Текст книги "Гуманитарное знание и вызовы времени"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Светлана Левит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Всё отчетливее в этой связи выступает несоответствие формируемого всем контекстом современного информационного общества характера человека тем задачам, которые стоят перед человечеством. Определенная деградация человеческого материала дает основания говорить о деантропологизации, о реальном снижении уровня восприятия и ощущения жизни человеком, несмотря на все видимое ее оживление. Или, может быть, речь идет скорее о наступлении той эпохи, о которой говорил Н. А. Бердяев в своей «Экзистенциальной диалектике божественного и человеческого», считая, что в посттеологическую и постнаучную «третью эпоху» духа будет найдена и раскрыта новая антропология?[274]274
  Бердяев Н. А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. – Париж: YMCA-PRESS, 1952. – 247 с.


[Закрыть] Однако ни анализ конкретных характеристик современного человека, ни разрабатываемые социальные проекты глобализации как они осуществляются в настоящее время, не дают оснований думать так. Очевидно, XXI в. не избежать ни решения жизненно важной проблемы характера культуры будущего человечества, ни проблемы самой глобализации, способ решения которой может определить лицо и характер всего XXI в. (и, скорое всего, не только). При этом характер возникших проблем показывает, что они не могут быть разрешены каким-то частичным способом. Но, как и во всей культуре, в данной области мы также наблюдаем кризис – духовно-идеологический, когда многие прежние ценности утратили свой незыблемый статус и подвергаются сомнению и отрицанию.

По сути, человеческие ценности и идеалы являются, как и известные религиозно-нравственные заповеди, своеобразными, имеющими разную силу и степень общности, кодозадающими устройствами, определяющими наше сознание и поведение. Деконструкция в культуре, с небывалым размахом развернувшаяся в XX в. и продолжающаяся в XXI, не может идти бесконечно, и со временем прежние системы ценностей будут заменены новыми. Вообще же без ценностей жизнь человека невозможна, ибо именно они составляют главную метамотивацию человеческой деятельности. В условиях усилившихся в современном мире иррационалистских тенденций необходимо восстановление рациональности, но в формах, адекватных потребностям современного познания, формирования мировоззрения, развития науки.

Что касается философии, которая определяется как «любовь к мудрости», являясь несомненным, двойным удостоверением[275]275
  И любовь, и мудрость, как мы знаем, суть качества, идентифицирующие именно человека.


[Закрыть] человека в человеческом, то в ее судьбе в отечественной истории уже был прецедент, когда в 1850 г. царский министр народного просвещения, академик и писатель П. А. Ширинский-Шихматов упразднил преподавание в университетах философии в качестве самостоятельной науки как подозрительной, ибо, писал он, «еще не доказано, что философия может быть полезной, а вред от нее возможен». Он положил конец «обольстительным мудрствованиям философий», но уже в 60-е годы XIX в. философские кафедры в университетах России были восстановлены[276]276
  Философские кафедры были упразднены в Чили после прихода к власти Пиночета в 1972 г. Чилийское образование до сих пор не справилось с последствиями этого ущерба, нанесенного тогда его будущему.


[Закрыть].

К вопросу об идентичности современного человека

Как уже говорилось, в отличие от животного, ценности которого определены естественным образом, человек способен принять за ценность что угодно, и созданные человеком и часто ненужные ему предметы порой сами активно влияют на его образ жизни. Однако далеко не все созданное им прогрессивно. Часто это издержки, прихоти, т. е. мнимые потребности, искусственно сфабрикованные соображениями престижа и т. п. игрушки, хлам, ненужные вещи, способные выступить в качестве потребности один раз – во время приобретения. Тратить жизнь на создание и обслуживание фиктивных потребностей бессмысленно: время, потраченное на это, вычитается из духовной жизни, лишая человека истинного движения.

