Текст книги "Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима"

У меня полжизни проходит на колесах, хотя автомобилистом я являюсь только «пассивным». В юности мне очень хотелось научиться ездить сначала на мотоцикле, потом на машине, но когда я сел за пишущую машинку, понял, что все остальное безнадежно: меня нередко клонит в сон, и стало ясно, что за рулем моя карьера быстро закончится.

Мы сравнительно недавно вышли на авто–мото–самопознание и скоростное мышление у нас не очень развито, а за границей сейчас и скорость 220 километров в час не есть что–то исключительное. Помню, в Америке ехали мы, «соревнуясь» с каким–то темнокожим человеком на супермощном мотоцикле. В конце концов он вырвался вперед. При этом он сидел за рулем, откинувшись почти горизонтально – для меня это было чудовищно. В Америке, да и в Европе автомобиль – вторая часть вашего существа. Автомобилисты относятся друг к другу очень дружелюбно. В Париже. на площади Конкорд, где движение в нескольких направлениях одновременно, люди, медленно продвигаясь в пробках, завязывают знакомства, прикуривают, улыбаются, уступают друг другу дорогу, – что, к сожалению, совсем не свойственно нам. На Западе, даже если машина летит во весь опор, на красный свет она обязательно остановится. Точно так же останавливается на красный свет и пешеход, хотя бы улица была совсем пустой. Это культура мышления человека на дороге. Наш же автомобилист сознает свое преимущество перед пешеходом или перед владельцем меньшей марки автомобиля. А мне доставляет наслаждение ездить в «Оке» – это забавно, и соблюдая правила движения, я чувствую моральное превосходство перед теми, кто их нарушает.

<217> Вплоть до 1995 г. шоферами у нас в Отделе работали люди из военного ведомства. Первый был Никита Филиппович. Он прежде был шофером у маршала авиации Громова и за 40 лет не имел ни одной аварии. Был он невысокого роста, толстый, с лунообразным лицом и заплывшими глазками–щелочками. На нашей «Победе» он мог развить невероятную скорость, хотя вообще ездить быстро не любил. Однажды едем мы с ним по Мясницкой, кто–то обгоняет нас, громко сигналит. Едем дальше – снова сигналит – оглушительно, до срыва. Потом на Лубянке, очередной раз обгоняя нас, высунув голову в окно, кричит: «Милый! Проснись!» Оказывается, он решил, что Никита Филиппович спит. Как–то нас остановили, чтобы проверить тормоза. Педаль сразу провалилась, и номера с нас сняли. Я тогда спросил Никиту Филипповича: «Как же вы тормозите?» А он ответил что тормозит, сбавляя скорость, потому что так машина сохраннее. Когда нас останавливали, он неспешно выходил из машины и говорил: «Слушаю, товарищ заведующий!» Милиционеры бывали в шоке от такого обращения, а он говорил: «Я ведь всего три месяца за рулем». Те сразу смягчались: человек пожилой – что с него взять? Но когда требовали права, он доставал старые, затертые, не менявшиеся чуть ли не с двадцатых годов – и все становилось ясно.

С другими водителями у меня выработалась привычка: когда останавливает ГАИ и водитель выходит к инспектору, я выхожу и неспешно направляюсь следом. Обычно это гасит любой назревающий конфликт, а служивый лишь ограничивается добродушным внушением водителю: смотри, мол, вон кого возишь, а правила нарушаешь.

Был еще Анатолий Александрович. Бывший танкист, три раза горевший в танке. У него была очень тяжелая домашняя жизнь, и все свои невзгоды он изливал единственному другу – барбосу Тишке. Познакомились они следующим образом. У Анатолия Александровича был собственный «Запорожец», который он называл так же как английский танк, на котором некогда ездил – «Матильда». Когда он в очередной семьдесят восьмой раз чинил свою «Матильду», к нему подошел сочувствующий пес и заскулил. <218>Они поняли друг друга. Потом Тишку сбила машина и после его смерти Анатолий Александрович сломался. У него был рак, который тут же начал прогрессировать. Помню, как–то после гибели пса подходит он ко мне: «Владыка! Сегодня Тишке сороковой день…» Ну что было делать – отпустил его с половины дня: иди, поминай.

