Текст книги "Сказки и легенды Систана"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Направился он дальше к городу, изнемогая от ран. Попалась ему на пути лужайка с родником. И не было у него уже сил сойти с коня, и стал он горячо молиться:

– О Господи, о боже, дай мне силы, чтобы пойти и еще раз увидеть Гульшо; а потом я вернусь на эту лужайку, и пусть Азраил заберет мою душу!

Так он молился, и конь его опустился на колени, а Варка в изнеможении упал с коня. И лежит на лужайке без чувств.

Пусть он там себе лежит, а ты послушай несколько слов о Малик-Мухсине.

Малик-Мухсин утром пришел к Гульшо и говорит:

– Сегодня я отправляюсь на охоту для тебя. Что ни поймаю – все тебе на счастье.

Поехал на охоту, ездил-ездил, нигде ничего не нашел, пока не набрел наконец-то на лужайку. Видит – стоит конь, рядом лежит красивый юноша, израненный стрелами. Малик-Мухсин подошёл, сел рядом с Варкой, положил его голову себе на колени.

Варка открыл глаза, и Малик-Мухсин спросил его;

– Кто ты, юноша, и чем ты занимаешься?

Варка отвечает:

– Я – купец; караван ушел вперед, а я шел по его следу. Прешел на гору – а там было сорок разбойников. Я их всех убил, но и сам ранен их стрелами.

Малик-Мухсин подумал про себя: «Не купеческое это дело убивать разбойников. Я в этом городе царь и то не мог с ними справиться, как же купец сможет? Ну ладно, как есть, пусть так и будет».

Малик-Мухсин взял с собой Варку и отвез его в город к лекарю. И оставил там. А потом пришел к Гульшо и говорит:

– Гульшо! Сегодня я отправился на охоту – попытать удачи для тебя. Где ни ходил – ничего не нашел. Но на одной лужайке я увидел юношу. Этот юноша лежал, израненный стрелами сорока разбойников. А самих разбойников он убил. И так он похож на тебя! Ты и он – словно две половинки яблока: одна половинка – ты, другая – он. Клянусь сунной великого господа, он похож на тебя, о солнце Востока!

Услышала это Гулыпо, принялась плакать и сказала:

– Никто не может быть на меня похож, кроме Варки – сына моего дяди. А ты хромого пастуха в пустыне увидишь – и то скажешь, что на меня похож!

Малик-Мухсин опять говорит ей:

– Клянусь, похож на тебя, но сильно изранен. Я отвез его к лекарю и велел его лечить как следует.

А Гульшо говорит:

– Нет, пусть он живет у нас во дворце. Я сама буду готовить обед и посылать ему со служанкой. Он чужестранец, и его надо пожалеть – так богу угодно. Ведь сын моего дяди – Варка – сейчас тоже в чужой стране, пусть бог его пожалеет.

Малик-Мухсин был царь справедливый и милостивый. Он ответил:

– Очень хорошо.

Велел привести Варку и лекаря и поселил их обоих во дворце, выше покоев Гульшо. И сказал лекарю:

– Заботься о раненом; а когда он поправится, я дам тебе все, что ты только захочешь.

И вот Гульшо варит еду и посылает ее Варке со словами:

– Пусть ест вдоволь, а что останется – принеси, я доем.

Ну, и так продолжалось, пока Варка не почувствовал себя лучше. Понял он тогда, что обед ему готовит и посылает Гульшо. И однажды, когда служанка принесла обед, он сказал ей;

– Служанка, я скажу тебе что-то, но смотри не говори никому!

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает служанка.

– Возьми этот перстень и отнеси своей госпоже, – отвечает.

Только он это сказал, как служанка подняла крик, А он говорит:

– Не кричи, я дам тебе все, что захочешь, только не кричи так!

С трудом ее успокоил. Спрашивает ее:

– Как поживает твоя госпожа?

– Госпожа, – отвечает служанка, – доедает за тобой объедки, а ты о ней так плохо думаешь.

Ну, Варка промолчал. Поел, а когда служанка отвернулась, опустил перстень в остатки плова – так, что его и не видно. Служанка взяла остатки и унесла к Гульшо. Гульшо стала есть, видит: ее перстень, тот, что она оставляла для Варки, ее собственный перстень! Надела покрывало на голову и сказала:

– Малик-Мухсин! Этот юноша, что живет у нас, – Варка, сын моего дяди. Разреши мне пойти к нему.

– Ладно, иди, – говорит Малик-Мухсин.

