Текст книги "Российская империя в сравнительной перспективе"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

2
Суды и законодательство в Российской империи в XIX–XX веках

В начале XIX века власти Российской империи предприняли две важные меры по усовершенствованию законодательства. Во-первых, была осуществлена его кодификация и публикация свода законов в хронологическом и систематическом порядке. Таким образом, был создан механизм как для определения применяемых в конкретных случаях законов, так и для встраивания вновь принимаемых законов в уже существующие кодексы⁸. Во-вторых, в России было учреждено Министерство юстиции и пересмотрены полномочия Сената, что позволило упорядочить механизмы судебного надзора и нововведений.

В этот же период началось преподавание юриспруденции представителям российского дворянства, заложившее фундамент для судебной реформы и давшее начало дискуссии по проблемам судебной системы в российском обществе; эта полемика не утихала вплоть до октябрьской революции 1917 года⁹.

В большинстве исследований судебной реформы 1864 года особое внимание уделено развернувшейся в последние десятилетия царизма борьбе части российского общества за безраздельное господство закона в государстве¹⁰. Суть этой борьбы сводилась к стремлению различных элит российского общества перераспределить власть, находившуюся безраздельно в руках самодержавия. Закон в этой связи воспринимался как механизм, позволявший передать часть полномочий обществу в лице независимых судей и присяжных. Однако трактовать судебную реформу 1864 года, как борьбу за построение в России правового государства значит игнорировать всю долгую историю российского права. Суть этой реформы заключалась во введении нового типа юриспруденции и отделению судебной системы от административного аппарата. Эта реформа вовсе не «впервые принесла в Россию законность», как считают некоторые; точно так же нельзя сказать, что реформа аннулировала наследие имперского законотворчества в российской юридической мысли.

Реформы 60-х годов XIX века в определенной степени покушались на систему неравномерного распределения прав и обязанностей между различными группами населения Российской империи, однако, сам принцип дифференцированного распределения оставался незыблемым. Различным категориям подданных предоставлялся доступ к судам различного типа и предписывалось подчинение различным правовым режимам. Окружные суды, учрежденные судебным уставом 1864 года, наделяли полномочиями коллегии присяжных, состоявшие из представителей всех сословий. В определенных областях империи, а также при возбуждении процессов по определенным уголовным и гражданским статьям право на рассмотрение дел в этих судах также имели граждане всех сословий. Однако, окружные суды не были единственной судебной инстанцией в империи: подавляющее большинство дел рассматривалось в других судебных учреждениях.

Как и в других странах, в России суды различной юрисдикции рассматривали различные категории дел. Существование отдельных военных, торговых и церковных судов не являлось отличительным признаком имперской судебной системы. Зато ее характерной особенностью было изобилие в России разных типов судов, занимавшихся мелкими гражданскими тяжбами и правонарушениями. Доступ к правосудию и процессуальные нормы по таким делам зависели от сословной, религиозной, территориальной или профессиональной принадлежности сторон.

Для населения большинства областей центральной России форма доступа к правосудию по мелким гражданским или уголовным искам определялась сословной принадлежностью. Крестьянам предписывалось обращаться с мелкими исками к крестьянским судьям в волостных судах, тогда как аналогичные дела представителей всех прочих сословий рассматривались мировыми судьями, причем в единоличном порядке¹¹. Нерусскоязычные жители национальных окраин империи должны были направлять мелкие гражданские и некоторые уголовные иски на рассмотрение «национальных», или местных, судов, существовавших в большом количестве и многообразии. В 1889 году система судов первой инстанции претерпела некоторые изменения (соответствующим законом был учрежден институт земских начальников, а мировые судьи почти повсеместно упразднялись), однако многообразие судов было сохранено¹². Империя до самого своего конца придерживалась принципа отправления правосудия различным группам населения при помощи местных судов и на основании местных норм и обычаев. Главной попыткой изменить этот принцип стала нелегкая борьба части российского общества за учреждение всесословного местного суда. Данная реформа будет обсуждаться в заключительной части настоящей работы.

Несмотря на то, что волостным, национальным и прочим местным судам было отведено незначительное место в трактатах и дискуссиях, посвященных российской судебной реформе, эти суды низшей инстанции по численности и широте своей социальной базы имели наибольший удельный вес среди судебных органов империи¹³. Имперское законодательство предусматривало использование в этих судах различных нормативов и процедур. В соответствии с укоренившимся принципом узаконивания местных норм и обычаев, исстари соблюдавшихся в отдельных частях империи, российские чиновники XIX века оставили местным судам те элементы обычного права, которые они сочли исторически обусловленными. Однако, если в предыдущие века такая толерантность была вызвана стремлением сохранить лояльность местных элит по отношению к метрополии, то чиновники пореформенной России преследовали и другие, более амбициозные цели. Знание местных обычаев считалось важным качеством для управленцев, которые желали усовершенствовать систему отправления правосудия как для русских крестьян, так и для жителей национальных окраин империи¹⁴.