В то же время истинные потребности, которые гарантировали бы богатство личности и действительную полноту жизни человека и общества – потребности познания, творчества, любви, красоты, истины, справедливости, – фактически не могут быть удовлетворены, и в лучшем случае их удовлетворение заменяется суррогатами, в изобилии фабрикуемыми в современном обществе. От возможности реализации идеи и идеала всесторонне развитой личности человек по сути деградирует к индивиду всесторонне потребляющему: «Я потребляю – следовательно, существую»…

Но идентичность человека во все более ощутимых масштабах и формах начинает определяться уже не только в отношении остальной живой природы, но требует учета критериев отличия естественной жизни от искусственно порожденных форм, от не-жизни, в частности, от искусственного интеллекта, искусственной личности, разнообразных разумных машин, автоматов, киборгов, гибридных образований разного рода и уровня и т. п. Иными словами, мы отчетливо видим расширение числа самих уровней и направлений идентификации человеком себя, но уже с целью отделения себя в своих новых характеристиках от того особенного, что составляет и его специфику, и совокупность особой ответственности и особых задач, которые он способен определить для себя сам и которые принадлежали ему традиционно.

Культура, которая в качестве «второй природы» есть не только некая внешняя реальность, но составляет и определяет внутреннюю реальность самого человека, все более становится ареной разыгрывания неопределенностей и ненормативностей. Сбой опор когнитивного механизма приводит не только к фрагментированности сознания, дезорганизации мышления, но тем самым деформирует восприятие человека и изменяет адекватность его оценок. Человеку порою становится трудно понять, с кем и чем он сам реально себя идентифицирует. Возможно, скоро ему будет уже трудно определиться с самим собой: кто он – человек или машина, мужчина или женщина, и т. д. Неутешительный вывод из наблюдений за современной действительностью делает А. Ашкеров: «Перверсивность и девиантность превращаются в характеристики, определяющие самое существо человека»[277]277
  Ашкеров А. Гражданин как сексуальное меньшинство // Сумерки глобализации. – М.: АСТ, 2004. – С. 317.


[Закрыть]. Действительно, мы явно отмечаем повышение общего интереса к пограничному, отклоненному, ненормальному.

В отличие от других обитателей Земли, человек умеет накапливать, а главное – наращивать свои достижения от поколения к поколению, благодаря специальным социальным механизмам материально-духовного наследования, которые и выделили человека, обеспечив ему его особое место в мире живого. Этим специальным механизмом, как мы помним, всегда становилась культура, построенная самим человеком. Если же этот механизм перестанет срабатывать, то преимущество человека исчезает, ведь когда уровень «оснащенности» новых поколений не растет и их возможности не увеличиваются, то, согласно законам инерции, наступают застой и деградация. Если культура перестает быть аккумулятором энергий и стимулятором развития, то происходит вырождение культуры как сложного механизма всестороннего наследования достижений и возможностей, позволяющего человеку совершенствоваться и тем самым воплощать идею человечества как рода, обживающего мир в соответствии с уровнем собственного развития.

Возникающая неоднозначность самоопределения (амбивалентность самоощущения) способна приводить к ложной идентификации, что иллюстрирует переживаемый человеком кризис идентичности, когда человек теряется в противоречивости проявлений современной культурной модели, пытаясь соединить противоположные образцы, тенденции, устремления. В частности, он может одновременно испытывать и чувство определенного превосходства, и переживать комплекс неполноценности, ибо стоит между традицией прошлого с ее общим гуманистическим содержанием и пафосом, и в то же время со страхом заглядывает в будущее, где его могут ожидать разного рода сюрпризы – в виде сверхумных машин, в сравнении с которыми он может оказаться «нерентабельной моделью», постепенно вытесняемой из бытия.

Претерпевает ли в связи с этим, в связи с изменением характера рациональности человека изменения сама человеческая природа? Или только ее понимание? Прекратилась ли или может быть продолжена «человеком разумным» собственная, уже направленная эволюция? Если он не сможет восстановить рациональность или сформировать ее новую, более адекватную времени, более открытую форму, то может оказаться зависимым объектом неизбежности выстраивания последовательной линии не столько эволюции, сколько инволюции: разумность – постразумность – постсоциальность – постчеловек.