Пришла она к Варке, обнялись они и заплакали; плачут и говорят друг с другом – никак не могут наговориться.

Малик-Мухсин несколько раз заглядывал с крыши, смотрит: ничего такого между ними нет. Варка говорит ей, где был, что делал, как воевал; как упал в колодец. А Гульшо рассказывает, как пришел Малик-Мухсин, как он месяц-два совершал богоугодные поступки, раздавал милостыню, пока решился наконец посвататься. Как отец ее дал ответ, заключили брачный договор, как взял ее Малик-Мухсин и привел сюда. А когда наступил вечер, они легли спать и положили между собой меч[30]30
  См. № 1, примеч. 7.


[Закрыть]. Как увидел это Малик-Мухсин – ушел оттуда и больше не приходил, смотреть.

Прошло так несколько дней; днем они беседуют, а ночью, когда ложатся спать, кладут между собой меч. Наконец Варка говорит:

– Прощай, Гульшо, теперь я пойду своей дорогой.

Она спрашивает его:

– Куда ты пойдешь? Малик-Мухсин – хороший человек. Если ты пойдешь к нему, он отдаст меня тебе.

А Варка отвечает:

– Нет, ведь он – раб божий – не силой тебя взял, он заплатил выкуп; твои родители согласились отдать тебя ему. Он ни в чем не повинен, я на него не в обиде. А я ел у него соль, я не могу причинить ему зло.

Варка пошел к Малик-Мухсину, учтиво приветствовал его, услышал ответ и сказал:

– О Малик-Мухсин, благодарю тебя за все, что ты для меня сделал. А теперь позволь мне распрощаться с тобой, я ухожу.

Малик-Мухсин ответил ему:

– Куда ты пойдешь, дитя мое? Считай, что ты мой сын, что я заплатил твой выкуп за Гульшо. А я разведусь с ней и отдам тебе, мы заключим брак между вами. Ведь я не входил к ней, она мне не принадлежала; с тех пор как она здесь, она живет одна в своих покоях.

– Нет, – говорит Варка, – господь дал ее тебе, мне она не нужна.

Как ни уговаривал Малик-Мухсин Варку – тот не согласился. Тогда дал Малик-Мухсин Варке одного раба, и Варка вместе с этим рабом отправился к тому роднику, на ту лужайку, где его нашел Малик-Мухсин. Пришел туда, совершил омовение родниковой водой, прочел два раката молитвы и сказал рабу:

– Пойди к Гульшо и скажи ей: «Варка дарит тебе свою жизнь». – Склонил голову и покинул этот мир.

Раб пришел к Гульшо и говорит:

– Варка, сын твоего дяди, подарил тебе свою жизнь.

– Где он? – спросила Гульшо.

– Возле какого-то источника.

Гульшо накинула покрывало, спрятала под покрывало кинжал и, взяв с собой служанку, пошла к тому источнику. Пришла и увидела: действительно, сын ее дяди, повернувшись лицом к кибле, вручил душу богу. И тогда она вынула кинжал, поставила его рукояткой на живот Варки и бросилась на острие кинжала. И тотчас скончалась.

Вскоре узнал Малик-Мухсин о том, что возле такого-то источника Варка вручил свою душу богу и Гульшо направилась туда же. Простоволосый, босой, отправился туда и Малик-Мухсин. Пришел и увидел: все кончено, Варка мертв, а Гульшо убила себя, бросившись на острие кинжала.

Принесли их тела в город, обмыли, завернули в саваны и похоронили в одной могиле. На могиле поставили надгробие. А Малик-Мухсин ушел с престола и стал нищим и жил возле той могилы.

И вот, говорят, однажды пророк Мухаммед вместе со своими сподвижниками проезжал мимо могилы Варки и Гульшо. Навстречу им вышел Малик-Мухсин – у него к тому времени уже выросла длинная седая борода. Пригласил он пророка и его спутников отдохнуть, принес им пищу.

И тогда пророк спросил:

– О Малик-Мухсин, почему ты здесь, что нашел ты в этой пустыне?

– Да стану я твоей жертвой, – отвечает Малик-Мухсин, – я совершил тяжкие грехи и нет им искупления.

– Что ты сделал? – спросил пророк Мухаммед.

– Я сделал несчастными двух влюбленных, – ответил Малик-Мухсин.

– Твоей вины нет в том, что они покинули этот мир, – столько им было отмерено жить, не больше, – говорит пророк. – Но если каждый здесь отдаст им по куску своей жизни – один, два, три месяца, полгода, год, то я припаду к престолу господа, может быть, господь воскресит их!

И тогда один сказал: мол, я дам один год, а другой оказал: я дам два года – и так набралось сорок лет. Пророк стал молиться бегу, и когда его сподвижники сказали «Аминь!», тогда оба – Варка и Гульшо – восстали из могилы. И заключил пророк своим благочестивым словом межу ними брачный договор, отдал их друг другу.

Пусть же господь так же, как он исполнил их желания, исполнит желания всех мусульман.

Так рассказывают, а кто видел?

16. Наджма

Рассказы о Наджме в различных вариантах широко распространены в Средней Азии, Иране и Афганистане. Имя Наджма, возможно, является искаженной передачей арабского имени Маджнун (букв, «безумный», «одержимый»); в других вариантах главный герой носит имя Наджмон, Ладжмон, Девона-Наджмон (букв, «безумный Наджмон») и др. (например, «Сказки народов Памира», № 31, с. 519). Не исключено, что эти рассказы как-то связаны с поэтическими версиями известной лирической повести о Лейли и Маджнуне. Характерно, что фольклорные варианты этой сказки имеют стихотворные вставки. Отметим, однако, что в систанском варианте почти все стихотворные вставки имеют характерную для народной поэзии форму рубаи (четверостишие с рифмовкой по схеме ААБА).

В один прекрасный день Мир Наджмаддин, предводитель курдов[31]31
  Предводитель курдов – речь идет о курдском населении, о курдах, живущих в области Фарс на юге Ирана.


[Закрыть], погрузил в Ширазе товары и отправился с караваном в Лар. Пришел он в Лар, разгрузил своих верблюдов и устроился там на ночлег, а на следующий день утром говорит своему сыну Наджме, который был вместе с ним:

– Наджма, пойди-ка на базар, купи товаров, чтобы отвезти в Шираз.

Наджма пошел на базар вместе с одним из рабов. Пошел на базар, ходит туда-сюда, смотрит – стоит медресе. Подошел он к дверям, заглянул в щелочку и увидел, что среди учеников сидит девушка. Девушка, каких нигде не сыщешь, девушка, каких одна на тыщи; легкость ветерка в изящном стане, взгляд – как будто у китайской лани; как фисташка, губы чуть раскрыты, кудри шелковые кольцами завиты, сто красот у ней и тысяча достоинств. Стоит шаг ступить ей – все в восторге перед нею тотчас замирает, лишь на мир посмотрит – он немедля за себя стыдиться начинает. Не одним сердцем, но тысячью сердец влюбился в нее Наджма и с самого утра до вечернего намаза простоял под дверью. А когда наступила пора вечернего намаза, Наджма вернулся к своему отцу. Они поужинали, и Мир Наджмаддин спросил у сына:

– Сын мой, почему ты не купил товаров?

Тот ответил:

– Отец, все, что есть в Ларе, есть и в Ширазе.

А отец говорит ему:

– Сынок, но ведь здесь эти товары дешевы, а там дороги, мы можем здесь купить дешево, отвезти туда и продать их там за хорошую цену.

Наджма отвечает:

– Ну ладно, завтра я пойду и куплю все, что ты прикажешь.

Прошла ночь, а наутро Наджма снова взял с собой раба, сто туманов денег, пошел на базар, походил по базару туда-сюда – и снова пришел к тому же медресе. И снова до вечернего намаза созерцал красоту девушки. А когда настала пора вечервего намаза, он опять пришел к отцу с пустыми руками. Отец увидел, что и сегодня Наджма вернулся с пустыми руками, и говорит:

– Наджма, сынок, где же твои товары?

А Наджма отвечает:

– Отец, сегодня я тоже ничего не купил.

Тогда отец спрашивает:

– А где же ты был?

– Да так, нигде, – отвечает Наджма.

Отец взял кнут, вытянул кнутом раба, что ходил вместе с Наджмой на базар, и говорит ему:

– Ну-ка, говори, куда он каждый день ходит, почему не покупает товары?

А раб говорит:

– Господин, за что ты бьешь меня? На базаре есть медресе, твой сын каждый день ходит и простаивает у двери с утра до вечера, заглядывает в класс через щелку, так что шею себе чуть не свернул.

Мир Наджмаддин говорит тогда Наджме:

– Сынок, ты столько учился, и все тебе мало?

Тот отвечает:

– Отец, тут другим наукам учат, отдай меня тут в школу, я хочу здесь поучиться.

