Текст книги "Фэнтези 2003"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

– Убивай, – посоветовал Старый. – В ней нет мудрости, которую мы ищем.

Вампирша закричала голосом тоскующей птицы – и те из рыцарей, кто еще оставался в живых, тревожно заворочались в своем колдовском сне.

Молодой ударил мечом.

– Колья – это суеверие, – сказал Старый. – Но я и сам ужасно суеверен. У стены растет осина, обруби две ветки потолще...

Взыскующий Мудрости застонал во сне – и оскалился в нехорошей гримасе.

– Три ветки, – с грустью поправился Старый.

Утром поредевший отряд двигался по горной дороге. Рыцари молчали.

Старый и Молодой скакали в хвосте. Здесь земля была слишком камениста и пыль почти не поднималась.

– Герцог жестоко отомстил драконице, – негромко сказал Старый. – Не знаю, помогла ли ему колдунья... если так – то позор ее цеху! Но скорее всего он нашел вампира и сам попросил об укусе. Они с дочерью пили кровь драконицы долгие годы, они сполна расквитались с глупой и ленивой тварью. И все-таки поразительно! Такое мудрое племя – и такая постыД' ная смерть. В семье не без урода...

– Откуда ты это знаешь? – спросил Молодой.

– Прочитал когда-то.

– Ты же не умеешь!

– Кто тебе сказал? – возмутился Старый.

Отряд поднимался все выше и выше в горы.

– Спасибо, что помог, – признался Молодой.

– Не за что, – усмехнулся Старый.

– Я тоже хочу помочь тебе, – серьезно сказал Молодой. – Я понял, чего добивался Верховный Маг.

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался Старый.

– Он указал нам направление и велел искать Плетельщицу Снов. – Молодой фыркнул. – Якобы только она может превратить рыцаря в великого мага. Странно, да? Никто и никогда не слышал о такой... мастерице. А есть ли она вообще?

– Начало хорошее, – одобрил Старый.

– Думаю, дело не в ней, – предположил Молодой. – Магическая сила – она в нас самих, в глубинах нашей души. Путь заставляет нас лучше познать самих себя, найти эту скрытую силу!

– Что же будет дальше? – вздохнул Старый.

– Дальше – новое испытание, – предположил Молодой. – Вероятно, никакой Плетельщицы Снов мы не найдем. Но тот, кто постигнет самого себя, найдет в душе и мудрость, и отвагу, и человеколюбие...

– Постой! – оборвал его Старый. – Что-то творится впереди!

Он пришпорил коня и унесся вперед.

Дорога уходила в ущелье, ущелье перегораживала каменная стена в рост высотой, сложенная из бревен и валунов.

Ехавшие первыми рыцари вели переговоры со стражей баррикады.

– Мы посланы Верховным Магом в опасный и трудный поход! – кричал один из самых уважаемых рыцарей, бывший королевским защитником на четырех последних турнирах. – Позвольте нам проехать!

Как ни странно, но его собеседником была женщина. Немолодая, но еще красивая. И очень, очень воинственная.

Одетая лишь в кожаный жакет и соблазнительно короткую К>бку, она стояла на стене.

– Ни один мужчина не войдет в наше селение! – отвечала она. – Мы ушли сюда от ваших притеснений и отстоим свою свободу! Если угодно торговать – мы обменяем сукно и шкуры на стрелы и зерно! А ваши вонючие объятия нам не нужны!

Молодой рыцарь в восторге посмотрел на Старого.

– Во дает!

– Иногда это болезнь, но бывает и дурная привычка, – кивнул Старый. – Однако девочки настроены воинственно.

– Не нужны нам ваши объятия! – возмутился королевский поединщик. – Я хочу поговорить с главным... с главной... кто тут у вас управляет?

– Старшая из Сестер, Прядильщица Основ! – отвечала женщина. – Но она не снизойдет до разговора с мужчинами!

Рыцари заволновались. Поединщик отъехал к товарищам.

– Плетельщица Снов... Прядильщица Основ... – доносилось от сгрудившихся в толпу рыцарей. – Верховный Маг давно уже косноязычен!.. Но пристойно ли нам, рыцарям, выйти на бой...

Молодой рыцарь обернулся.

Старого рядом не было.

Молодой развернул коня и неспешно двинулся прочь из ущелья. Кто-то из товарищей его окликнул – он с готовностью разъяснил:

– Проверю местность, нет ли засады!

Тропинка, ведущая в обход ущелья, была такой наезженной, что Молодой даже удивился – как ее сразу не заметили.

Смирный конь старого рыцаря шел первым, спокойно и неторопливо. Горячий гнедой Молодого то и дело норовил ускорить шаги, невзирая на открывающуюся внизу пропасть.

– Жак, тихо, – бормотал Молодой на ухо коню. – Тихо, Жак...

Старый рыцарь с улыбкой поглядывал на молодого.

Наконец тропинка расширилась и стала пологой. Рыцари поехали рядом.

– Еще одно испытание, – с удовольствием рассуждал Молодой. – Сразу понял. Ну, почти сразу... Все уже устали от пути – и с удовольствием поверили в схожесть имен.

Старый одобрительно кивнул.

– А про тропинку ты тоже читал? – спросил Молодой.

– Нет. Но сам посуди – если дорога не заброшена, а безумные бабы никого дальше не пускают, то должен быть обходной путь.

Они ехали вверх, путь был еще труден, но уже не слишком опасен. Иногда снизу доносилось эхо воинственных кличей.

– Стража была симпатичная... – вздохнул Молодой. – Чего же нам ждать дальше?

– Перевала, – меланхолично ответил Старый. – Маги и волшебники, особенно имеющие страсть к учительству, обычно селятся у перевалов. До вечера мы найдем Плетельщицу.

– Так быстро? – поразился Молодой.

Старый вздохнул.

– Верховный Маг отвел нам на поиск ровно неделю срока. Мы в пути уже три дня.

Молодой нахмурился.

Они проехали еще с лигу, когда тропинка вывела их к перевалу. Чуть в стороне от дороги, притулившись к скале, стояла маленькая белая башня. Рядом крошечным водопадом падал со скалы ручеек, в сарайчике квохтали куры, в маленьком садике тянулись из бедной земли перья лука и бурые листья салата.

Окна башни светили ярким колдовским светом.

Старый рыцарь остановился. Здесь было так холодно – особенно под железными доспехами...

– Ты же не станешь бить меня в спину? – спросил он Молодого, отставшего на несколько шагов.

– Нет! – пылко воскликнул Молодой. И тут же признался: – Не стану врать, мне пришла в голову эта подлая мысль... Нет и нет!

– Так что же мы сделаем? – спросил Старый. – Ведь только один из нас получит от Плетельщицы Снов дар магии?

– Давай мы решим этот спор честным поединком! – предложил Молодой. – И не до смерти, а как на турнире, тупыми копьями...

Старый рыцарь вздохнул:

– Что ты... Силой и ловкостью ты превосходишь меня. Конечно, коварными приемами я могу взять верх, но это не будет честным поединком... – Он развернул коня, посмотрел на товарища: – Езжай ты первым.

– Ты мудр и опытен, – пробормотал Молодой. – Что же, меня там ждет засада?

– Нет, – развеселился Старый.

– Тогда в чем подвох? Видимо, это испытание на благородство? И, пропуская меня первым, ты тем самым становишься достоин...

Старый рыцарь засмеялся:

– Да что ты... Я надеюсь лишь на то, что у тебя нет склонности к магии. Или же ты не понравишься Плетельщице Снов, и она тебя ничему не научит.

– Слово рыцаря?

– Слово чести, – серьезно ответил Старый. Спешился и стал заботливо отирать бока коню.

Молодой спрыгнул с коня, тоже достал тряпицу, нетерпеливо поглядывая на белую башню.

– Иди уж, – добродушно сказал Старый. – Почищу и твоего гнедого, мне не зазорно.

Молодой рыцарь отворил незапертую дверь и вошел в башню Плетельщицы Снов.

Мед и вереск, душица и кардамон, мята и джусай, анис и тимьян – сотни запахов наполняли воздух, сливаясь в единый аромат.

Жизни бы не хватило различить в нем каждую отдельную ноту – столько трав отдало свой запах в колдовское варево.

Хозяйка сидела за столом, спиной к очагу. Над жарким огнем булькал закопченный котелок, источая дурманящие запахи. Молочно-белым светом сиял хрустальный шар, водруженный поверх стопки старых пергаментов. Сушеные травы и корешки лежали на столе рядом с маленькими аптекарскими весами, а еще тысячи пучков свисали с потолка и гирляндами опоясывали стены.

Плетельщица Снов была очень стара. Но в глазах ее светилась мудрость, а черты лица – исполнены такого благородства, что Молодой упал перед ней на колени.

– Приветствую тебя, Плетельщица Снов, – прошептал он. – Я – один из рыцарей, посланных в поиск Верховным Магом королевства. Верховный Маг устал от трудов, и ему нужна смена...

Плетельщица Снов вздохнула.

Ободренный, молодой рыцарь продолжил:

– Я прошел через все испытания, Плетельщица Снов. Вна-

чале я помог маленькой девочке набрать воды. Это мелочь, да, но ведь маг должен быть добрым даже в мелочах!

Старуха одобрительно кивнула.

– Потом, – продолжил Молодой, – мы достигли Горелого Замка. Все считали, что в замке живет страшный дракон. Но дракон давно издох. Это тоже урок, верно? Память о зле живет куда дольше самого зла. Любое зло – глупо и лениво, оттого и обречено. Вот что я вынес, увидев останки драконицы!

– Хм, – сказала Плетельщица Снов.

– Но в замке мы встретили еще и старого герцога с дочерью, – с жаром продолжил Молодой. – Они спаслись от драконицы и решили отомстить. Для этого им пришлось стать вампирами... они убили чудовище и попытались убить нас. Наши мечи принесли им упокоение. И это, это очень важный урок! Когда добро пытается победить зло его же методами – оно превращается лишь в еще большее зло, отвратительное и безобразное!

– Ого, – прошептала Плетельщица Снов. Старческие глаза с удивлением взирали на молодого рыцаря.

– И, наконец, последнее испытание! – живо воскликнул Молодой. – Торный путь был закрыт перед нами. Все... почти все рыцари предпочли обмануться и приняли безобидную больную женщину за тебя, Плетельщицу Снов. А в это время узкая горная тропа вела меня к твоей башне. Это испытание на терпение! Нельзя поддаваться соблазну легких и широких путей. Вот...

Плетельщица Снов размышляла.

Молодой Рыцарь встал с колен. Глаза его сверкнули отвагой и юношеским восторгом.

– Итак, в чем же заключалось задание Верховного Мага? – воскликнул он. – Думаю, в том, чтобы достойный рыцарь прозрел и возмужал в пути! Ведь человек – это не вещь в себе, человек – мера всех вещей, он может и должен постичь самого себя! Теперь я чувствую в себе силу настоящего мага! Ты ничего не можешь мне дать, Плетельщица Снов! Я уже всего добился! Я вернусь – и стану новым Верховным Магом!

Плетельщица Снов потупила глаза.

– Я прав? – торжествующе спросил молодой рыцарь.

– Ты сам все сказал, – призналась старуха.

– Благодарю тебя! – И, низко поклонившись, Молодой вышел из башни.

Старый посмотрел на Молодого – и улыбнулся.

– Ты достиг своей цели?

– Да! – Молодой вскочил на протестующе заржавшего коня. – Спасибо... став Верховным Магом, я никогда не забуду твоих советов!

– Я рад. – Старый вздохнул. – Ты уже уезжаешь? Я предпочел бы переночевать.

– Спешу. – Молодой виновато развел руками. – Отдохни, друг. Буду рад тебя видеть в башне из горного хрусталя!

Он пришпорил коня и опасно быстро поскакал назад по тропинке.

Старый рыцарь вздохнул, потрепал коня по морде и вошел в башню Плетельщицы Снов.

Старуха сидела в той же позе.

– Здравствуй, Плетельщица, – уважительно склонив голову, сказал старый рыцарь. – А ты совсем не изменилась. Время не властно над тобой.

– Здравствуй, повзрослевший рыцарь, – улыбнулась старуха. – Время – это сон. Я помню вчерашние сны... помню и тебя.

– Он хороший рыцарь, – махнув рукой на дверь, сказал Старый. – Очень быстро все схватывает.

– Вот только не умеет слушать. – Старуха покачала головой. – Ищет лишнее... сновидение в сновидении... смысл в смысле...

– Все мы так поначалу... – старый рыцарь сконфуженно оправил бороду. – Ладно, Плетельщица. Меня послал Верховный Маг, он хочет удалиться на покой. Как заведено, созвал он лучших рыцарей и велел найти Плетельщицу Снов, дабы одарила она достойнейшего магической силой...

– Я Плетельщица Снов и, как заведено, награждаю достойнейшего магической силой, – кивнула старуха. – Сними же котелок с огня и выпей волшебный отвар.

ПЕТР ВЕРЕЩАГИН

Когда рушится мир

Вокруг королевы лесов бушевал ураган рыданий и скорби. Она же так и не обронила ни одной слезы.

Эдвард Дансени. Слезы королевы

Мир был маленьким, чистым и уютным. Днем светило солнце, ночью – звезды и луна. Луна иногда была круглой и яркой, иногда исчезала вовсе, а иногда становилась узким серпиком с рогами вверх или вниз. Короткие дожди были такими же теплыми и ласковыми, как полуденный ветерок, и деревья и травы с радостью принимали их свежие объятия.

Вокруг мира плескалось бескрайнее море. Черное и зеленое, синее и лазурное, лиловое и серое, оно всегда было могучим, но мягким и добрым, я часто ныряла в волнах не хуже рыб и взмывала с пенных гребней как белокрылая чайка. Изредка волны становились острыми и холодными, а небо затягивали тучи; тогда я вылезала на берег и ждала, когда шторм успокоится.

Папа не велел быть в море, когда шторм. Я слушалась папу.

Мы всегда были вдвоем, он и я. Всегда, с самого первого дня. Я плохо помню то время, но иногда мне снился белый Дракон с пестрыми крыльями, и люди, что показывают на папу странными блестячками, и один, такой же бородатый, как папа, но его мантия и длинная палка белые, а не черные; он небрежно кивает на берег, папа кивает в ответ, он невесе– лый, и тогда человек в белой мантии поднимает папину черную палку и ломает надвое, и люди с блестячками радостно

кричат. Потом мы с папой остаемся на берегу, а дракон пропадает вдали.

Не люблю вспоминать тот день, это огорчает папу. Он никогда не показывал этого, он улыбался и даже смеялся, но я же не слепая, я же вижу!..

Зато я могла сделать так, чтобы он улыбнулся по-настоящему. Вот тогда все становилось хорошо.

...Мир был маленьким, чистым и уютным, а море плескалось вокруг него, могучее и бескрайнее.

А потом из моря появился красный дракон с серебряными крыльями, и мира не стало.

Дым. Сладкий. Противный.

Папа, папа!., три дня прошло, а я уже прожила три вечности, три раза солнце всходило над миром и покидало его, а для меня это было одним бесконечным мгновением, серым, соленым от крови в прокушенной губе, глухим от грохота в ушах...

Тебя больше нет.

Нет! не хочу! Так не бывает!..

Так не будет, я не хочу этого!

Море шумит, глубокий рокот должен утешить меня – я не хочу утешения! Я не ребенок, чтобы мне пели колыбельную...

Я безразлично смотрю на то, что осталось от красивого красного дракона, на угли, на дым, на обрывки серебряных крыльев. Половину останков успели прибрать ветер и волны, остальное скоро будет там же, исчезнет без следа. Как исчезли те, что явились с драконом...

Папа ничего не успел сделать. Он даже не пытался.

Все сделала я.

Папа, папа... если б ты хоть раз сказал, ЧТО дракон может принести сюда, если б ты не запрещал мне игры с водой и песком, – ты и теперь был бы со мной. Хоть раз спроси я, дура – а что там, за краем мира, за морем? – да, ты бы промолчал, но из этого молчания я бы узнала все, что нужно! Да ни один дракон из-за горизонта не успел бы вынырнуть!

Они называли себя героями.

Они хвастали, что раскрыли убежище Василиска, что Высший совет проявил беспечность и ненужное милосердие, когда позволил ему – тебе, папа! – живым покинуть пределы земли, взяв только обещание не возвращаться, пока не позовут. Они исправили досадную ошибку. Они, эти «герои», хотели потешиться и над телом... но тут пришла я.

Последний, когда стоял на коленях, когда жизненная сила покидала его, капля за каплей, – он почему-то не о себе подумал, а обо мне. Ему казалось, что меня тут быть просто не может. Он считал, папа, что ты пришел сюда один, что ты всегда был один, иначе для тебя никак невозможно, ни одно существо не способно находиться рядом с тобой, ведь один твой взор – смерть, медленная или быстрая – это уж как ты сам захочешь... они для того и пришли с пластинами блестящего металла, чтобы отразить смерть, которая жила в твоем взгляде, папа... а они пришли сюда не для того, чтобы умереть, совсем не для того, даже наоборот, до чего же глупо и неправильно все получилось...

Мысль героя умерла вместе с ним. Я отправила тело к остальным, но накрепко запомнила все, что увидела.

Папа, неужели ты действительно всегда был один? Неужели именно поэтому ты никогда не глядел на море, словно боясь за тех, на кого сквозь водную толщу падет твой взор? Неужели они были правы?.. Но если так, папа, то кто же я?

Нет! не надо, не отвечай!., я боюсь услышать этот ответ!..

Наш маленький мир был уничтожен три дня назад. Ветер, солнце, луна, звезды, море, деревья, трава, песок – они останутся, но только они. Еще шесть дней – и пропадут последние следы, оставленные тобой, папа.

И я тоже пропаду, ведь верно?

Ведь ты просто выдумал меня, чтобы не быть одному, чтобы тебе не было скучно ждать, пока тому, настоящему миру снова понадобится твое могущество – лишнее и опасное в дни мира, но незаменимое в дни войны.

Ты выдумал меня, ты выдумал мою привязанность и любовь, мои сны о былом и знания о грядущем, мои умения и детскую жажду интересного... это ведь так, папа?

Не отвечай, Василиск. Не нужно.

Я поняла это три дня назад.

И выдумала красного дракона с крыльями цвета серебра.

Владимир Рогач

Право

Какая горькая память – Память о том,

О том, что будет потом...

И. Кормильцев.

Чужая земля

Воины в черных доспехах, шлем каждого из которых венчал перевернутый ущербный месяц рогов, а щиты сверкали семизвездным узором Карающей Длани, указывающей путь к закату, вырвались из ночи лоскутами темных снов, сея вокруг себя сны без сновидений, лишая спящих пробуждения, даруя успевшим открыть глаза последние грезы.

Ночь рвалась в клочья, вспыхивая криками боли и страха. Ночь убивала молча, душа боевые вопли редких защитников...

Воины в черном пришли не за добычей – в селении почти нечего было взять. Воины в черном принесли страх – чтобы оставить его здесь, чтобы прочие боялись увидеть сон про рвущуюся на лоскуты ночь и платили за возможность проснуться.

Что в твоем сне, воин?

Я не вижу снов.

Тогда проснись.

Зачем?

Чтобы уснуть снова...

Немхез не видел снов – служба отучила его от этого. Не– мхезу было уже за четыре дюжины – и он был отпущен на покой. Однако воинская привычка оставалась – и ночь не дарила ему снов.

Все еще не считающий себя старым рубака, опытный вете-

ран, которого долго не хотели отпускать, ценя умение и доблесть, – он проснулся рывком, выхватив себя из забытья, словно клинок из ножен...

Костер показал темному небу язык и рассыпался трескучим искристым смехом, на миг украшая темный свод парой сотен новых звезд. И рядом с Карающей Дланью на протяжении целого вдоха застыла еще одна рука – словно протянутая для пожатия. Но – мелькнула и пропала, сжавшись в кулак, бессильно опустившись вниз.

– И он проснулся и всех их победил? – спросил мальчишка лет пяти у рассказчика, чьими знакомыми ему с колыбели чертами сейчас играли отблески пламени, превращая лицо в забавную и жутковатую маску. – Ведь он мог? Да, дед?

Дед усмехнулся, и морщины, сплетаясь с тенями, изобразили на лице добрый десяток сменивших друг друга масок, каждая из которых была совершенно отлична от предыдущей и нисколько не похожа на следующую.

– Он мог. Но этого мало.

– Но ведь он победил?

– Потом... – На морщинистом лице сменилась еще дюжина масок.

– Потом победил?

– Потом доскажу. Отправляйся спать.

Мальчишка вздохнул. Хотелось дослушать – чуть ли не так же сильно, как хотелось спать. Тем более что дед после всех привычных сказок начал рассказывать про Право.

– Он ведь имел Право их победить? – уже согласившись с неизбежностью сна, спросил мальчик.

– Потом...

Старики всегда рассказывают детям о Праве. Чтобы знали. Потому что Право имеет каждый. И каждый может им воспользоваться. Как Немхез...

Никогда эту историю не рассказывают сразу до конца. Пусть думают о том, что будет потом. Пусть думают уже сейчас – потому что имеют на это право.

Пусть думают, что будет потом. Всегда думают. Это тяжело – иметь Право.

– Ты обещал рассказать, дед! Что потом? Он проснулся и всех их убил?

– А ты бы убил? Всех?

– Но ведь они убивали!

– Но ведь он – не они.

– Но он же имел Право!

Это так просто – когда имеешь Право. Ты можешь убить всех.

– Тебе сегодня в школу. Там тебе расскажут лучше.

– Но ведь там это расскажут другие! И не сразу – потом! Вон, старший брат уже год в школе – а молчит. Я, говорит, думаю, что тебе пока рано. Потом, говорит, может быть...

– Я расскажу. Сегодня. После школы.

– Ладно.

Наряду с грамматикой, математикой, риторикой, музыкой, физической подготовкой и богословием во всех школах есть отдельный курс – занятия по Праву. Это очень важно. И начинают с этой же истории, не дорассказанной старшими дома, – с истории про Немхеза, воспользовавшегося Правом.

Ночь убивала молча – но не тихо. Многие не хотели умирать, успев все-таки проснуться. Их крики и подбросили старого рубаку с кровати. Меч уже в руках – он заменит и одежду и броню.

Едва ли кто из воинов в рогатых шлемах мог бы выйти с ним один на один – и Немхез знал это. Да даже и дюжина...

Дверь, издав предсмертный вопль, рухнула внутрь, впуская ночь в дом. На голове ночи – перевернутый месяц, в руке – кусок темного небесного свода с Карающей Дланью, в другой – меч...

Рогатый не успел поднять клинок – и тихо опустился сам, заливая пол кровью из рассеченного горла. Но за ним шел еще один... И еще...

А потом безумная ночь разорвала с коротким свистом пленку, затягивающую узкое окно.

Стрела вошла под левую лопатку и выглянула из груди. Да так и остановилась, замерла, увидев очередной лоскут ночи, врывающийся в дверной проем.

– Право... – прохрипел рубака, опускаясь на колени перед надвигающейся тьмой.

И тьма испугалась – но не отступила, а ринулась вперед, надеясь успеть – заткнуть глотку хрипящему, порвать, дотянувшись хотя бы кончиком лезвия, не дать вылететь словам... Без замаха, без страха самому напороться на клинок, что все еще сжимают руки смертельно раненного врага – всего себя, как стрелу, кидает вперед воин в рогатом шлеме – и не успевает.

– Право на месть... – захлебываясь собственной кровью, успевает выплюнуть умирающий.

И все, ничего не исправишь. Лезвие достигшего цели меча ломается о преграду с твердостью камня. Право на месть священно.

К утру все было кончено – и можно уходить.

– Он успел произнести просьбу о Праве?

– Да...

Оба воина в рогатых шлемах угрюмы, их лица сумрачны вопреки оторвавшемуся от окровавленного горизонта солнцу.

– Кто ж мог подумать... – вздыхает один. – Но, может, обойдется? Право-то оно право, но вдруг брехня все это про божественный дар?

– А ты видел его тело?

Все видели. Тупили клинки о камень, пытались расплавить глыбу в кузничном пламени, раздробить другими камнями... Все перепробовали. Бесполезно. Право на месть, данное богом, священно.

И кто-то им, наконец, воспользовался.

– Я останусь. Может, он удовольствуется одним мной? А то еще и остановлю его...

– Как знаешь.

Корабли с полумесяцами на носах и Карающей Дланью на черных парусах спешили прочь. Прочь от места, где их враг решился воспользоваться Правом.

Он прав по-своему. Он не думал о том, что будет потом, – Для него никакого потом уже не было. Он просто решился произнести слова – и успел.

– Может, он удовольствуется одним?

Меч лупит по каменной фигуре, высекая искры. Семь Искр – маленьких звездочек – складываются на миг все в ту

же Карающую Длань. От этого теперь никуда не деться, не скрыться – ни за морем, ни за небом. Только одна надежда:

– Может, он удовольствуется одним?

Воин в черном снимает шлем и доспех. Время у него есть. А потом...

– Может, он удовольствуется одним?..

Ожидание смерти хуже самой смерти – это всем известно. Наверняка то же можно сказать о мести и о ее ожидании.

Усидеть на месте воин смог только пару часов после отплытия кораблей с полумесяцами на носу, уносящих его товарищей по набегу. Да, конечно, с детства были тренировки, на которых неподвижность важнее скорости, а расслабление дается тяжелее любого усилия. Но в том-то и дело, что теперь не тренировка.

Ожидание мести.

И даже сама месть не сможет быть хуже.

Рогатый шлем, щит с семизвездьем Карающей Длани, вороненый доспех и черный на зависть ночи плащ аккуратно сложены в стороне, и тот, что был скрыт ими, теперь оказался совсем обычным человеком. Может, заметно бледнее, чем у местных жителей, кожа, может, чуть тоньше черты лица, чуть выше рост, чуть темнее волос – но ведь такой же точно человек. Даже говорит на том же языке.

А что говорит то ли с безмолвным каменным болваном, то ли с самим собой – ну, с кем не бывает?

– Ты пойми, – говорит он себе и каменному болвану напротив, в которого вперился взглядом, будто надеясь разглядеть, что же у того внутри, под непробиваемой твердью каменной кожи. – Ведь ничего против тебя и деревни твоей проклятой. Не вы, так другие. Но вышло так, что не другие, а вы. Князья спорят – на холопах шкуры трещат да головы летят. Мы оба с тобой холопы. Не ты, так я, но кто-то должен был умереть этой ночью. Но вышло так, что не я, а ты. Да, ты теперь в Праве – но прав ли ты? Подумай, болван ты каменный! – заорал вдруг, еще сильнее бледнея от злости, обладатель лежащего в стороне рогатого шлема, ударяя кулаком по недвижимо застывшей перед ним, так похожей на человека глыбе, рассекая кожу на костяшках, размазывая по непробиваемой маске свою кровь. – Ты умер! Ты не должен!..

Так же внезапно, как сорвался на крик, человек успокоился. Отошел в сторону, поднял меч, провел несколько выпадов, разрубил на части кинувшийся на него порыв ветра, несколькими взмахами завертев вихрь вокруг себя, заставив перемешанный с пеплом песок взвиться облаком и осесть снова.

– Я не пропущу тебя, – пообещал он, не оборачиваясь к каменному болвану. – Тебе ведь хватит одного меня? Жизнь за жизнь?

Словно услышав, глыба, похожая на человека, дрогнула – будто кто толкнул ее. А потом каменная маска треснула поперек уродливой щелью – там, где должен быть рот.

Злобная ухмылка, осыпающаяся каменной крошкой, была ответом на вопрос.

– Я в своем Праве, – прогудел каменный болван, разбрасывая в стороны мелкие и острые осколки своей неуязвимости.

Ожидание завершилось – а значит, хуже уже не будет. Бледнолицый не спеша обернулся.

Он узнал стоящего перед ним. Тот же самый рубака, положивший троих на пороге своего дома и встретивший его словами о Праве, – словно не у бога, а у врага своего просил о последней милости.

Из груди у него так же, как и ночью, струилась кровь, стекая с высунувшегося на палец наконечника стрелы. Стрелы? – удивился воин, разглядывая противника, но потом отогнал Г эти мысли – не до того теперь. А потом кровь остановилась, и пальцы вышедшего из каменного кокона человека извлекли ^ стрелу, бросив ее под ноги. Раны у него на груди не было.

– Я в своем Праве, – поднимая меч, произнес вышедший из камня.

– Ты просил о Праве не у бога – твои слова были обращены ко мне, – сказал бледнокожий, опуская клинок. – Используй свое Право – и уходи прочь.

Бывший Немхезом недобро усмехнулся – словно трещина вновь пересекла каменную маску. Короткий взмах – и через грудь бледнокожего тянется алая полоса.

– Тебе не страшно? – удивляется он, заметив, что противник даже не шелохнулся – словно и не было этой медленно расползающейся раны.

– Я уже знаком с ожиданием – мне ли бояться долгожданного? – ответил тот. И все-таки поднял меч. Это не было отчаяньем – это была плата мучительному, но завершившемуся

наконец ожиданию. Теперь, когда ждать больше нечего, оставалось только умереть. Может быть, он удовольствуется одним...

Клинки сталкивались, высекая искры друг из друга, кружились в удивительном танце – и мир замер на миг, глядя на них.

А потом бледнокожий, разрисованный жутким переплетением алых полос, опустился на колени и выпустил иззубренный страшными ударами меч. Взгляд его снова споткнулся о стрелу – ту самую, что вынул из своей груди вышедший из камня. Всего лишь стрела – но раненый никак не мог оторвать от нее глаз, будто не было ничего важнее этого куска дерева, украшенного оперением и наконечником из меди.

– Бог мой... – прошептал он, протягивая руку к стреле. Неправильной стреле – ведь воины в рогатых шлемах...

Немхез не дал ему дотянуться. Замах, удар – и голова катится прочь, пряча страх в стекленеющем взоре.

Стрела указывала на запад – туда, откуда приплыли воины в рогатых шлемах.

Немхез не удовольствовался одним.

– Я в своем Праве.

Ему не с кем и не с чем было прощаться – деревня была сожжена дотла, а те, кто в ней жил, все до одного были мёртвы. Кроме него – получившего Право.

Он шагнул навстречу волне – одной из бесчисленных волн, принесших вчера на берег корабли с полумесяцами на носах и семизвездьем карающей длани на крыльях парусов, а нынче несущих их обратно.

Море тоже было виновно – а потому он мстил и морю, бредя по не смеющей, не умеющей поглотить его глади, прячущей в себе бездну, бессильную перед ним, униженную им...

Он в своем Праве.

Право на месть священно.

– Остановись!

Пришелец молчал. И откуда он только взялся? Весь день не было даже тени паруса на горизонте, ни одно судно не ткнулось носом в берег – но чужак вот он, здесь. Пешком, что ли, измерял морской простор?

– Остановись!

Молчит – и продолжает идти. Дозорный поправил рогатый шлем, потянулся было к сигнальному рожку на поясе...

Поднимать тревогу из-за одного полуголого бродяги, выброшенного на берег бездонным? Ха!

– Ты чужой на этом берегу, – сурово произнес страж. —

Я вправе убить тебя.

– Я в своем Праве, – пришелец поднял взгляд пугающе глубоких глаз цвета бушующего моря. Взгляд мазнул по лицу дозорного, оставив пылающий след.

– Да кто ты такой?!

Меч как сквозь масло прошел от левой ключицы наглеца . вниз, рассекая грудь, но застрял там, где сердце, звякнув, будто ударился о камень.

– Вы убили мой род. Вы убили меня. Я в своем Праве...

И ладонь чужака смыкается на лезвии вонзившегося в его грудь меча, смыкается, вынимая клинок – словно не из тела, а из воды.

Крови нет.

До того момента, пока лезвие поменявшего хозяина меча, развернувшись, не перерубает пополам дозорного в рогатом шлеме, пытающегося дотянуться, успеть пронзить небо тревожным воем сигнального рожка, висящего на поясе...

Не успел. И кровь бьет фонтаном, раскрашивая равнодушное лицо пришедшего по волнам убийцы жутким узором.

– Я в своем Праве, – произносит Немхез, снимая с пояса I: убитого сигнальный рог. – Вы в моей власти.

И тревожный вой пугает небо, взывая о помощи.

– Вы в моей власти, – повторяет Немхез, отнимая умолкший рог от перепачканных чужой кровью губ, встречая взглядом бегущих к нему воинов в шлемах, увенчанных полумесяцами, на чьих щитах – Карающая Длань. – Я в своем Праве.

А потом он убивает их всех – одного за другим. А потом идет в поселок – и убивает остальных. Воинов, мастеровых, земледельцев, купцов, нищих... Мужчин, женщин, стариков, Детей...

Он в Праве. Право на месть священно – оно даровано богом.