Текст книги "Российская империя в сравнительной перспективе"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
1 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1993. Т. I.C. 488.
2 Хечтер М. Внутренний колониализм // Этнос и политика. М., 2000. С. 210.
3 Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. СПб., 1892; Сватиков С.Г. Россия и Сибирь (К истории сибирского областничества в XIX в.). Прага, 1930; Шиловский М.В. Проблема регионализма в дореволюционной литературе // Из прошлого Сибири. Новосибирск, 1995. Вып. 2. Ч. I. С. 22–29; Вуд А. Сибирский регионализм: прошлое, настоящее, будущее? // Расы и народы. Вып. 24. М., 1998. С. 203–217; WatrousS. The Regionalist Conception of Siberia, 1860 to 1920 // Between Heaven and Hell. The Myth of Siberia in Russian Culture. New York, 1993. P. 113–131. См. также мою статью «Колония или окраина? Сибирь в имперском дискурсе XIX века» (в печати).
4 Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. i: Пространство и история. М., 1994. С. 274.
5 Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1900. Т. 58. С. 748.
6 Максимов А.Я. В немшонной стране. (Из воспоминаний) // Исторический вестник. 1884. № 2. С. 301–302.
7 Кюнер Н.В. Лекции по истории и географии Сибири. (Курс, читанный на историко-филологическом факультете во Владивостоке в 1918–1919 гг. Составлен на основании записок слушателей под ред. проф. Н.В. Кюнера). Владивосток, 1919. С. 16.
8 Серебренников H.H. Сибиреведение. Харбин, 1920. С. 21–22.
9 Сибирь и Великая Сибирская железная дорога. СПб., 1893.
10 Прутченко С.М. Сибирские окраины. СПб., 1899. Т. I. С. 5–6.
11 Словцов П.А. Письма из Сибири. Тюмень, 1999. С. 128–129.
12 Акишин М.О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII века. Новосибирск, 2003. С. 302–303.
13 Архив Государственного совета. СПб., 1878. Т. 3. С. 70–71.
14 Ремнев A.B. История образования Омской области // Степной край: зона взаимодействия русского и казахского народов (XVIII–XX вв.). Омск, 1998. С. 6–14.
15 Сборник главнейших официальных документов по управлению Восточной Сибирью. Иркутск, 1884. Т. I. Вып. I. С. 66.
16 [Милютин Б.A.] Значение истекающего 1875 года для Сибири и сопредельных ей стран // Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей странах. СПб., 1875–1876. Т. I. С. 57.
17 Н.В. Кюнер, сознавая эту сложность, замечал, что Забайкалье «надлежит рассматривать как переходную область между коренной Сибирью и Русским Дальним Востоком либо как связующее звено между теми же областями» (Кюнер Н.В. Указ. соч. С. 24).
18 РГИА. Ф. 1284. Оп. 60 (1894 г.). Д. 13. Л. I.
19 Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1909. Т. II. С. 480.
20 Камско-Волжская газета. 1874.20 апреля.
21 Письма Г.Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. I. С. 49, 70.
22 Ремнев A.B. Самодержавие и Сибирь. Административная политика во второй половине XIX – начале XX в. Омск, 1997. С. 195–204.
23 R. К слухам о наместничестве // Сибирские вопросы. 1908. № 41–42. С. 47–53.
24 Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 122–123.
25 Вопросы истории. 1991. № 12. С. 167.
26 Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. М., 1972. С. 350.
27 О Тобольске в XIX веке уже говорили как о «сибирском Киеве».
28 Письма об Амурском крае // Русский архив. 1895. Кн. i. С. 385.
29 Ливен Д. Русская, имперская и советская идентичность // Европейский опыт и преподавание истории в постсоветской России. М., 1999. С. 299.
30 Sunderland W. Empire without Imperialism? Ambiguities of Colonization in Tsarist Russia // Ab Imperio. 2003. № 2. C. 100.
31 КлючевскийB.O. Сочинения. М., 1956. Т. I. C. 31.
32 Рибер А. Устойчивые факторы российской внешней политики: попытка интерпретации // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период. Самара, 2001. С. 119.
33 Барретт Т.М. Линии неопределенности: северокавказский «фронтир» России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период: Антология. Самара, 2000. С. 168.
34 Горизонтов Л.Е. «Большая русская нация» в имперской и региональной стратегии самодержавия // Пространство власти: исторический опыт России и вызовы современности. М., 2001. С. 130.
