Текст книги "Маяки"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– А зачем? Зачем кому-то нужно их менять? – Володька всегда любил подискутировать на глобальные, как он выражался, темы. – Ведь изменение базовых установок неизбежно вызовет социальный коллапс. Разве что использовать такой препарат в качестве оружия?

– Ну, тогда, считай, что на нас напали! – развел я руками. – Нет, похоже, тут что-то другое…

– Ну а версия о вмешательстве инопланетного фактора?

– Типа, надоело им смотреть, как мы друг друга и планету уничтожаем? Так ведь крушение социальных основ приведет к крушению государств и, как следствие, к всеобщей войне всех против всех!

– С чего бы? Если все разом станут честными, правдивыми провидцами – зачем война?

– В том-то и дело, что не все и не разом. При этом агрессивность-то никуда не исчезает.

– Ты проверял? – Володька подозрительно посмотрел на меня.

– Нет. Но это по логике: честность и воинственность не связаны между собой. От слова «совсем». – Я разлил по чашкам остатки остывшего чая.

– Пап, я писать хочу! – сообщил Сашка и сполз с дивана.

Макаров встрепенулся, вскочил, виновато глянул на меня. Я тоже встал.

– Ладно. Я пойду пока. Позже созвонимся. Держи меня в курсе!

– Хорошо. И ты тоже…

* * *

Разговор с Володькой надоумил меня встретиться еще с одним интересным и умным человеком. Заборские жили на другом конце нашей необъятной столицы – в Ясенево. С Машей мы вместе трудились на ниве книгоиздательства без малого пять лет, а вот с ее мужем Костей были знакомы не по работе, а по клубу любителей истории. Заборский в свои неполные сорок успел уже дважды стать доктором наук – исторических и философских! По выражению нашего главного редактора, Константин очень напоминал ходячую публичную библиотеку. Каким образом в его рано начавшей лысеть голове умещалось такое количество самой разной информации, оставалось загадкой для всех, кто его знал. Общение с Заборским неизменно вызывало лишь два чувства – восхищения и собственной неполноценности. В общем, если кто бы и мог помочь мне разобраться с неожиданным даром и дать дельный совет, так это Костя, он же Константин Эдуардович – тезка основоположника отечественной космонавтики.

Поскольку день уже клонился к вечеру, я счел разумным предварительно позвонить – мало ли какие планы могут быть у семьи на вечер пятницы?

– Машунь, привет! – весело, в привычной для нас манере, сказал я в трубку. – Костя дома?

– А где ж ему быть, Андрюша? Ты-то куда сегодня исчез средь бела дня? – В голосе Маши мелькнула неподдельная тревога. – Случилось что?

От ее искренней заботы на душе стало тепло и уютно. А что она – искренняя, я мгновенно ощутил-понял-почувствовал прямо через телефон. Я тут же постарался загнать свою новую способность поглубже, как-то приструнить, чтобы не ляпнуть обидной ерунды, вздохнул и ответил:

– Случилось. Кое-что. Поэтому и хочу с Костей посоветоваться. Ты не против? Планов ваших не нарушу?

– Что ты, Мурзилка! Приезжай, конечно! Я как раз собираюсь греческий салат на ужин готовить. Ты ведь любишь его?

– О, Машунь, особенно в твоем исполнении! Уже в полете!

Маша и вправду чудесная хозяйка. Что бы она ни приготовила – любое, даже самое простое блюдо вроде гречневой каши, – вкус будет неизменно божественным, так что сразу захочется попросить добавки.

Про «полет» это я, конечно, переборщил: езда по МКАД в будний вечер даже летом – удовольствие сомнительное. Но все-таки через пару часов я припарковался в тихом дворе дома на Голубинской и набрал код домофона Заборских. Встретил меня младший член семьи – добродушный и крайне общительный мопс Врунгель. Процедура приветствия оставалась неизменной вот уже три года. Пес ткнулся мокрым носом в мою ладонь, подставил складчатый загривок, а потом плюхнулся на спину и зажмурился. Почесывая увальню упитанный животик, я вдруг подумал: «А ведь животные, наверное, тоже способны, ну, если не на ложь, то уж на хитрость точно! Вот, к примеру, Врунгель. Ну, что с того – почешу я ему живот или нет? Я ведь даже не друг семьи, захожу в гости раз-два в год. И тем не менее пес не упустит случая получить и от меня толику удовольствия, продемонстрировав симпатию!»