Так, например, кто допустил, позволил в XXI в. возродить фактически рабовладение? Может быть, постчеловек, ведь человек, познавший ценность свободы и воспевший ее в своём искусстве, однако допустивший возрождение рабства и рабовладения, может ли он сохранить свою человеческую идентичность? Как тут не вспомнить историю Эзопа, известного автора басен и парадоксов. Будучи захвачен в плен и став рабом в Дельфах, этот талантливый человек был несправедливо обвинен в проступке, которого не совершал, и должен был понести наказание. Вспомним, что рабов и свободных в древние времена казнили по-разному: свободных сбрасывали в пропасть, а за раба нес ответственность его хозяин, который мог откупить его… Эзоп предпочел умереть, как свободный человек, чем продолжать жить рабом. Перед смертью он спросил: «Где тут у вас пропасть для свободных людей?» Истинный Человек утверждает свою свободу и свободу духа иногда дорогой ценой, сохраняя человеческую идентичность в той сфере «третьего», которое, как сказал поэт, «выше жизни и смерти…».

Нынешний распад идеи человека, девальвация его образа, порча его самого, становящегося все более манипулируемым объектом, забывшим о человеческих ценностях и необходимости всерьез отстаивать их, заставляют вспомнить Диогена, днём с фонарем искавшего человека. В самом деле, человек современного посткультурья настолько утратил человеческий облик, что стали появляться странные прецеденты, о которых прежде мы и не слышали. Так, в книге «Культура времён Апокалипсиса» содержится рассказ о получившем известность во французской и японской прессе случае, когда учившийся во Франции японский студент Сагава убил свою французскую подружку и съел ее. Позднее он подробно описал этот случай, а затем написал и сценарий, по которому был поставлен фильм. В конце концов публика привыкла к этому случаю и стала считать подобный случай приемлемым, а каннибала рассматривать «как человеческое существо, которому довелось пережить очень специфический опыт»[278]278
  См.: Культура времен Апокалипсиса / Под ред. А. Парфрея. – Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. – С. 168–169.


[Закрыть]. Подобная же ситуация легла в основу романа Ивлина Во «Черная беда», где мужчина съедает свою подружку на пиру каннибалов. Данный прецедент нашел даже нечто вроде научного объяснения, подобного тому, что вкус к человеческому мясу заложен в наших ДНК и может неожиданно активизироваться, чем, в частности, Н. Кло[279]279
  Кло Н. Манифест вампира // Культура времен Апокалипсиса. Цит. соч. – С. 570–575.


[Закрыть] пытается объяснить и возрождение рабовладельческого сознания…

А может быть, и действительно, человеческая сущность, человеческая исключительность – досужие выдумки? Человека в его особости и идентичности нет. И тогда, действительно, почему бы и не съесть его, ведь едим же мы[280]280
  Не означает ли это, по сути, признание возможности людоедства среди людей?..


[Закрыть] лещей и куропаток… Что же касается религиозного запрета, то ныне религиозность часто предстает как всего лишь условно-обрядовая мода, ибо человеку становится всерьез и на деле трудно вынести осознание особого измерения духовности, что требует от него работы духа. О духовности, как и о любви к свободе современный человек реально забыл… Скоро он, возможно, спросит: а что это?

Реально мы видим человека стоящим на распутье: вооруженный амбивалентной технической мощью, он может стать сверхчеловеком. А может оказаться и супербестией – вспомним достаточно разные на этот счет идеи Ницше и Мережковского… А может быть, это станет наполовину искусственный трансчеловек… Или он останется массовым человеком, скатывающимся к бытию в форме биомассы – вспомним «последнего человека» Ницше: этот последний на Земле маленький человек довольно говорит: «Счастье найдено нами». И моргает…[281]281
  См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. – М.: Мысль, 1990. – Т. 2. – С. 11.