Потом были еще двое, которые раньше работали в Генштабе. У нас они выходили через два дня на третий и в свободные дни хорошо «расслаблялись». Оба, возвращаясь после выходных, говорили: «Да, вот – два дня не ездил, и как тяжело!» И первую половину дня чувствовали себя неуверенно, ведя тяжелый разговор с «внутренним голосом», и только к обеду приходили в себя.

6. Волоколамская кафедра

Когда меня постригали в монашество в Лавре, – вспоминал Владыка, – у мощей Преподобного Сергия стоял старый монах, который вскоре умер. И только когда я был назначен епископом Волоколамским, кто–то вспомнил, что он был из Иосифо–Волоцкого монастыря.

 Шел тяжелый для Церкви 1963 год. Естественно, для местных властей это была не очень приятная новость. [95]95
  Последним действующим епископом на Волоколамской кафедре был епископ Иоанн (Широков), арестованный в 1937 г. Потом, в 1959–60 гг. этот титул принадлежал архиепископу Василию (Кривошеину), проходившему церковное служение в Бельгии. Таким образом, в течение 25 лет кафедра находилась без действующего епископа. – Концевая сноска 27 на с. 385.


[Закрыть] С чего мне было начать? Идти, представляться районному начальнику? Я рассудил, что мы с ним в разных «весовых категориях». Мы, конечно, обменялись телефонными звонками, а потом я направился прямо на Панфиловский боевой рубеж. Сорвал по дороге полевых цветов, положил на братскую могилу, прочитал молитву. На следующий год пошел туда уже с моими ассистентами, мальчиками–семинаристами, и сотрудниками Издательского Отдела, потом и с народом туда отправились, совершили торжественную службу, а потом уже пошли контакты с вооруженными силами. А началось все с полевого цветка на разъезде Дубосеково. Но, может быть, об этом не стоит громко говорить – не это главное… Поначалу трудностей было много. В большинстве сельских храмов не было электричества, а дороги к ним вели такие, по которым проехать можно <219>было только летом, да и то в сухую погоду. Постепенно удалось решить эти проблемы.

Волоколамск – Волок на Ламе – древний город, на двенадцать лет старше Москвы. Основал его князь Ярослав Мудрый. Будучи новгородским князем, он объезжал свои владения. Города Ярославля тогда еще не было, Ярослав разбил свой шатер на стрелке при впадении в Волгу реки Которосли. Там явился ему пророк Илия и сказал: «Ставь здесь храм мой». Ярославль начался с храма Илии пророка. Затем, спускаясь ниже, князь пришел в город Волок на Ламе, но этот город ему не понравился и он перешел в другое место, двумя верстами восточнее. Там вновь явился ему пророк Илия и тоже сказал: «Ставь здесь храм». Неведомая судьба соединяет историю России с этим пророком–ревнителем. Так появился новый Волок на Ламе – будущий Волоколамск.

 Историческая роль Волока на Ламе в значительной мере определялась его положением на великом речном пути. Всем известен путь «из варяг в греки», соединявший Балтийское море с Черным через Ладожское озеро, Западную Двину, систему волоков в верховье Днепра и сам Днепр. Но помимо этого торгового пути был и волжский, от Балтийского моря и озера Ильмень – к Волге и на Восток. Он проходил и через наши лесные речушки: Ламу, Клязьму, Шошу. В окрестностях Волоколамска находят следы древних поселений – в том числе, обломки варяжских судов.

В мою «епархию» входит не только Волоколамский, но еще и Шаховской, и Лотошинский районы. Наша деревня, к сожалению, находится в полном упадке. Если в городах уже лет 15 как начался поворот к вере, то до деревни эта волна еще не дошла, зато разложение нравственности коснулось: раньше было плохо, а сейчас еще хуже. Помню еще в первые годы моего епископства ехали мы как–то с одного из приходов и заблудились. Решили спросить дорогу в ближайшей деревне. На деревенской улице народу никого не было, зато возле магазина оживление: стоят мужики и «осуществляют». Спросили мы, как до Волоколамска доехать, а они смотрят на нас так, как <220> будто название «Волоколамск» первый раз в жизни услышали. Был и трагикомический случай. Проезжали мы село Пьяньково – было у нас такое село и названию своему оно вполне соответствовало. Погода была ужасная: дождь, ветер. Уже выехали за село, смотрим – мужичок по дороге идет. Несчастный такой, весь замерз, промок. Пожалели мы его, остановились. Спрашиваем: «Может, подвезти тебя?» А он грустно так отвечает: «А куда мне ехать – меня жена выгнала». – «А откуда ты сам–то?» – «Да из Пьянькова». Я тогда был еще молодой, горячий. Ну, думаю, архиерей должен быть миротворцем, нести мир в семьи. Говорю ему: «Садись, поедем к твоей жене». Повернули назад, поехали в Пьяньково. Подъехали к его дому. Он идет, я следом. Тут жена навстречу – то ли со скалкой, то ли со сковородкой. «Ах ты алкоголик, ирод окаянный!» А меня как увидела, так и на меня тоже: «Глаза твои бесстыжие! Что ты мне его привез?!» Пришлось быстренько ретироваться, и понял я, что рано еще мне браться за подобные миссии. С тех пор никогда больше в чужие семейные дела не лезу.