Установка на изучение и кодификацию исконных обычаев в качестве основы для повышения эффективности судебной системы стимулировала огромное множество исследований местных и традиционных судебных практик. Основываясь на более чем столетнем опыте изучения местных особенностей различных уголков державы, российские ученые, юристы, военные и управленцы старались идентифицировать и классифицировать системы ценностей и обряды различных народов, населявших империю¹⁵. Народнические тенденции вдохновили таких исследователей, как A.A. Леонтьев, Я.И. Якушкин, С.В. Пахман и А.Я. Ефименко на работу по записи и систематизации обычного права, существовавшего в среде российского крестьянства¹⁶. То же стремление к точному воссозданию старинных норм и обычаев руководило и деятельностью по оформлению судебных институтов на национальных окраинах. К примеру, в 80-х годах XIX века, откликаясь на заинтересованность российских властей в сборе «точных и исчерпывающих сведений о судах адата», Ф.И. Леонтович выступил с инициативой опубликования 35-томной компиляции норм адата, применяющихся различными народами Северного Кавказа¹⁷.

Основополагающий принцип правового плюрализма не предполагал, однако, кодификации всех без разбора национальных норм и практик, равно как и безоговорочного встраивания местных обычаев в законодательство империи. В области местного правосудия, как и везде, на установление законов и их применение в государственных интересах прерогатива сохранялась за самодержавием. Этот государственнический подход разделяли и чиновники, и юристы.

Наличие выбора между различными видами судов низшей инстанции отвечало государственным интересам. В частности, на Кавказе, где сосуществовали суды адата (светские) и шариатские суды (религиозные), российские управленцы в целом отдавали предпочтение адату. Такая политика поддерживала местную знать в ее борьбе с исламским духовенством за авторитет среди населения¹⁸. В других же областях государство благоволило крестьянскому праву – как раз с целью уменьшить влияние местной знати. В качестве примера можно привести указ императора Александра II от 1864 года, который даровал польским крестьянам расширенные права землепользования и освобождал их от любых обязательств перед прежними владельцами¹⁹.

Многие российские юристы и должностные лица конца XIX – начала XX века выступали за унификацию судебной системы. Тенденцию к унифицированию судебных норм и процедур можно усмотреть в том факте, что в 60-х годах XIX века была введена единообразная структура для местных судов в центральных областях России и на периферии империи. Народные суды, учрежденные в степных областях императорскими указами от 1868 и 1891 годов, подчинялись в целом тем же процедурным нормам, что и волостные крестьянские суды центральной России, созданные в 1861 и реорганизованные в 1889 году²⁰.

В то время как судебные институты русских губерний служили образцом для развития законодательства в Центральной Азии и на Кавказе, в вопросах реформы сельских судов самих центральных губерний в качестве эталона нередко выбирались местные суды западных областей империи, считавшихся более цивилизованными. Так, в предложениях по реорганизации российских волостных судов приводились примеры так называемых гминных судов – судов низшей инстанции западных областей²¹.

Хотя идея распространения единых «русских» законов и процедурных норм на российское крестьянство и все нерусскоязычное население империи так и не была реализована (несмотря на широкую поддержку со стороны местных элит), само многообразие судов низшей инстанции дало реформаторам пищу для развернутой дискуссии относительно достоинств и недостатков различных типов судебных учреждений.

3 Значение законов для подданных Российской империи

Для элит многообразие судебных инстанций в империи представляло собой одновременно и сложность, и выгоду. А чем оборачивался правовой плюрализм для рядовых подданных?

Прежде всего, и для аристократии, и для простого народа имперское право являлось источником прав. Права, как и обязанности, устанавливались для них не как для отдельных личностей, но как для членов определенных общностей. Законы империи кодифицировали правила общественных отношений, определяя права и обязанности подданных через их коллективный статус. Индивид имел возможность на законных основаниях участвовать в важнейших аспектах общественной жизни только благодаря своей принадлежности к той или иной общности (с ее конкретными правами и обязанностями). Вступление в брак, перемена места жительства, приобретение, передача и наследование земельной и прочей собственности – все это не просто регулировалось, но регулировалось в зависимости от сословной, религиозной, этнической или территориальной принадлежности подданных.

