Текст книги "Пермские чекисты (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Из показаний Дины Васильевны Токаревой:

«Нынче в последних числах июня к нам зашел родственник Штейников Александр. Муж купил по этому случаю бутылку водки, мы ее распили, он говорил, что работает где-то около Кудымкара, сопровождает машины по железной дороге, зарабатывает около 150 рублей в месяц, но по его разговору и жаргону я предположила уже тогда, что он нигде не работает, а занимается темными делами. Он вообще человек очень хитрый, когда выпьет, любит прикинуться приблатненным, говорит, что всех держит «в кулаке» и живет лучше других. Они раньше жили семьей во Всесвятской, здесь у него порядочно родни. По образу жизни он перекати-поле, нигде не может ужиться, нигде ему не нравится, все ездит туда-сюда, сходится с женщинами, ни с одной долго не живет...»

Из показаний Екатерины Ивановны Рожковой:

«За несколько дней до аварии поезда ко мне домой пожаловал родственник Штейников. Поговорив о родне, он сказал, что живет около Кудымкара, работа у него связана с сопровождением машин по железной дороге. На вопросы отвечал односложно, неохотно, все время смотрел в окно, говоря, что ему надо спешить на поезд. Он сам по себе человек какой-то темный, его в родне не любят, с детства был хитрый, вороватый, мать жаловалась, что он таскал из дома вещи и, видно, продавал...»

Из показаний Александры Николаевны Токаревой:

«Ко мне вечером дня за два до крушения поезда заходил Штейников Александр. Мы немного поговорили, он попросил пить и ушел. Я сама к нему отношусь неприязненно, потому что знаю, что он ворует. У меня самой несколько лет назад, когда он ходил на свободе и жил во Всесвятской у родни, исчезли вещи из дома, и я подозреваю, что их украл Штейников. Когда он заходил ко мне, я заметила в руке у него такую немного изогнутую железную палочку. Он пришел и ушел с ней. Куда он ушел и где ночевал, не знаю...»

В предъявленном свидетелям веретене от початочной машины, изъятом с места происшествия, ими опознана была «палочка», с которой ходил Штейников.

Теперь главным для опергруппы стало – определить, что это за человек такой – Штейников, собрать первичные данные о нем, характеристики. И вот перед Розановым – материалы уголовных дел. Три судимости...

Первая

В июне 1951 года рядовой Штейников, будучи военнослужащим срочной службы, похитил из палатки ручные часы и хлопчатобумажные солдатские брюки. В сентябре совершил повторную кражу: украл из палатки чемодан с вещами.

Вторая

В марте 1961 года в поселке Валежная Чусовского района путем взлома и выставления стекол в окне проник в квартиру, откуда похитил вещи на сумму 1038 рублей.

Третья

3 августа 1964 года на станции Селянка гражданка Лепишкина, придя домой, услыхала стук за закрытой дверью своей квартиры. Зайдя туда, она увидала мужчину, который кинулся бежать. При помощи других жильцов Лепишкина задержала мужчину. У него обнаружили вещи, деньги и документы хозяйки. Это был Штейников.

Из характеристики:

«Штейников Александр Иванович работал шофером СМУ-1 треста № 10 в с. Юрла с января по апрель 1964 года, сначала на а/м ЗИЛ-585, затем на ЗИС-5. Во время работы проявил себя недисциплинированным работником, дважды выдворялся с территории гаража в пьяном виде. К вверенной технике относился халатно, не соблюдал графики технических уходов. Совершал прогулы на почве пьянки. За последние прогулы был уволен по соответствующей статье...»

9

Напряжение в оперативной группе достигло предела: близился первый допрос Штейникова. Что он даст? Какое он имеет отношение к крушению, имеет ли вообще? Ну, ходил с железным прутом, ну и что? Мало ли кто с чем ходит. Это не доказательство. И готовились к первой встрече со Штейниковым долго и тщательно. Следственная бригада во главе с подполковником Будиловым составила план, выверила вопросы, предусмотрела варианты, исходя из того, какую линию поведения может избрать допрашиваемый.

И вот он в сопровождении конвойного появился на пороге следственного кабинета. Среднего роста, худой. Серое, изможденное лицо с острым профилем, бойкими глазами. Мятый костюмчик. «Староват он кажется, однако, для своих лет».

– Здравствуйте. Назовитесь, пожалуйста.

– Штейников Александр Иванович.

– А я подполковник Будилов, начальник следственного подразделения областного управления Комитета государственной безопасности. Прошу садиться.

Следователь увидел, как от горькой гримасы у приведенного еще больше заострилось лицо, прищурились глаза.

– За...ачем я вам понадобился? – заикаясь спросил он.

– Давайте поговорим. Нас интересует, чем вы занимались этим летом, в частности в начале июля. Прошу говорить честно, правдиво, это будет только вам на пользу. Ну-с, приступим...

– В апреле этого года я рассчитался с работы в селе Юрла и какое-то время жил у матери, в Кудымкарском районе. В мае я уехал в Молдавию, потому что я там служил и мне нравится тамошний климат. Жил на заработок от шабашек у разных людей, в основном косил у них сено; у кого работал, сейчас конкретно не скажу, не помню. 24 июля я выехал обратно в Пермскую область и 28-го поездом прибыл в Пермь. В Перми пробыл до 2 августа, искал работу и квартиру, но, не найдя, поехал на станцию Селянка, где 3 августа совершил кражу, за которую сейчас отбываю срок наказания.

– Больше ничего не можете вспомнить? Подумайте, Штейников.

– Нет. А чего я должен еще помнить? Как было, так и сказал! – в голосе допрашиваемого послышался вызов.

– А я вот как раз думаю, что сказали вы и не так, и не все. У нас есть основания не верить вам в той части, где вы говорите, что долго отсутствовали и появились на территории нашей области лишь в конце июля. Повторяю свой вопрос: где вы были в начале июля?

– Я ведь вам сказал – в Молдавии...

– Ну ладно! Прервем на время. Ступайте и подумайте. Конвойный, увести!

10

Второй допрос начался так:

– Ну, Штейников, у вас было время подумать. Не желаете ли чего-либо добавить к прежним своим показаниям?

Тот замотал головой.

– Так... Что ж, давайте вернемся снова к тому, как вы провели начало и середину нынешнего лета. Мы располагаем, Штейников, данными о том, что в конце июня – начале июля вы находились здесь, на территории нашей области, а отнюдь не в Молдавии, как вы утверждаете.

– Не было меня здесь, не было!

– Наши сведения основываются на показаниях ваших родственников и знакомых, проживающих на станции Всесвятская. Если возникнет необходимость, они, готовы подтвердить их на очных ставках с вами. Что вы на это скажете?

У Штейникова лицо взбугрилось желваками, глаза прищурились.

– Ну был, не был – какая вам разница? Что это меняет?

– Кое-что меняет... Так были или нет?

– Не знаю... не помню...

– Хорошо. Мы докажем вам это. Но предупреждаю, Штейников: запирательство – не лучший для вас выход. Итак, находились ли вы в районе станции Всесвятская в конце июня – начале июля?

– Ну, появлялся я там...

– Значит, изменяете свои показания? Теперь такой вопрос: где вы находились и чем занимались в ночь со 2 на 3 июля? Если конкретнее – в четвертом часу утра?

– Не помню! Не знаю! – истерически закричал Штейников. – Ничего не скажу, отстаньте! Уведите... уведите меня!

– Я понимаю ваш страх. А вы понимаете, что я имею в виду. Действительно, преступление тяжкое. Но постарайтесь понять: я не пришел бы сюда, не имея достаточных оснований подозревать вас в его совершении. А вы лжете, пытаетесь запутать следствие... Но хорошо, я дам вам еще один шанс. Ступайте и еще раз обдумайте свое положение. Вы еще можете облегчить собственную судьбу. Однако времени у нас нет, учтите. Поэтому – до завтра!

11

Он вошел сильно сутулясь, острое лицо его как-то сразу сморщилось, скуксилось, губы оттопырены, глаза припухли.

– Ну как, Штейников? – спросил Будилов. – Готовы ли вы рассказать мне, что произошло в четвертом часу утра 3 июля сего года на перегоне Всесвятская – Багул и какова ваша роль в этих событиях?

Тот кивнул.

– Сесть позвольте?.. И – я закурю, если можно...

Раскурил сигарету, помолчал.

– Я слушаю, Штейников.

– Да... С работы, откуда меня уволили за прогулы, я не стал даже брать трудовую книжку, уехал сначала к матери, а потом стал бродяжничать, ездить на поездах то туда, то сюда. Как-то в конце июня я на станции Пашия сел на грузовую платформу с автомашиной и на этой платформе нашел металлический прут. У меня как раз болела нога, и я решил использовать его как трость. Доехал до Всесвятской, зашел к родне и пассажирским поездом поехал на Теплую Гору, хотел попробовать устроиться там шофером. Однако на станции Пашия меня снял с поезда контролер за безбилетный проезд и доставил в линейный пункт милиции. Я после того случая обозлился на весь свет, а больше всего – на железнодорожников за то, что они меня снимали несколько раз с поездов и сдавали в милицию. Из-за них нарушались все мои планы. Но о том, чтобы им мстить, я сначала не думал. Эта мысль возникла у меня, когда я заночевал в будке шахтных подъездных путей на станции Скальная. Мы со сторожем напились пьяные, а утром, уходя, я заметил прислоненную к стенке будки костыльную лапу и взял ее.

«Так вот почему мы не обнаружили ее отсутствия при проверке инструмента железнодорожников! – подумал присутствующий на допросе Павел Иванович Розанов. – Там она – инструмент строгого учета, а у шахтеров – просто подсобная железяка, вроде лома».

– Я сначала взял ее для того, чтобы удобнее было нести на плече хозяйственную сумку. С ней я добрался до Пашии, а ночью по железной дороге двинулся на Всесвятскую, хотел там пожить у родни. Где-то к утру, не доходя немного до Всесвятской, я присел на рельс отдохнуть и вдруг подумал, что ведь у меня есть все инструменты, чтобы организовать железнодорожное крушение. Дело в том, что в сумке у меня лежал еще торцовый ключ размером на 36 миллиметров, я украл его еще в Коми-Пермяцком округе, в поселке, где жила мать, из трелевочного трактора. Хотел использовать его в том случае, если снова буду работать шофером. И вот, сидя на путях около трех часов ночи, я вспомнил, что хотел отомстить железнодорожникам за их отношение ко мне. Встал, взял костыльную лапу, выдернул ею один за другим из шпал несколько костылей, затем торцовым ключом стал раскручивать гайки в одном из стыков правого рельса. В качестве ворота я использовал найденный тут же «пучинный» костыль. Если гайка крутилась тяжело, я крутил ключ прутом, который носил в качестве трости. Лишь только я закончил раскрутку стыка и сдвинул рельс в сторону, как раздался гудок электровоза со стороны Всесвятской и показался свет прожектора. Я быстро закидал стык травой, взял костыльную лапу, сумку, свернул налево от разболченного места, забежал в лес и пошел по направлению ко Всесвятской. Сзади я слышал какие-то шум, стук, скрежет и понял, что поезд сошел с рельсов. После этого я побежал, потому что почувствовал большой страх и понял, что наделал.

12

– Будем считать, – сказал тем же вечером Будилов своим коллегам, – что главная задача – установление преступника – выполнена. Но наивно было бы полагать, что на этом наша работа закончится. Ведь что мы знаем о Штейникове, кроме того, что сказали свидетели, он сам, да того, что значится в материалах прошлых лет? А ведь многое в его показаниях внушает сомнение. Он говорит, например, что замысел преступления возник у него внезапно, когда он сидел на рельсах. Но ведь у него с собой оказались и инструменты! Трудно поверить, что он носил с собою просто так, на всякий случай, такие тяжелые вещи, как костыльная лапа и торцовый ключ. А ключ этот он привез аж из Коми-Пермяцкого округа! Сейчас у него не было времени обдумать свое положение, и он сказал нам первое, что пришло в голову. На самом же деле, как думается, преступление свое он подготовил заранее. Далее: не стоял ли кто за ним? Был ли он с кем-нибудь связан вообще? Значит, надо выяснить его личность, мотивы и связи. Эта работа поручается Павлу Ивановичу Розанову. Задача ясна, Павел Иванович?

– Так точно!

Надо было настраиваться на тщательную, очень скрупулезную работу. Но – ее ли было Розанову бояться! Он ведь и в управлении считался трудягой, очень добросовестным работником. А как иначе! Да он с детства жил в атмосфере труда. Когда кончил семь классов, отец спросил:

– Ну, Павел, что дальше делать будем?

– Тятя, учиться хочу!

«Хочу»! Их Пустошка – небольшая, дворов в двадцать, деревенька, и грамотных в ней было совсем немного. Семь классов – это уж был предел, дальше не учили. Надо работать, крестьянствовать! Иван Харламович стал ходить по соседям, родне, просить совета. И почти все говорили:

– Если есть толк у парня – пущай учится, Иван! Может, в большие люди выйдет, после добром тебя вспомянет.

– Так-то оно так, дак ведь... а робить-то кто станет?

– Я, тять, буду робить-то, буду! Я помогать вам стану.

– Э-кх...

Муж тетки, Иван Егорович Кузнецов, приехавший из города, внес последнее решающее слово (он был грамотный, уважаемый в семье человек):

– Пущай Павел учится, Иван. Это ведь хорошее дело, ему содействовать надо.

И осенью парнишка пошел в восьмой класс. Зимой жил в школьном общежитии, а до Октябрьских праздников и после Первого мая каждый день бегал в школу из деревни: девятнадцать километров в один конец, девятнадцать же – в другой. Зимой продукты из дома брали на неделю. И все равно ребята старались поработать где-то, заработать еду или денег, чтобы меньше быть в тягость своим семействам. То пилят, то колют дрова, то огребают снег. И все лето, всю крестьянскую страду работали в колхозе, в своем хозяйстве. А там – не больно засидишься.

Так что трудиться ему было не привыкать.

13

Показания родственников, в общем, ничего особенно нового к характеристике личности Штейникова не прибавили, все – и мать, и сестра, и бывшая жена, и сожительница из Калино, и другие – сходились в одном: человек пустой, злой, вороватый, никак не может найти себе места, успокоиться: то сидит в тюрьме, то шляется по белому свету незнамо где. Не работает, на что-то живет – значит, занимается, как раньше, кражами.

Те, с кем Штейникову пришлось отбывать наказание в колонии, говорили так: замкнутый, гордый, любит ставить себя выше других.

– Чем же это было вызвано? – удивлялся Павел Иванович.

– Видите, он считал себя исключительно важной персоной, крупным железнодорожным вором, говорил порой, что всех нас в грош не ставит, что мы все на свободе только пьянствуем и занимаемся мелочевкой от одной отсидки до другой, а вот он делает большие дела и живет, как король: ездит в мягких вагонах, имеет роскошных женщин, отдыхает на лучших курортах, деньги текут сквозь его пальцы тысячами. Мы не возражали ему: действительно, бывают времена, когда идет фарт. До какого-то момента. Ловкость, хитрость тоже много значат...

Однако перед администрацией колонии Штейников умел себя поставить и держался у нее в доверии: не нарушал дисциплину, на собраниях призывал всех покончить с преступным прошлым, выполнял производственные задания, состоял даже членом секции внутреннего порядка. За это его представили к условно-досрочному освобождению, и он вышел на свободу раньше, чем закончился срок его наказания, определенный судом.

Розанов поднял предыдущее «дело» Штейникова. Хотя судим он был за квартирную кражу, ряд материалов там свидетельствовал о том, что Штейников действительно был железнодорожным «гастролером», занимался кражами багажа пассажиров, хотя не брезговал и квартирами: при задержании у него обнаружили отмычку и 19 замочных ключей. В напарники себе он обычно подбирал женщин. В линейных пунктах милиции, где задерживался Штейников, Павлу Ивановичу назвали несколько подружек обвиняемого – все это были бродяжки, питающиеся и обитающие возле дороги, не имеющие дома. Как их называют местные жители – «шишиги».

14

Работу по выявлению возможных сообщников Штейникова областное управление КГБ проделало огромную. Постепенно картина прояснилась, и пришла уверенность: не было преступной группы, не было сговора с целью подготовки диверсии, крушение поезда устроил один человек. Но зачем ему это стало надо? И на допросе Павел Иванович задал ему такой вопрос:

– А! Какая вам разница? Разобрал и разобрал. Ведь я же все признаю.

– Да нет, есть разница...

– Да это просто злоба во мне бродила... Злой я был в последнее время, гражданин следователь. Меня ведь еще и с работы неправильно уволили: я подал заявление на расчет, отработал, как положено, двенадцать смен и не стал выходить на работу, а они меня уволили за прогулы. Одно к одному... озлился я сильно.

– И совершили такое серьезное преступление. Ведь только чистая случайность – передние вагоны попали на торфяную почву – спасла от жертв, которые могли быть огромны. А мотивы выдвигаете – железнодорожникам, начальству СМУ, еще кому-то за смерть шурина... Каждый из них не настолько значителен, чтобы подвигнуть человека на такое преступление. Однако если мы возьмем их вместе, в совокупности... Вы, по сути, недовольны обществом, в котором живете.

– Ну, гражданин следователь... – Штейников скривился, сощурил хитрые глаза. – Да так я к каждой статье могу недовольство пришить. Вор, к примеру, тоже всегда недоволен.

– Да? Чем же?

– А собственным карманом. Тем, что в нем денег не столько, сколько ему хочется. И тоже на общество можно вину свалить.

– Не стройте из себя наивного, Штейников. Вор отлично знает, на что посягает. Конечно, с вами случай особенный... Вы еще в колонии, когда отбывали наказание, видели свою будущую жизнь такой: ездите по железной дороге, в мягких вагонах, такой изящный, хорошо одетый, денег полно, роскошная подружка в спутницах, и – чистые купе. Обворовываете людей. Живете в шикарных отелях, вечерами обязательно – рестораны, развлечения – какие пожелаете... А что оказалось на деле? Обыкновенный труд вы презирали, он казался вам недостойным вашей высокой натуры делом, занять то место в воровской иерархии, которое вы сами себе определили, не смогли; в самом деле, что же это такое: из пассажирских вагонов вас гонят, как безбилетника, вместо роскошных женщин – грязные шаромыги, постоянного угла нет, с работы уволили... Да, не дают жить так, как хочется. Общество не велит. Вот вы на него и окрысились. И уж тогда стало все равно: что поезд вместе с людьми под откос пустить, что взорвать что-нибудь, – а я уверен, вы бы это сделали, если бы представился случай, – лишь бы только свою злобу на чем-то, на ком-то выместить. Это – акт мести обществу. А в нем действует установленная форма правления, в данном случае – Советская власть. Она и есть объект вашего посягательства. Что, не поняли?

– Да нет, чего уж тут непонятного...

Первоначально поведанная Штейниковым схема совершения им преступления разрушилась в ходе тщательной проверки следствием. Павлу Ивановичу Розанову удалось проследить весь путь обвиняемого той злополучной ночью вплоть до того момента, когда он вышел на полотно между отметками «166-й...» и «167-й километр». Вышел из леса, а отнюдь не шел до того по путям. А, значит, и замысел возник у него не внезапно, когда он присел отдохнуть на рельс. Здесь была тщательно подготовленная, заранее обдуманная акция. И она готовилась: иначе зачем было бы собирать по разным местам и таскать с собою тяжелый железнодорожный инструмент, предназначенный лишь для разборки пути? Подлинный мотив действий преступника оформился к концу следствия полностью: озлобленность, лютая ненависть ко всему сущему, в первую очередь – к установленным в обществе порядкам.

– Вот к каким выводам пришли мы, Штейников, изучив ваше дело. А хотите, я скажу вам сейчас главную причину вашего преступления? Вы о ней, наверно, даже не догадываетесь.

– Ну-ну, интересно...

– Так вот: либерализм, безнаказанность вас погубили. Подумайте: в армии за двойную кражу вам дали два года! Вы их отбыли шалтай-болтай, поняли, что там тоже жить можно, и распоясались. Настоящего наказания вам не дали ни в первый, ни во второй раз, по срокам вы легко отделывались. А вас надо было наказывать так, чтобы вы на свободе сто раз подумали, прежде чем какой-то вред учинить. Ход же вашей мысли был такой примерно: как-нибудь сойдет, мол, как раньше сходило... Но вы на это теперь не надейтесь. Готовьтесь к суровому приговору.

* * *

При нашей беседе подполковник в отставке Павел Иванович Розанов сказал так:

– Работа – везде работа. И я везде бы работал. Но, скажу по правде, – свою следственную службу я очень любил. Ведь государство живет по законам, в нем должны быть и порядок, и справедливость. И чувствовать, что ты к этому причастен, – честное слово, большое дело. Когда работаешь, и трудности, и накладки бывают, это верно. И конфликты случаются, как же без этого? Живые ведь все люди... Только чиновники без трудностей жить стараются, потому что лишь о себе думают, на других им наплевать. А на следствии... там своих проблем хватает. Ответственность великая! И все-таки интереснее этой работы я не представляю.