Название Лотошино – от лотошников, когда–то обеспечивавших Москву свежими овощами, редиской, луком. Еще, бывало, снег не сойдет, а уж лотошники торгуют на Сухаревке. Свой товар они носили в лотках на животе, очень быстро распродавали и возвращались. А еще в этих краях выращивали лен. Русский лен был такого качества, что Британия закупала его у нас для своего флота (на паруса). Льняная одежда очень полезна, тело в ней дышит, а как показывают новейшие исследования, она также защищает от радиации. Детям даже рекомендуется при работе за компьютером надевать на голову льняную шапочку и на грудь – льняной передничек, чтобы защитить себя от излучения. Сейчас, к сожалению, лен растить разучились – а очень хотелось бы это возродить.

Иосифо–Волоцкий монастырь – не в самом Волоколамске, верстах в двадцати к северо–востоку. В прежнее время ежегодно устраивались крестные ходы из Волоколамска в монастырь, в память избавления города от чумы. В 1771 году в городе вспыхнула эпидемия, и жители стали молиться. <221> В Волоколамском кремле находилось чтимое деревянное изображение святителя и Чудотворца Николая. Жители молились ему и преподобному Иосифу Волоцкому – и болезнь прекратилась. Тогда было решено ежегодно совершать крестный ход и икону святителя Николая – огромную, поднять которую могут только несколько человек, – несли на руках все двадцать верст. Сама эпидемия была осенью, но крестный ход перенесли на весну, чтобы легче было идти. Мы этот крестный ход возобновили, но расстояние значительно сократилось: икона теперь находится в селе Спирове, – и возят ее на машине. [96]96
  Как–то раз мы с сестрой Ольгой Владимировной приехали в Спирово. А изображение святителя Николая всегда облачают в настоящее архиерейское облачение, – я свое тоже подарил для этих целей. Стою я перед этой иконой и слышу, бабки переговариваются: «Смотри–ка, он живой!» И непонятно, что их удивляет: живой архиерей, или они думают, что статуя ожила.


[Закрыть]

Преподобный Иосиф Волоцкий, основатель нашего монастыря [97]97
  Рассказ о преподобном Иосифе Волоцком и истории монастыря воспроизводится с аудио–и видеозаписей экскурсий, которые Владыка сам проводил по монастырю – в этом рассказе отражено его понимание исторической миссии Преподобного Иосифа и иосифлянства. – Концевая сноска 28 на с. 385.


[Закрыть], – правнук воеводы, которому была поручена охрана западных рубежей Московского государства, торговых путей, купцов, путешествующих из Скандинавии в Каспийское море и обратно. Это был человек исключительных природных дарований, очень волевой, сильный по воздействию на среду.

Родился он в селе Язвище, неподалеку от нашей обители. Прошел суровую школу послушания в различных монастырях средней полосы России – сначала в Волоколамске в Крестовоздвиженском и Возмищском. Затем поискал места в Тверском княжестве, но оттуда по совету старца ушел на воспитание к преподобному Пафнутию в Боровск. Преподобный Пафнутий принадлежал ко второму поколению учеников Преподобного Сергия. Родом из татар, горячий по Православию, суровый как подвижник и очень любящий как духовный наставник. Среди его друзей были вóроны лесные, <222> птицы нелюдимые, живущие в глубине леса. Недавно я видел пару вóронов в нашем лесу и очень удивился.

У преподобного Пафнутия преподобный Иосиф прожил долгих 20 лет. Умирая, тот завещал избрать Иосифа игуменом, братия с удовольствием восприняла это решение и он это благословение получил. Очень характерно, что его отец, принявший монашество, парализованный, 12 лет жил в его келье и он ухаживал за ним, так что тот говорил: «Не я тебе отец, но ты мне отец». Суровость подвижничества была присуща всему монастырю и, казалось бы, отделяла его от мирских забот и нужд, но уход за больным отцом представляет преподобного Иосифа в совсем ином свете, – в этом контрасте проявлялась глубокая человечность. Затем он ушел на север, в Вологду, и там изучал опыт построения монастыря с общежительным уставом. Дело в том, что в монашестве есть два типа: киновийный, то есть общежительный, когда монахи имеют келью с очень скудным имуществом, но все остальное принадлежит монастырю. Этот тип был выработан в Греции, потом принят в Киево–Печерской лавре, потом усовершенствован в Кирилло–Белозерском монастыре, откуда его и позаимствовал преподобный Иосиф. А монастыри, созданные отшельниками, собирали монахов только на совместную молитву, поскольку каждый жил в своем отдельном домике, и чем они питались, чем кормились, никто не знал, – чаще всего занимались каким–то ремеслом. Но все–таки это была известная форма отчуждения, а наиболее трудной и наиболее совершенной считалась форма общежительная.

Преподобный Иосиф предложил монахам перейти на новый устав. Надо сказать, что преподобный Сергий тоже был первоначально отшельником, и вокруг него жили отшельники. Он пытался ввести общежитие и его в этом поддержал патриарх Константинопольский, приславший ему золотой крест для ношения, но братия не захотела. Тогда преподобный Сергий от них ушел, братия попросила его вернуться, и только после этого уже был принят общежительный устав. То же было и у преподобного Иосифа: братия не согласилась вводить общежитие. Тогда он, более чем <223> после двадцати лет отсутствия пришел в Волоколамск вместе с семью ближайшими помощниками, разделявшими его идеи, и попросил у князя землю, где он мог бы организовать монастырь своего особенного, отличного от всех типа.

Князь Борис Васильевич, младший брат московского князя Ивана III, мудрый, благочестивый, принял преподобного Иосифа очень внимательно, послал своего стременного, – наиболее близкого дружинника – выделить место. Не знаю, где, – предание не сохранилось, но могу предположить, что это было в районе деревни Рахмановка – это было высокое место, откуда открывалась широкая панорама окружающих лесов. Но вдруг налетел вихрь, повалил деревья. Видимо, преподобный Иосиф решил, что Богу это высокое место неугодно [98]98
  Это Владыкина личная трактовка данного эпизода жития: обычно говорят, что монастырь поставлен на том самом месте, где буря повалила лес. – Концевая сноска 29 на с. 385.


[Закрыть], пошел вниз, можно сказать, в болото и пришел туда, где ныне стоит монастырь. Место это действительно имеет большую духовную насыщенность. Здесь преподобный Иосиф заложил монастырь и рядом с ним, в восьмистах метрах, скит, где сейчас сельская участковая больница. В этом скиту он основал приют для сирот, школу и в течение двухсот лет монастырь давал кадры для государевой и церковной службы. [99]99
  Когда отмечали 520–летие монастыря, одновременно праздновали и 10–летие переезда Теряевской школы из монастыря в новое здание. И тогда говорили, что школе не 10 лет, а 520. Действительно, сначала она была монастырской, потом – земской, потом – советской, но то, что заложил Иосиф Преподобный, живо, и, надеюсь, будет жить и дальше.


[Закрыть] Отсюда вышел ряд знаменитых епископов. В течение двухсот лет из обители выходили выдающиеся деятели, причем деятели боевого духа, например Дионисий, лаврский игумен, соратник Димитрия Пожарского – постриженик нашего монастыря, Гурий, первый епископ, первый миссионер в Казани – правда, епископом он стал уже через много лет после того, как оставил наш монастырь, но все равно это была та же школа. Их имена запечатлены в монастырской топографии: Гуриев пруд, Германова башня и многие другие. А чтобы удовлетворить <224> волю князя, недалеко от того места, где, как я предполагаю, отведено было первоначальное место для обители, был основан монастырь, посвященный святому Спиридону. [100]100
  Спиридон Тримифунтский – это современник Николая Чудотворца, из простых пастушков с острова Кипр, отличавшийся высокими духовными качествами. Прямо с пастушеской должности он был избран епископом и сейчас это один из самых почитаемых в Греции святых. Его нетленное тело, совершенно высохшее, находится на острове Корфу, который известен в наших русско–греческих отношениях как успех действий русского флота под командованием адмирала Ушакова, и память о России там до сих пор жива.


[Закрыть] До сих пор речка называется Спировкой, а село – Спировым, около 1960 г. оно было уничтожено как малоперспективное, остался от него один дом, который мы и приобрели. Этот монастырь или скит был назван богорадным, и там впоследствии Иосиф Преподобный создал приют для стариков. Страна была разорена. Это был 1479 год, а только в 1480 г. Россия окончательно освободилась от монгольского ига, от уплаты дани, так что было много бездомных и нищих.

В устав были заложены три основных направления: прежде всего, духовный подвиг. Сам Иосиф носил на теле вериги в 20 с лишним килограмм (они сохранились в краеведческом музее Волоколамска). Физическая сила его поражала даже крестьян, которые приходили к нему. Своих монахов он посылал на обучение к своему современнику Нилу Сорскому, которого считают его антиподом, но на самом деле они были в большой личной дружбе, и монахи проходили там первые уроки духовной жизни и нравственности. В обители было полное отрицание имущества. Каждый монах мог иметь все для работы, для необходимого служения, но не мог иметь ничего своего. Молитва и труд были основными составляющими их делания. Это было первое, главное направление.

Второе, тоже главное направление – это высокая культура. Менее чем за 100 лет было собрано более тысячи <225> рукописей – по тем временам это была небывалая скорость. Монахи упражнялись в каллиграфии, переписывали книги. Сам Иосиф Преподобный был великолепным каллиграфом. Это была богатейшая библиотека, которая потом, в середине XIX века была передана в Московскую Духовную Академию, а затем перекочевала в Ленинскую библиотеку. Она в основном сохранилась, поэтому, когда монастырь достигнет своего настоящего развития, будем думать о возрождении его былой славы как скриптория, центра русского книгоиздания. Иосиф Преподобный был глубоким богословом–полемистом – не замкнутым в келье теоретиком, а борцом за чистоту Православия. Значение его для русского государства столь же велико, как и значение Преподобного Сергия. Он защитил Россию от того распада, которому подверглась в религиозных войнах Европа. Он был очень начитан, его высказывания, поучения были собраны в книгу, которую современники назвали «Просветитель». Действительно, когда читаешь этот труд, поражаешься его эрудиции. Преподобный был также отменный певец – современники вспоминают, что голос его «подобно ласточке вился» под сводами храма. Существуют напевы Иосифо–Волоцкого монастыря, записанные крюковой нотацией – это еще подлежит изучению.

Знаменитый Дионисий, живописец, который расписывал кремлевские соборы, находился под прямым влиянием Преподобного Иосифа. В «Просветителе» есть два послания к иконописцу, в которых он излагает принципы и сущность иконописного мастерства. Двух своих племянников Преподобный отдал в артель к Дионисию, которая называлась «Дионисий с сыновьями». Характерно, что Дионисий расписывал вторую, каменную церковь монастыря. Первая, деревянная, была поставлена в 1479 году, она простояла 10 лет, ее заменили на каменную, которая простояла 200 лет и уже в 1688 г. был поставлен нынешний Успенский собор. [101]101
  Из всех Успенских соборов, которые я знаю, это лучший и по архитектурной гармонии, и по своим акустическим данным. В нем не надо напрягать голос – у меня он очень слабый, а в соборе мне легко говорить. Напрягать голос даже нельзя: сразу звучит слишком громко.


[Закрыть] От <226> икон Дионисия сохранилось несколько в Рублевском музее в Москве.

Третьим направлением было социальное служение. Помимо того, что Преподобный заботился о детях и стариках, он помогал развитию сельского хозяйства вокруг, снабжал крестьян скотом, инвентарем, посевным фондом, учил травополью. Когда наступали голодные годы, монастырь не только сам кормил до 700 человек в день – это в те безлюдные времена! – он еще регулировал рыночные цены на хлеб, угрожая проклятием и церковным отлучением тем, кто пытался нажиться на народном бедствии. Он требовал христианского отношения владетелей к своим подданным. Постепенно монастырь становился богатым, но у него никогда не было крепостных крестьян, и даже физические наказания здесь практически отсутствовали. Иван III был человек податливый на новые веяния – время открывало возможности. Иосиф Преподобный где–то его поддерживал, но где–то и укорял. Он считал, что основа государства – это его духовная мощь, нравственная сила.

Эти три направления нам принадлежат по праву и по обязанности, и мы их должны возродить.

С нашим монастырем связана одна трагическая страница церковной истории. В 1515 г. Великий Государь Московский Василий Иванович, наполовину грек, сын Великого князя Ивана III и Софьи Палеолог, обращается с просьбой к Проту Святой горы, чтобы он прислал сюда ученого монаха проревизовать тогда начинавшуюся русскую книжность. Выбор настоятеля Ватопедского монастыря пал на молодого, энергичного, уже известного своей книгоиздательской деятельностью монаха Максима. В 1518 году он прибывает в Россию. Это был период обострения тех форм поиска национального самосознания и национального бытия, в который трудно было найти человека спокойного. В эту тревожную <227> атмосферу и прибывает Максим, уже ранее, до Афона, столкнувшийся с еще более тревожным состоянием западной культурной среды. До Афона он жил в Италии, во Флоренции, где слушал обличительные проповеди знаменитого Савонаролы – вероятно, на него это наложило свой отпечаток. Знаток греческого, латинского и европейских языков, он, к большому сожалению, не знал языка славянского, русского. И при этом с тремя своими сотрудниками пытался править русские книги, которые создавались русскими переписчиками, тоже, может быть, не всегда компетентными в переводе. Поэтому ему переводили на латинский, а он уже сравнивал с греческим оригиналом.

За полтора года Максим перевел Толковую Псалтирь – это книга в полный лист и немалой толщины – где все псалмы сопровождаются толкованиями Святых Отцов. Можно вполне понять, с какой напряженностью и в какой спешке он работал. Он старался поступать этично по отношению к русскому тексту, но трудности все равно были велики, а внимание к нему было повышенным, – со стороны как государя, так и просвещенного по тем временам боярского общества. Известный боярин Берсень предупреждал Максима: «Знаешь, а домой–то тебе не вернуться – здесь голову сложишь». К тому же в боярской среде всегда находились люди, склонные разжигать страсти. Один из них, постриженный в монашество князь Вассиан Патрикеев, привлек Максима и к спору о праве монастырей владеть землями. В результате Максим был отстранен от работы, осужден Собором и шесть лет провел в германовой башне нашего монастыря. Он томился, претерпевая холод и стужу в непривычных для него условиях. На стенах своей кельи он углем написал канон Святому Духу – Параклиту. Однако труды его тем временем продолжали переписывать и в Москве, и в нашем монастыре, где уже была огромная библиотека, собранная Иосифом Волоцким. Потом после нового разбирательства его посылают в Тверь, а через 20 лет переводят в Троице–Сергиеву Лавру, где он в спокойствии доживает свои последние шесть лет. Уже в наше время он был причислен к лику святых и сейчас мы поклоняемся его <228> честным останкам в Троице–Сергиевой Лавре. В наших планах сделать в Германовой башне часовню, посвященную Максиму Греку, а в нижнем ярусе башни – посвященную ему небольшую экспозицию. Одна греческая благотворительница пожертвовала нам средства на возведение храма в честь преподобного Максима Грека. Мы надеемся осуществить этот замысел, как только удастся решить все организационные вопросы.

Интересна и история строительства монастыря – все в нем создано отечественными зодчими, ни разу не приглашались иностранцы. Например, в 1492 году была поставлена одностолпная Грановитая палата в Кремле итальянским зодчим Алевизом Фрязином. Меньше, чем через пятнадцать лет такую же, только поменьше, палату поставили у нас русские мастера. Она так и стоит с 1506 года.

Подпочвенные воды подходят очень близко к поверхности, поэтому у Успенского собора фундамента практически нет, он плавает как бы на плоту. Внизу дубовые сваи и на них лежат валуны. Погодные, сезонные условия отражаются на всей конструкции. При этом чудо нашей архитектуры заключается в том, что такое сооружение, высотой 56 метров, стоит очень хорошо, почти не меняя своего положения. Рядом с собором находилась чудо–колокольня, которая, при диаметре 8 метров имела высоту почти 80 (точнее 78) метров. Она была как свеча. Но в 1941 году ее по тактическим соображениям взорвали. Надеемся, что мы ее восстановим.

Тогда же, в войну, монастырь чуть было не лишился угловой Воскресенской башни. В ней находился оружейный склад. То ли его намеренно взорвали, то ли что–то сдетонировало, но взрыв был страшный. Очевидцы говорили, что в облаке огня и дыма видели, как башня вся раздулась, словно подпрыгнула, а потом снова сложилась и опустилась на место. На ней остались от этого страшные сквозные трещины, которые долго «лечат» реставраторы.

В соборе и вокруг него погребены митрополит московский Даниил, князья Волоколамские и Рузские, еще ряд знаменитых людей. Вообще монастырский некрополь славился своими знаменитыми родами. Здесь лежат предки <229> Тютчевых, Кутузовых, Богдановы–Бельские, мать жены Пушкина Наталии Николаевны, Наталья Ивановна Гончарова, урожденная Загряжская. Она каждый год ходила из Яропольца пешком в паломничество. [102]102
  Ярополец был имением гетмана Дорошенко. Он не имел сыновей, а дочь свою выдал за Загряжского. Впоследствии Загряжские породнились с Гончаровыми. В Яропольце находятся усадьбы Гончаровых и Чернышовых, и два прекрасных усадебных храма. Как–то гостила у меня в монастыре группа молодежи из Западной Германии. Посмотрели: «Очень интересно, только очень бедно». Конечно, как восстанавливаются дворцы в Европе – не сравнить; состояние наших усадеб производит тяжелое впечатление.


[Закрыть] В последний раз пришла и здесь скончалась, – здесь ее и похоронили. Тут же, чуть поодаль, сохранились чугунные пушки, которые в Смутное время со стены отбивали натиск ляхов.

По существу Иосифо–Волоцкий монастырь – это был монастырь Рюриковичей. При Романовых он постепенно стал скудеть, потому что Петр забрал всех молодых послушников в армию, а Екатерина «добила» монастырь совсем, переведя его в разряд второклассных и секуляризовав его земли. Если в лучшую пору в нем было до 200 монахов, то в XVIII веке даже гордость монастыря, библиотека, стала приходить в запустение: некому было вытирать пыль на полках и ухаживать за книгами.

В конце XIX – начале XX века пришел настоятель, которому удалось поднять монастырь: было возведено несколько зданий, заново расписан Успенский собор (к сожалению). Но вскоре началась революция, монастырь был закрыт.

Получили мы его в 1989 году – вторым, после Толгского. Я был тогда народным депутатом, написал Горбачеву, и он передал мне его, минуя все бюрократические процедуры, а Раиса Максимовна подарила первую икону.

Когда мы получили монастырь, первой нашей задачей было убрать мусор, а потом – создать условия для жилья. <230> Первое время жить было негде – это притом, что все–таки там была школа, совсем в руинах монастырь не был. Подарили нам тогда издание Библии – на не очень хорошей бумаге, – чтобы мы смогли его продать и собрать кое–какие деньги на восстановление монастыря, – мы и за это были благодарны: дареному коню в зубы не смотрят. Но одним из первых наших собственных дел было создание музея Библии. В этом отношении у нас было всего два предшественника в Европе (я не считаю Израиль): частный музей одного лютеранского пастора в Амстердаме, и основанный лет на 15 позже его (в 1987 г.) подобный музей в Будапеште, открытый одним реформатским епископом. Потом в связи с разными событиями и новыми веяниями: вопросами налогов, собственности и т. п. – нам пришлось его пока закрыть, но в подходящее время мы откроем его вновь. Этот музей был и будет направлен на воссоздание истории Русской Библии.

По договоренности с комитетом образования города Москвы летом мы проводим юношеский лагерь. ПТУ № 86 присылает к нам мальчиков, они своими руками строили для себя дом, сейчас строится спортивный комплекс, – так что это будет целый детский городок. МИИТ тоже принимает участие в работе, впервые после 25–летнего перерыва был восстановлен стройотряд, у ребят специальная форма: на груди буквы «МИИТ» и контур монастыря.

Но, конечно, главное в жизни обители – это молитва. С началом чеченской войны монастырь «встал на вахту». В часовне у нас читается неусыпаемая Псалтирь – в этом наше участие в делах мира.