Текст книги "Маяки"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Александр Градов
«Джек, ты любишь мороженое?»
Я работаю смотрителем на кладбище: убираю могилы, протираю пыль на памятниках, ставлю живые цветы в вазы. Участок у меня – более ста захоронений, и за каждым требуется тщательный уход. Особенно перед посещением родственников. Кладбище-то наше непростое, что называется, не для всех, сами понимаете… Большинство родственников еще ничего, но есть среди них такие… Чуть что – сразу жалуются директору: почему, мол, цветы несвежие, пыль не вытерта, жухлые листья на дорожке? Хотя на самом деле я все убираю, а цветы вообще меняю каждый день – как положено. Просто хочется им погонять смотрителя, норов показать. Пусть терпит и улыбается, работа у него такая…
С утра пораньше я беру тележку, щетки, тряпки, метелки – и вперед, на участок. Пока все обойдешь, приберешься… А если в этот день еще и посещение, так вообще забот полон рот. Два часа пройдет, пока блеск наведешь. И перед завершением надо непременно проверить сенсорную панель, чтобы работала. А то как бывает: придет посетитель, а голограмма барахлит, изображение плывет. Скандал, да и только! Родственники возмущаются: они же за тем приходят, чтобы со своими усопшими пообщаться, а не просто так у могилы постоять. За это и деньги платят, причем немалые.
Пока посетители со своими общаются, я тихонько в стороне стою, не мешаю. В строгом черном костюме и белой рубашке. На лице – подобающее случаю скорбное выражение. А затем подхожу и вежливо спрашиваю, не нужно ли чего, нет ли каких пожеланий. И обязательно провожаю посетителей до выхода, где, как правило, получаю чаевые. Но дают далеко не все – богатые, знаете ли, часто жадные… Но все равно я стою и кланяюсь – работа у меня такая.
У каждого из нас, смотрителей, есть свои любимые могилы. Нет, вы не подумайте, это не связано с чаевыми, тут совсем другое… Как бы это объяснить? В общем, убираешь такую могилу, и чувствуешь какую-то особую ауру. Словами не передать, это самому ощущать надо… У меня тоже такая есть – семьи Имамото. Выглядит она очень скромно: простая черная базальтовая плита с двумя именами: Лиза Имамото, тридцать восемь лет, и Джек Имамото, десять лет. Мать и сын.
Я хорошо помню ту историю, о ней много говорили. Лиза и Джек погибли в автомобильной катастрофе – в их прогулочный мобиль на полном ходу врезался тяжелый грузовик. Что-то случилось с тормозами, не успел остановиться. В общем, двадцать пять тонн металла и бетона (а грузовик перевозил балки для нового небоскреба) смяли легкий мобиль в лепешку…
Хоронить оказалось почти нечего – сплошное месиво из человеческой плоти и горелого пластика. Но все-таки похоронили, а затем господин Имамото заказал голограмму. Очень дорогую. Хорошая получилась, Джек и Лиза на ней как живые. Господин Имамото денег не пожалел… Посмертная голограмма – дорогое удовольствие, не каждый может себе позволить, но он уже тогда был богатым человеком, президентом крупной корпорации. А затем поднялся еще выше, стал министром…
После похорон господин Имамото часто навещал могилу своих близких. Придет, бывало, сядет на скамеечке и разговаривает с женой и сыном. Час, два – как позволяет время. Такому деловому человеку времени всегда не хватает. А у ворот кладбища его всегда ждал большой черный лимузин с личным шофером – везти на заседание совета директоров или на совещание в министерство. Занятой был человек, что и говорить. Кстати, чаевые он давал всегда хорошие, никогда про них не забывал.
* * *
Со временем господин Имамото стал бывать реже, иногда не появлялся по несколько месяцев. Я понимал – дела, заботы, министр все-таки… Но на День поминовения он всегда приходил и возжигал свечи – как положено.