– Очень хорошо, завтра я тебя отдам в школу, – ответил отец.

Прошла ночь, наступило утро. Мир Наджмаддин взял своего сына Наджму и отвел его к мулле. Сказал мулле:

– Вот мой сын, учи его, ладно? Но только так учи, чтобы он тебя в науках превзошел!

Ну и дал мулле сто туманов. Потом нашел старушку, чтоб ухаживала за Наджмой – стирала ему одежду, варила еду, дал этой старушке денег и сказал:

– Не обижай Наджму, смотри за ним как следует.

И Наджма остался в Ларе, а Наджмаддин закончил свои торговые дела и отправился из Лара в Шираз.

Теперь оставь его и немного послушай о Наджме.

Наджма начал учиться в медресе. Сегодня сидит рядом с одним мальчиком, завтра – рядом с другим, и так мало-помалу оказался рядом с той девушкой, в которую был влюблен. Сидит с ней рядом так, что коленями они касаются друг друга.

А мулле сказал:

– Я отстал от других, а эта девочка мне хорошо помогает, объясняет мне уроки.

И вот ведь, брат мой, до чего дошло: когда все дети расходились из медресе по домам, старуха приносила Наджме в медресе еду, а девушке тоже приносили еду с царской кухни – ведь она была царская дочь. Они ставили все, что им принесли, между собой, и он клал кусочки в рот девушке, а девушка клала кусочки в рот юноше. Поедят они и начинают играть, резвиться на подушках. А когда наступала пора разойтись по домам, Наджма целовал девушке руки, а она ему – ноги.

Но любовь их была целомудренной и чистой.

Вот так все и было, пока один плешак – будь он проклят! – не подглядел за ними и не увидел, как они ласковы друг с другом. Увидел он, как принесли ужин с царской кухни и они поставили его между собой и как Наджма стал класть куски в рот девушке, а она – в рот Наджме. А потом, когда поели, резвятся, играют друг с другом, возятся, катаются клубком от одной стены комнаты к другой. А потом Наджма целует руки девушке, а девушка целует Наджме ноги – и они расстаются.

Увидел это плешак, пошел и сказал мулле:

– Мулла, не сегодня-завтра дело дойдет до того, что тебе уши обрежут – Наджма завел шашни с царской дочерью.

Услышал эти слова мулла, ударил плешака по лицу и говорит:

– Эй ты, поганый плешак, таких мерзостей, как сегодня, чтобы я от тебя не слышал – иначе тебе несдобровать!

А плешак отвечает ему:

– Ну ладно, сегодня ты меня ударил по лицу, посмотрим, чем завтра дело кончится.

Прошло дней десять-пятнадцать, и вот однажды сам мулла решил проверить слова плешака: а вдруг тот говорит правду, что тогда делать?

Спрятался в укромном месте и увидел, что действительно, когда принесли еду, юноша и девушка поставили ее между собою. Девушка стала класть куски в рот Наджме, Наджма кладет куски в рот девушке; потом играют друг с другом, чуть не в клубок свиваются, как змеи, катаются по комнате от одной стены до другой.

Увидел это мулла, пошел к себе домой и думает: «Что же делать?» Сел и написал Наджме письмо от имени отца: дескать, если ты даже держишь в руках чашу с водой – немедленно поставь ее, приезжай скорее, я тяжело болен. Приезжай во что бы то ни стало, чтобы не вышло так, что встретимся мы с тобою только в судный день.

Написал письмо, пошел к резчику, что изготовляет печати, заказал у него печать с подписью Мир Наджмаддина, поставил эту печать на конверте, спрятал конверт за пазухой и на следующее утро явился в школу. Начался урок, полчаса или около того дети провели за уроками, а потом мулла сказал:

– Дети, помолчите немного, тут для Наджмы пришло письмо.

Мулла вытащил из-за пазухи письмо и дал его Наджме. Наджма вскрыл конверт, вытащил письмо и начал читать, и у него полились слезы.

И Наджма решил отправиться в Шираз.

Кончился урок, и, перед тем как уйти, Наджма взял калам и написал свое имя на дверях медресе. И сказал такие стихи – послушай-ка, что он говорит:

 
На дверях вот этого покоя
Я оставил завещание такое:
«Если спросят, где он, вы скажите:
Он решил покинуть зло мирское».
 

Был в Ларе один караванщик, что собирался отправляться в сторону Шираза. Наджма пришел к нему вместе с девушкой и спросил:

– Когда ты отправляешься в путь?

– Сегодня, – ответил тот.

И тогда Наджма сказал так, обращаясь к девушке:

 
О звезда, о яркая комета!
Дай дождаться мне дневного света!
Караванщик, задержись хоть на ночь,
Подожди хотя бы до рассвета!
 

Девушка: сказала:

– Что поделаешь, будь что будет!

И сложила такие стихи:

 
На субботу в ночь мои милый в путь спешит,
Будто мраком вечным этот мир покрыт.
Караванщик, сжалься, не спеши уйти,
Не тревожь любимого, ведь он так сладко спит!
 

А Наджма говорит в ответ:

 
Как глаза мои от жгучих слез горят!
Как от скорби по тебе они болят!
Дай платок мне, им глаза я повяжу,
Может, их платка излечит аромат.
 

Так или этак, уговорили они караванщика, чтобы он отложил свой отъезд на следующий день. В полдень Наджма собрался и стал прощаться с возлюбленной.

 
В полдень наш Наджма верблюдов нагрузил,
На подругу посмотрев, лишился сил.
Опьяненные глаза струили слезы,
Ими он платок атласный оросил.
 

Девушка сказала:

 
В полдень от меня уходит милый,
Без него мне жить не хватит силы.
Как стерплю я горькую разлуку?
Как мне справиться с судьбой моей унылой?
 

Наджма отвечал девушке:

 
Ах, кто подобно мне без памяти влюблен,
Тот словно бы клинком булатным в грудь пронзен,
Клинком булатным с рукояткою жемчужной.
Но тише! Ночь услышит скорбный стон!
Ах, кто подобно мне без памяти влюблен,
Как амулет, любви примету носит он;
Вот что сказал страдающий влюбленный:
«Тот, словно раб, навеки заклеймен».
 

И снова заговорила девушка:

 
Принеси Коран мне: я узнать готова,
Что хорошего сулит он, что плохого.
Пусть врагом мне станет божье слово,
Если я возьму возлюбленным другого.
Если я нарушу договор с тобой,
Пусть неведом будет мне тогда покой.
Пусть врагом мне станет божье слово,
Если станет мне возлюбленным другой.
 

А ревнивый Наджма ответил ей:

 
Что за дело мне, что перстень ты надела?
В сердце сто других – а мне-то что за дело?
Грудь твоя – как будто два граната.
Что за дело мне до тех гранатов спелых?
 

А девушка ответила ему:

 
Перстень на руку надела – это только для тебя,
Сто вздыхателей несмелых – сердце только для тебя,
Знаю, грудь моя подобна двум гранатам сочным, спелым,
Но гранаты эти спелы не для них, а для тебя.
 

И еще она сказала:

 
Дважды на одном пути я взываю: горе, горе!
Мой возлюбленный уходит, я страдаю. Горе, горе!
Я шатер снимаю свой, я обрезала веревки,
Я летовку покидаю, горе мне, о горе, горе!
 

Они обменялись перстнями, девушка осталась, а Наджма отправился в путь к Ширазу.

Несколько суток караван шел, и вот однажды они остановились на привал. Возле дороги был источник. Наджме захотелось пить, он подошел к источнику – и тут ему вспомнилась его возлюбленная, и он сложил такие стихи:

 
Из источника воды бы я напился,
Как в улыбке мой от жажды рот скривился!
Только разве станет пить такую воду
Тот, кто губ ее рубином насладился?
 

Ушли они оттуда и снова шли, шли, наконец увидели, что в воде стоят два белых шатра, из одного из них вышла девушка и идет с кувшином на плече за водой. Увидал эту девушку Наджма, вспомнил опять о своей возлюбленной и снова сложил стихи:

 
Я к источнику пришел воды напиться —
Мне моя возлюбленная мнится.
Я смотрю, и плачу, и вздыхаю,
Трепещу как обезглавленная птица.
 

Ушли они и оттуда. И наконец достигли Шираза. Когда они пришли в Шираз, Наджма увидел, что отец его вовсе не болен, здоровее, чем раньше был. А мать – и того лучше. Увидел это Наджма и от любви к девушке лишился чувств.

Пусть себе Наджма лежит без чувств, а ты послушай теперь о девушке.

Девушка забросила школу, ушла из дому и поселилась в замке на дороге, что ведет из Лара в Шираз. Каждое утро она берет в руки подзорную трубу и смотрит: не появится-ли какой-нибудь путник на ширазской дороге, чтобы расспросить его о Наджме. И ни о чем другом она думать не может.