35 Федоров Н.Ф. Сочинения. М., 1982. С. но, 286,335,378.
36 Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. М., 1996. С. 539.
37 Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. I. С. 199.
38 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. М., 1991. С. 486.
39 Там же. С. 24.
40 Вернадский Г. Против солнца. Распространение русского государства к востоку // Русская мысль. 1914. № i. С. 64.
41 Уманец Ф.М. Колонизация свободных земель России. СПб., 1884. С. 33.
42 Родигина ИН. «Земля обетованная» или «каторжный край»: Сибирь в восприятии крестьян Европейской России второй половины XIX в. // Моя Сибирь: Вопросы региональной истории и исторического образования. Новосибирск, 2002. С. 27.
43 Шиловский М.В. К вопросу о колониальном положении Сибири в составе русского государства // Европейские исследования в Сибири. ТОМСК, 2001. С. 14.
44 Записки Ф.Ф. Вигеля. М., 1892. Ч. II. С. 196–197.
45 Куропаткин А.Н. Итоги войны: Отчет генерал-адъютанта Куропаткина. Варшава, 1906. Т. 4. С. 44. Схожий аргумент приводил и приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер.
46 Бродель Ф. Указ. соч. С. 272.
47 Завалишин Д.И. Письма о Сибири // Московские ведомости. 1864.24 октября.
48 Васильев В.П. Восток и Запад // Восточное обозрение. 1882. 1 апреля.
49 КуломзинА.Н. Пережитое // РГИА. Ф. 1642. On. I. Д. 190. Л. 53: Д. 191. Л. 1–3.
50 Бунге Н.Х. Загробные заметки // Река времен. (Книга истории И КуЛЬТуры). М., 1995. КН. I. С. 211.
51 РГИА. Ф. 1622. On. I. Д. 711. Л. 41.
52 Всеподданнейший доклад министра финансов С.Ю. Витте // РГИА. Ф. 560. On. 22. Д. 267. Л. 8–9.
53 Куропаткин А.Н. Русско-китайский вопрос. СПб., 1913. С. 55–75-
54 Тхоржевский И.И. Последний Петербург // Нева. 1991. № 9. С. 190.
55 Кривошеин КА. Александр Васильевич Кривошеин: Судьба российского реформатора. М., 1993. С. 131.
56 Дальневосточное обозрение. 1911. Вып. I. С. 82.
57 Тхоржевский И.И. Последний Петербург // Нева. 1991. № 9. С. 189.
58 Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 113.
59 Цымбурский В.Л. Тютчев как геополитик // Общественные науки и современность. 1995. № 6. С. 86.
60 Шенк Ф.Б. Ментальные карты: конструирование географического пространства в Европе // Политическая наука. 2001. № 4. С. 14–15.
61 Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003. С. 237–239.
62 Семенов П.П. Значение России в колонизационном движении европейских народов // Известия РГО. 1892. Т. XXVIII. Вып. IV. С. 354.
63 Ламанский В.И. Три мира Азийско-Европейского материка // Вестник Московского университета. Сер. 12: Политические науки. 2001. № I. С. 102.
64 Государственный совет. Стенографические отчеты. Сессия III. СПб., 1908. С. 1398 (Заседание 30 мая 1908 г.).
65 Менделеев Д.И. К познанию России. М., 2002. С. 180–182.
66 Кюнер Н.В. Указ. соч. С. 184.
67 Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997. С. 297.
68 Иванов В.Н. Мы: Культурно-исторические основы русской государственности // Вестник Московского университета. Сер. 18: Социология и политология. 2002. № 2. С. 102–103.
69 Bassin М. Visions of empire: nationalist imagination and geographical expansion in the Russian Far East, 1840–1865. Cambridge, 1999. P. 274.
70 Гефтер М.Я. Россия в Сибири // Гефтер М.Я. Из тех и этих лет… М., 1991. С. 384.
71 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 173.
72 КюстинА. de. Россия в 1839 году. М., 1996. Т. I. С. 177.252.
73 МихалякЯ. Прощание у «могильного камня надежды». Уральская граница в воспоминаниях поляков, сосланных в Сибирь // Сибирь
в истории и культуре польского народа. М., 2002. С. 109.
74 КеннанД. Сибирь и ссылка. СПб., 1999. Т. I. С. но.