Однажды мне сказали, что господин Имамото придет на кладбище в обычный, будний день. Я удивился – а как же работа, он же такой занятой человек? Но потом понял: господину Имамото, видимо, хочется побыть наедине, пообщаться с Лизой и Джеком без лишних глаз. И ушей тоже. Хотя у нас и закрытое кладбище, посторонних людей не бывает, но все-таки…
В традиционные поминальные дни народу всегда много, как ни скрывайся, а все равно будешь у всех на виду. В будни же почти никого нет, тихо, спокойно… Вот господин Имамото и решил прийти в такой день. Тем более что пошли слухи о его скором назначении премьер-министром, и внимания к нему стало еще больше. Как тут спокойно поговорить со своими родными?
И вот с раннего утра я ждал его. А до того еще раз прошелся тряпочкой по плите, подмел дорожки и освежил цветы. Затем переоделся в черный костюм и встал у ворот. Смотрю, в десять часов он идет. Но не один, а с молодой красивой дамой. Та цепко держала его за руку и буквально висела на нем. И вообще вела себя так, будто имеет на него какие-то особые права. Ну, вы меня понимаете…
Я поклонился и, как положено, проводил господина Имамото и его спутницу к могиле. Молодая дама оставаться не захотела – сразу же пошла гулять по кладбищу. Что понятно: многие наши памятники – настоящие произведения искусства – сделали известные скульпторы. И за очень большие деньги… Господин Имамото грустно посмотрел ей вслед, но ничего не сказал. Только вздохнул тяжело и вызвал голограмму жены. Он всегда так делал – сначала с ней говорил, а потом уже с сыном. Такой уж у него был заведен порядок…
Значит, вызвал господин Имамото Лизу, поговорил. О чем, я, разумеется, не слышал – нам запрещено близко подходить. Однако заметил, что Лизе разговор этот очень не понравился – хмурила брови и сердито поджимала губы. Но потом все-таки кивнула. А что ей оставалось делать? Голограммы ведь не для того созданы, чтобы спорить с родными, а для того, чтобы только общаться…
Потом господин Имамото вызвал сына. Он обрадовался, стал, как всегда, что-то говорить, но господин Имамото прервал. Опустил виновато голову и прошептал что-то. «Нет, ты не можешь!» – воскликнул Джек. Да так громко, что даже я услышал, хотя и стоял на приличном расстоянии.
Господин Имамото снова тяжело вздохнул и развел руками – прости, мол, сынок. Попрощался с ним быстро и выключил голограмму. А тут и его молодая спутница пришла – нагулялась уже. Подхватила она господина Имамото снова под руку и потащила на выход. Тот шел и спотыкался, еле ноги переставляя, так плохо ему было. И даже забыл дать мне чаевые, впервые за многие годы. Впрочем, я не обиделся – понимал, что ему сейчас не до того. Даже жалко его было…
Конечно, если разобраться – жизнь есть жизнь, живые должны думать о себе, а не о мертвых. Но, как бы вам сказать… Одним словом, в тот день у меня на душе было очень грустно, как будто пошел серый осенний дождь…
* * *
После этого господин Имамото долго у нас не появлялся, целых пять лет. В поминальные дни вместо него приходил специальный человек – возжигал свечи и следил, чтобы все было так, как надо. Но я всегда прилежно исполняю свои обязанности, и претензий ко мне не было.
Накануне очередного Дня поминовения мне сказали, что господин Имамото посетит кладбище. Я очень обрадовался – давно пора, а то Джек с Лизой начали скучать. Конечно, голограммы чувств не имеют, это так, но я давно заметил, что если могилу долго не посещают, то они как бы тускнеют, выцветают. И дело тут вовсе не в технике…
В десять часов утра я, как всегда, был у ворот кладбища. Вот появился господин Имамото, а с ним – девочка лет четырех, маленькая, хорошенькая, просто загляденье. Очень на господина Имамото похожая. Я проводил их до могилы, а затем встал неподалеку, чтобы послушать. Впервые за много лет я нарушил строгую инструкцию…
Господин Имамото сначала вызвал жену, Лизу. Та бросила короткий взгляд на девочку, понимающе кивнула и попросила выключить ее голограмму. Что господин Имамото и сделал. Затем он вызвал Джека. Тот также посмотрел на девочку, улыбнулся и произнес:
– Здравствуй, как тебя зовут?
– Юми, а тебя? – спросила малышка.
– Джек.
– Джек, ты любишь мороженое?
И они стали беседовать. Я хотел еще послушать, но меня неожиданно вызвало начальство, а когда я вернулся, то Джек и Юми уже прощались.
– Пока, приходи еще! – махал рукой Джек.
Юми кивнула. Джек, видно, ей очень понравился. Господин Имамото был очень доволен, просто сиял. После этого он стал часто бывать у нас, почти всегда – с маленькой Юми. Лиза держалась с девочкой прохладно, а Джек болтал охотно и подолгу.
* * *
Прошло несколько лет. Юми потихоньку росла, господин Имамото старел, только Лиза и Джек не менялись, оставались все такими же. Мертвые, знаете ли, не стареют. Новая жена господина Имамото больше ни разу у нас не появилась – наверное, некогда ей было.
Затем господин Имамото опять надолго пропал, на полгода. Я уже начал волноваться – не случилось что? Хотя, с другой стороны, сообщили бы, ведь он человек богатый, известный. Наконец господин Имамото снова появился, и я заметил, как он сдал, постарел. Наверное, долго болел… Потом жизнь снова вошла в привычное русло…
И вот настал день, которого я ждал и боялся. Юми пришла на могилу вместе с матерью, обе они были в траурных платьях. Я низко поклонился и, как обычно, проводил до могилы.
– Ты уверена, что тебе это надо? – нервно спросила госпожа Имамото.
– Да, – твердо ответила внезапно повзрослевшая и очень серьезная Юми, – это моя обязанность, мой долг.
– Ну, как знаешь, – пожала плечами госпожа Имамото.
И Юми осталась одна. Она подождала, пока мать отойдет, а затем вызвала голограмму Лизы. Та мельком взглянула на ее траурное платье, черную вуалетку и все поняла.
– Где его похоронили? – только спросила она.
– На городском кладбище, – тихо ответила Юми. – Мама не захотела, чтобы его хоронили здесь. Но вы не волнуйтесь – отец заплатил за вашу могилу на десять лет вперед, а затем буду платить я.
– Зачем тебе это надо, девочка? – грустно улыбнулась Лиза. – Ты молодая и, очевидно, скоро забудешь о нас. У тебя своя жизнь, друзья. Зачем тебе чужие мертвецы? Да и мать твоя наверняка будет против…
– Нет, – упрямо повторила Юми, – я стану навещать вас. И мать не сможет этого запретить, не имеет права. Да и невыгодно ей, потеряет деньги.
– Разве не она наследовала все состояние? – удивилась Лиза.
– Нет, я единственная наследница, – ответила Юми. – И, по условиям завещания, сама распоряжаюсь деньгами. Такова предсмертная воля моего отца. Мать это знает и препятствий мне чинить не станет. Понимает, что ей лучше со мной не ссориться…
Лиза кивнула:
– Хорошо, пусть будет так. Ты, наверное, хочешь поговорить с Джеком?
– Да, если вы не против.
– Как я могу быть против? – горько усмехнулась Лиза. – Я лишь голограмма. Разговаривай сколько захочешь, он только будет рад этому.
Юми вызвала Джека. Тот очень обрадовался, заулыбался, замахал руками. И они стали беседовать. А я стоял в сторонке и тихо плакал. Но не от горя, а от счастья. Я очень был счастлив, что у Джека и Лизы появится новый опекун. Значит, они не останутся одни. Никто не должен оставаться один, ни в этом мире, ни в другом.
На выходе с кладбища Юми дала мне чаевые, очень хорошие – как раньше ее отец. Госпожа Имамото скривилась, но ничего не сказала. Кстати, она больше на кладбище не приходила, а вот Юми приезжала довольно часто. Конечно, не каждую неделю и даже не каждый месяц, но в поминальные дни и праздник – обязательно. Разговаривала с Джеком и с Лизой, а я, как обычно, стоял и ждал, не будет ли каких приказаний. Но ничего обычно не бывало.
Шло время. Юми сменила школьное платье на форму престижного столичного университета, затем – на деловой костюм одного из солидных банков. Значит, у нее все было хорошо. Потом Юми надолго исчезла, ее не было пять или шесть лет. Я уже стал думать, что она забыла о Лизе и Джеке. Что ж, бывает. Возможно, она вышла замуж, уехала далеко… Жизнь-то идет, а мертвые… Что мертвые? Они подождут, никуда не денутся. В конце концов у них есть я, их верный смотритель.
Но однажды она вернулась. Я, как обычно, прибирал могилу, когда Юми неожиданно появилась. Да не одна, а с девочкой трех-четырех лет. Очень хорошенькой. Юми вежливо поздоровалась со мной, а потом вызвала Джека.
– Смотри, Лизи, – сказала она, – это твой дядя Джек. Поздоровайся с ним!
– Здравствуй, дядя Джек! – прощебетала малышка. – Ты любишь мороженое?
Далия Трускиновская
Скука на орбитальной
На сорок шестой трассе, как всегда, случилось недоразумение.
С пятнадцатой через мигрирующий прокол туда волокли двадцать два контейнера с деталями и исходниками, чтобы на орбитальной станции, которая бесполезно нарезала круги вокруг Гаммы-М-103, смонтировать большой принтер. И потом этот принтер, получив откорректированное с учетом особенностей планеты задание, будет мастерить челноки для спуска и подъема разведки, грузовые челноки и вообще все то, что потребуется при первом этапе освоения Гаммы-М-103.
Но это же сорок шестая трасса. Когда и что на ней делалось по-человечески?
Исходники прибыли все, какие мы заказывали. Часть деталей для принтера по дороге исчезла, вместо них мы обнаружили детали для «Кальмара», точнее, для шести «Кальмаров», и то не все. Кроме того, было два кухонных агрегата и прекрасное новенькое оборудование для глубоководной геологической разведки. Одна беда – Гамма-М-103 покрыта слоем льда, и что там, под этим слоем, пока непонятно. Может, вода, может, вообще пустота. Даже если вода – «Кальмары» потребуются еще не скоро.
А ведь где-то кто-то, уже готовый к подводной деятельности, получил вместо них детали для большого принтера.
Прокол – мигрирующий, и рассчитать, когда он снова откроется поблизости, конечно, можно. Вот только повадки у этих проколов отвратительные. Скорее всего, ждать его придется месяца два, если не полгода.
И деваться некуда.
Орбитальная – примерно тысяча кубов пространства. Но из них половина – технические помещения, включая санитарную зону, и оранжерея. Есть еще большие боксы, в которых должен стоять принтер, есть эллинги для челноков и катеров. Однако для жизни двух десятков человек приспособлено примерно пятьсот кубов. Вот и крутись на них, как знаешь.
Хорошо, что сейчас нас не так уж много.
Значит, надо как-то развлекаться.
* * *
Релакс-зону устроили возле оранжерей, с выходом в санитарную зону и в спорткомплекс. Объем у нее – кубов восемьдесят, не больше. На этом пространстве есть диваны, столики, бар с напитками (безалкогольными, конечно, алкоголь обычно прячут в каютах), бильярд, площадка для игр и танцев, большой голографический куб – чтобы полная реальность любого сюжета.
Орбитальная – типовая, и заведует релакс-зоной личность также типовая: женщина средних лет, не слишком красивая, чтобы не возникло недоразумений из-за ее благосклонности, с дипломом психолога-социониста. Она должна быть готова к тому, что здоровые и сильные духом мужчины будут хныкать у нее на плече, вспоминая первую любовь. Поскольку было два случая суицидов на орбитальных, она должна быть еще и тренированным переговорщиком. И умение развеселить впавшего вдруг в черную депрессию бортинженера тоже приветствуется. Просто развеселить – когда человек смеется, считай, полдела сделано.
Нашего психолога звали Ирина. И мы на нее, в общем-то, не обращали внимания, когда сидели в релакс-зоне или играли в бильярд. Ну, есть такая, ну, присматривает за нами из своего уголка, почесывая за ухом зайку.
Зайки были изобретением очередного дармоеда, который, числясь при Разведкорпусе, проверял на нас свои блажные психологические затеи и ставил эксперименты. С чего-то вдруг его осенило, что мы должны не то что скучать, а яростно тосковать по домашней живности, кошечкам и собачкам. По всем этим мохнатым, надоедливым, с грязными лапами и мокрыми носами. Так в релакс-зонах появились зайки – обшитые синтетической шкуркой маленькие роботы, способные к самообучению. Они были не совсем зайцы, скорее шиншиллы с кролика величиной. Зайки скакали по полу, затевали друг с дружкой догонялки, кувыркалки и смешные драки. Они еще и разговаривали, причем иногда вставляли реплики в наши мужские разговоры очень кстати.
Сама Ирина сперва была не в восторге от этого изобретения, потому что перепрограммировать такое простенькое создание для грамотного человека – раз плюнуть, и всегда находился чудак с извращенным чувством юмора, обучавший заек всяким мелким безобразиям. Не очень-то приятно, когда идешь из санитарной зоны, распаренный и расслабленный, потеряв всякую бдительность, и вдруг у тебя в ногах что-то путается, пищит и пытается по тебе взбежать до плеча.
Однако розовая зайка стала Ирининой фавориткой и постоянно лежала у нее на коленях.
Итак, мы приготовились изнывать от безделья. И догадывались, что к концу третьей недели скуки следует ожидать сюрпризов.
* * *
Яромир скучал по семье. Иногда он рассказывал о своих – о старшеньком, о младшенькой, о жене Злате. На орбитальной он оказался, чтобы заработать в экспедиции денег и перевезти семью с Дзетты‑2 на Ауристелу. Ауристела – это своя атмосфера, мягкий климат, прекрасные пляжи. Дзетта‑2 – это тесные поселки под куполами. Естественно, домик на Ауристеле стоит немногим меньше, чем весь поселок под куполом.
Иржи тоже нуждался в деньгах. Его непутевый братец свалился в расщелину вместе с огромным, на шестьдесят мест, транспортом. Людей спасли, транспорт спасать было бесполезно. Был суд, водителя приговорили возместить ущерб, а это – полжизни работай в шахтах Тауринды. Делать нечего – нужно выручать.
Этьен по природе был молчун-одиночка. Он как раз и искал такое место, чтобы народу поменьше. В релакс-зоне он тоже молчал, сидя со стаканом сока и грызя сырные сухарики.
Марк – специалист-гляциолог, ему не терпелось попасть на лед. Его наняла какая-то компания, причем название он тщательно скрывал. Что уж эта компания собиралась добывать из этого льда, мы и догадаться не пытались, понимали только, что гонорар Марка ждет весьма почтенный.
Сигурд тоже забрался на орбитальную не из любви к дальним странствиям…
У каждого из нас была вполне материальная причина осваивать Гамму-М-103. И всех нас очень раздражало затянувшееся бездействие.
Мы просто чувствовали, как с наших банковских счетов улетают деньги. Этого быть не могло, мы еще ничего не заработали, а на вынужденном простое получали какие-то жалкие суточные. Но мы так чувствовали!
И уже начали злиться.
* * *
До заячьих боев додумался Иржи.
Маленькие роботы имели достаточно памяти, чтобы прописать в ней легкую агрессивность. Каждый из нас взял свою зайку и, спрятавшись с ней, настраивал ее в меру своих способностей к программированию. Одновременно мы придумывали правила турниров.
Конечно, к нашим услугам был голокуб, мы могли слепить из блоков хоть римских гладиаторов, хоть чертей из преисподней. Но зайки – другое дело. Яромир додумался – его зайка, предчувствуя поражение, кидалась спасаться на руки к тому из нас, кто сидел ближе. В первый раз это вызвало пятиминутный хохот.
Ирина сидела со своей розовой зайкой в стороне, наблюдала и только однажды посоветовала Этьену снизить уровень агрессивности. Мы потом посмеялись: что женщина может понимать в турнирных боях? Без агрессии они невозможны – будут все те же надоевшие нам заячьи кувыркалки. И мы додумались до оружия.
К санитарной зоне примыкало помещение для обязательных занятий спортом. Ирина туда не заглядывала, она делала у себя в каюте какой-то двухчасовой йоговский комплекс. Сигурд разобрал одну из двух беговых дорожек, еще кое-что, и мы соорудили для наших мохнатых бойцов что-то вроде алебард и кистеней.
Естественно, они попортили друг другу шкурки. Ругать нас было некому, игрушка – она и есть игрушка, но Ирина забрала заек и заперла их в своей каюте. Нам это, естественно, не понравилось.
Мы собрались на военный совет. Предложений было несколько, самое очевидное: выкупить заек у Ирины, оценив их даже выше рыночной стоимости. Она отказалась.
– У всех психологов с головой неладно, – сказал Иржи. – Моего братика перед судом обследовали – такой ерунды наговорили! А наш психолог еще и женщина.
– Одинокая женщина. Ты подумай – у нее же никого нет, – напомнил Марк.
– А сколько она тут, на орбитальной, торчит одна? – спросил я. И мы полезли в информаторий – искать ее контракт. Нашли, вытащили, благо это не секретный документ. Так вот – Ирина провела именно на этой орбитальной три с лишним земных года.
– Все ясно! – радостно заорали мы.
Появилось то, чего нам так недоставало. Появился враг.
* * *
Естественно, планировать крупную пакость мы не могли, да и не хотели. Требовалась мелкая.
Эта будущая пакость занимала нас несколько дней.
Мы обратили внимание на розовую зайку, которую Ирина таскает с собой, и решили: хорошо бы выкрасть ее и постричь! Это должно показать психологу-соционисту, до какой степени она неправа.
Взрослые мужчины, каждый – профессионал в своем деле, радостно строили козни и валяли дурака. Может быть, мы бы действительно выкрали эту зайку, если бы не Этьен.
Он слушал наши дискуссии и молчал. Как оказалось, он был сильно недоволен: вместо того чтобы на самом деле что-то предпринять, мы разглагольствуем. Он же воспринял случившееся с зайками всерьез.
Настолько всерьез, что, махнув на нас рукой, стал действовать в одиночку.
Нам бы раньше обратить внимание на его поведение во время заячьих турниров! У него была потребность в самоутверждении любой ценой. Его зайка побеждала, потому что была агрессивнее прочих. И вот его лишили такого замечательного бойца – бойца, который добывал ему победы. А мужчине победы необходимы.
Нас, собственно, по этому принципу и отбирали для работы на орбитальных. Требовались люди, в опасной обстановке способные забыть обо всем и работать на результат.
Этьен был как раз тем, что многие с восхищением называют «настоящий мужчина»: довольно высокий и крупный (это были предельные параметры, гигантов в Дальний Космос не берут), очень сильный и вечно хмурый. Видимо, на этом основании ему казалось, что мы все – какие-то ненастоящие мужчины.
Но он молчал.
* * *
– Вы не видели мою зайку? – спросила Ирина, входя в релакс-зону. – Я всюду уже посмотрела – в каюте нет, в санитарной зоне тоже нет, в коридорах нет.
Она была сильно обеспокоена, хотя старалась говорить почти равнодушно.
Мы – джентльмены, и потому принялись искать пропажу по всем закоулкам. Какое ни есть, а развлечение. Естественно, мы заглядывали в такие щели, куда не то что зайка – комар не поместится. Пропажа нашлась в шкафчике с принадлежностями для бильярда. Ясно было – игрушку туда засунул кто-то из нас.
Но это было как-то слишком мелко, совсем по-детски.
Ирина забрала свою зайку и подключила к зарядному устройству – у робота кончилась энергия. Нас и это не озадачило, хотя мы знали: зайка, пока не нужна хозяину, находится в спящем режиме и энергию практически не тратит.
Если шкафчик уже открыт – отчего бы и не сразиться в «американку»? Поскольку все равно больше делать было нечего, Яромир и Марк взяли кии, остальные встали вдоль бортов и принялись комментировать. Ирина готовила нам безобидные молочные коктейли. Словом, получился мирный вечер в узком домашнем кругу. Мы даже послали тележку в кулинарный отсек за ужином, чтобы насладиться в релакс-зоне, а не в закутке за кулинарным агрегатом.
Мы как раз доедали десерт, когда это случилось.
Розовая зайка отключилась от зарядного устройства и пошла скакать по релакс-зоне, словно взбесившаяся мартышка. Она сбросила на пол нашу посуду, дернула Ирину за волосы, вскрыла мини-бар и повыкидывала оттуда все содержимое, потом опять напала на Ирину, сорвала с нее воротник блузки, метнулась под бильярд, оттуда взмыла к потолку и нырнула в вентиляционный люк, снеся при этом напрочь хиленькую решетку.
Мы обалдели.
Ясно было – кто-то стащил зайку и перепрограммировал с тем расчетом, чтобы она затерялась в дебрях вентиляции. Теоретически можно активировать вшитый в нее чип, чтобы при помощи сканера из хозяйства механика Сигурда понять, куда робота занесло. А практически – если он всего-навсего где-то застрял и никому не мешает, то и пусть там торчит, потеря невелика.
Так что мы посмеялись и стали объяснять Ирине, что переделаем для нее другую зайку, раздобудем розовую шкурку, и будет она лучше прежнего.
Она даже говорить с нами не хотела.
Мы бы оставили ее в покое и ушли, но тут по аварийной трансляции зазвучал голосок.
– Ой, мамочка, ой, мамочка, мне страшно! – звало дитя.
Мы прекрасно знали, что детей на орбитальной нет, но растерялись, даже перепугались.
А Ирина где стояла – там и упала.
Это был обморок, и все мы знали, как оказывать первую помощь, но все словно окаменели.
* * *
Говорят, в старые добрые времена на орбитальных были врачи. Сейчас их заменили диагностическими комплексами. В самом скверном случае мы могли использовать реанимационный бокс и держать там больного в искусственной коме, пока за ним не пришлют катер с большого транспорта. Так что человек с дипломом врача не очень-то нужен.
Но мы не сразу привели Ирину в чувство. Проделывая все манипуляции, мы тихо ругали начальство, лишившее нас живого доктора.
Детский голосок меж тем то пропадал, то опять возникал и жалобно звал на помощь. Психика у нас крепкая, но эти стоны уже начали раздражать. Тем более что шли они из аварийной трансляции.
– Чья работа? – спросил Яромир. – Ну вот чья это работа?
Ему не ответили.
Все это казалось нам дурацкой шуткой, пока Ирина не пришла в себя и не зарыдала. На трассах редко случаются истерики, хотя от сорок шестой всего можно ожидать. И женщины, с которыми мы встречались на трассах, были какими угодно, и веселыми, и злобными, только не истеричными.
А тут еще рыдает и не может остановиться штатный психолог-соционист. Человек, который сам должен нас при необходимости приводить в человеческий вид.
– Что-то с этой зайкой не так, – сказал Сигурд. – Надо бы разобраться.
– Сперва надо отключить аварийную трансляцию, – догадался Иржи. – Сигурд, действуй, а мы доставим девочку в каюту.
В Ирининой каюте мы кое-что начали понимать.
Конечно, нехорошо шарить в чужих вещах. Но мы активизировали голографическую нишу. Там были простенькие записи – дети, играющие в саду, на пляже и в Парке приключений. Мы знали, что такие парки построили всюду, но бывал там только Яромир, он и опознал местность. И у него хватило ума поискать данные в информатории.
Мы потихоньку скопировали сюжеты, и Яромир скрылся из каюты. Мы отпаивали Ирину водой, но тщетно.
Когда Яромир вернулся, на нем лица не было.
– Я в последний раз спрашиваю – чья работа?
Мы молчали.
– Пусть тот, кто перенастроил зайку, активизирует чип и вытаскивает робота оттуда, куда загнал. Иначе… иначе я за себя не ручаюсь! Я ведь могу добраться до него сканером и идентифицировать последнего наладчика!
– Яр, ты чего кричишь? – спросил Иржи. – Мало нам Ирины…
– Иржи, иди ко мне в каюту. Там в нише – последняя запись, прокрути. И сразу возвращайся.
Мы все по очереди ходили туда смотреть запись.
Ничего более страшного я в жизни не видел – а я был на Тауринде, когда взорвалась система шахт.
* * *
У нее было двое детей. Она отпустила их с воспитателем на какие-то идиотские круговые качели, а сама пила коктейль с подругой, когда Парк приключений начал рушиться.
Потом выяснилось – умалишенный, неспособный сложить два и два, решил устроить на крыше Парка приключений висячий сад. Рабочие подняли туда камни и ящики с гидропонным оборудованием. Чтобы освободить себе побольше места, они все это сложили как раз в той части крыши, которая не могла бы выдержать и половинной нагрузки.
Ирина вместе с другими женщинами спасала детей, вытаскивала их из-под падающих обломков. Нескольких спасла – но не своих. Свои погибли.
Остались только записи.
Использовав то, что нашлось в нише у Ирины, Яромир откопал историю того Парка приключений. И все мы увидели у него в каюте страшные записи.
– Что-то у нее было связано с этой зайкой, – сказал Иржи. – Игрушкой ее ребенка зайка быть не могла.
– Сходство? – предположил Сигурд. – Надо посмотреть в каталогах…
– Думаешь, в нашем информатории есть каталоги детских игрушек? – спросил Яромир. – Наверно, у детей было что-то похожее. В общем, нужно вытаскивать эту зайку оттуда, куда ее загнал один из нас. Кто, ребята? Вот кто это сделал?
– Не имеет значения, Яр, – Марк вздохнул. – Важен результат. А результат мерзкий. Я бы переодел одну из заек в розовый мех и принес Ирине. Сказал бы, что вот – поймали, нашли… Если это хоть как-то ее успокоит.
– Хуже бы не вышло, – проворчал Сигурд. – Если она догадается… Мало ли какие у той зайки приметы…
– Я бы попробовал, – не унимался Марк. – Скажем, что повредили, пока доставали.
– Он прав, – поддержал Иржи. – Но где здесь взять розовый мех?
– Покрасить белую зайку! – догадался Марк. – У меня есть реактивы. Надо попробовать.
Я все поглядывал в сторону Этьена. Он, как всегда, отмалчивался. И чем дольше он молчал, тем яснее я понимал – его работа.
Мы уже трудились вместе на сорок третьей трассе, и я знал, что Этьен – злопамятный.
Он был оператором больших принтеров – значит, в настройке техники разбирался и работать с программами, менять в них блоки и приспосабливать их к нуждам заказчика умел. Марк знал только свое оборудование. Яромир был разведчиком, умеющим работать на грунте. Иржи – специалист по строительным работам, Сигурд – механик, сам я ксенобиолог. Так получалось, что главный кандидат – Этьен. А начальник орбитальной, Кино Цураюки и бортинженер Отто Вайскоп с нами практически не общались – тем более не сидели в релакс-зоне и не баловались с зайками.
Яромир и Марк пошли откапывать в багаже контейнеры с реактивами. Иржи остался в каюте Ирины – на случай, если наш психолог-соционист, едва успокоившись, вновь начнет рыдать.
Я подозвал Сигурда и сказал одно слово:
– Этьен.
– Да, – ответил Сигурд.
Стало быть, не я один тут умный…
* * *
Этьен заговорил, когда Марк с Яромиром предъявили нам окрашенную в розовый цвет зайку. Вид у нее был страшненький.
– Да вы что, очумели? – спросил Сигурд. – Она это увидит и заикаться начнет. Надо активизировать чип, ребята. А потом выманить наружу робота.
– А если он израсходовал весь аккум? Там же емкость – с тараканий хвост. Эта чертова зайка тут так скакала! И неизвестно, куда ее занесло. И вопила она дурным голосом, – напомнил Иржи.
Мы стали спорить – насколько хватит аккума в условиях, приближенных к боевым. Этьен слушал, слушал и вдруг заговорил.
– Да вы что, с ума все посходили? – спросил он.
– Так! – Иржи, самый старший, жестом приказал нам молчать. – Мы еще не выяснили, кто лазил в зайкины потроха и сделал из нее гнусную тварь. И хотелось бы знать, кто научил зайку звать мамочку?
– Вообще-то это подло, ребята, – добавил Яромир.