Теперь это оставь, а послушай о том, что у девушки был двоюродный брат, звали его Фалишт-ага. Фалишт-ara был давно влюблен в свою двоюродную сестру, но знал, что она любит Наджму.

И он провозгласил:

– Если найдется кто нибудь, кто сможет заставить девушку забыть о Наджме, я дам ему столько золота, сколько он сам весит.

Нашлась одна старуха, она пришла к нему и сказала:

– Дай мне бегового верблюда, быстрого, как ветер, и я сделаю так, что девушка разлюбит Наджму.

Ну, этот проклятый Фалишт-ага нашел старухе такого верблюда. Вечером старуха села на верблюда и поехала по ширазской дороге. Ехала так до утренней зари, а наутро повернула обратно и поехала в Лар.

А девушка там, у себя в замке, встала утром рано, совершила утренний намаз, взяла подзорную трубу и стала смотреть на дорогу.

Видит: бежит по дороге верблюд, на нем всадник. Увидела она это и говорит служанке:

– Служанка, пойди посмотри туда, там едет всадник на верблюде. Пусть он остановит здесь своего верблюда и привяжет его возле дома. А потом пусть приходит ко мне, у меня есть к нему дело.

Ну и вот, служанка пошла, села возле дороги и сидела, пока не подъехала старуха. Служанка сказала ей:

– Мир тебе!

И старуха ей ответила:

– И тебе мир!

И тогда служанка говорит:

– Матушка, послушай меня!

– Ну что тебе? – отвечает старуха.

– Бабушка, – говорит, – царская дочь просит тебя на часок пожаловать к ней.

Та отвечает:

– Внученька, я устала, измучилась, лучше бы мне ехать дальше, чтобы скорей добраться до дому.

Служанка в ответ на это говорит:

– Хоть ты и устала, хоть и проголодалась, а все же она царская дочь, и лучше бы тебе зайти к ней.

– Ну уж эта царская дочь! – говорит старуха. – Житья от нее нет!

Слезла старуха на землю, крепко привязала верблюда и, опершись на посох хитрости, пошла к царской дочери. Когда она вошла, девушка курила кальян. Увидев старуху, поздоровалась с ней, услышала от нее ответ и говорит:

– Матушка!

– Ну что? – откликается та.

– Откуда ты идешь?

– Я возвращаюсь из хаджа.

– Очень хорошо, – говорит девушка, – значит, ты идешь из Мекки. А по какой дороге ты приехала?

– Я приехала по ширазской дороге.

– А в самом Ширазе ты была?

– Да, – говорит старуха. – Одну ночь я провела в Ширазе.

– Ну и что ты слышала в Ширазе, какие там новости?

– Внученька, – отвечает старуха, – никаких таких новостей там нет. А вот только есть там, говорят, один человек по имени Наджма, так ему якобы чин старосты пожаловали, он решил жениться, ну и по этому поводу праздник, весь город освещен и украшен.

И как только она это сказала, девушка уронила кальян, что был у нее в руке, и сложила такие стихи:

 
В миг, когда о кознях милого узнала,
Выскользнул кальян, что я в руках держала.
Сам кальян – хрустальный, а чубук жемчужный.
Желтым, как янтарь, стал мой румянец алый.
 

И еще девушка сказала:

– Матушка, старушка, да буду я жертвой языка твоего, что говорит такие приятные вести! Высунь-ка язык свой, чтоб я могла его поцеловать!

Ну и старуха, предвкушая удовольствие, высунула язык; а у девушки в рукаве была бритва, она вынула бритву, отрезала старухе бритвой язык у самого корня и отшвырнула в сторону. И говорит:

 
Я старухам отрезаю языки,
Я болтуньям отрезаю языки,
Превратится пусть твоя могила в прах,
Не копайся ты в чужих делах!
 

А потом сказала служанкам:

– Ну чего вы стоите, возьмите эту потаскуху и вышвырните ее вон!

Две служанки взяли старуху за руки, две другие – за ноги и вышвырнули из замка. Так шмякнули об землю, что живого места у ней не осталось.

И девушка сложила тут такие стихи:

 
По заслугам в беду ты попала, старуха,
Длань господня тебя покарала, старуха,
Вот слова, что тебе скажет всякий влюбленный:
Чтобы в ад кувырком ты упала, старуха!
 

А проклятый Фалишт-ага смотрит на это и видит: ну и ну, старуху вышвырнули из замка.

Подумал: «Ну, это они зря пролили кровь».

И вот наступил вечер, и в ту же ночь велел он унести оттуда труп старухи, и сам ушел оттуда. Не удалось ему оклеветать Наджму.

Ну а девушка так же, как и раньше, ждала на ширазской дороге, все смотрела: не идет ли кто из Шираза, чтобы спросить его, как там Наджма.

Ну, теперь это оставь и послушай о том, что услышала девушка. А девушка услышала о том, что некий купец собирается из Лара поехать в Шираз торговать.

Девушка послала свою служанку к купцу: мол, скажи ему, чтобы он пришел ко мне.

Служанка пошла к купцу, сковала ему:

– Мир тебе!

Тот ей ответил, а потом спросил:

– Чего ты хочешь, служанка?

– Моя госпожа потребовала тебя к себе: дескать, мне надо с ним поговорить, – отвечает служанка.

Ну, и после этого купец отправился к царской дочери. А царская дочь протянула занавеску, сама сидит за занавеской, купец сидит по эту сторону занавески на стуле – и так они беседуют.

Девушка спрашивает:

– Эй, таджир-баши! Вот ты поедешь в Шираз, какую ты от своей поездки получишь прибыль?

Он отвечает:

– Госпожа, прибыль моя будет, ну, тысяча туманов.

Девушка говорит:

– Эту тысячу туманов – прибыль твою – я тебе возмещу, а ты с собой товар не бери. Я дам тебе еще сто, или двести, или триста туманов, и ты открой там, в Ширазе, приют для странников. А вокруг этого дома обведи арык, пусть в этом арыке всегда будет вода. И на пол в приюте брызгай водой, чтобы он был всегда влажным. Есть там в Ширазе один человек, его зовут Наджма. Три у него есть приметы, по которым ты его можешь узнать. Во-первых, если в арыке будет даже совсем немного воды, он, когда будет переступать через арык, замочит себе одну ногу, а другая у него останется сухой. Во-вторых, если пол будет хоть немного влажным, он на него не сядет, а обязательно сначала под себя что-нибудь подложит. Это две его приметы, а третья – та, что он никогда не ест еду горячей, всегда дает ей сначала остыть. Если ты увидишь, что у кого-нибудь из странников есть эти приметы, подложи ему в пищу этот перстень – а дальше уж не твоя забота.

– Очень хорошо, – ответил купец. Положил себе в хурджин тысячу триста туманов и пошел к себе домой. Тысячу туманов отложил, а триста оставил в хурджине.

А у него был очень хороший конь. Он сел верхом на этого коня, повернулся спиной к городу, лицом к белому свету и поехал, распевая песни.

Ехал так, ехал, пока не достиг Шираза. В Ширазе сошел с коня, нанял четверых-пятерых рабочих, велел выкопать арык, обвести его вокруг того места, где он расположился, пустил в него воду. Потом велел построить стены, сложить очаг. Нашел поваров, купил мяса, риса; повара сварили плов, и он принялся всех угощать во имя господа, всех, кто ни пожелает, и так с раннего утра и до позднего вечера[32]32
  Об обычае устраивать благотворительные угощения см. № 3, при-меч. 2.


[Закрыть]. Но человек с теми приметами, что говорила девушка, так и не появился. На следующий день он опять угощал всех с утра до вечера – но опять Наджма не пришел. На третий день он подумал: «Ну, сегодня опять буду кормить пловом всех, кто пожелает. Ну а уж если сегодня ничего не выйдет – тогда уйду отсюда». А на третий день мать Наджмы пришла к нему и сказала:

– Наджма, сынок! Вот уже три дня, как здесь один человек раздает бесплатно пищу во имя господа, пойди, поешь немного его богоугодного угощения; может быть, господь снизойдет к твоему горю, и ты избавишься от своей скорби.

Наджма на это говорит:

– Матушка, у меня и сил нет, мне не дойти туда.

– Возьми посох и ступай себе потихоньку, опираясь на посох, – отвечает мать.

Ну что делать! Взял Наджма посох, накинул на плечи плащ и потихоньку, полегоньку идет себе к тому приюту для странников.

А купец сидит там на стуле и смотрит, кто приходит, кто уходит, чтобы не пропустить Наджму.

Видит: идет юноша бледный, с увядшим лицом, едва ногами переступает.

Думает: «Ну, если богу не угодно будет, чтобы я ошибся, – это, наверно, Наджма».

А Наджма, чтобы переступить через арык, снял одну туфлю – и ступил так, что одну ногу замочил, другая сухая осталась.

Перешел он через арык, а купец думает: «Ну вот, это одна примета».

Наджма вошел внутрь, увидел, что пол побрызган водой, снял с плеча плащ, бросил его на землю и сел. Купец подумал: «Видит бог, это еще одна примета».

Когда подошел к нему за кушаньем один простой человек – ну пусть его зовут хотя бы Исмаил[33]33
  Рассказчик привел здесь свое собственное имя.


[Закрыть] – сказал ему:

– Это вам вдвоем с тем юношей, скажи ему только, чтобы он ел поскорее. Потом расскажи мне, что он тебе говорил.

Ну, а Исмаил говорит ему:

– Я знаю этого юношу, это сын Мир Наджмаддина, он не будет есть горячий плов.

А купец настаивает на своем:

– Ты все-таки пойди и скажи ему то, о чем я тебя просил, послушай, что он скажет.

Ну, и после этого Исмаил пошел и говорит Наджме:

– Это нам с тобой на двоих.

А Наджма не прикасается к еде.

– Наджма, поторопись, – говорит Исмаил. – Мне надо идти, меня ждет работа. Если я не успею, туго мне придется.

Наджма отвечает:

– Ну если тебе надо уходить, ешь свою половину, а мою долю оставь, пусть она остынет. Остынет – тогда я ее съем.

Купец услышал, что говорит Наджма, подмигнул Исмаилу и говорит:

– Исмаил, забирай еду, ешь сам. А ему я положу отдельно.

Исмаил подвинул блюдо к себе, сложил пальцы щепотью, стал есть, в два счета прикончил весь плов и ушел. А купец снова положил Наджме плова, а внизу, под пловом, спрятал перстень, что дала ему девушка. Пришел и поставил перед Наджмой.

Наджма ест плов, а купец стоит перед ним. Плов остыл, Наджма по зернышку, по зернышку, потихоньку, помаленьку ел и ел, ел и ел, пока наконец не попался ему перстень. Он обтер перстень, посмотрел на него – ага, это его собственный перстень, тот, что был у его возлюбленной. И тут сердце Наджмы вскипело, и он сложил стихи. Послушай, что он сказал:

 
Цветок из рук любимой в своей держу руке,
Душа моя в смятенье, я словно дичь в силке,
То я его целую, то глаз своих касаюсь…
Неужто весть от милой, от той, что вдалеке?
 

А купец ответил ему, повторяя слова девушки:

 
О коварный! Ты давал мне вечной верности обет,
От тебя же ни привета, ни вестей отрадных нет.
В медресе любви твоей я по-прежнему страдаю,
Ты урок мне задал трудный и не выслушал ответ.
 

Наджма говорит:

 
Я влюблен, и разум я теряю,
Беспрестанно плачу и стенаю.
«Не могу забыть я о любимой!» —
Вот слова, что вечно повторяю.
 

Купец сказал тогда:

 
Тот, кто любит страстно, всем заметен станет:
Пересохли губы, и глаза в тумане.
Ты назвать бы мог влюбленного безумным —
Впрямь безумен он: ведь страсть рассудок ранит.
 

А Наджма отвечает:

 
Вот уже три года, как меня от милой
Горькая судьбина оторвала силой.
То в надежде сладкой в небесах витаю.
То тисками сдавлен я тоски унылой.
 

Купец говорит:

 
Тот, кто сильно любит, тот не знает страха,
Храбрецу не страшны ни тюрьма, ни плаха.
Тот, кто сильно любит, словно волк голодный:
Волк не убоится грозной плети взмаха.
 

Ну вот, после этого купец закрыл свой приют, собрал вся вещи и пустился в путь.

А Наджма пошел к себе домой. Когда он шел из дома, едва плелся, а когда домой возвращался – резвился и прыгал словно лань.

Пришел к матери и говорит ей:

– Матушка, испеки мне сахарный калач, завтра я отправлюсь на охоту.

На следующее утро она испекла ему сахарный калач, оседлал коня, туго затянул подпругу – так туго, что конь дал глубокий вздох. Приторочил хурждин, взял много денег – по весу легких, по цене тяжелых, наполнил ими одну суму хурджина, в другую положил калач. Сел верхом и поехал.

Распевал любовные песни и так нахлестывал коня, что выехал утром, а к ночи почти достиг Исфахана. Доехал туда, где возле Исфахана есть бассейн.