесть в кооперативных столовых, но мне пока не удалось найти ни одной. Пришлось зайти в ресторан, выглядевший довольно жалко. За полтора рубля (примерно 75 центов) мне принесли большую тарелку борща – много овощей, солидный кусок мяса, ложка густой сметаны и толстый ломоть черного хлеба впридачу. Очень вкусно и сытно. Кажется, я могла бы питаться одним борщом. Еще я как-то купила у уличного продавца дыню. Их привозят в Москву с юга – с Нижней Волги, Кавказа, из Крыма. Стоила она те же 75 центов, это дороговато, но сейчас только начало сезона и скоро они начнут дешеветь. На завтрак в нашей гостинице подают кофе, большой рогалик, масло и яйцо – все за 1 р. 20 коп. или 55 центов.

***

Мое первое впечатление от Москвы было не очень оригинальным. «Как тут все по-восточному!» – воскликнула я, глядя на живописную толпу в ярких разноцветных одеждах на фоне стен из красного кирпича. Но думаю, от ассоциации с Востоком никуда не деться, настолько очевидно влияние Византии на московскую архитектуру. Мадам де Сталь охарактеризовала Москву похожим образом: «Вот татарский Рим!»

Позже я отправилась на чай со сладким пирогом к Анне-Луизе. Она сообщила, что уезжает на Кавказ, и тут же предложила мне унаследовать ее комнату. Здание, в котором она живет, – бывшая гостиница, перешедшая в распоряжение государства. Оно изрядно потрепано, лифт не работает, зато из огромного окна комнаты открывается великолепный вид на Театральную площадь. Квартирная плата небольшая, и я могу жить здесь целый месяц, до тех пор, пока Анна-Луиза не вернется.

***

Сегодня я побывала в Кремле. Вообще туда очень трудно попасть, но мне помогла товарищ Фишер из Комитета детского развития – ее кабинет как раз находится на территории Кремля в прекрасном дворце XVI века. Она устроила мне экскурсию по этому дворцу, а потом мы погуляли по кремлевским улицам. Жаль только, что церкви на Соборной площади были заперты и мне не удалось осмотреть их изнутри.

Выйдя из Кремля, я встретилась с мирной демонстрацией – длинные колонны марширующих граждан с алыми транспарантами, портретами Ленина и Маркса стекались со всех сторон, сливаясь в единый мощный поток, движущийся в сторону Тверской. Перед зданием Коминтерна, на балконе которого стояла группа каких-то ответственных товарищей, демонстранты салютовали и кричали «ура». Я немного понаблюдала за этой картиной, потом сходила перекусить в маленькое кафе неподалеку, а они все шли и шли. Вместе с демонстрантами я дошагала до здания Моссовета, квадратного красного дома, на площади перед которым стояла какая-то революционная скульптура. Здесь все снова стали кричать «ура», а оркестры безостановочно играли «Интернационал». Мне было интересно, чем все закончится, но поток людей казался бесконечным. В итоге я сдалась и отправилась домой.

На следующее утро я пошла в парк, расположенный у подножия Кремлевской стены. Он оказался очень многолюдным, но, несмотря на это, никакой суеты и толкотни не было. Дети тихо играли в тени деревьев, студенты сидели на лавочках и читали или спорили о чем-то своем, воздух упоительно пах свежей травой, и повсюду царила удивительная атмосфера спокойствия, приятно контрастировавшая с неразберихой и суетой, царящей повсюду в Москве. Во время прогулок по городу меня не покидало ощущение того, что привычный порядок жизни нарушен и теперь все тяжело работают, чтобы его восстановить. Разрухи как таковой не было, но все равно создавалось впечатление, что ты пришел в дом, где затеяли генеральную уборку: ковры вынесли, мебель сдвинули на середину комнаты, и вот теперь надо все подмести и навести порядок.

***

Вчера я ходила к Ильичу. В его Мавзолей на Красной площади каждый день приходят тысячи людей. Полчаса я простояла в очереди за пропуском – это простая формальность, но она необходима в целях безопасности. К окошку пропускали по двое. Я предъявила свой паспорт, молодой парень, стоявший передо мной, – профсоюзный билет, и после этого нам выдали входные билеты. Мы пересекли площадь и встали в конец безмолвной медленно движущейся очереди. За порядком следили двое конных полицейских. Когда к Мавзолею подходили официальные делегации, их пропускали без очереди, а мы, по сигналу всадника, неуклюже пятились назад, наступая друг другу на ноги. Я стояла и думала, что какому-нибудь реакционному корреспонденту было бы очень легко состряпать из этого эпизода душераздирающую историю о невинных москвичах, попавших под копыта лошадей кровожадных казаков.

Мавзолей целиком сделан из дерева, позже его планируют заменить каменным. Здание окружено металлической изгородью, в которой проделаны ворота для входа и выхода. Сумки, зонты и трости надо оставлять у ворот. За Мавзолеем, у Кремлевской стены, устроена аллея с могилами героев Революции. В глаза бросается огромный валун с высеченным на нем по-русски именем Джона Рида.

Наконец мы заходим внутрь и попадаем в узкий коридор, который окружает гробницу. Прямо напротив нас на стене висит большой красивый герб Советского Союза. От него коридор круто поворачивает в сторону и уходит вниз. Стены обтянуты алой тканью, потолок черный, освещение тусклое – все это производит очень тягостное впечатление. Я не раз гуляла по Москве ночью в полном одиночестве, бывала в довольно сомнительных местах, но нигде мне не было страшно так, как здесь, в двух шагах от великого человека.

Вход в центральное помещение гробницы расположен за головой Ленина. Он совсем как живой. На его лице – спокойствие и мир. Он одет в какой-то пиджак цвета хаки и до пояса накрыт покрывалом. Одна рука полусогнута и лежит на груди, другая вытянута вдоль туловища. Мы медленно обошли вокруг катафалка и, не перемолвившись ни словом, вышли на Красную площадь.

Я обратила внимание на транспарант, висящий высоко на каменной стене дома за площадью. На нем написано «Религия – опиум для народа». Прямо под ним – звездно-голубой купол часовни Иверской Богоматери. В распахнутые двери видна жалкая кучка коленопреклоненных людей, возносящих молитвы украшенной драгоценными камнями иконе. А напротив, на Красной площади, – молодая и сильная толпа, пришедшая поклониться своему мертвому вождю.

Это не пустые слова – Ленин на самом деле остается вождем даже после смерти. Вся Москва испещрена лозунгами, которые неустанно напоминают: «Ленин умер, но его идеи вечны». Пропаганда? Да. Умелое манипулирование психологией масс? Конечно. Но ведь на Западе тоже есть пропаганда, и государство точно так же влияет на умы молодежи. Но какие разные цели! Здесь пытаются создать свободное государство рабочих, здесь проходит величественный эксперимент, от результатов которого зависят судьбы всего мира.

***

Два раза в неделю ко мне приходит мыть пол юная девочка, живущая по соседству. Она же каждое утро приносит мне огромный чайник с кипятком, чтобы я могла умыться и напиться чаю. Но я не хотела зависеть от нее и решила добыть кипяток самостоятельно. Кухня обнаружилась в конце длинного темного коридора. В середине огромной комнаты стояла продолговатая плита, почти целиком заставленная кастрюлями и сковородками. Одна женщина жарила биточки (что-то вроде оладьев из мяса), другая тушила рыбу с капустой, третья заглядывала в духовку, где в форме для пирога томилась баранина с картофелем. Общие кухни – это промежуточная остановка между нашими старыми частными кухнями и настоящими кооперативами будущего. Они есть в каждом доме, обычно хозяйки готовят там, а потом несут еду в свои комнаты. Я решила последовать их примеру и попробовать поджарить грибы.

Впервые я попробовала грибы в маленьком ресторанчике «Бар» за несколько дней до того. Ресторан оказался очень любопытным – обветшавший пережиток довоенной Москвы, битком набитый развеселыми посетителями. Здесь подают и вино, и пиво, и даже сладкие крепленые вина – под строгим запретом только водка и бренди. Официант подал нам меню, и мы приступили к увлекательной игре «найди овощи» – это в Москве серьезная проблема. После долгих обсуждений мы остановились на салате, который назывался olive (вероятно, из-за того, что был заправлен оливковым маслом) и мясе по-строгановски с жареными грибами. На десерт были пирожки и суррогатный кофе, который оказался просто отвратительным на вкус. А вот грибы мне очень понравились.

На следующий день, приняв решение освоить общую кухню, я с самого утра отправилась за покупками. Целый ряд частных продуктовых лавок обнаружился рядом с Театральной площадью. Это место, если я не ошибаюсь, называется Охотный ряд. Чуть выше, на углу с Тверской – большой государственный магазин, в котором продается все то же самое, что и у частников, но качество гарантированно, так что я решила пойти туда. В «Баре» порция жареных грибов стоила, кажется, рубля три, поэтому я приятно удивилась, когда продавец протянул мне чек – 15 центов за полфунта! Кстати, сам процесс покупок в московских магазинах оказался очень забавным. Сначала вы выбираете то, что хотите купить, говорите об этом продавцу, он пишет на листке бумаги цену. С этим листочком вы встаете в очередь в кассу, оплачиваете покупку и получаете чек. Чек надо отдать продавцу, а он отдаст вам покупки. Сложить покупки можно в плетеную корзину – ими торгуют крестьяне на улице. Кроме грибов, я купила какао, сгущенное молоко, яйца, красную икру, белый батон за 10 копеек и черный хлеб за шесть копеек. И вот прошло совсем немного времени, а мои грибы уже аппетитно пузырились в маленькой эмалированной кастрюльке. Ужин получился не хуже, чем в «Баре», так что я непременно попробую приготовить что-нибудь еще.

***

В Москву пришла осень, или, как тут говорят, «бабье лето». После целой недели холодных проливных дождей вернулась прекрасная солнечная погода. По бульварам носятся дети в венках из ярких кленовых листьев, цыгане пестротой своих юбок словно пытаются соперничать с опавшей листвой, вдоль обочин стоят лотки с дынями, грушами, яблоками, сливами и роскошными гроздьями винограда.

Я окончательно обжилась в Москве, об этом свидетельствует то, что теперь трачу деньги гораздо экономнее. Когда я только приехала, то ела в ресторанах, где одна только тарелка супа стоила полтора рубля. Потом мне удалось найти симпатичный частный ресторанчик, где за 1 руб. 25 коп. подавали комплексный обед. Потом нашлось место, где обед стоил рубль, потом я начала ходить в кооперативную столовую, где обед для не членов профсоюза стоил 75 коп., и, наконец, открыла для себя кафетерий при «Рабочей газете», где можно наесться и за 50 копеек. Если я задержусь в Москве еще на десять недель, то мне, наверное, начнут приплачивать за еду. Вот только с овощами все по-прежнему плохо. От этого страдают все американцы, которых я встречаю. По названиям русских блюд не понятно, из чего они сделаны, поэтому мы никогда не знаем точно, что именно заказываем. Но это, с другой стороны, очень увлекательно. Однажды, например, я случайно заказала блюдо под названием cotlety sweenee – которое оказалось свиной отбивной с летними овощами. Я с аппетитом набросилась на гарнир, даже не притронувшись к отбивной. Когда официантка уже унесла мою тарелку, я обратила внимание на молодого товарища за соседним столиком, который заказал то же блюдо, что и я. Но он ел только мясо, а горох, морковь и фасоль брезгливо отодвинул в сторону. Я едва удержалась от того, чтобы не схватить овощи прямо с его тарелки и ужасно жалела, что не обратила на него внимание до того, как закончила есть, – ведь я могла бы отдать ему свинину в обмен на овощи!

***

Я наконец-то нашла время походить по музеям. Их в Москве довольно много, все они прекрасно оборудованы и открыты для всех желающих. На другом берегу Москвы-реки есть прекрасная галерея, в которой выставлена большая коллекция русской живописи. Здесь можно проследить всю историю русского искусства – от средневековых икон в византийском стиле до современных футуристических портретов. Еще один старый музей находится в красивом классическом здании в центральной части города. Потом есть еще Исторический музей на Красной площади. Там хранятся любопытные археологические находки, глиняная посуда, древние драгоценности и статуэтки. В здании Профинтерна есть галерея, в которой выставлено «пролетарское искусство».

В Институте Ленина неподалеку от Большого театра есть три мемориальных комнаты. В одной выставлены фотографии, в другой – многочисленные портреты Ленина, в третьей находится точная копия его личного кабинета.

***

С первого сентября начался сезон в московских театрах. Во-первых, Большой, с его прекрасными постановками классических опер и балетов. Особенно эффектной мне показалась «Аида» с ее тщательно воссозданной египетской атмосферой. Впечатление от Художественного театра испортили спекулянты, которые продавали билеты вдвое дороже, чем они стоили. Сам спектакль (я смотрела «Двенадцатую ночь») мне понравился. Постановка была изящной, хотя и довольно старомодной. Но это неудивительно – Станиславский целиком и полностью принадлежит «старому режиму». Он – типичный представитель буржуазной интеллигенции, ему не понять современное революционное искусство, он не способен внести струю свежего воздуха в свои постановки. Тем не менее власти поддерживают его театр и дают ему полную свободу творчества.

«Студии» Художественного театра куда более интересны, их режиссеры явно вдохновляются левым искусством. Я побывала на спектакле Третьй Студии «Принцесса Турандот» – оригинально и очаровательно!

В Камерном давали «Святую Иоанну» Бернарда Шоу в кубистических костюмах и конструктивистских декорациях. Я смотрела постановку этой пьесы в Нью-Йорке и тут осталась скорее недовольна. Событие, которое я пропустила, – возвращение Шаляпина. А Павлову здесь, говорят, совсем забыли – в московском балете царит Гельцер. За левым искусством я отправилась в Революционный театр Мейерхольда на Садовой. Здешние постановки – последнее слово модернизма. Условные конструктивистские декорации, вся машинерия сцены обнажена. Я смотрела классическую комедию Островского «Лес». Все акценты в пьесе были смещены до неузнаваемости, но в результате получился не фарс, а тонкая пародия.

Сходила я и на вечер школы танца Айседоры Дункан. Исполнялись «Интернационал», «Марсельеза» и «Дух 1905 года». «Марсельезу» танцевала сама Айседора, очень экспрессивно и эмоционально. Но мне, честно говоря, ее искусство уже не кажется революционным. А ведь когда-то ее танец казался смелым и даже шокирующим, настолько он отличался от привычного классического балета.

Еще я побывала на большом благотворительном концерте в пользу пострадавших от наводнения в Ленинграде. В нем участвовали все самые известные артисты Москвы, исполнявшие отрывки из своих коронных ролей или декламировавшие Пушкина. Другой вечер, в Колонном зале Дома союзов, запомнился мне хоровой декламацией. Насколько я знаю, это чисто русское изобретение, появившееся совсем недавно.

Благодаря любезности товарища Наталии Сац, очаровательной молодой женщины, директора Школы эстетического воспитания и режиссера Детского театра, я получила возможность посмотреть сразу несколько спектаклей, поставленных специально для детей. Обычно взрослые (за исключением преподавателей, которые сопровождают группу детей) на эти представления не допускаются. Я посмотрела «Тысячу и одну ночь» и «Гайавату». В пятницу был вечер классической музыки, исполняли произведения Римского-Корсакова. На концерте присутствовало много учащихся музыкальных школ и техникумов. Позже товарищ Наталия Сац показала мне детские отчеты, в которых они делились впечатлениями от просмотра «Гайаваты». Каждый ребенок нарисовал сцену, которая произвела на него наибольшее впечатление. Рассматривать эти рисунки было необычайно увлекательно, бросалось в глаза то, насколько все дети разные и как по-разному они воспринимают искусство.