– Привет заслуженному работнику кнопкотычного производства! – заполнил прихожую рокочущий бас Константина Эдуардовича. Заборский воздвигся в арке коридора, заполнив ее всю. Огромная волосатая лапа, которую язык не поворачивался назвать рукой, потянулась ко мне и пригвоздила левое плечо – будто чугунную балку положила. Врунгель при первых звуках хозяйского голоса необычайно резво вскочил и опрометью кинулся вон, но, увы, крепко застрял между стеной и Костиной ногой. На его отчаянный скулеж из кухни немедленно явилась Маша.

– И не стыдно доктору наук обижать маленьких?

– Это он сам, Маруся, – поспешно сказал Костя и выпустил пса. – А, впрочем, извини, больше не буду. Проходи, Андрей, прямо ко мне в кабинет…

– Здравствуй, Маша, – улыбнулся я. – Мы немного побеседуем, а потом можно и поесть. Хорошо?..

– Ну, ладно… – Она недоуменно приподняла левую бровь. – Какой-то ты сегодня… загадочный, Андрюша. На себя не похож!

– Я действительно не похож на себя. С сегодняшнего дня, – вздохнул я. – За ужином все объясню, обещаю.

Мы с хозяином прошли в его рабочий кабинет-библиотеку, оформленный в стиле девятнадцатого века – массивные книжные шкафы, стол и бюро красного дерева с накладной резьбой, кресла с подлокотниками в виде львиных лап, обитые тисненой кожей, на полу узорчатый паркет, а под потолком пятирожковая люстра на цепях. Мы расположились в креслах у низкого резного столика, Заборский тут же принялся набивать любимую вересковую трубку, а я прикрыл глаза, составляя в уме первую фразу для разговора. Однако Костя прервал мои мысленные упражнения:

– Не напрягайся ты так. Рассказывай как есть!

– Хм!.. Ну, хорошо. Перед вами, профессор, – феномен, можно сказать, живой экстрасенс! И это не фигура речи, а факт.

– И в чем же фишка?

– Я мгновенно распознаю любую ложь и говорю только правду.

– Интересно! – Костя даже трубку набивать перестал, а я прямо кожей почувствовал, что он действительно удивлен и заинтересован. – Как же тебя угораздило?

– Понятия не имею. Потому и пришел к тебе. За советом, наверное…

– Почему ко мне?

– А никого другого с таким интеллектом я просто не знаю.

Костя снова вернулся к приготовлению курева, и с минуту в кабинете было слышно только тихое шуршание табачных крошек по расстеленной на столике бумаге. Я терпеливо ждал – знал, что Заборский уже в процессе анализа полученной информации.

– А как ты вообще понял, что с тобой произошло? – спросил наконец Костя, раскуривая трубку.

Я коротко поведал ему о приключениях этого длинного дня.

– К тому же я, по-видимому, дополнительно индуцирую эту же способность у людей, с которыми вхожу в близкий контакт. Только не знаю: временно или насовсем.

– А вот это еще любопытней! И кого же ты… индуцировал?

– Доктора из психологической консультации, Володьку Макарова, моего давнего приятеля, – этих точно… – припомнил я. – Про других не скажу, но было несколько мимолетных контактов.

– Расскажи-ка поподробнее! – Костя принял расслабленную позу, откинувшись на спинку кресла.

Я погрузился в воспоминания и с удивлением обнаружил, что помню все до мельчайших деталей – цвет, освещение, звуки, даже запахи! «Ух ты! А это уже похоже на сериал „Вспомнить все“! – пронеслась дурацкая мысль. – Дубина, нашел с чем сравнивать! – тут же осадил сам себя. – А ну, сосредоточься!»

– В общем, выглядит процесс именно как индукция, – подытожил я.

– Тогда почему ты меня не индуцировал?

Я замер. А ведь действительно! Ничего подобного предыдущим случаям с Костей не произошло.

– Ну, тут одно из двух, – неуверенно проговорил я, – либо поддаются индукции не все собеседники, либо… ты предельно честный человек!

– Ага! – Костя снова сел прямо и ткнул в меня чубуком трубки. – И вот это стоит проверить. Желательно немедленно!

– На ком? Маша отпадает. Она тоже не восприимчива к индукции, я успел убедиться.

– Отлично! Тогда на моем старом приятеле. У меня сосед – преподаватель истории средних веков в РГГУ, большой умница, эрудит!

Не успел я возразить, как Костя схватился за телефон.

– Привет, Михалыч! Занят? Вот и ладушки. Заходи, повечеряем. Маруся нечто невообразимое на ужин соорудила!

Михалыч оказался импозантным мужчиной – высокий рост, породистое лицо, смоляная шевелюра с благородной проседью на висках и проницательный взгляд темных глаз, в которых светился незаурядный ум. Немного портило впечатление наметившееся брюшко, однако рукопожатие у историка вышло неожиданно крепким и энергичным.

– Это наш давний друг и коллега, Андрей Петрович Первенцев, – представил меня Костя.

– Очень рад знакомству! – Голос у соседа тоже был под стать внешности, низкий и бархатистый. – Давид Михайлович Волензон.

– Присаживайся, Михалыч, закуривай! – радушно предложил Заборский и подмигнул мне, дескать, давай, индуцируй.

Если бы я еще знал, как это делается! Похоже, процесс запускается во время беседы и желательно на какую-нибудь значимую для собеседника тему. Я припомнил обстоятельства встречи с психологом и с Володькой.

– Давид Михайлович, я работаю в крупном издательстве, в частности, занимаюсь выпуском художественной исторической литературы. И теперь, пользуясь случаем, хотел бы узнать мнение специалиста о целесообразности издания этого жанра.

Костя картинно поднял брови на столь витиеватую тираду, но Волензон внешне остался строг и серьезен. Не спеша вынул из массивного серебряного портсигара тонкую коричневую палочку с двойным золотым ободком у фильтра, прикурил от зажигалки в виде древнегреческой амфоры и, лишь сделав пару медленных затяжек, заговорил:

– Видите ли, молодой человек, художественная историческая литература, безусловно, привлекала и будет привлекать интерес читателей прежде всего разнообразием сюжетов и обилием якобы подробностей жизни и быта наших предков. Однако вам, как и мне, наверняка известно, что в подавляющем большинстве случаев сие – выдумки чистой воды, ничего общего не имеющие с подлинной историей! А между тем многие любители исторической прозы искренне считают, что так все и происходило, как написали, скажем, Вальтер Скотт или Дмитрий Балашов. Про Александра Дюма, Мориса Дрюона и им подобным я вообще молчу!

– То есть историческая проза не нужна? – усмехнулся я, потому что буквально почувствовал: есть контакт, «поплыл» историк!

– Ну, я бы так не ставил вопрос… Все-таки между историей и исторической прозой очень большая разница… – Волензон запнулся, его смуглое породистое лицо посерело, а дорогая сигарета в пальцах задрожала. – Порой мне кажется… не только проза… сама историческая наука – сплошная выдумка… – Он передернул острыми плечами, судорожно затянулся и поперхнулся дымом, откашлявшись, пробормотал: – Господи, на что же я трачу жизнь! На обман!

Заборский нахмурился и сделал рукой отметающий жест.

– Ерунда, Михалыч! Ты же умный человек. А разве умный стал бы заниматься пустыми разглагольствованиями? Нет! Значит, твое дело нужное и правильное…

– Нет! – почти выкрикнул Волензон. – Я ответственно заявляю: то, что принято называть историей, исторической наукой, таковой не является! Это все суть – историография! То есть пустописание в угоду власть предержащим, и к подлинной истории цивилизации имеющее весьма косвенное отношение.

– Погодите, – вмешался я. – Давид Михайлович, вам, конечно, виднее как специалисту, но, по-моему, далеко не все, что написано в учебниках и научно-популярных изданиях на тему истории человечества, – выдумка.

– Андрей Петрович, о чем вы говорите! – Волензон всплеснул руками. – Даже не погружаясь в античность, можно привести массу примеров исторических подтасовок и передергиваний. Одна только «Повесть временных лет» чего стоит! Это же уму непостижимо: использовать в качестве научного источника художественное произведение! А татаро-монгольское иго? А открытие Америки? А крестовые походы?

– Гм!.. Что не так с крестовыми походами? – удивился Костя. – Хочешь сказать, что их не было?!

– Нет. Были. Но сколько их было на самом деле и ради чего все было организовано?

– Давид Михайлович, но ведь вы преподаватель, много лет учите юных и любознательных, прививаете им любовь к истории. Это же замечательно!

– Андрей Петрович, что в том замечательного – изо дня в день рассказывать небылицы и перечислять официальные штампы, делая вид, что преподаешь историю! Это же… предательство!

Волензон вдруг резко ткнул окурок в пепельницу и вскочил. Заборский удивленно посмотрел на него:

– Михалыч, ты куда?!

– Пойду я, Константин Эдуардович, попробую что-нибудь придумать на тему, как исправить собственные ошибки и заблуждения и не натворить новых! Мне очень стыдно, господа! – Он гордо вскинул голову и вышел из кабинета – прямой, как палка.

С минуту мы оба молчали, пытаясь переварить произошедшее. Потом Костя сказал:

– Да, старик. Ну и кашу ты заварил…

– Я заварил?!

– Извини… стал невольным источником Большой Кучи Неприятностей.

– Я жертва, если ты не понял. Во всяком случае, чувствую себя именно так.

– Не-ет, ты не жертва, Андрей! – Заборский вдруг хитро прищурился и потыкал в мою сторону чубуком погасшей трубки. – Ты… пожалуй, ты новый машиах!

– Ты говори, да не заговаривайся! – Я невольно сглотнул. – С таким не шутят. Попробуй обойтись без религиозной мистики, а? Ты же умница, Костя. Найди другое объяснение!

– Хорошо. Ты не мессия, хотя ситуация отчасти похожая…

– На дар божий намекаешь?

– Почему бы нет? Раз был прецедент, отчего бы ему не повториться?

– Не смеши мои тапочки! Создатель выбрал редактора издательства для высшей миссии: спасения заблудшего и погрязшего во лжи человечества!

– Ну, его первый избранник был всего лишь плотником… – Заборский поскреб чубуком трубки за ухом. – Ладно. Давай-ка лучше попробуем нарисовать перспективу твоего будущего служения, так сказать.

– А давай! – Я хищно улыбнулся и потер руки. – Допустим, я со своим… даром могу очень помочь нашим доблестным следственным органам – любого на чистую воду выведу!

– Как?

– Элементарно. На допросе сразу определю, что подозреваемый лжет… И – да! Я же его индуцирую! Вот он и сознается во всем содеянном!

– Отлично! – Костя вяло похлопал в ладоши и саркастически ухмыльнулся. – Но ты не учел главного: честность не подразумевает отсутствия агрессивности, мстительности, злобы и много еще чего. Честный человек просто верит в то, что говорит и делает. И вот до него доходит, что причиной всех его неприятностей являешься ты: заставил его сознаться, лишил свободы, денег, будущего… Как думаешь, станет он тебя за это благодарить? А в наш информационный век долго ли эта история останется неизвестной широким уголовным кругам? Дальше продолжить или сам догадаешься?

– Намекаешь, долго я не проживу? – Настроение у меня испортилось. – Пожалуй, ты прав. В органы дознания мне лучше не соваться.

Мы снова замолчали, обдумывая случившееся. Заборский опять взялся набивать трубку, но тут в кабинет заглянула Маша.

– Мальчики, мне скучно! Ужин готов, Врунгель обожрался и спит, по телевизору сплошная тягомотина.

Не сговариваясь, мы вскочили и хором заявили, что вели себя как последние эгоисты. Нам было позволено коснуться губами бархатных розовых щечек при условии немедленного перемещения на кухню для дегустации нового кулинарного шедевра – курицы по-французски.

За бокалом шардоне после сытного застолья разговор вернулся в старое русло, только теперь в нем приняла активное участие и Маша. Она, кстати, ничуть не удивилась моему новому состоянию.

– Ты же у нас Мурзилка, а значит, влипать во всякие невероятные истории – твое призвание и судьба, – сказала она, мило улыбаясь. И я снова ощутил исходящую от нее волну искреннего участия.

– Ну, на сей раз я, похоже, влип окончательно.

– То есть?

– То есть от этого дара я вряд ли смогу когда-нибудь избавиться, даже если очень захочу.

– А ты захочешь?

Вот она – способность женщин зреть в корень, точнее, в психоэмоциональную суть явления! Мужики обычно сразу начинают искать практическое применение открывшимся возможностям, а женщины – наоборот, сначала подумают о последствиях такого применения.

– Я пока не решил, Маша. Хотя, по-моему, глупо было бы отказываться от дара свыше. Важнее, как его правильно использовать. Один способ мы с Костей уже отвергли. Я говорю о возможности стать следователем в органах дознания.

– Чревато опасностью потерять не только дар, но и жизнь вместе с ним, – кивнул Заборский, снова берясь за любимую трубку. – Я бы добавил к списку и другие профессии, столь же опасные, типа журналиста, политика или дипломата. Хотя соблазн, конечно, велик! На таком поприще есть возможность «заразить вирусом правды» многих значимых людей, влияющих на жизнь общества.

– А с чего вы решили, что индукция становится необратимой? – поинтересовалась Маша, убирая со стола остатки пиршества. – Ты проверял, Андрюша?

– Н-нет… Но если это так, то все еще хуже. Получается, что я стал социально опасным индивидуумом, возмутителем спокойствия и стабильности в обществе.

– Ну, тогда есть еще один способ применить твой дар, – благодушно сказал Костя. – Можешь основать новую секту или даже церковь. Думаю, последователей у тебя появится немало.

– Шутишь? Хотя – нет. Ты действительно считаешь реальным этот проект!

Некоторое время я обдумывал необычное предложение, Заборский курил, отрешенно глядя в окно, а Маша разливала чай и нарезала домашний кекс, бросая на нас поочередно любопытно-тревожные взгляды. Но первым нарушил молчание не я.

– Мне сейчас пришла в голову мысль, – повернулся к нам Костя, – что вся твоя история, Андрюха, очень похожа на некое испытание…

– Вроде квеста? Типа: выполни ряд заданий и в конце получишь бонус? – грустно усмехнулся я.

– Не-ет! Это было бы слишком мелко. Я думаю, скорее, дар – это ключ для прохождения некоего жизненного пути. Точнее, для достижения вполне определенной цели. А вот путей-то как раз существует несколько, но только один из них – верный.

– И какой же?

– Не знаю… Тебе придется искать самому. Это может оказаться совершенно очевидный и потому не приходящий никому из нас на ум вариант. Знаешь, а ведь с философской точки зрения ты настоящий феномен: субъект, который в результате неизвестной манипуляции с его сознанием превратился в объект, способный изменить ход социальной эволюции субъектов. Ты, Андрюха, теперь даже не человек, а сингулярность – единичность существа, события и явления!

– И ты всерьез думаешь, что сейчас я возгоржусь, надую щеки и начну раздавать автографы поклонникам? – Я не стал сдерживать свой сарказм.

– Ну, по крайней мере, если постулировать вышесказанное, возможно провести логический и метафизический анализ твоего феномена. Глядишь, и нащупаем нечто стоящее?

– Вот и займись на досуге – ты же у нас философ. А я уж поищу решение из чего-нибудь попроще!..

Заборский на это развел руками, мы снова замолчали и принялись за чай.

– Я бы все-таки раньше выяснила, обратима ли твоя индукция, – тихо сказала Маша. – По-моему, это бы существенно упростило проблему выбора.

– Ты права! – Я решительно взялся за телефон и набрал номер Макарова. Сердце бухало в унисон с гудками вызова: а вдруг у Володьки все плохо, скандал, разлад с Мариной – из-за меня, из-за этой индукции, будь она неладна?

– Слушаю, Макаров, – услышал я наконец знакомый, с хрипотцой, голос.

– Володька, это я… – Мне пришлось с усилием сглотнуть, чтобы протолкнуть вставший в горле комок. – У тебя дома все в порядке?..

– И да, и нет, – не то хмыкнул, не то всхлипнул он. – В общем, осваиваем новую реальность, что ты нам преподнес.

– Ради бога, что у вас произошло?

– Да все уже в порядке, Андрюха. Твоя «зараза» сработала, первый шок позади, и ничего страшного не случилось… Мы даже в некотором роде благодарны тебе.

Я почувствовал, что он говорит искренне, и вздохнул с облегчением, но его тут же сменила тревога: а если бы Володька не индуцировал жену? И во всех ли случаях возможно такое «вторичное заражение»? Человек становится честным и правдивым, но остальные-то душевные качества никуда не деваются! Как насчет совести, например?

– Ну, как, есть результат?

Вопрос Заборского вернул меня к действительности.

– Есть. Даже больше – вторичная индукция.

– Ага! Это интересно! Репликация сингулярности?! Обалдеть! Нет, дружище, ты не феномен, ты самая настоящая новая философская проблема!

Костя, бормоча и цокая языком, принялся за трубку, рассыпая по столу душистые табачные крошки. Маша молча убирала со стола, потом вдруг замерла и строго посмотрела на меня.

– Ты хоть понимаешь, насколько все это серьезно, Андрей?

– Лучше бы не понимал! И я понятия не имею, что со всем этим делать, какой путь искать или выбирать, к чему стремиться… Или просто сидеть на берегу и ждать, когда мимо проплывет труп моего врага?

– Ну, из тебя мог бы получиться неплохой народный мститель, этакий современный Зорро, – улыбнулся Костя, раскуривая трубку. – Будешь вычислять преступников, являться к ним и заставлять идти с повинной с помощью индукции, будешь делать честными чиновников и полицейских…

– Опять шутишь? – Я горько усмехнулся. – Да меня самого вычислят через месяц, объявят или американским шпионом, или психом и упекут соответственно диагнозу. Если просто не шлепнут.

– А ты создай группу, тайную организацию борцов за справедливость…

– Уже было! Историю борьбы за справедливость ты знаешь не хуже меня и чем все заканчивалось – тоже… Ладно, ребята, пойду я. И так допоздна у вас засиделся.

Мы попрощались, и я вышел в теплую летнюю ночь. Мелкая ночная живность крутилась под фонарями, где-то играла музыка, доносились тихие голоса и смех. Над головой раскинулся темно-синий купол, усеянный крупными самоцветами. Я прошел через детскую площадку и присел на лавочку возле цветущего куста жасмина. Запрокинул голову и без слов спросил бархатную бездну: «Подскажи, что мне делать? Как найти верный путь?»

Некоторое время ничего не менялось в темно-синей глубине, а потом я вдруг заметил слабый, пульсирующий огонек, быстро перемещавшийся между неподвижных ярких собратьев. Огонек стремительно пересек весь ночной небосвод, ослепительно вспыхнул на миг и пропал. И в тот же миг будто кто-то начертал перед глазами огненные слова невидимым стилом: «Viam supervadet vadens…»

Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: вот он, путь! Не надо потрясений и борьбы тайных обществ, не нужно рисковать своей и чужой жизнью. Все гораздо проще и сложнее одновременно, но именно так – правильно!

* * *

– Ты что, на самом деле увольняешься, Мурзилка?! – вытаращился на меня начпокадрам, принимая заявление. – Что случилось?

– Все в порядке, Лохматыч, так надо, – улыбнулся я. – Не расстраивайся, еще свидимся.

– Вообще-то, мне здесь тоже все осточертело! – неожиданно выдал он и тут же испуганно зажал себе рот.

– А вот это – истинная правда, – серьезно сказал я и вышел.

Работы предстояло много: впереди были сотни километров и тысячи случайных, но тем не менее очень важных встреч, а Россия – очень большая страна, пока ее всю обойдешь!

* * *

Доктор Павлов так и не смог толком заснуть, остаток ночи пролетел в странной полудреме. Ощущение недосказанности смешивалось с чувством бессознательной тревоги. Кое-как позавтракав, Павлов отправился на работу. Первым делом включил компьютер и открыл сводку поступлений в стационары по «скорой» за истекшие сутки. Спустя минуту взгляд наткнулся на короткое сообщение с двадцать девятой подстанции: «Первенцев Андрей Петрович, 1970 г. р.; диагноз: трансмуральный инфаркт миокарда в заднебоковой проекции; скончался по дороге в стационар в 23 часа 55 минут».

Павлов невольно прикрыл глаза, и ему показалось, что на секунду на экране компьютера вспыхнула надпись: «Viam supervadet vadens».