75 Небольсин И И. Заметки на пути из Петербурга в Барнаул. СПб., 1850. С.50.
76 Гончаров И А. Фрегат «Паллада». М., 1950. С. 624, 650.
77 Родигина И Н. Указ. соч. С. 29.
78 Бежавший в Сибирь крепостной крестьянин Семен Пудеров писал в 1826 году своим родственникам в Центральную Россию: «И в Сибири так же солнце светит, и здесь народ живет, но гораздо лучше вашего, потому что здесь нет кровопийц и тиранов господ». См.: Зиновьев В.П. «И в Сибири также солнце светит и здесь народ живет…» (Бытовые письма как источник по социальной истории Сибири) // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории. Омск, 2000. С. 94. См. также: «Воля только здесь…» // Иртышский вертоград. М., 1998. С. 204–212.
79 Гребенщиков М.Г. Путевые записки и воспоминания по Дальнему Востоку. СПб., 1887. С. 135.
80 Бродель Ф. Указ. соч. С. 26.
81 Sunderland W. The «Colonization Question»: Vision of Colonization in Late Imperial Russia //Janrbucher fur Geschichte Osteuropas. 2000. № 48. P. 231. См. также: Sunderland W. Russians into Iakuyts? «Going Native» and Problems of Russian National Identity in the Siberian North, 1870–1914 // Slavic Review. 1996. № 4. P. 806–825.
82 Церковное дело в районе Сибирской железной дороги // Россия. Комитет Сибирской железной дороги. (Материалы). Б.М., [1894]. Т. I. С. нб.
83 См.: Сверку нова Н.В. Региональная сибирская идентичность: опыт социологического анализа. СПб., 2002.
84 Елпатьевский С.Я. Чужая земля // Страна без границ. Тюмень, 1998. Кн. I. С. 133.
85 Кауфман A.A. По новым местам (очерки и путевые заметки), 1901–1903. СПб., 1905. С. 46, 48.
86 Суворов П.П. Записки о прошлом. М., 1898. Ч. I. С. 140.
87 КуломзинА.Н. Пережитое // РГИА. Ф. 1642. On. I. Д. 204. Л. IO7: Д. 202. Л. 37.
88 Записка председателя Совета министров и главноуправляющего землеустройством и земледелием о поездке в Сибирь и Поволжье в 1910 г. СПб., 1910. С. 124.
89 Леруа-Болъе П. Колонизация у новейших народов. СПб., 1877. С. 512.
90 Петри Э. Сибирь как колония // Сибирский сборник. СПб., 1886. Кн. II. С. 93.
91 РГИА. Ф. 1265. On. I. Д. 132. Л. 8.
92 РГИА. Ф. 851. On. I. Д. II. Л. 155.
93 Подробнее см.: Ремнев A.B. Призрак сепаратизма // Родина. 2000. № 5. С. 10–17.
94 Дух журналов. 1819. Ч. XXXII. Кн. 3. С. 28.
95 РГВИА. Ф. I. On. I. Д. 18089. Л. I.
96 Барсуков И.П. Граф H.H. Муравьев-Амурский. Биографические материалы по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам. Хабаровск, 1999. С. 206.
97 Бакунин М.А. Собр. соч. и писем. М., 1935. Т. IV. С. 314.
98 Колокол. М., 1962. Вып. V. С. 1092.
99 Попов И.И. Забытые иркутские страницы. Записки редактора. Иркутск, 1989. С. 59: Сватиков С.Г. Россия и Сибирь. Прага, 1930. С. 78.
100 Дневник государственного секретаря A.A. Половцова. Т. I. М., 1966. С. 380, 534.
101 Московские ведомости. 1886.25 января, юг Сибирский вестник. 1885.30 мая.
103 Куломзин А.Н. Пережитое//РГИА. Ф. 1642. On. I. Д. 204. Л. 107.
104 & К слухам о наместничестве // Сибирские вопросы. 1908. № 41–42. С.49.
105 Речь главноуправляющего землеустройством и земледелием кн. Б.А. Васильчикова в комиссии Государственной думы по переселенческому делу, 5 декабря 1907 г. // Вопросы колонизации. [1908]. № 2. С. 422–423.
106 Бродель Ф. Время мира. М., 1992. С. 17, 470.
107 Ламин В.А. Золотой след Сибири. Новосибирск, 2002.
108 Вельяминов H.A. Воспоминание об императоре Александре III // Российский архив. М., 1994. Вып. V. С. 313.
109 Агеев А.Д. Сибирь и американский Запад: Движение фронтиров. Иркутск, 2002. С. 182.
110 О проекте «большой русской нации» см.: Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000. С. 31–41.
Джейн Бёрбэнк
Местные суды, имперское право и гражданство в России
Может ли закон служить опорой гражданства, когда его содержание различно для разных людей? Этот роковой вопрос возникал на протяжении всей истории России, однако, он также весьма важен для понимания особенностей и участи других империй. Если суть империи заключается в ее способности по-разному управлять различными своими подданными, может ли какая-нибудь из империй представлять собой правовое государство? Каковы возможности, предоставляемые имперскими правовыми системами подданным и правителям, и каковы соответствующие ограничения?
Настоящая работа представляет собой исследование имперского периода истории российского законодательства. Вначале я кратко расскажу о способах функционирования российского законодательства при разных правителях. Затем, изменив угол зрения, рассмотрю вопрос о том, что означал закон для различных подданных империи. В основной же части моей статьи я попытаюсь оценить значение местных судов в последний период существования Российской империи. Мой основной тезис таков: типичную для имперского законодательства дифференциацию систем правосудия можно рассматривать как способ установить связь между государством и простыми людьми, тогда как попытки стандартизировать различные суды империи имели антидемократические последствия для ее подданных и, в конце концов, для всего политического устройства.
1 Законодательство империиСо времен Московского царства и до наших дней российское государство являлось и является имперским по своей структуре. Московия стала политическим центром в процессе постепенного, нередко насильственного присоединения соседних земель и населявших их общностей. Важным фактором роста государства и становления его типа управления стало масштабное рассредоточение скромных ресурсов на большой территории. Центральные правители могли позволить себе мало-помалу присоединять новые провинции, в то время как население поглощаемых областей не обладало необходимыми социальными и экономическими ресурсами для того, чтобы противостоять поглощению или – хотя бы на уровне планов – объединиться против центра. Территориальная экспансия представляла собой относительно несложную задачу на тех землях, которые были не очень нужны какой-либо из великих держав, а имперское управление по индивидуальному принципу (ad hoc) – то есть управление различными областями как отдельными субъектами посредством отдельных уложений для каждой области – было дешевым и легко осуществимым. Распространение Россией политического влияния на более богатые районы Центральной Европы, Центральной Азии и Кавказа в XVIII–XX веках, также постепенное и зачастую насильственное, не внесло принципиальных изменений в имперскую ментальность, которая пронизывала российскую правовую систему с самого ее становления1.
Для правителей Российской империи управление сводилось к контролю над ресурсами – территорией и рабочей силой – и поддержанию порядка, который бы гарантировал их безопасность. На первый план в государственной политике России выходил не закон, а таким образом понятое управление. Однако, и закон становился необходимым, как только государство начинало претендовать на определение прав и обязанностей людей, населявших его территорию. Основываясь на установленной еще законами Московского царства2 тесной связи между государством и подданными в самых важных сферах жизни, таких, как общественное положение, ресурсы и личное достоинство, правители расширяющейся империи утверждали свой суверенитет посредством указов и уложений. Военная мощь или угроза ее использования могли быть эффективными при расширении границ, однако, управлять империей при помощи одной лишь силы было невозможно.
Законодательство, предназначенное для составных частей империи, имело два аспекта. Во-первых, так как местные элиты могли служить Российской империи или, наоборот, оказывать сопротивление, требовалось соответственно поддерживать или ограничивать их возможности. В связи с этим имперское законодательство отчасти было посвящено правам и обязанностям местных элит. К примеру, в XVII веке польским дворянам, проживавшим на завоеванных Московией польских землях, было «велено» «владеть своими наделами… в соответствии с… имперскими уложениями, а также с позволениями и привилегиями от королей польских»3. Формулировки, встречающиеся в этом указе, свидетельствуют о том, что московский царь обладал верховной властью над имущественными правами поляков, и, вместе с тем, о том, что привилегии, отпущенные им предыдущими правителями, были инкорпорированы в царские законы.
Подобные указы демонстрируют, что в основе феодальной политики лежала сделка: элиты получают определенные права в обмен на обязательство служить государству – будь то военная или административная служба, либо экономический вклад.
Второй аспект законодательства также направлен на обеспечение порядка и контроля над ресурсами, только на другом социальном уровне. Для сбора налогов и податей требовалось поддерживать организационные и репродуктивные возможности местного населения. Российское законотворчество в его имперском измерении базировалось на тезисе о том, что каждый народ обладает своими обычаями и законами. Встроить эти особенные обычаи и законы в общую систему управления означало укрепить правопорядок и поддержать производительность труда населения в каждой области империи. Этому Россия училась на собственных ошибках, по принципу «от противного», когда имперские власти пытались вводить русское законодательство и институты в только что завоеванных землях4. С течением времени в Российской империи был создан ряд норм и законодательных актов, устанавливавших права и обязанности отдельных групп населения по географическому, религиозному, этническому или даже профессиональному признаку. Этот принцип множественных стандартов в законодательстве отражал реально существовавшее многообразие общественных норм и судебных практик в различных частях или социальных стратах империи. Разнообразие правовых режимов, узаконенных внутри одной империи, эффективно служило сразу двум целям: утвердить верховенство российской власти и в то же время дать населению огромные полномочия для самостоятельного управления на местах. Инкорпорирование местных «обычаев» в имперское законодательство также было своего рода сделкой: империя поддерживала на местах правосудие в местном, традиционном понимании в обмен на уплату населением податей и налогов5.
Анализируя имперскую законотворческую культуру, можно отметить следующие характерные черты. Все подданные империи подчинялись российским законам, исходившим от императора. Все права и обязанности были производными от российских законов – то есть никаких природных прав не существовало. Права и обязанности определялись дифференцированно для различных групп населения. Конкретное содержание законов, регулировавших множество аспектов социальных отношений, определялось собственными «обычаями» и «правилами» конкретных групп (права подданных, опять-таки, не воспринимались как «природные», но рассматривались как историческое наследие и человеческое творение, сохранившее приоритет даже после присоединения конкретной территории к России). Российское имперское право интегрировало отдельные социальные нормы и институты, бытовавшие в определенных группах населения. При этом оно не обобщало эти нормы и институты, но выборочно узаконивало их внутри общего свода законов империи. Имперское право признавало и интегрировало специфику различных групп подданных и тем самым сохраняло свой статус главного источника правосудия6.
Имперский подход к законотворчеству можно обозначить термином «правовой плюрализм», хотя это довольно противоречивое понятие, которое разные исследователи трактуют по-разному7. В случае России, ключевыми чертами правового плюрализма являлись терпимость в отношении местных религиозных и общественных обычаев и, что наиболее важно, легализация этих обычаев посредством интегрирования разнообразных местных судов в государственную судебную систему. Можно сказать, что Российская империя исповедовала правовой плюрализм в так называемой «трактовке юриста», т. е. понимала его как «признание государством существования множества разнообразных источников права, составляющих его законодательство». Ключевым фактором здесь является не наличие множества общественных норм, действовавших за пределами компетенции российских законов (это встречается повсеместно даже в самых развитых правовых государствах), а тот факт, что российское законодательство наделяло полномочиями местные суды, чьи решения в ряде случаев могли основываться на национальных обычаях или религиозных постулатах. Таким образом, в законодательстве империи уживались несколько различных процедурных и нормативных режимов.
Подобный дифференцированный подход к законотворчеству применялся на всех без исключения территориях, бывших объектами экспансии в период формирования Российской империи. Русские цари и императоры желали порядка в своей державе, однако они не считали, будто жизнь их подданных должна регулироваться нормами, едиными для всех. Интересы метрополии, заключавшиеся в эффективном сборе налогов и выработке оптимальных для этого методов управления, не требовали насаждения по всей империи единообразных законов. Концептуальная система имперского правления не предполагала равных обязанностей. Для правителей Российской империи представляли важность установление контроля над человеческими и прочими ресурсами и их дальнейшая эксплуатация, однако, даже самые общие планы упорядочивания территориального управления не исключали возможности сохранения многообразия религиозных практик и национальных обычаев. Считая своим долгом обеспечить имперским подданным правосудие, власть, однако, осознавала, что эту задачу можно выполнять и не напрямую. Для этого требовалось наделить полномочиями местные суды. Поскольку самой главной и сложной задачей имперского законодательства являлось достижение не единообразия, но цельности, разнородность подданных воспринималась как данность.