Таким образом, простые люди, как и представители элит, обладали правами в силу своей принадлежности к определенной категории подданных. От этого права не переставали быть правами. Более того, разноплановость имперского законодательства и его уважение к местным обычаям приводили к тому, что существование целого ряда общественных норм и привилегий не просто позволялось, но и узаконивалось, как часть государственной системы.

Например, законы о браке, содержавшиеся в Своде гражданских законов (гражданском кодексе Российской империи), демонстрировали все характерные черты имперского права: коллективистские наклонности, сословную обособленность и наделение подданных правами. Книга первая Свода, озаглавленная «О правах и обязанностях семейственных», устанавливала права и обязанности для брачных союзов, заключаемых между подданными империи. Эти права различались для людей различного вероисповедания. Первые три главы Книги называются соответственно «О браке между лицами православного исповедания», «О браках христиан неправославного исповедания между собою и с лицами исповедания православного, и о метрической записи браков раскольников» и «О браках нехристиан между собою и с христианами»²².

С точки зрения закона, любое лицо, желавшее вступить в брак, либо являлось христианином той или иной конфессии, либо относилось к нехристианскому «племени» или «народности», которые обладали собственными брачными нормами. Свод не содержал никаких положений относительно неверующих. Точно так же российские законодатели не предполагали, что хотя бы одна религия, «племя» или «народность» могут не иметь брачных правил²³.

В матримониальной плоскости правовой плюрализм подразумевал, что люди имеют право заключать браки в соответствии со своим вероисповеданием – и никак иначе. Института гражданского, или светского, брака не существовало. Впрочем, царившую в те времена субъективность наилучшим образом отражает такое толкование: все браки регулировались церковными институтами, уполномоченными на это законом; таким образом, все браки являлись одновременно и гражданскими. Брачные нормы не были всеобщими: православные, неправославные христиане и нехристиане обладали правами и ограничениями, присущими именно их вероисповеданию. Причем, Свод законов о семье гораздо более детально регулировал браки христиан, – православных и неправославных, – чем нехристиан. Нехристианам разрешалось «вступать в брак по правилам их закона или по принятым обычаям без участия в том гражданского начальства или Христианского духовного правительства», что освобождало их от гораздо более строгих норм, предписанных христианам²⁴.

Иными словами, имперское законодательство предусматривало право подданных вступать в брак по законам своей веры.

Семейный кодекс устанавливал также иерархию между вероисповеданием человека и другими параметрами, определявшими его права и обязанности. Для православных их религиозная принадлежность однозначно заслоняла любую другую. Первая статья Свода гласила: «Лица Православного исповедания всех, без различия, состояний могут вступать между собою в брак, не испрашивая на сие ни особого от правительства дозволения, ни увольнения от сословий и обществ, к коим они принадлежат»²⁵.

Эта статья, разрешающая православным разных сословий вступать в брак друг с другом, несомненно, является плодом эпохи Просвещения. За ней следует целый набор «ограничений и изъятий» из данного права. Некоторые из них касались всех православных, например, запрет вступать в брак людям старше 80 лет или запрета на вступление в брак больше четырех раз. Но большинство ограничений были ориентированы на огромное множество специфических общественных параметров, таких как принадлежность к определенному церковному сану, возраст, состояние на военной или гражданской службе, наличие судимости, проживание в той или иной губернии. Каждая из этих характеристик так или иначе влияла на матримониальные права православного. Например, православным из числа «природных жителей Закавказья» даже разрешалось вступать в брак раньше, чем прочим христианам²⁶.

В соответствии с имперским подходом к обществу, разделенному по конфессиональному признаку, многие положения семейного кодекса регулировали многочисленные, многогранные и проблемные аспекты взаимоотношений между людьми разного вероисповедания. Закон запрещал «подданным Православного и Римско-Католического исповеданий брак с нехристианами, а Протестантского – брак с ламаитами и язычниками». Большой раздел кодекса был посвящен регулированию браков между православными и христианами других конфессий, а также закреплению превосходства православия в таких союзах²⁷.

Таким образом, в конце XIX – начале XX века права российского подданного в вопросах брака определялись, прежде всего, его вероисповеданием, однако, возраст, пол, род занятий, местожительство, предыдущее семейное положение, уголовное прошлое и проч. также имели значение, что было отражено в законодательстве. Семейное право Российской империи следовало стремлению самодержавия вместить многообразие общественных норм, сохранив при этом свое главенство над всеми подданными. Потому россиянам было предоставлено широкое поле для применения множества норм, начиная с религиозных, и, следовательно, право заключать брак по канонам своей веры.

