355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Капуста без кочерыжки (сборник) » Текст книги (страница 8)
Капуста без кочерыжки (сборник)
  • Текст добавлен: 13 апреля 2017, 10:30

Текст книги "Капуста без кочерыжки (сборник)"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Дядя Гриня состава преступления ни в чем не усмотрел и отбыл на дежурство в отделение. А народ все шумел и шумел.

Никто даже не слышал, как второклассница Марфуша Палкина с четвертого этажа негромко, но упорно спрашивала у всех подряд:

– А вы, вааще-то, прочли, что там написано?

К вечеру понедельника в подъезде, как обычно, набросали рекламных листков, оберток, окурков и огрызков – меньше, чем обычно, но набросали. Один довольно длинный бычок остался непотушенным. Долго тлел, от него даже загорелся ворох бумаги, и дымом пахло до самого верхнего этажа. Но спали все крепко, никто и носа не казал на лестницу. Зато наутро любимая надпись над входной дверью дополнилась новым пожеланием: «НЕ БРОСАЙТЕ ЗАЖЖЕННЫЕ ОКУРКИ! ЭТО МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К ПОЖАРУ. СПАСИБО. ВАШ ПОДЪЕЗД».

Изящно добавленное слово «ваш» перечеркнуло наконец все сомнения. Итак, с людьми разговаривал лично Подъезд, собственной персоной. Доведенный до отчаяния наплевательским отношением людей, он принялся сам за наведение порядка. Во всяком случае, именно такое незамысловатое объяснение происшедшим событиям дал известный в доме интеллигент старой закваски учитель биологии Твердомясов с шестого этажа. Понятное дело, не все ему поверили, но ведь мышуйцы такой народ – верить вообще ни во что не привыкли, привыкли дело делать. И при этом очевидные вещи признавали, а заведомо невозможные выкидывали из головы. Какая разница, кто у них порядок наводит: ЖЭК, Господь Бог, инопланетяне или просто Подъезд. Главное, чище стало, лучше – вот и хорошо!

ЖЭК, между прочим, записал это дело себе в актив и тут же в соседних подъездах ремонт затеял – негоже, когда такой диссонанс. Из других микрорайонов приходили по обмену опытом. Потом городское начальство приезжало. Посмотрели, языками поцокали, обещали в Москву сообщить о феномене. Однако уполномоченный президента по Мышуйску товарищ Худохрунов прямо заявил, что без согласования с генералом Водоплюевым, командиром спецчасти, дислоцированной на Объекте 0013 в мышуйской полутайге, никаких телеграмм в центр отправлять не будет. В общем, спустили дело на тормозах. Тем более, что надпись пропала давно, а других доказательств чудесного превращения у жителей подъезда не имелось.

Меж тем в самом доме 28 по Подзаборной улице продолжали твориться форменные чудеса: Леха Пикассо перестал разрисовывать стены и поступил в художественное училище имени Расстрела кронштадтского мятежа. Балкониха стала собирать компромат только на чужих. Соседи же по подъезду были отныне в ее глазах родными и непогрешимыми. Вообще все тридцать шесть квартир сдружились, как никогда. Начали вместе на субботники выходить, озеленять территорию, а потом до того дошли, что общими усилиями детскую площадку перед домом соорудили. Соседний подъезд, отремонтированный ЖЭКом по старинке, включился в соревнование и изо всех сил пытался не отставать.

Дальше – больше. Мания чистоты и порядка оказалась заразной и постепенно перекинулась на другие дома, не только на Подзаборной, но и дальше – на проспекте Летчиков-победителей.

И вот погожим весенним деньком видный общественник Твердомясов собрал всех жителей подъезда на очередной субботник да и объявил для начала коротенький митинг. Подвел итоги отчетного периода и в заключение сказал:

– Товарищи! Мы не должны останавливаться на достигнутом. Наши успехи уже стали примером для жителей соседнего подъезда и близрасположенных домов. Это хорошо. Но этого мало. Я думаю, нашему коллективу по плечу навести порядок и во всем микрорайоне. Да что там, товарищи, давайте мыслить смелее – во всем городе!

– Ура! – дружно зашумели мышуйцы.

А Леха Сизов с молодым задором прокричал:

– А я считаю, что мы и всю Россию за собой потянем! Да что там Россия!..

Он вдруг поперхнулся, закашлялся, и в наступившей тишине все услыхали тоненький голосок второклассницы Марфуши Палкиной с четвертого этажа:

– Эй! Смотрите!

И все посмотрели в ту сторону, куда показывала девочка.

Над подъездом сияла новая надпись, только теперь она была светящейся, и буквы бежали, как по экрану дисплея, красные, уверенные – они складывались вновь и вновь в одну короткую фразу:

«ПОЖАЛУЙСТА, СТАВЬТЕ ПЕРЕД СОБОЙ ТОЛЬКО РЕАЛЬНЫЕ ЦЕЛИ. ВАШ ПОДЪЕЗД».

Родословная

Была у студента третьего курса Кеши Пальчикова одна заветная мечта.

Нет, были, конечно, и другие мечты, например, стать великим хирургом и научиться пришивать давно оторванные конечности работникам родного железнодорожного депо; или встретить на жизненном пути любимую девушку и поехать вместе с нею отдыхать на озеро Чад. Но это были просто мечты, а заветная – только одна: докопаться однажды до своих корней, до предков своих дальних. До пращуров. Методом опроса ближайших родственников удалось Кеше уточнить лишь полные имена одного деда да двух бабушек, но бабушки его как раз мало интересовали, ведь одна имела фамилию Алексеева, а другая – Николаева. Скучно это все. По-настоящему увлекала юного Иннокентия только линия его деда по отцу – тоже Иннокентия Дмитриевича. Однако кто такой был Дмитрий Пальчиков-старший, родившийся еще в прошлом веке – никак, ну никак не удавалось выяснить. Да и где выяснять? Городской архив сгорел дотла, сказывали, еще в войну, когда в него фашистская бомба угодила. Да и было ли что в этом архиве, неизвестно.

Сам Кеша детство провел в Ленинграде, отец его и мать привыкли называть себя псковитянами, а вот дед как раз родился в Мышуйске. Так, во всяком случае, рассказывал Кеше отец, когда они все вместе вернулись в «город предков». Однако многие друзья и соседи считали это не более чем красивой легендой. История Мышуйска – вещь сама по себе загадочная. Военные из спецчасти генерала Водоплюева, а также милиционеры и все люди, близкие к городским властям, вообще уверяли, что городу лет пятьдесят, максимум семьдесят, что возник он посреди дикой полутайги возле Объекта 0013 «с целью создания приемлемых условий жизни для персонала всех учреждений, занимающихся изучением Объекта». А на вопрос, откуда же в Мышуйске столько старинных зданий и в частности университет, на котором красовалась табличка «Памятник архитектуры XVIII века. Охраняется государством», военные, не моргнув глазом, докладывали: «Все эти здания возведены были при Сталине исключительно на предмет конспирации и камуфляжа».

А меж тем любители старины, такие, например, как школьный учитель Твердомясов или аспирант кафедры анатомии Коринфаров специально исследовали храм Николая Угодника, что на Свинячей горке, и доподлинно выяснили: да, перестроена сия церковь в начале XVII века, аккурат после набега на Мышуйск Лжедмитрия Второго, а фундамент, вне всяких сомнений, заложен еще в XI веке, то есть задолго до татаро-монгольского нашествия. Кеша Пальчиков был внутренне убежден, что правда на стороне интеллигенции, а не военных, и неистово мечтал раскопать всех своих предков до двадцатого колена и доказать миру, что жили они именно в этом городе, на его исторической родине.

В тот вечер Иннокентий Пальчиков задержался на кафедре анатомии дольше обычного. Аспирант Евдоким Коринфаров, которого никто не звал Кимом, а величали все поголовно только ласковой кличкой Дока, позволил студенту поработать на новом «пентиуме» – компьютере с самой мощной в Мышуйске конфигурацией. Кому пришло в голову закупить для кафедры анатомии это электронное чудо, неизвестно, но поработать на нем становился в очередь весь университет. Одним словом, Коринфаров должен был делать какие-то расчеты в ночную смену, после полуночи, а Кешу по знакомству запустил начиная с восьми вечера. И все бы здорово, да только минувшей ночью парень практически не спал, к зачету готовился, и теперь, когда за окном совсем стемнело, а в лаборатории было тихо-тихо, Кешу начало отчаянно клонить ко сну.

Он как умел боролся с подступающей слабостью. Обидно же – не использовать такой шанс! Уперев локти в стол, он держал голову обеими руками, боясь уронить ее на клавиатуру и устроить на экране жуткую путаницу вместо четко прорисованных и аккуратно надписанных костей человеческого скелета.

– Любезнейший! – вдруг раздалось у Кеши за спиной. – Вы сюда, между нами говоря, делами серьезными заниматься пришли или так, из праздности одной время убиваете?

Обороты речи были непривычно витиеватыми, да и голос незнакомый, хоть и приятный.

Пальчиков повернулся вместе с удобным офисным кредлом, но решительно никого не увидел в лаборатории, а вот учебный экспонат – скелет человека – стоял теперь почему-то не слева от компьютера, где было удобно рассматривать каждую косточку, а аккурат за спиной, откуда только что и раздалась (или померещилась?) странная реплика. Скелет поднял правую костлявую руку и, зашевелив нижней челюстью, произнес:

– Да-да, это именно к вам я и имею честь обращаться.

– В-в-вы? Ко мне? – еле вымолвил Пальчиков, пугаясь не столько вида говорящего скелета, сколько своего непонятного спокойствия в этой ситуации.

– А к кому же, милейший? Если у вас, допустим на мгновение, возникли серьезные проблемы, так поделитесь. Смелее, молодой человек! Чем черт не шутит, глядишь, и я помочь сумею. Если же так;‘Яодырничать изволите, дома перед телевизором не спится – тогда прошу покорно: освободите дефицитное рабочее место. Мне тоже трудиться надобно. А то, не ровен час, наш общий друг Евдоким Коринфаров заявится.

Речь скелета была удивительно гладкой и какой-то очень уютной, завораживающей. Некогда стало Пальчикову размышлять, спит он или бодрствует, нужно ли ему щипать себя за руки и за щеки, стоит ли, наконец, рыскать по углам в поисках швабры, насаженной на осиновую палку, – хотелось просто поговорить с этим таинственным персонажем.

– А позвольте узнать, – заражаясь манерой собеседника, начал Кеша, – как, собственно говоря, намерены вы трудиться, если вы, простите, не более чем скелет?

– Да очень просто! – улыбнулся тот. (Впрочем, он ведь непрерывно улыбался.) – Головой буду работать и руками. Главное – не мякоть, главное – крепкий костяк. Заметьте: это мой собственный афоризм. А я на свете белом вот уж без малого две сотни лет живу, и то, что сегодня, в силу известных обстоятельств, скелетом подрабатываю, – так это особая история. Между прочим, молодой человек, ничего постыдного в нынешнем своем положении я не усматриваю. Даже напротив, массу преимуществ наблюдать смею…

– Сколько?! Сколько вам лет? – непочтительно перебил Кеша, словно только теперь осознал сказанное.

– Знаю, что трудно поверить, знаю. А ведь я, милостивый государь, первым экспонатом был в этом высокопросвещенном учреждении. Оно же еще при матушке Екатерине Великой создавалось, императрица лично на открытии Мышуйского университета присутствовали, а я в тот самый день и завещал использовать бренное тело свое на благо естественных наук и процветания России. Когда же в тысяча восемьсот тридцатом, уже при Николае, стало быть, Палыче душа моя отлетела – хе, хе! – в виртуальный мир, я и оказался вот в этом непосредственно углу. Много с тех давних пор воды утекло, много хозяев у этой комнаты переменилось…

– И как же, простите, ваша душа обратно из виртуальной реальности к нам вернулась? – Кеша уже сгорал от любопытства.

– Не спешите, мой юный друг. Я же об этом вам и рассказываю. Только всему свой черед. Так вот, самым славным хозяином сего кабинета был доктор Поликарп Ильич Укропов. Пятьдесят шесть годков тому назад принял он в руки свои все это хозяйство и с упорством воистину подвижническим разрабатывал одну феноменальную гипотезу. О том, мой юный друг, что в костях человека веками могут сохраняться так называемые «генетические споры». Ну, то есть ДНК особого типа, хранящие полную информацию о всех живых клетках организма, в том числе и о клетках головного мозга. Доктор Укропов изобрел уникальную методику полного восстановления центральной нервной системы на базе имеющегося костного остова, а через это – нота бене, милейший! – чисто теоретически становилось возможным воскрешение личностей давно погибших индивидуумов. И не хватало Поликарпу Ильичу какой-то малости. Все методы химического воздействия были испытаны от и до, оставалась теперь только лучетерапия, то есть всяческая зловредная радиация. Эксперименты затянулись, доза, полученная стариком Укроповым, накапливалась, и однажды, рискнув увеличить мощность облучения, он пренебрег плотностью отраженного и рассеянного потока. Сердце профессора не выдержало.

А вот на меня эта самая радиация подействовала наконец-то благотворно – я проснулся. Точнее, проснулись во мне пресловутые генетические споры, процесс пошел с каждым днем все активнее, ДНК-то оказалась саморазвивающейся… Да вы же медик, любезнейший. Слыхали, наверно, о подобных вещах, – но говорят-то сейчас все больше о динозаврах да о мамонтах. И кому они, эти чудища, прости Господи, надобны? Куда важнее бессмертную человеческую душу к жизни вернуть. И вот, любуйтесь, пожалуйста: я стою здесь, перед вами, и мы беседуем, как Герцен с Огаревым.

Кто из них Герцен, а кто Огарев, Кеша решил не уточнять и, прогнав в очередной раз назойливую мысль: «Дозанимался, приятель, со скелетами разговариваешь!» – щипать себя опять-таки не стал, а задал очередной вопрос, точнее, сразу два. Первый – очевидный:

– Неужели вы никому до меня ничего о себе не рассказывали?

И второй – не дожидаясь ответа, с надеждой («Значит, не случайно все, значит, что-то роднит нас – этого загадочного скелета и меня, Кешу Пальчикова»):

– А над чем вы, собственно, работаете, уважаемый?

– Э-э, милейший! Отвечаю по порядку. Никому я о себе не рассказывал. Да и зачем? Помощь мне никакая не нужна. А сам – кому я могу быть полезен? Умникам высоколобым? Так ведь нагонят сюда, окаянные, всяческих экспертов, замучат тестами, сделают из меня подопытную свинку, а в душу бессмертную наплюют… Вы же человек хоть и молодой, но с пониманием. Я это чувствую, а главное, интересы у нас с вами общие. Неужто не догадались? Я же большой знаток и ценитель Ее Величества Истории. Люблю, знаете ли, заглянуть в глубь веков, опуститься вниз по корням собственного генеалогического древа. Дабы ощутить в полной мере аромат ушедших эпох и вместе с легендарными…

Кеша уже не слушал, в голове его все смешалось, и стучала там неустанно лишь одна радостная мысль: «Свершилось! Свершилось!»

– …или вот, к примеру, назовите мне вашу фамилию! – услыхал он вдруг. – Назовите. Я в тот же миг введу ее в компьютер. У меня, между прочим, есть в этой славной машине своя собственная блуждающая и жестко запароленная директория, в которую я и заношу все сведения о дальних и близких родственниках своих. Все, какие удалось разыскать за эти годы. Если вы, скажем, сами из этих мест происходите, то я почти наверняка сумею рассказать очень многое об истории соответствующего рода. Так как же-с фамилия ваша, милейший?

Кеша и не заметил, что уже уступил свое место за дисплеем скелету, а сам встал рядом, держась за спинку стула и пристально следя, как длинные костлявые пальцы с легкостью необыкновенной летают над клавиатурой, запуская специальные программы и вызывая скрытые файлы из глубины компьютерных мозгов.

– Пальчиков я, Иннокентий Дмитриевич.

– Пальчиков, Пальчиков, – зашептал скелет, а потом воскликнул: – Ба! Да вы откуда родом-то?

– Из Питера, на Литейном жил до пятнадцати лет, а потом… Батя у меня военный, сюда как раз и направили…

– Сия информация, милейший, как раз не очень важна, – перебил скелет. – Пращуры ваши откуда? Не знаете случаем?

– Наверняка не скажу, но батя как раз уверяет, что отсюда, из Мышуйска.

– О! – скелет торжественно поднял вверх самый длинный и самый костлявый палец. – Тогда ошибки быть не может. Слушайте. Неподалеку отсюда в восемнадцатом веке знатное имение было, так и называлось – Пальчиково. Ваши наипрямейшие предки этими землями и лесами владели. А моя-то фамилия, кстати, Юсупов – извините, что сразу не представился. Так вот, дочь моя любимая, Аглая, аккурат накануне осенней кампании восемьсот пятого года – помните, мы тогда под Аустерлицем французов-то разбили с австрияками в союзе, генерал Вейротер блистательный был командир… О чем это я? Да! Аккурат в то самое лето Аглая моя и выскочила замуж за вашего прапрапрапрадеда Пальчикова. Он, кстати, там, в Австро-Венгрии и погиб, но род продолжить успел, и очень достойный, между нами говоря, дворянский род. Вы не смотрите на то, что фамилия такая смешная – Пальчиковы. Пальчиковы, они еще со времен Ивана Калиты на Руси известны были… Впрочем, давайте-ка проверим мою память. Глядите сюда!

Кеша попытался глянуть, но изображение перед его глазами плыло и колыхалось. И где ж это он очки оставил? Ведь сидел теперь позади скелета на стуле. А спать хотелось невыносимо, и не было даже сил встать и поискать проклятые стекла. Неожиданно для себя самого он напряг зрение и сумел разглядеть время в нижнем правом уголке на панели задач – 23.55.

«Э, так ведь через пять минут пробьет ровно полночь, и придет аспирант Коринфаров, и карета превратится обратно в пустую тыкву, а лошади в мышей… Нет, это какая-то совсем другая сказка», – подумал Кеша, но такова была последняя мысль, посетившая его. Потом сон сморил Пальчикова окончательно.

Кто-то тряс Иннокентия за плечо. Пальчиков поднял голову и сначала увидал серое, потухшее стекло монитора, а уж потом обернулся и узнал старого друга Доку.

– Вставай, работничек. Я на целых два часа задержался, а ты не ценишь дефицитного времени. Эх, молодо-зелено! Это тебе, брат, по девочкам ночью бегать надо. Мне же полагается пахать в поте лица на свою кандидатскую, однако у нас как-то все наоборот получается. Точнее, даже не наоборот, а просто… по идиотски, – зарапортовался возмущенный Дока, – ерунда какая-то: ты приходишь ко мне в лабораторию и спишь!..

А Пальчиков все никак не мог понять, где он, и вот теперь принялся запоздало щипать себя за руки и за щеки.

– Это что, такой новый вид бодрящего массажа? – не понял Дока.

Кеша ответил вопросом на вопрос:

– Компьютер ты выключил или кто?

– Аты его включал? – ядовито поинтересовался аспирант Коринфаров.

Домой Иннокентий Пальчиков шел как пьяный – на автопилоте. И только попив чайку в неурочное время – в квартире-то все спали, – начал потихонечку приходить в себя. Мучила его некая забытая деталь, и, нашарив в памяти подходящую народную примету, Кеша сообразил подойти к большому зеркалу в прихожей. И ведь помогло! Оттуда, из Зазеркалья, смотрело на него растерянное, утомленное, но счастливое лицо человека, познавшего тайну тайн. И ключ к разгадке был здесь, при нем, совсем рядом.

«Ну же, ну, еще немножко, и ты вспомнишь – ну!»

От напряжения на лбу Пальчикова выступили бисеринки пота, они увеличивались на глазах, сливаясь в крупные капли, и наконец побежали щекотными струйками вниз по лицу. Пальчиков не выдержал и полез в карман пиджака за платком. Но платок оказался слишком жестким и почему-то шелестящим…

И тогда он все вспомнил. Это был не платок – это была распечатка с компьютера. И еще не развернув первую страницу, он уже увидел, словно читал сквозь плотный лист бумаги: «ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО РОДА ПАЛЬЧИКОВЫХ ОТ XI ВЕКА ДО НАШИХ ДНЕЙ». На пяти листах и внизу последнего лаконичная подпись в этакой изящной виньеточке: «Подготовил сотрудник Мышуйского университета Ск. Юсупов».

Шильдик

День был воскресный, и Прохору Бертолаеву разрешили поспать до полудня. На завтрак он скучно поклевал кашки, глотнул растворимого кофе с молоком – аппетита не было совсем – и отправился гулять с Мопсом, без особого энтузиазма взяв с собою напросившегося старшенького, Гаврика. Маврик и Настенька остались смотреть мультяшки. Погода выдалась отличная, солнечная, легкий морозец бодрил, и они махнули через пустырь к дальнему магазину, в котором пиво дешевле. Однако супротив всякой логики Прохор вдруг купил в ларьке у гастронома четыре банки самого дорогого, импортного – захотелось кутнуть в кои-то веки, тем более что накануне премию на заводе дали – зря он, что ли, третью субботу подряд без отдыха ишачит? Конечно, после таких нагрузок нельзя было не выпить вечерком. И возможно, Прохор немного погорячился, уговорив бутылку 0,75 практически в одиночку – Акулина помогала чисто символически, вот наутро и чувствовал себя несколько вялым.

В общем, одну из ярко-зеленых голландских баночек он тут же у ларька и высосал под осуждающие взгляды Гаврика и Мопса. Зато настроение мгновенно улучшилось, и, придя домой, Прохор полез в кладовку с благородным намерением навести там порядок.

До обеда оставалось еще часа два, можно было успеть многое, и Акулина напомнила мужу:

– Полгода уже прошу тебя полку повесить! А без этого чего тут разбираться? Как был бардак, так и останется на всю жизнь.

– Линушка! – взмолился Прохор. – Но ты же помнишь, там эта стена, ну как будто из танталовой стали, ни одно сверло не берет, я тогда уже пробовал дырки делать. Намаялся только и плюнул. Помнишь?

– Помню. Но полка-то нужна. Тоже мне – передовик труда! Лучший слесарь города Мышуйска! Значок получил, а звание не оправдываешь. Ты же приносил сверла со специальными наконечниками.

– Ну, приносил, – буркнул Прохор.

Он надеялся, что Акулина забыла про те сверла. Были они жутко дефицитные и дорогие, а ему достались почти даром – друг из соседнего Жилохвостова привез по случаю за бутылку коньяка, и Прохор их жалел – боялся испортить необратимо о злосчастную стену, а мало ли какие еще задачи возникнут. Но теперь, похоже, Акулина не успокоится, пока не добьется своего, значит, откажись он дырявить стену, рискует обедать совсем без выпивки. Тем более женушка еще не знает, что он пива нынче басурманского купил. Это ее не порадует, а два огорчения в один день – явный перебор.

– Ладно, – смирился Прохор и достал дрель.

Он решительно закрепил ключом уникальное произведение жилохвостовских мастеров-металлургов и вдавил кнопку включателя. Дрель отчаянно завизжала, вгрызаясь в давно намеченное на стене место – крошечную лунку, отполированную до блеска предыдущими попытками. Акулина постояла с минуту, упиваясь своей маленькой домашней победой, да и пошла на кухню суп варить из тощего синеватого цыпленка. «Мама, и как у тебя из такой страшной птички такой вкусный булён получается?» – спрашивал по обыкновению Маврик.

А Прохор сверлил, навалившись на дрель всем телом, но вдруг сообразил, что надо бы точку поменять, ку на сантиметрик сместить – и всего делов. Чего он действительно так тупо уперся в одно место? Может, это в бетон и впрямь какой-нибудь сверхтвердый сплав вмерз в виде прутка или маленькой болванки? Сказано – сделано. Дрель пошла явно веселее, хотя по началу судить не следует, в верхнем слое и старые обои, и штукатурка – пока еще до бетона дойдешь. Так и есть: на полногтя погрузился, и снова – ни в какую!

– Эхма! – зарычал Прохор, вкладывая все силы в последнюю отчаянную атаку, как шахтер в забое, как солдат с «калашом» наперевес, и чуть не выматерился на всю квартиру, да только тут и случилось непредвиденное. Сверло пролетело в пустоту, палец сорвался с кнопки, дрель остановилась, а лучший слесарь Мышуйска лбом ударился в стену. И стена, словно живая, отбросила его назад и вниз. Он еще только успел заметить, как из проделанного в ней отверстия вырвалось нечто – то ли огонь полыхнул, толи дым повалил красно-оранжевый. Похоже, именно в этой загадочной субстанции и было дело, удар-то оказался никакой. Даже не больно – с чего ж тогда сознание терять?..

Очнулся Прохор, судя по всему, быстро, шишки на лбу не было, дрель валялась рядом, а напротив, касаясь его ногами, сидел в такой же позе человек. Очень странный человек, ну просто как две капли воды похожий…

«Э, – подумал Прохор, – что за шутки? Зачем это Акулина старое зеркало с балкона в кладовку притащила, да еще поставила передо мной, пока я тут без сознания валялся? Воспитывает, что ли, таким образом? Мол, полюбуйся, голубчик, до какого свинского состояния налакался!»

Меж тем отражение «налакавшегося» Прохора там, в зеркале, наклонилось вперед, протянуло руку и сказало:

– Помоги подняться, чудик, теснотища тут, ё-моё! Опять не успел порядок навести.

– Так если полку повесить, сразу места больше будет, – рассудил Прохор. – Главное дырку просверлить. Точнее две.

– То-то и оно, – согласился его двойник. – А как ее просверлишь, когда эту стену ни одна зараза не берет?

– Ты тоже пытался?

– И не раз. А вот сегодня полная фигня получилась…

Они мило так разговаривали друг с другом, будто встречались каждый день. Общение казалось очень простым и естественным для обоих, а потом и тот и другой словно проснулись одновременно.

– Да ты кто такой? – выпалил Прохор, опережая двойника с этим нелепым вопросом.

Потому, наверно, двойник и ответил как бы не своей репликой:

– Я-то здесь живу. А вот ты откуда взялся? Не пойму я. Ты мой клон, что ли?

– Сам ты клон, – обиделся Прохор. – И живу здесь как раз я. А там у вас, выходит, тоже по телевизору добрым людям лапшу на уши вешают про козочку Полли.

– Про овечку Долли, – поправил двойник.

– Какая разница? – буркнул Прохор, не придав этому значения, и подумал: «Параллельный мир, он и в Африке параллельный мир, там обязательно что-нибудь не как у нас. Читали. Знаем». Он почему-то сразу решил, что повстречал второго себя из параллельного мира. Другие версии критики не выдерживали: клонирование, размножение в дубликаторе, путешествие во времени – все казалось нелогичным. Просто есть два мира, и здесь в бертолаевской кладовке они торжественно пересеклись. Все-таки Прохор не последний человек в Мышуйске, вот кто-то там наверху и выбрал его для этого исторического контакта. Приятно? Безусловно. Но знакомить второго себя с женой представлялось пока несколько преждевременным.

Прохор прислушался, как Линушка безмятежно напевает что-то на кухне, а Маврик и Гаврик ссорятся в дальней комнате из-за кедрового кокоса, найденного вчера в полутайге. Прохор-2 за компанию тоже прислушался, но к чему-то своему и вдруг сказал:

– Вот черт! Чайник свистит, а в нем воды мало. Надо бы…

– Погоди ты с чайником, – перебил Прохор-1.– Давай разберемся, что произошло.

– Да и так все понятно, – самоуверенно заявил двойник. – Сверлил я у себя стену, попал в какое-то сопряжение между двумя мирами, ну и провалился к тебе.

– Нет, – возразил Прохор. – Никуда ты не провалился. Ты же свой чайник слышишь, а не моих детей. Я тут вот о чем подумал: вся штука, конечно, в этой дырке, но…

Оба хорошо помнили, как старались из последних сил и как потом сверло пролетело в пустоту. Они одновременно повернули головы: не было на стене никакого нового отверстия – все те же упрямо блестящие лунки, слева – новая, справа – старая. А внимательно оглядевшись, и Прохор-1 и Прохор-2 не смогли не заметить, что все в кладовке, кроме них самих и дрелей, нерезкое какое-то. Ненастоящее. Прохор попытался взять в руку молоток, но это был не молоток, а только муляж его, к тому же намертво прилипший к пассатижам, словно склеенным из цветной бумаги, и к совершенно несерьезным тискам из папье-маше.

– Да уж, – проговорил Прохор. – Попали мы с тобой. Это уже не кладовка – это своего рода тамбур, шлюз между двумя мирами, понимаешь? Я, кажется, догадываюсь, как все вышло. У каждого материала, у стекла, например, даже пуленепробиваемого есть точка наивысшего напряжения. В нее ткнешь совсем легонько – и стекло в мелкие дребезги. А через нашу любимую стенку, видно, проходит граница между мирами. И мы вдвоем совершенно случайно на этой границе нашли точку уязвимости. Понимаешь? Навалились с обеих сторон, ну и случился коротыш.

– Что случилось? – не понял двойник.

– Ну электрики короткое замыкание так называют, – слегка раздражаясь, пояснил Прохор и в этот момент особенно остро ощутил, что беседует не просто с самим собой, а с другим собой.

И тут же спросил:

– Послушай, а у тебя тоже жена Акулина и трое детей?

– Нет, – сказал Прохор-2,– мою жену зовут Маша, третью жену. Первая меня бросила, а вторую я сам послал. Детей вообще нет.

– Вот те на! А занимаешься ты чем?

– Как чем? Бас-гитару мучаю в «Отделе пропаганды». Известная же рок-группа! Шесть дисков записали, несколько наград на конкурсах, за границей три раза уже выступали. Но теперь все – пик популярности прошел.

«Вот так, – подумал Прохор, – в моем Мышуйске больше нет такой группы. Значит, зря я тогда из ПТУ в техникум пошел, надо было на Валеркино предложение соглашаться и рискнуть. Профессиональным музыкантом мог и без образования стать. Ездил бы сейчас по загранкам, а не ходил бы каждый день на завод как проклятый».

Вкратце рассказал двойнику о себе. Поняли они оба, что две биографии разбежались именно тем летом, когда менеджер-авантюрист Валерка уговаривал плюнуть на все и ехать в Москву на конкурс. Прохор-1 не рискнул – выбрал учебу, профессию. А Прохора-2 повлекла романтика творческих взлетов.

Однако теперь он удивительным образом завидовал первому:

– У тебя все лучше. Я не шучу. Мало ли что слесарем работаешь – ты же мастер. У тебя же руки золотые. А Мышуйский комплектовочный завод – это же гордость российской экономики. Всю страну обеспечивает пробками, крышками, ручками и задвижками. Вы еще на экспорт не работаете?

– Нет пока, – тихо проговорил Прохор, сраженный такой неожиданной реакцией двойника.

– А я всю жизнь мечтаю что-нибудь своими руками сделать. А получается только одно – по струнам шлепать. Для мужика в тридцать пять лет на гитаре лабать – это не профессия, тем более если ты не Джимми Хендрикс…

И тут с кухни позвала Акулина:

– Прошик, ты там не заснул? Все в порядке?

Прохор предложил двойнику:

– Давай отсюда вместе попробуем выйти. Ты свой чайник погасишь, а я узнаю, чего жена хочет. Заодно посмотрим, удастся ли вернуться.

Двойник первым пересек плоскость дверного проема из кладовки в прихожую, и было это как в кино – монтажный стык – был человек, нет человека.

– Чего так долго возишься? – пожурила Акулина.

– Быстро хорошо не бывает, – слукавил Прохор.

– Закругляйся давай. Скоро позову к столу. Тяпнем по маленькой. Не откажешься?

– Ох, не откажусь! – улыбнулся Прохор. – А пивка?

– Да уж как обычно, – добродушно откликнулась Акулина.

И Прохор в прекрасном расположении духа двинулся обратно. Только перед дверью его Настенька остановила:

– Па, а па, а с кем ты там разговаривал?

– Да это я сам с собою, Настюш, – сказал Прохор истинную правду, а потом приврал для убедительности: – Прикидывал, куда полку вешать.

Настенька ответом удовлетворилась и убежала в комнату, а вот дверь в кладовку открывалась с необычайным трудом, словно кто-то держал ее изнутри.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю