355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Сказки и легенды Систана » Текст книги (страница 1)
Сказки и легенды Систана
  • Текст добавлен: 21 апреля 2017, 11:30

Текст книги "Сказки и легенды Систана"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Сказки и легенды Систана

Предисловие

Гильменд – самая большая река в Афганистане и самая большая на Среднем Востоке между Тигром и Индом. Стремительно стекает Гильменд по юго-западным склонам Гиндукуша. Рядом с ним, в параллельных долинах, струятся три меньших реки – Хашруд, Фарахруд и Харутруд. Там, где сошлись границы трех государств – Афганистана, Ирана и Пакистана, все четыре реки, сливаясь, образуют озера, болота, протоки в необозримых зарослях тростника. Паводки и засухи то повышают, то сокращают уровень вод, озера то наполняются, то высыхают, рукава и протоки с годами меняют русла, уходя от поселений. Наносные земли, удобренные плодороднейшим илом, то выступают наружу, радуя земледельца прекрасными урожаями, то вновь уходят под воду или заносятся песками. Несметные стаи рыб, тучи птиц: уток, гусей, лебедей, турачей, орлов, пеликанов – населяют стоячие воды озер и протоков, в прибрежных зарослях бродят кабаны и олени, а лет полтораста тому назад водились и тигры. Невелик этот удивительный край – всего километров 200 по меридиану и менее 100 км по обе стороны ирано-афганской границы. Это как бы остров, с трех сторон окруженный страшной безжизненной пустыней, а с юга отрезанный от моря бесплодными горами Белуджистана. Этот остров – «Полуденное царство» (Молке Нимруз), иначе Систан, – название, сохранившееся по сей день как название одной из административных областей современного Ирана.

Жестокие ветры систанских пустынь гонят пески на поля и селенья. Издревле боролись крестьяне с их наступлением, как и с буйством паводков. «Процветание Систана, – писал в XI в. анонимный систанский историограф, – зависит от наличия трех заграждений: речной плотины, щитов против песка, стен против врагов. Если все заграждения на месте, во всем мире нет области, равной Систану по благам и приятности».

Сейчас Систан – бедный, заброшенный край. В нем мало дорог, нет больших городов, редкое население не в силах бороться с натиском песков, засухами и наводнениями. О былом величии Систана говорят лишь руины покинутых городов, святилищ и крепостей. Сердце иранской части Систана – область Забул; столицей ее был когда-то Зарандж (Заранг). Именно там лежат грандиозные развалины группы городов со множеством каналов у берегов Гильменда, которые видел в 1900 г. и описал русский натуралист Н. Зарудный, а также другие, преимущественно английские, путешественники.

В названии Зарандж сохранилось название раннеземледельческого племени древнейшего местного населения зранка. Геродоту и античным авторам Забул был известен как Дрангена (Дрангиана).

Богатый край привлекал жадные взоры завоевателей. Велико было и политическое значение систанских земель. В конце VII – начале VI в. до н. э. на Дрангиану стремился распространить свое влияние мидийский царь Киаксар. За ним последовал Куруш (Кир) – основатель могущественной ахеменидской династии царей Ирана, захвативший Зарандж с окрестными землями и нашедший смерть в 529 г. до н. э. в битве с воинственными кочевниками – среднеазиатскими саками. Через 200 лет Зарандж был завоеван Александром Македонским. Здесь казнил он около 330 г. до н. э. своего ближайшего друга и помощника Филота за мнимое участие в заговоре и выстроил крепость Александрию, получившую прозвание Профтасия, что значит по-гречески «Предупреждение».

Во II в. до н. э. на территорию Систана и сопредельных областей в долинах Амударъи, Герируда, Гильменда и Северной Индии началось наступление новых завоевателей. Это саки, они же скифы и массагеты, кочевники из группы племен «восточные арья», предки современных афганцев, издревле населявшие предгорья и степные просторы нынешних Туркмении и Казахстана.

Саки прочно осели в Дрангиане, дав краю свое племенное название – Сакастан, т. е. «Страна саков», из которого родилось через промежуточные формы Сигистан (Сиджистан), Сеистан – современное Систан. Жителей Систана и сейчас называют «сигзи». Но не только в этих названиях сохранилась сакская древность. Саки внесли в иранский мир свое сокровище – цикл древних сказаний о подвигах забульского богатыря Рустама. Рустам стал героем славного иранского эпоса «Шах-наме» («Книга царей» или «Царь-книга»).

Собирание и объединение древних преданий, легенд и сказаний велось в Иране в эпоху Сасанидов (III–VI вв. н. э.) как в Парсе, на западе страны, так и в Хорасане, Средней Азии и Систане. Сводная иранская редакция «Книги царей» была переведена на арабский язык около 750 г. В этой редакции объединение западного и восточного вариантов уже, вероятно, осуществилось. Потом последовали многие другие редакции, одни на арабском (VIII–IX вв.), другие на персидском языке. Хотя они до нас не дошли, но по некоторым косвенным сведениям мы можем определить, что авторы их использовали как письменные (летописные, хроникальные) версии, так и народные, устные. Этот огромный материал лег в основу грандиозного стихотворного персоязычного свода «Шах-наме», выполненного Абу-ль-Касимом Фирдоуси в Тусе на востоке Ирана (первая редакция была окончена в 994 г.) в результате упорного двадцатилетнего труда. Между 1000 и 1050 гг. на западе Ирана, в городах Хамадане, Исфахане, Гургане, были сделаны три большие прозаические обработки на новоперсидском языке западных версий, среди них несколько самостоятельных, не вошедших в «Шах-наме» Фирдоуси. Самостоятельной была и одна из пехлевийских (среднеперсидских) версий, дошедшая до нас в согдийском переводе, героем которой выступает Рустам. Разумеется, версии, не вошедшие в «Шах-наме» Фирдоуси, то ли оставшиеся ему неизвестными, то ли отвергнутые им по каким-либо причинам, представляют для нас особый интерес. Среди них привлекают внимание вошедшие в данный сборник систанские народные версии, записанные у замечательного систанского сказителя Исмаила Ярмамедова (см. ниже, с. 10).

В Систане память о Рустаме, имя Рустама живут, широко бытуют в устах народных сказителей по сегодняшний день в сказаниях и легендах, часто привязанных к древним развалинам. Вот «Банди Рустам» – остатки величественной плотины на Гильменде, построенной якобы в свое время самим Рустамом; вот импозантная башня – остатки «Конюшни Рустама», стойло его сказочного коня Рахша; а эти руины на берегу Гильменда в Калаи-Фатх («Крепость победы») – столица Кеянидов, легендарных царей, которым служил Рустам. Все родословные Рустама, вплоть до родоначальника Гершаспа, подробно изложены в «Истории Систана», упомянутом выше замечательном сочинении анонимного автора XI в. В «Истории Систана» все дышит любовью к родному краю, гордостью за подвиги легендарных и исторических систанцев. Это единственный источник, в котором Якуб Медник (правил с. 860 по 890 г. н. з.), положивший начало могуществу систанской династии, представлен не как разбойник с большой дороги и узурпатор, а соответственно исторической правде – как смелый и одаренный выходец из ремесленных низов, «систанский Пугачев», поднявший народ на борьбу с иноземными и местными поработителями, замечательный полководец, создавший вместе со своим братом Амром империю, простиравшуюся от Северной Индии до Ирака.

В правление Якуба и по его личному указанию, как утверждает «История Систана», окружавшие его придворные поэты-персы впервые стали писать стихи на общепонятном персидском языке, отбросив арабский, который в течение 200 лет до того безраздельно царил в письменности всех народов, принявших волам в результате арабского завоевания.

Начиная с XI в. история Систана – это история его медленного упадка. Господство чужеземных династий, страшное разорение во время монгольского владычества привели к изменению торговых путей, гибели оросительных систем, бегству населения, наступлению песков. Основное земледельческое население Систана издавна составляли таджики или парсиваны; все путешественники описывали их как исключительно мирный и трудолюбивый народ.

В XIX в. Систан – заброшенная крайняя восточная провинция шахского Ирана – оказался в районе южных границ царской России. Там, в Закаспийской области, на северных склонах Копетдага (ныне территория Туркменской ССР) отходников ждали приличные сезонные заработки в условиях относительного спокойствия и законности. Оживали старые тропы местной караванной торговли между Хивой на севере и Систаном на юге, ирано-афганский рабочий люд тянулся в пределы российского Туркестана. Здесь и застала многих из них Великая Октябрьская социалистическая революция. Одни вернулись в родные края, другие остались и обрели здесь новую родину. Их потомки живут здесь и поныне, расселившись по разным районам советской Туркмении, живут этнически родственными, но обособленными группами соответственно с делением по племенам: белуджи, джемшиды, бербери, таймури. Среди них и выходцы из Систана – систуни, которые осели в райцентре Серахс Ашхабадской области, сохраняя свою самобытность и язык в окружении местного туркменского населения. В этом месте сходятся границы трех государств – СССР, Ирана и Афганистана. Границы пересекает извилистый, мутный Теджен, его берега – в зарослях ивы и тамариска. Кругом пустыня, саксаул и пески. Небольшой поселок Серахс стоит на Теджене у самой иранской границы.

У Серахса богатое прошлое. В двух километрах от нынешнего поселка высится огромное городище с остатками могучих крепостных стен, почва усыпана черепками древней посуды. Это старый Серахс, когда-то большой богатый город на скрещении главных торговых путей, соединявших Месопотамию, Малую Азию и Западный Иран с Индией, Афганистаном и с цветущими городами и оазисами Средней Азии и Туркестана. Город Серахс упоминается в одном из сирийских сочинений, описывающих распространение христианства в I–III вв. н. э. У стен городища Серахс по сей день стоит построенный в первой половине XI в. мавзолей – мусульманское святилище на могиле суфийского старца-подвижника – «Серахс-Баба» («Серахсский дед»). Звала его Абу-ль-Фазль, и был он наставником другого знаменитейшего святого этих мест – Абу Саида (умер в 1048 г.), игравшего выдающуюся роль в бурных политических событиях своего времени.

С городища открывается вид на бескрайнюю пустыню и затянутые дымкой далекие хребты Копетдага. А в ночной темноте на другом берегу Теджена сияет огнями совсем близкий городок. Это тоже Серахс, но иранский, за нашей границей.

Советский Серахс – центр богатого хлопководческого района. Население советского Серахса довольно разнообразно – прежде всего туркмены и другие, среднеазиатские тюрки, персы, афганцы, а также немцы – потомки колонистов, поселившихся здесь в начале XX в.

В 1958 г. советскому языковеду-иранисту А. Л. Грюнбергу стало известно о том, что в Серахсе живут выходцы из Систана, носители своеобразного диалекта персидского языка. Персидские диалекты вообще изучены очень слабо, а о систанском диалекте в науке не было почти никаких данных. В последующие годы А. Л. Грюнберг осуществил записи говора систанцев, а затем опубликовал результаты своих исследований в работе «Систанский диалект в Серахсе» («Краткие сообщения Института народов Азии», вып. 67. М., 1963, с. 76–86). В семье, в быту, при общении друг с другом систанцы, живущие в Серахсе, пользуются особым диалектом, который они называют «систуни». Однако со своими соседями – представителями других иранских этнических групп – систанцы общаются при помощи иной формы речи, которая значительно ближе к персидскому литературному языку. Возможно, что эта форма представляет собой койне, своеобразный межплеменной язык, подобный, например, тому виду таджикского языка, который служит для общения разноязычных народов Бадахшана (Западный Памир).

Но еще ближе к персидскому литературному языку та форма речи, которой систанцы пользуются для исполнения своего необычайно богатого и разнообразного фольклора – сказок, преданий, расцвеченных многочисленными стихотворными вставками и пассажами рифмованной прозы.

Первое ознакомление с образцами систанского фольклора убедило в необходимости осуществить исчерпывающую запись его на основе современной научной методики с применением магнитофонной техники. В феврале 1975 г. ленинградские иранисты А. Л. Грюнберг и И. М. Стеблин-Каменский провели такую запись во время Пребывания в Серахсе.