Брачное законодательство – лишь один из примеров того, как правовой плюрализм позволял людям, принадлежащим к самым разным слоям общества, осуществлять свои права. Усыновление, наследование, передача имущественных прав, заключение сделок – все эти процедуры регулировались имперским законодательством, и по каждому вопросу закон предусматривал те или иные «ограничения и изъятия» или ссылался на особые нормы, касавшиеся определенных категорий подданных.

Декларированный примат закона над любыми правами и возможностями их осуществления подкреплялся тем, что закон вобрал в себя все многообразие средств, официально закрепленных в общественных отношениях и действиях. Статья 699 Книги второй Свода гражданских законов («О порядке приобретения и укрепления прав на имущества вообще») гласит: «Права на имущества приобретаются только в порядке, установленном законами»²⁸. Эта статья сопровождается множеством положений, уточняющих имущественно-правовой режим для конкретных категорий подданных в конкретных областях страны: для лиц крестьянского сословия, казачества, сельских жителей Великого княжества Финляндского, Сибири (в определенных видах имущественных отношений), западных и прибалтийских областей и т. д.²⁹

Имущественное законодательство Российской империи наглядно демонстрирует всеобъемлющую идею самодержавия: воля Государя есть источник права, а законы империи отражают преимущественное право собственности императора на все ресурсы державы. Именно эта прерогатива самодержавия – и ее огромное влияние на политическое и социальное развитие страны – по сей день в наибольшей степени привлекает внимание исследователей российского законодательства³⁰.

Однако, если мы в состоянии представить, как люди, населявшие империю, взаимодействовали с ее законами в своей повседневной жизни – вместо того чтобы вдаваться в отвлеченные или оценочные суждения о самодержавии – нам важно осознать, какие гражданские возможности были воплощены в имперской правовой системе. Одним из примеров таких гражданских возможностей – с позиции субъекта права – является тот факт, что, именно в силу требования о соответствии закону любых имущественных отношений, подданные империи были наделены законными средствами для приобретения и управления имуществом (в разной степени и в соответствии с различными правилами).

Для простых людей законодательство империи было, в первую очередь, источником прав: каждый индивид в силу своей принадлежности к определенной общине был наделен правом жениться, передавать или получать наследство, приобретать имущество или управлять им, и участвовать в других общественных отношениях.

Во-вторых, закон представлял собой источник легитимности различных общественных отношений. Требуя, чтобы все имущественные отношения осуществлялись в соответствии с законами (при всем многообразии этих законов), имперское право тем самым гарантировало мирное урегулирование споров и избавляло подданных от насилия и беспорядка.

В-третьих, имперское право являлось инструментом для осуждения и наказания нарушителей законодательно закрепленных прав и норм традиционной морали. Уголовное право позволяло подданным империи участвовать в поддержании общественного порядка, преследуя преступников, чьи проступки и мера наказания определялись как сводом законов, так и местными нормами.

Уголовное право Российской империи на рубеже веков было, подобно гражданскому, одновременно и всеобъемлющим, и дифференцированным. Первая статья Уголовного уложения провозглашала в качестве «общего принципа»: «Преступление есть деяние, воспрещенное законом во время его учинения, под страхом его наказания»³¹. Поскольку все преступления подлежали законодательному определению, никто не мог быть наказан за действия, не запрещенные государством.

В позитивном смысле, государство, определяя преступления и меру наказания, преследовало цель защиты общества от злоумышленников. Как и Свод гражданских законов, Уголовное уложение одновременно определяло собственную юрисдикцию и предусматривало наличие других норм для регулирования вопросов, лежавших вне его компетенции. Церковное право, военные уставы, административный кодекс, законы о казначействе и ссылках, а также прочие «особые уложения и законы» были также уполномочены определять преступления и меры наказания.

В ряде областей, определенных соответствующим законодательством, предписывалось не применять Уголовное уложение к «действиям, подлежащим наказанию по обычаям нерусских племен». Кроме ряда законодательно закрепленных исключений положения Уголовного уложения не распространялись на преступления, совершенные на территории Великого княжества Финляндского³². Осуществляя свою монополию на определение законов на всей территории империи, государство одновременно выделяло некоторые виды преступлений под юрисдикцию отдельных субъектов и наделяло последних правом судить определенные преступления по собственным нормам.