[Закрыть] При этом становится все труднее отличить трансчеловека от постчеловека… Но в любом случае, это уже не-человек… И напрашивается поставленный Ницше вопрос: а не зевает ли нам в лицо пустота?

Самое трудное для человека, стоящего, как древний рыцарь, на распутье, – остаться самим собой, человеком в перспективе… Сохранить свою идентичность, обогатив, а не извратив ее. Человеческая способность к самоидентификации подобна наличию своего рода иммунитета на психокультурном уровне. Человек способен распознавать «свое», свойственное ему как родовому существу (на всех уровнях его существования и понимания), и отвергать то, что угрожает его идентичности размыванием самих основ его существования как такового. У человека, в принципе, есть эта потребность быть связанным с человечеством, ощущать себя его частью и сохранять свои характеристики, оберегая их от размывания в некоей бескачественной энтропии. Но он начинает утрачивать этот свой главный человеческий иммунитет.

Однако определение идентичности человека по-прежнему важно, поскольку именно человек (во всяком случае, пока) остаётся субъектом и предметом всех теорий и философий, всех культурологических концепций, искусства и т. д. И хотя творчество, как говорилось, есть идентификационная деятельность для человека, однако человек в его целостности, как предмет, уходит из рассмотрения; предметом теоретических исследований также все чаще становятся более мелкие, отдельные аспекты и явления, частичные исследования локальных проявлений…

Создание человеческого культурного пространства, которым постепенно становится весь мир и которое населяется все более значительными и совершенными творениями, представлениями и образами, есть человеческое дело. И отказавшись от него, человек искажает саму идею человека, в конечном счете утрачивая и саму эту идею, и тем самым и смысл собственного своего существования, свой творческий статус, наконец, свое место в мире. Хотелось бы думать, что XXI век станет не только временем великих переломов для народов и человечества, но и временем самоопределения для человека. Для него самого необходимо изменение, ибо ныне он пытается возвести основы цивилизации, призванной помочь ему жить лучше, в то время как ему пора и необходимо самому становиться лучше. Это очень простое, но и самое трудно выполнимое требование.

Восстановление идеи человека в полноте ее смысла и функций есть и основа человеческой культуры, и ее задача на XXI век, содержанием которого должна стать борьба за живой разум человека против его растворения в мертвых механизмах, за человечество против его рассеивания, самоизживания в энтропии ненорм и извращений. Культура есть как бы направленная вперед ценностная программа развертывания положительной нормативности родового человека, и пока человек понимает и принимает это, он остаётся собой. И общая задача культуры – формирование человека, который осознанно поведет мир не к хаосу, деградации и распаду, а к установлению более совершенного, более гармоничного порядка, способного обнаружить и реализовать все еще не раскрытые способности человека, от которых зависит и будущее самого мира. Хочет ли мир запустить обратный процесс – яркое, шумное, затейливое, красочно переживаемое превращение человека в обезьяну? Или, может быть, «мечтает» о сложном преобразовании его в некое невиданное полусущество-полумеханизм – что готовит нам теряющая человека наука?

И потому ныне Человек – это звучит проблематично. Все более проблематично…

Многообразие культурных миров и вызовы универсализма

А. Н. Медушевский. Диалог культур: пространство, время и смысл существования в науках о человеке
(Презентация книг О. М. Медушевской)

Возможности и пределы диалога культур определяются изменением социальных отношений и взаимодействий, эмпирической базой исследований, принятыми познавательными методами. В гуманитарном познании XX в. констатируются трудности, связанные как с отсутствием теории, адекватной современному состоянию науки, так и с отсутствием четких понятий, которыми могли бы оперировать разные области знаний. Основная причина этих трудностей – несоответствие традиционных методов познания новой социальной реальности. Наряду с этим в российском гуманитарном познании XX в. существовал ряд специфических трудностей, связанных с господством однопартийной диктатуры, навязанной марксистской идеологией, разрывом преемственности по отношению к дореволюционной академической традиции, длительным периодом изоляции гуманитарной мысли и высшей школы от мировой науки.

Исправить ситуацию в гуманитарном познании призваны серии научных публикаций ИНИОН РАН (Центр гуманитарных научно-информационных исследований), последовательно реализованные на рубеже XX–XXI вв., – «Культурология. XX в.», «Лики культуры», «Книга света», «Summa culturologiae», «Зерно вечности», «Письмена времени», «Humanitas», «Российские Пропилеи»[282]282
  Выставка «Культурология и философия: Двадцать лет сериальных изданий ИНИОН РАН» / Отв. ред. и сост. Левит С. Я. / РАН. ИНИОН. – М., 2013. – 116 с.


[Закрыть]. Их инициатором, главным редактором и автором проекта выступила С. Я. Левит, огромный личный опыт, знания и энтузиазм которой позволили не только определить стратегию публикаторской работы, но и собрать блестящий круг авторов, переводчиков и издателей для решения этой задачи. За короткое время небольшой группе интеллектуалов удалось осуществить работу, достойную крупного научного института и издательства: были подготовлены к печати, переведены, комментированы и изданы более 300 книг русских и иностранных авторов, большинство из которых ранее не могли появиться на русском языке по идеологическим и цензурным причинам и впервые вводились в научный оборот российского профессионального сообщества. Книги, выпущенные под редакцией С. Я. Левит, привлекают внимание читателей содержательной глубиной, высоким академическим уровнем изданий, а также неизменным изяществом оформления. Хотелось бы подчеркнуть необходимость продолжения этой работы и поддержать Светлану Яковлевну во всех будущих начинаниях. Эта работа достойна тем большего уважения, что велась в непростых условиях неустанного поиска финансирования, постоянного срыва контрактов со стороны ряда издательств. Можно констатировать, что появление этих серий и всего корпуса опубликованных книг и источников стало не только «жизненным проектом» его инициатора, но и вкладом в российскую культуру, существенно изменившим общую ситуацию в российском гуманитарном познании и образовании.

Представленные серии решают ряд общих проблем российского гуманитарного образования: во-первых, полноценно вводя западную классику в русскую общественную мысль, во-вторых, преодолевая культурный разрыв, возникший за 70-летний период изоляции России от мировых культурных и научных центров, в-третьих, предлагая сообществу новые идеи российских ученых, которые в трудных цензурных условиях занимались наукой, создали свои труды и школы. Одним из наиболее значимых направлений публикаторской деятельности стало издание трудов по философии и теории культуры западных мыслителей – Г. Гегеля, И. Г. Гердера, В. Дильтея, В. Виндельбанда, М. Вебера, Г. Зиммеля, Э. Кассирера, К. Ясперса, М. Шелера и А. Шюца, книг по методологии истории и антропологии Р. Арона, Ф. Мейнеке, К. Манхейма, Я. Буркхардта, А. Крёбера, М. Фуко, К. Леви-Строса, П. Рикёра и других; многих русских авторов, начиная от Г. Шпета и М. Бахтина и заканчивая трудами Г. С. Померанца.

В этом ряду очень важное значение имеет публикация в рамках указанных серий трудов выдающегося российского ученого, проф. О. М. Медушевской (1922–2007), значение которых определяется, во-первых, оригинальностью созданной ею новой парадигмы когнитивной истории, во-вторых, разработкой с этих позиций вопросов методологии исторического познания, прежде всего проблем теоретического и конкретного источниковедения, в-третьих, применением этих методов в культурной антропологии, исторической географии и педагогической практике. Теория и методология когнитивной истории стала результатом научного синтеза ряда новых и вполне традиционных направлений гуманитарного знания – информатики и так называемых когнитивных наук (изучающих человеческое мышление), с одной стороны, историографии, источниковедения, структурной лингвистики, антропологии – с другой. Речь идет о новом синтезе теории информации и методологии классического источниковедения, получившего особое развитие в России XX в. Результатом этой деятельности стало создание полноценных научных ориентиров для постсоветской философии истории, формирование научной школы теоретического источниковедения, получившей мировое признание, сохранение и развитие научных традиций дореволюционной академической науки на современном этапе.

Эти ключевые направления деятельности О. М. Медушевской представлены в опубликованных в настоящее время трех книгах: «Теория и методология когнитивной истории» (М., 2008), в которой последовательно раскрывается существо данного философского подхода к изучению прошлого[283]283
  Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории. – М.: РГГУ, 2008. – 358 с.


[Закрыть]; «Теория исторического познания: Избранные произведения» (СПб., 2010), в которой представлен генезис основных категорий исторического познания и дается их критический анализ с позиций исторической антропологии, источниковедения и педагогической практики[284]284
  Медушевская О. М. Теория исторического познания: Избранные произведения. – СПб.: Университетская книга, 2010. – 572 с. – (Серия: «Российские Пропилеи»).


[Закрыть]; «Пространство и время в науках о человеке: Избранные труды» (М.; СПб., 2013), где на большом эмпирическом материале раскрываются формирование представлений о пространстве и времени в различные периоды истории, отражение их в источниках, способы реконструкции этих представлений в современной науке[285]285
  Медушевская О. М. Пространство и время в науках о человеке: Избранные труды. – М.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. – 463 с. – (Серия «Humanitas»).


[Закрыть]. Последние два труда изданы в рамках наиболее престижных серий – «Humanitas» и «Российские Пропилеи», что подчеркивает вклад мыслителя в мировую и российскую науку.

Для гуманитарного познания чрезвычайно важен точный диагноз познавательной ситуации. Три основные проблемы приобрели ключевое значение в Новейшее время: глобализация, информатизация и познание «другого», т. е. мотивация поведения индивида, картина мира которого отличается от установившихся стереотипов данной цивилизации. Первый из этих процессов – глобализация – привел к разрушению устойчивых исторически сформировавшихся границ культурной и национальной идентичности, а его следствием стало крушение европоцентризма как доминирующего подхода гуманитарных наук и связанных с ним иерархических приоритетов (постепенное осознание этого процесса проходило по мере расширения контактов с обществами, ранее находившимися на периферии магистрального пути мирового развития). Второй процесс – информатизация (рост объема информации и скорости ее распространения в результате появления новых технологий) – уже к середине XX в. привел к крушению линейной модели истории (поскольку стал возможен непосредственный обмен информацией между представителями разных культур вне учета их исторического генезиса). Третий процесс – познания «другого» – связан с необходимостью восприятия чужой культуры, мотивации поведения (человеческой одушевленности) и ее интерпретации в нейтральных научных понятиях (т. е. таких, которые не были бы перенесены автоматически из одной культуры в другую как эталон для сравнения).

Общим результатом этих процессов, считала О. М. Медушевская, стал кризис традиционной, восходящей к метафизическим и эволюционистским философским доктринам XIX в. методологии гуманитарного познания. Он проявился в отказе от системности концепции мировой истории, в отрицании за историей звания полноценной науки (известное противопоставление наук о природе и наук о духе, выдвинутое в германской неокантианской философии истории начала XX в.), в отрицании сравнительного метода как способа познания общественных закономерностей и явлений (как идиографических – неповторимых и уникальных), наконец, в отсутствии единых критериев доказательности в гуманитарном познании. Это привело многих современных исследователей к выводу о невозможности исторического познания в принципе или, во всяком случае, невозможности такого познания как строго научного.

Диалог культур предполагает обращение к истории как науке, но последняя нуждается в радикальном изменении методов познания и повышении доказательности и сравнимости выводов. История, как показала О. М. Медушевская, может быть наукой в том случае, если имеет реальный, доступный для повторных интерпретаций и, следовательно, стабильно существующий объект; опирается на данные такого объекта, который охватывал бы человечество в целом (исторический процесс); этот объект должен отвечать главному условию, т. е. выражать системообразующее свойство феномена человека. Эти три параметра присутствуют в новой теории когнитивной истории, которая видит решение проблемы доказательности в изучении целенаправленного человеческого поведения. Развиваясь в эмпирической реальности, данное поведение неизбежно сопровождается фиксацией результатов исследования, созданием интеллектуальных продуктов. Эти последние и становятся отправной точкой доказательного исторического познания, возможного на основе методов классического источниковедения.

Таким образом, когнитивная история в широком смысле есть наука о культуре – человеческом мышлении, которое проявляет себя созданием интеллектуального продукта вовне, созданием информационного продукта своей целенаправленной деятельности (с позиций исторической науки он выступает в качестве исторического источника, содержащего намеренно заложенную создателем и ненамеренную информацию). Диалог культур не может обойти проблему качества информации. Информационные технологии изменили восприятие мира, став между исследователем и историческим источником: это привело, с одной стороны, к быстрому неконтролируемому увеличению объема информационного ресурса, с другой – резко снизило качество информации (которая часто не подвергается необходимой критической проверке и в возрастающей степени становится объектом манипулирования). Это актуализирует новую интерпретацию методов критического анализа информации и вообще теоретического источниковедения применительно к современной эпохе. Именно разработка теории и методов работы с информацией будет в дальнейшем определять качество и достоверность информационного ресурса научных исследований, селекцию отбираемых источников и направления их классификации, а следовательно, и степень адекватности научных представлений. Несомненным приоритетом современной теории и методологии истории становится продвижение к исторической аналитике доказательного и точного знания.

На этой теоретической основе (методов когнитивных наук) возможно расширение границ диалога культур при решении следующих аналитических задач: определение критериев достоверности научного знания как центральная проблема методологии и теории истории и источниковедения; выработка на этой основе отношения к различным направлениям и школам в современной теории исторического познания; изменение баланса междисциплинарных отношений исторической науки; выяснение инновационной составляющей социологических, правовых, экономических и антропологических подходов для решения задач исторической науки. Смена парадигм (переход от нарративизма к когнитивной истории) ставит научное сообщество перед вполне реальной дилеммой: понимание истории как строгой и точной науки (и тогда сохраняет значение разработка методов критической проверки данных и установление критериев доказательности выводов) или восприятие ее как одной из разновидностей искусства (субъективного конструирования реальности), т. е. следование релятивистским установкам, размывающим научные методы (представленным в учениях постмодернистов, сторонников деконструктивизма, герменевтики или их последователей). Определение позиции исследователем зависит от ряда внешних факторов, выявляемых социологией науки, но в то же время диктуется осознанным нравственным и интеллектуальным выбором.

Теория и методология когнитивной истории, представленная в трудах О. М. Медушевской, сыграла, по общему признанию, фундаментальную роль в методологической переориентации всей постсоветской историографии[286]286
  См.: Круглый стол по книге: Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории // Российская история. – М., 2010. – № 1. – С. 131–166.


[Закрыть]. В многочисленных комментариях отмечалось, что концепция когнитивной истории представляет собой новую парадигму, способную преодолеть существующие методологические противоречия, вывести исследователей на новый междисциплинарный синтез, открыть перспективы формирования доказательного гуманитарного знания и добиться создания непротиворечивой картины российского исторического процесса[287]287
  См.: новейшие рецензии на книги О. М. Медушевской: Шелохаев В. В. // Вопросы истории. – М., 2010. – № 12. – С. 163–164; Сабенникова И. В. // Российская история. – М., 2009. – № 2. – С. 162–165 и 2011. – № 1. – С. 205–207; Миронов Б. Н. Новая апология истории (размышления над книгой О. М. Медушевской) // Общественные науки и современность. – М., 2011. – № 1. – С. 139–148.


[Закрыть]. Данная теория определила общее направление дискуссий о содержании методологии истории в современной России[288]288
  Подробнее см.: Медушевский А. Н. Когнитивно-информационная теория в современном гуманитарном познании // Российская история. – М., 2009. – № 4. – С. 3–22; Медушевский А. Н. Когнитивно-информационная теория как новая философская парадигма гуманитарного познания // Вопросы философии. – М., 2009. – № 10. – С. 70–92; Медушевский А. Н. Когнитивно-информационная теория в философии, истории и антропологии // Человек: Образ и сущность. Когнитология и гуманитарное знание: Ежегодник. – М., 2010. – С. 226–250.


[Закрыть]. Речь идет о появлении наукоучения, способного стать полноценным ориентиром для всех гуманитарных дисциплин, а главное – обеспечить доказательные критерии проверки достоверности получаемого знания, превратив историю в строгую и точную науку[289]289
  Знание о прошлом в современной культуре: Круглый стол // Вопросы философии. – М., 2011. – № 8. – С. 3–45; Строгая и точная наука: Беседа с главным редактором журнала «Российская история» // История. – М., 2011. – № 16 (ноябрь). – С. 32–35; Сабенникова И. В. Презентация книги О. М. Медушевской «Теория исторического познания». – СПб.: Университетская книга, 2010. – 572 с. – (Серия «Российские Пропилеи») // Вестник архивиста. – М., 2010. – № 3. – С. 303–311; Мастера русской историографии: Ольга Михайловна Медушевская: Фотолетопись // Исторический архив. – М., 2010. – № 3. – С. 112–127.


[Закрыть].

Формирование картины мира в процессе информационного обмена включает конструирование категорий пространства и времени, фреймов восприятия, а также их фиксации в понятиях и материальных формах. Пространство и время выступают как всеобщие формы бытия. Предметом изучения с этих позиций становятся протяженность пространства и его метрические свойства, выражающие особенности связей структурных элементов; реальность трехмерного пространства; развертывание человеческой деятельности в условиях реального пространства и времени. Пространственно-временные координаты источника, считала О. М. Медушевская, необходимы историку-источниковеду как определение опорной точки на карте горизонтальной синхронии – времени и места, ситуацию которого (исторического времени) он собирается изучать. Он нацелен на получение новых информационных данных об этой эпохе. Ему доподлинно (если подлинность уже подтверждена) известно об этой эпохе то, что она себя обнаружила спонтанным проявлением данного эмпирического продукта человеческой деятельности (исторического источника).

Историческая география и ее перспективы особенно интересны с этих позиций, потому что они представляют собой редкий феномен эффективного, междисциплинарного по существу, взаимодействия естественных (география) и гуманитарных (история) наук, формируя особое метадисциплинарное пространство. Становится возможным определить, от каких факторов (социальных, культурных, политических, технологических) вообще зависит успех культурных инноваций, географических открытий, определение их приоритетности и распространение информации о них и каковы возможности и границы проверки достоверности соответствующих свидетельств современным исследователем, опирающимся на иную картину мира. В этой исследовательской работе важное значение имеет выявление источников – уникальных географических карт, ученых трудов и записок, журналов экспедиций, делопроизводства, раскрывающего цели и организацию путешествий или культурных заимствований, но не менее важное значение приобретают вопросы доказательной реконструкции их информации, в частности, того смысла, который вкладывали сами мореплаватели и составители географических карт в определенные понятия, символы и ценности. Этот подход делал необходимым сочетание методов источниковедческого анализа с методами культурной антропологии, лингвистики, семиотики, практически всем набором методов специальных (или «вспомогательных») исторических дисциплин[290]290
  Вспомогательные исторические дисциплины – источниковедение – методология истории в системе гуманитарного знания: Сборник памяти О. М. Медушевской. – М.: РГГУ, 2008; Когнитивная история: Концепция – методы – исследовательские практики: Чтения памяти профессора О. М. Медушевской. – М.: РГГУ, 2011.


[Закрыть].