Среди записанных текстов, переводы которых публикуются в настоящем сборнике, выделяется цикл сказаний о Рустаме и его потомках Барзу, Азербарзу, Фарамарде и Теймуре. Этот цикл, сложенный местами ритмизованной прозой со стихотворными вставками, находит лишь частичные параллели в «Шах-наме» Фирдоуси. Стиль этого цикла (многочисленные устойчивые формулы, повторяющиеся сюжетные ходы, несколько архаичная лексика) предполагает существование длительной устной эпической традиции, возможно, не восходящей к каноническому тексту «Шах-наме» Фирдоуси. Некоторые расхождения с «Шах-наме» могут, вероятно, объясняться позднейшими мусульманскими влияниями на систанские эпические предания, проникновением в систанский фольклор мотивов и сюжетов других эпических циклов, получивших письменно-литературную обработку («Барзу-наме», «Азер-Борзин-наме» и др.). Однако часть сюжетных расхождений с «Шах-наме», а также прозаико-поэтическая форма систанских преданий и особенности в передаче некоторых топонимов и имен персонажей указывают на устойчивость устной героико-эпической традиция в Систане, прежде всего циклов, связанных о Рустамом, главным героем систанского эпоса. Сохранение иранской эпической традиции в форме сказаний о систанском герое Рустаме именно в Систане может свидетельствовать о непрерывности этой традиции и о том, что она восходит к исконно систанским (сакским) преданиям о Рустаме, послужившим одним из фольклорных источников всех вариантов иранского национального эпоса.

Настоящая публикация переводов этих сказаний является пока что предварительной, отношение систанских сказаний о Рустаме и его потомках к другим изводам иранского эпоса еще предстоит исследовать.

Помимо цикла сказаний, о Рустаме, было записано также большое количество фольклорных материалов других жанров. В это издание включены переводы 14 сказок и 9 легенд, наиболее значительных по объему, оригинальных по композиции и занимательных по сюжету. Можно полагать, что эти тексты достаточно полно отражают традиционный фольклорный репертуар систанцев.

Публикуемые сказки, в целом, традиционны по своим сюжетам, однако отличаются яркостью и мастерством изложения. Основная заслуга в этом отношении принадлежит, разумеется, основному информатору А. Л. Грюнберга и И. М. Стеблин-Каменского, наследственному сказителю Исмаилу Ярмамедову, человеку глубокой внутренней культуры, прекрасному знатоку фольклорной традиции своего народа. Высокое мастерство и артистизм исполнения Исмаил Ярмамедов унаследовал от своего отца, полупрофессионального сказителя, от которого он в детстве и слышал все записанные сказки и легенды. Исмаил Ярмамедов родился в 1915 г. уже в Серахсе, куда его отец переселился из Систана. Неграмотный так же, как и его отец, Исмаил был пастухом, в детстве батрачил на богатых людей. Будучи неграмотным, Исмаил Ярмамедов обладает блестящей памятью и помимо персидского владеет также и туркменским языком.

В рассказанных Исмаилом Ярмамедовым сказках не видно признаков их приспособления к социальной и лингвистической обстановке, в которой оказались систанцы после переселения в Юго-Восточную Туркмению: тексты сказок не содержат, как правило, тюркских имен собственных, деталей нового быта и новых реалий. Традиционность публикуемых сказок подчеркивается формульными зачинами и особенно постоянной формульной концовкой, реализуемой в нескольких стандартных вариантах.

Необычны по жанру сказки № 4 и 7. Составители справедливо отмечают (Комментарий, с. 258), что эти тексты не имеют прямых типологических параллелей в существующих справочниках сказочных мотивов и сюжетов и занимают промежуточное положение между сказками и легендами. Для № 4 в пользу такого мнения могут, как кажется, свидетельствовать не только упоминания царя Ануширвана и Сасанидской столицы Мадаина (о. 57), но также имя Густаманд, связанное, вероятно, с популярным в сасанидском Иране именем Густам (вариант Вистам, в новоперсидском – Бистам).

Варианты некоторых публикуемых в настоящем сборнике легенд были известны уже в доисламской Аравии и в раннесредневековом Иране, в том числе такие популярные сюжеты, как легенды о Наджме и о Варке и Гульшо (№ 16, 16).

В заключение этого предисловия необходимо сказать несколько слов о переводах публикуемых сказок и легенд. Текст при переводе не подвергался сколько-нибудь значительной переработке. Лишь кое-где убраны повторения, а в ряд мест вставлены связочные предложения.

Язык систанского фольклора отличается как от персидского, так и от таджикского языков, и это находит свое отражение в транскрипции имен собственных. За исключением имен и терминов, которые уже можно считать прочно вошедшими в русский язык, транскрипция более или менее следует живому произношению рассказчика.

Все стихи в сказках и легендах рассказчиком поются примерно на одну и ту же мелодию. Рифмованная проза, включая и присказку, говорится скороговоркой как хорошо заученный текст. По словам рассказчика, присказка (с. 14) может применяться не ко всем сказкам, а только к тем, которые, с точки зрения рассказчика, имеют характер эпических легенд или лирических романов (дастанов).

Названия сказок и легенд даны рассказчиком Исмаилом Ярмамедовым.

Цикл сказаний о Рустаме (№ 18–22), легенды «Наджма» («№ 16) и «Хайдарбек» (№ 17) и сказка «Ширавия» (№ 7) были впервые записаны А. Л. Грюнбергом в 1958/59 г. В 1975 г. А. Л. Грюнбергом и И. М. Стеблин-Каменским был снова записан весь цикл сказаний о Рустаме (и дополнительно легенда «Али и Рустам», № 23) и сказка «Ширавия». Тогда же были записаны все остальные публикуемые в этом сборнике сказки и легенды. Все тексты записывались на магнитофон и расшифровывались с магнитофонных записей; более ранние записи сверялись с поздними, все неясные места и выражения были выяснены с рассказчиком Исмаилом Ярмамедовым.

Сказки №, 1–14 переведены А. Л. Грюнбергом и И. М. Стеблин-Каменским.

Легенды «Варка и Гульшо» (№ 15), «Барзу» (№ 19) и «Теймур» (№ 20) переведены А. Л. Грюнбергом, И. М. Стеблин-Каменским и А. А. Тагирджановой.

Легенды «Наджма» (№ 16) и «Хайдарбек» (№ 17) переведены А. Л. Грюнбергом.

Легенды о Рустаме (№ 18, 21–23) переведены А. Л. Грюнбергом и И. М. Стеблин-Каменским.

Перевод легенды, помещенной в Приложении, выполнен И. М. Стеблин-Каменским.

Все переводы стихов и рифмованной прозы сделаны А. Л. Грюнбергом.

Комментарии к сказкам составлены А. Л. Грюнбергом и И. М. Стеблин-Каменским, они сопровождаются типологическим анализом сюжетов, который сделан А. А. Тагирджановой по следующим источникам: Н. П. Андреев. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л„1929 (в сокращении АА); The Туре» of Folktale. A classification and bibliography Anti Aarne’s Verzeichnis der Marchentypen. Translated and enlarged by Stith Thompson. Helsinki, 1961 (FPC, № 184) (в сокращении AT). Приводятся также ссылки на сборники персидских и других восточных сказок.

Словарь имен, непереведенных слов и терминов составлен А. Л. Грюнбергом и И. М. Стеблин-Каменским.

А. Н. Болдырев

СКАЗКИ

1. Бурый кит

Царевич жалеет пойманного кита и не убивает его. Тот в знак благодарности в облике дива помогает царевичу жениться на царской дочери, выполняет три ее задачи, затем изгоняет из нее дракона. Кровь кита вылечивает отца царевича.

AT 502 + (AT 513 + AT 465 II) + AT 553 II + (AT 305).

Приводимый в начале этой сказки зачин рассказчик нередко повторял и перед некоторыми другими сказками, публикуемыми в этом сборнике. Обязательно приведение этого зачина перед циклом легенд о Рустаме и его потомках (ниже, № 18).

Голос донесся с бескрайних небес, с синего купола дальних небес: «Мудрый рассказчик, дервиш-острослов не надевает на слово оков; страстным влюбленным, тоской обуянным, мчится оно фарсанг за фарсангом, ловко, как заяц, и сладко, как мед…». Шайтан приказал нам посеять табак, куришь – погибнешь, погибнешь и так! Курит Аббас, что в Иране царем, пусть себе курит, да дело не в нем…[1]1
  Шах Аббас – царь Ирана из династии Сефевидов, правил с 1587 по 1629 г. В 1618 г. шах Аббас издал очень жестокий указ, запрещающий курение табака. За курение по этому указу повелевалось отрубать нос и уши.


[Закрыть]
Слова – это шерсть, я же войлок валяю; слова – молоко, я же масло сбиваю. Ложь безграничная – вот мой рассказ. Верблюд на блохе едет в город Шираз. Ива и тополь, сосна и чинар сладких плодов не приносят нам в дар; гранат и айва, померанец и тут сочные щедро плоды нам дают. Хлебом пусть станет вершина Ходжа, в мясную шурпу Хильменд[2]2
  Ходжа – название вершины в Систане, Хильменд.(Гильменд) – большая река, протекающая через Систан.


[Закрыть]
превратится. Явился старик, чтоб шурпой подкрепиться. «Много не съесть мне, – старик говорит. – Стар я, устал я, и почка болит. Съел я три сотни бараньих голов, ножек без счета – а все же не сыт!»[3]3
  Вареные бараньи ножки и головы – распространенное в Иране и Афганистане кушанье.


[Закрыть]
.

Было ли, не было ли – лучше нашего господа никого не было.

Был когда-то один царь. Позвал он однажды к себе цирюльника – мол, сбрей мне бороду. Ну, цирюльник пришел, сбрил царю бороду и удалился. Когда он ушел, царь взял свое зеркало из драгоценных камней, посмотрелся в него и видит: все сбрил цирюльник, а один волосок остался. Разгневался царь не на шутку, снова позвал к себе цирюльника, кликнул палача и говорит ему:

– Эй, палач! Отруби цирюльнику голову!

А царский везир был тут же. Цирюльник успел ему шепнуть: мол, если спасешь меня от топора, я дам тебе сто туманов.

Ну, везир и говорит:

– О царь, зачем ты хочешь убить этого несчастного цирюльника? Оставь его, а я лучше расскажу тебе, как снова стать молодым. Живет, – говорит, – в таком-то море морское чудовище – бурый кит. Если ты отведаешь его мяса и жира – станешь снова как двадцатипятилетний юноша.

Тут царь обрадовался и на радостях сказал палачу:

– Ладно, отпусти цирюльника, пусть идет себе с богом.

А сам стал совещаться с везиром, кого бы ему послать за мясом и жиром этого морского чудовища. Думали, думали, и в конце концов везир говорит:

– Надо послать твоего сына, царевича.

Так и решили. Царь позвал к себе царевича и говорит ему: так, мол, и так, отправляйся, поймай бурого кита, его мясо и жир сделают меня снова молодым.

Созвали они мастеров со всего города и велели им изготовить цепи и крюки, чтобы поймать кита. Целый месяц трудились мастера, выковывали цепи и крюки. Царь велел пригнать стадо овец – для наживки. Дал царевичу войско. Царевич взял цепи, крюки, велел гнать за собой стадо овец, а сам во главе войска отправился в путь: спиной к городу, лицом – к пустыне. И вот шли они, шли, распевали на ходу песни и совершали ратные подвиги и наконец пришли на берег того моря, о котором говорил везир. Морю конца-краю нет, и ходят по нему огромные волны.

Царевич отдал приказ здесь, на берегу моря, разбить лагерь. Они поставили тут свои шатры, развели костры и сварили пищу – что у кого было. И устроились там на ночлег. А наутро зарезали много овец, насадили их на крюки, забросили крюки далеко в море и стали ждать. Ждали день, ждали другой – ничего нет; на третий день на море поднялись огромные волны. Стали они тянуть за цепи, тянули, тянули и видят: попался на крюк черный кит. Вытащили они его тушу на берег, разделили, каждому из воинов досталось по ману, по полмана мяса.

На следующее утро опять убили много овец, нацепили их на крюки и забросили в море. Опять ждут день, ждут другой – ничего нет, а на третий день, разбушевалось море. Стали они тянуть за цепь и видят: на этот раз на крюк попался белый кит. Белого кита они тоже разрубили на части, каждому досталось по большому куску.

Ну, и на следующее утро опять они убили много баранов, нацепили их на крюки и забросили в море. День прошел, другой прошел, на третий день на море заходили огромные волны. Стали они вытягивать цепи из моря – никак не вытянут. Запрягли мулов, чтобы они тянули цепи, – мулы и с места не сдвинулись. Тогда распрягли мулов и впрягли вместо них верблюдов. Но и те не могли вытянуть добычу. Ну, тогда уж привязали к цепям слонов, те потянули, вытащили, и все увидели: это и есть тот самый бурый кит. Лежит этот кит на берегу, а из глаз у него катятся слезы. Позвали царевича: иди, мол, скорей, кит плачет.

Когда царевич подошел ближе и кит его увидел, он еще сильнее заплакал.

Царевичу стало его жалко, он приказал вынуть изо рта у чудовища крюк и освободить его. Вынули у кита изо рта крюк, и отпустил его царевич обратно в море. Отпустил в море и сказал своей свите:

– Горе тому, кто скажет царю, дескать, мы поймали бурого кита, а царевич, выпустил его обратно в море. Если я узнаю, что кто-нибудь царю так сказал, – сдеру с того человека кожу живьем.

И они отправились обратно. Вернулись в город, царевич пришел к отцу и говорит:

– Отец, того кита, о котором ты говорил, в море не было. Белый кит был, черный кит был, а бурого не было.

– Ну что ж поделаешь, – сказал царь и на этом успокоился.

Прошло некоторое время. И вот один из тех людей, что ходил с царевичем ловить бурого кита, старик, у которого было два сына, поссорился с ними и закричал;

– Что мне от вас за польза! Что за польза от детей! Вот царевич – и тот поймал бурого кита и выпустил в море, не захотел, чтобы его отец стал снова молодым! И вы такие же, ничуть не лучше! Вы со мной еще хуже поступите!

Кто-то слышал об этом, кому-то сказал, и так об этом разговоре узнал царь.

Когда он услышал о том, что царевич поймал бурого кита и отпустил его в море, он вышел из себя от гнева и закричал:

– Завтра же утром я велю царевича повесить!

А у царевича при дворе был друг. Он пошел и рассказал царевичу; дескать, царю кто-то донес, что ты поймал бурого кита и отпустил его обратно в море, а царь рассердился и хочет тебя завтра же казнить – вздернуть на виселице.

Царевич рассказал об этом своей матери и говорит:

– Я должен бежать отсюда, собери меня в дорогу.

Мать испекла ему в тануре пшеничных хлебцев[4]4
  Хлебцы из пшеничной муки с маслом обычно пекут для припаса в дорогу.


[Закрыть]
и набила ими одну суму хурджина, а в другую положила драгоценностей. У царевича был Конь-Ветер, рожденный от коней пари. Од положил на коня хурджины, разукрашенное седло, вдел ногу в кольцо стремени, ловко вскочил в седло, уселся поудобнее и отправился в путь. Ехал он, ехал, несколько суток был в пути, наконец, приехал на берег моря. Приехал на берег моря и видит: стоит корабль, готовится к отплытию. Царевич нашел капитана на берегу и говорит ему:

– Пустите меня на корабль.

А капитан ему говорит:

– Мест нет.

Тогда царевич сказал:

– Я дам тебе сто туманов, только пусти меня.

Уговорил он капитана, дал ему сто туманов, его вместе с конем пустили на корабль.

Несколько суток они плыли, пока не переплыли море. Переплыли море, пристали к берегу, и все разошлись, кому куда было надо.

Царевич поехал прямо в глубь страны и попал в лес. Ехал он, ехал по лесу, и вот стемнело. Темно в лесу, только вдали какой-то свет виднеется. «Поеду-ка я на свет, там, наверно, есть жилье», – подумал он.

Поехал на огонь, ехал, ехал, подъезжает ближе, смотрит: горит костер, а возле костра сидит див, одна губа у него на земле, а другая на небе. Царевич поздоровался с ним, див ему ответил. А потом и говорит:

– Хорошо, что ты со мной поздоровался. А то бы я тебя в муку смолол, а муку бы пустил по ветру, а ветер бы ее разнес по свету.

Див пошел, привязал его коня. Были у дива шкуры вот наподобие тех, что здесь лежат[5]5
  Рассказчик имеет в виду бараньи шкуры, расстеленные на полу комнаты, в которой записывалась сказка.


[Закрыть]
. Взял он эти шкуры и постелил царевичу. А потом говорит:

– У меня для тебя ничего поесть нету. Сам-то я ем плоды из этого леса.

Пошел, нарвал в лесу яблок, гранатов, миндаля, инжира. Насыпал перед царевичем гору фруктов, мол, на тебе, угощайся.

Ну, царевич, что он съесть-то может – одно там яблоко или два съел, а потом пошел, привес свой хурджин и высыпал из него хлебцы перед дивом. И говорит диву:

– Ешь.

А див отвечает:

– Нет, я хлеба не ем.

Царевич говорит:

– Если ты моего хлеба не поешь, я ночью спать не буду. Не отведаешь моей еды – я от страха не смогу заснуть.

– Ну, только ради тебя, – сказал див и съел один хлебец. После этого царевич, успокоившись, заснул. И так он прожил дней десять в лесу с этим дивом. А потом див и говорит:

– Давай уйдем из леса, что толку сидеть здесь!

Царевич согласился и стал собираться в дорогу, а див велел ему немного подождать, пошел и вырвал с корнем большой чинар, взвалил себе на плечо и принес.

– Ну, теперь пойдем, – сказал див.

Див пошел вперед и стволом чинара нагибал деревья, чтобы можно было пройти, а царевич шел за ним следом. Шли они, шли и вышли из леса. Подошли к окрестностям какого-то города и увидели там крестьянина-пастуха. Он отдыхал, лежа на пригорке, и распевал стихи, но стоило ему увидеть дива, как все стихи – и тот, который он читал, – вылетели у него из головы от страха.

Царевич понял это и сказал диву:

– Ну, братец, если ты в таком виде войдешь в город, у людей от страха сердца лопнут.

– Ладно, – говорит див. – Я приведу себя в человеческий облик. Но ты меня братом не называй, я тебе не брат, а раб.

Удивился царевич, что див так сказал, задумался, почему он себя его рабом называет, но ничего не надумал.

А див посадил чинар обратно в землю, прочел заклинание и принял человеческий облик. Пошли они дальше. Подошли к городской стене, смотрят – а на зубцах стены сплошь человеческие головы! Вошли в город, стали искать себе пристанище. Нашли место в одном караван-сарае. Накупили мяса и наняли повара, чтобы тот готовил им еду. И стали они есть да пить – тратили деньги и жили припеваючи!

Бродили они как-то по городу и спрашивают у одного прохожего:

– Что это за головы на зубцах городской стены, что это значит?

А прохожий отвечает им:

– У царя этого города есть дочь, любительница загадывать загадки да ставить разные условия. Кто ее условие выполнит, за того она пойдет замуж. Много к ней ходит юношей, да никто ее условий выполнить не может. Всем им она велит отрубить головы, а эти головы повесить на зубцы городской стены.

Услышал это див и говорит царевичу:

– Иди к царю, скажи, что ты выполнишь все условия его дочери.

Царевич стал отказываться, мол, я не смогу, она меня убьет, как других убила, а див его успокаивает:

– Иди, не бойся, я тебе помогу.

В конце концов уговорил он царевича, и царевич отправился во дворец к царю. Приветствовал царя как полагается, услышал приветствие в ответ и стоит, скрестив на груди руки. Так и стоял перед царем, пока тот не сказал ему:

– Садись, юноша!

Отвели ему место, царевич: сел. Принесли вина, пустили по кругу чашу, начали пить вино. После вина началась беседа. Поговорили о том о сем, потом царевич говорит:

– О ты, кому поклоняется мир! Не примешь ли меня к себе в сыновья?

Царь отвечает:

– Сын мой, а не жаль тебе своей молодости? Ведь дочь моя ставит такие условия, что никто их выполнить не может. А кто не выполнит ее условий, того ждет смерть. Я уж тут тебе ничем не смогу помочь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю