Текст книги "Русская жизнь. Попса (май 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Олег Кашин
Путь солдата

Патриотизм – последнее прибежище эстрадных артистов

I.

Когда– то они вместе выступали в ресторанах города Николаева -Александр Серов пел, Игорь Крутой аккомпанировал ему на рояле. Потом вместе поехали покорять Москву, и покорили вполне успешно – после нескольких эфиров «Песни-87» сочинения Крутого в исполнении Серова стали общенациональными хитами, а еще через несколько лет Крутой стал главным поп-композитором России. Песни Крутого запели все российские звезды, и на фоне Аллы Пугачевой, Валерия Леонтьева, Лаймы Вайкуле, Филиппа Киркорова и других исполнителей Александр Серов со своей кабацкой удалью смотрелся, может быть, достаточно бледно, но Крутой оставался верен старой дружбе, и на каждом концерте, к организации которого имел отношение этот композитор, Александр Серов обязательно пел какую-нибудь новую песню своего друга.

А потом – вечная история про певца и продюсера – Серову показалось, что он и без Крутого может быть звездой. Записал несколько альбомов с другими композиторами, перестал появляться на творческих вечерах Крутого и в его телепередачах – и исчез куда-то, потерялся. Даже на «Дискотеках восьмидесятых» не выступал.

Теперь он возвращается. После нескольких лет молчания Александр Серов записал новый альбом – «Беско-нечная любовь». Среди прочих песен – явный потенциальный хит под названием «Путь солдата». Серов никогда раньше не пел ни про солдат, ни про армию, ни вообще про каких бы то ни было силовиков – не его стиль. Но сейчас, когда на кону дальнейшая карьера, нужно петь не то, что тебе нравится, а то, у чего есть рыночные перспективы. А рыночные перспективы «Пути солдата» более очевидны, чем рыночные перспективы «Бесконечной любви».

Лет пять назад похожий трюк здорово помог вышедшим в тираж Леониду Агутину и «Отпетым мошенникам» – к началу двухтысячных и у Агутина, и у «мошенников» давно не было новых хитов, артистов редко показывали по телевизору, и, казалось, еще год-два, и нигде, кроме «Ретро-ФМ», их песни не будут востребованы. И, наверное, так и случилось бы, но Леонид Агутин и «Отпетые мошенники» записали свой знаменитый теперь дуэт «Паровоз умчится прямо на границу». Песня сразу стала хитом (ее до сих пор в радиоконцертах по заявкам заказывают дембеля). Поговорка про последнее прибежище негодяев давно не работает – у негодяев и без прибежищ все в порядке. А вот для артистов, теряющих популярность, патриотизм действительно превратился в беспроигрышный вариант. О тебе стали забывать? Спой что-нибудь про родину, про армию или еще что-нибудь в этом духе – и твои шансы на успех заметно возрастут. Правило, между прочим, работает и применительно к молодым исполнителям – Алексей Хворостян, например, стал звездой после первой же записанной песни, потому что песня называлась «Я служу России». Ее, кстати, тоже часто заказывают по радио.

II.

Совсем недавно все было не так. Характерная телевизионная легенда из девяностых: весна 1996-го, предвыборная кампания «Ельцин-Зюганов», на всех каналах есть аналитические итоговые программы, только на первом канале их нет. За два месяца до выборов ОРТ запускает передачу «19.59» – ее ведут Дмитрий Орешкин и Владимир Мау, такая смесь репортерского тележурнала и интеллектуального ток-шоу, а в конце каждого выпуска – эстрадный номер.

В первой передаче пела группа «Любэ» про комбата-батяню. Во второй – Людмила Гурченко, специально для которой Александра Пахмутова и Николай Добронравов написали песню «Веры тонкая свеча». Это была такая грустная лирическая песня с пафосным текстом ни о чем: «От небесного луча, что на грешный мир пролит, веры тонкая свеча в темноте горит». И вот легенда гласит, что именно из-за этой песни, которая показалась телевизионному начальству скрытой прозюгановской агитацией (просто потому, что грустная спокойная песня «о Родине» по тем временам воспринималась как что-то заведомо оппозиционное), передачу «19.59» закрыли. Так это или нет – доподлинно неизвестно, но третьего выпуска этой передачи действительно не было, и больше о ней никто не вспоминал.

Сейчас о тех временах говорят: тогда, мол, само слово «патриотизм» было ругательством. Конечно, это неправда – никаким ругательством это слово не было, в высшей лиге русского шоу-бизнеса и тогда имелись исполнители, все творчество которых базировалось на эксплуатации патриотических ценностей. Речь, разумеется, идет об Олеге Газманове и о группе «Любэ». До сих пор они – главные патриоты на российской эстраде. Вообще удивительно: на протяжении многих лет возделывая одну и ту же эстрадную грядку (у них даже имидж был примерно один и тот же – Газманов в первые годы своей карьеры выступал в полковничьей шинели, а солист «Любэ» Николай Расторгуев – в послевоенного образца гимнастерке), Газманов и «Любэ» никогда не были ни конкурентами, ни соперниками. Выступали на одних и тех же сборных концертах, пели для одной и той же аудитории, но друг другу совсем не мешали.

III.

Первые хиты Газманова – это такая нормальная перестроечная «гражданская лирика». Песня «Свежий ветер» даже звучала в снятом советским телевидением к 60-летию Михаила Горбачева фильме «Первый президент», а написанная после августа 1991 года «Тень буревестника» («Хватит крушить тени старых вождей, пусть мертвецов судит Бог. Прах паутины безумных идей мы отряхнем с наших ног», – такие куплеты на злобу дня) стала титульной песней официального праздничного концерта в «Олимпийском» 12 июня 1992 года – в первый День независимости России; концерт, кстати, вел Иван Демидов, будущий лидер «Молодой гвардии». В том концерте Газманов исполнял две новые песни: кроме «Буревестника», который настоящим хитом так и не стал, певец впервые спел песню «Господа офицеры», ставшую по меркам тогдашней эстрады настоящей сенсацией. Антиармейская риторика была одним из ключевых трендов в медиа тех времен (даже в «Тени буревестника» была строчка: «Ложная правда, правдивая ложь в лицах безликих солдат»), и вдруг модный певец выходит на сцену с сочувственной по отношению к армии песней: «Господа офицеры, по натянутым нервам и аккордами веры эту песню пою тем, кто, бросив карьеру, живота не жалея, свою грудь подставляет за Россию свою». Вдруг оказалось, что даже столь убогий текст может произвести впечатление на миллионы слушателей, которые, оказывается, ждали хотя бы от кого-нибудь добрых слов в адрес армии. «Офицеров» до сих пор поют (не только сам Газманов, но и какие-то армейские ансамбли песни и пляски, и даже Иосиф Кобзон) на всех праздничных концертах – и ко Дню защитника Отечества, и ко Дню милиции, и к прочим Дням спасателя, налогового инспектора и так далее. Газманов же, случайно нащупавший военно-патриотическую колею, с нее уже не сходит, даже в менее пафосных его песнях обязательно промелькнет какой-нибудь «туман вместе с дымом последнего боя»; вроде ничего прямо не говорится, но ассоциации с чеченской войной вполне прозрачные, народу нравится.

IV.

Группа «Любэ», несмотря на гимнастерку Расторгуева, к этой тематике шла гораздо более сложным путем. Первый альбом «Любэ» – «Мы будем жить теперь по-новому», позднее переизданный под названием «Атас» – это такие гопнические народные песни: «Штангою качайся, в проруби купайся» или «Сшей мне, мама, клетчатые брюки, а я в них по улице пойду». Герой Расторгуева – подмосковный пацан, слоняющийся по темным улицам ночных Люберец и ни о чем патриотическом не думающий. Неудивительно, что пацана достаточно быстро посадили – альбом 1992 года «Зона Любэ» – это классика «русского шансона». «Нет у меня ничего, кроме чести и совести. Нет у меня ничего, кроме старых обид. Ой, да почто горевать, все, наверно, устроится, и поверить хочу, а душа не велит». Потом пацана, вероятно, отпустят по амнистии, и он пойдет служить в Чечню – только в 1995 году продюсер Игорь Матвиенко наконец поймет, что петь про армию – разумнее, чем про зону. Написанная к 50-летию Победы песня «Батяня-комбат» неожиданно попала в резонанс с общественными настроениями времен первой чеченской кампании – все почему-то решили, что это песня про Чечню, а Матвиенко с Расторгуевым никого в этом разубеждать не стали – записали альбом «Комбат», полностью состоящий из песен про войну и про армию, и с тех пор, о чем бы Расторгуев ни пел (он, кстати, и в гимнастерке давно не выступает), он – главный военно-патриотический голос российской эстрады. В 2005 году у «Любэ» вышел альбом «Рассея», состоящий из белогвардейских и казачьих песен (в одной из них Расторгуеву подпевал сам Никита Михалков) – большого успеха он не имел, но сама попытка десоветизации песенной тематики вместо тиражирования заведомо успешных штампов заслуживала уважения. Пацан из Люберец вырос, стал читать книги и обнаружил, что история не ограничивается Великой Отечественной и двумя чеченскими войнами.

V.

Интересно, что на волне общей моды на военно-патриотическую песню (даже у самой попсовой группы «Руки вверх» была песенка про армию – «Крошка моя, я по тебе скучаю») никак себя не проявили мастера советской эстрады, спевшие в свое время не один десяток шлягеров про родину и про войну. Лев Лещенко в последние полтора десятилетия работает другом Владимира Винокура, ни на что большее не претендуя, а когда Иосиф Кобзон в промежутках между исполняемой вместе с Хором Турецкого «Хава нагилой» поет что-нибудь злободневное, выглядит это чаще всего вполне пародийно. Как, например, песня о «Норд-осте»: «Вытрем слезы, врачи и артисты, мэр, президент и отважный спецназ». Зато настоящие патриотические хиты получаются у тех, от кого их совсем не ждешь, – несколько лет назад комическое трио «Дискотека Авария» выпустило альбом «Четверо парней», на котором среди традиционных шедевров хохмаческой тематики внимательный слушатель мог обнаружить брутальнейший политический рэп под названием «Зло» («Вспомнишь ли ты, господам подавая салфетки, тот праведный меч, что завещали великие предки? Но что-то продано, что-то украдено, а что-то в шкафу пылится рядом с медалями прадеда»). Рецензируя этот альбом сразу после его выхода, я предположил, что эта песня будет штурмовать хит-парады в предвыборные недели 2008 года. Ошибся всего на месяц – в декабре 2007-го, после парламентских выборов, прокремлевские молодежные движения митинговали под песню «Зло» на Васильевском спуске и на Манежной. По меркам того политического сезона, такая свирепая агитпесня не выглядела чем-то совсем уж чрезмерным. В мейнстриме, впрочем, снова были Олег Газманов с хитом «Как мы можем победить, если нас легко купить» и «Любэ» – под песню «На битву с врагами собирал дружину Владимир-князь» на сцену предвыборного концерта к Николаю Расторгуеву выходил сам Владимир Путин. Мода на песни о президенте, впрочем, прошла еще в начале двухтысячных – хиты «За нами Путин и Сталинград» группы «Белый орел» и «Такого как Путин» «Поющих вместе» были слишком постмодернистскими, а как петь о президенте всерьез, никто так и не придумал.

VI.

В девяностые, между прочим, о Ельцине пели гораздо чаще, чем о Путине в двухтысячные, – правда, большая часть песен о президенте была записана во время предвыборных концертов в рамках проекта «Голосуй или проиграешь» («Может, кто и за кого-то, а я Ельцина люблю», – пела, например, группа «Вкус меда») – а это уже не искусство, это чистые политтехнологии. Среди поющих о Ельцине был и артист по имени Сергей Минаев со своим хитом «Давай, Борис, на бис исполни песню президентскую для нас». О Минаеве тоже можно было подумать, что он поет за деньги или просто потому, что так надо. Но вот прошли выборы, все успокоилось, и группа «Вкус меда» снова стала петь о нелегкой женской доле. А Сергей Минаев вдруг (тогда Борис Ельцин как раз приходил в себя после операции на сердце) записал песню «Сердце» – имени Ельцина в ней не было, но герои минаевского клипа взволнованно смотрели в телеэкран, в котором президент вместе с внучкой гулял по аллеям парка Центральной клинической больницы. Политтехнологического смысла в таком клипе не было, зато всем стало ясно – Минаев поет про Ельцина не за деньги, а просто потому, что действительно его любит.

VII.

Эстрадная мода на патриотизм коснулась, кажется, всех. Даже у звезд блатного шансона патриотическая тематика органично соседствует с тюремной – например, в песне Михаила Круга «А сечку жрите сами» лирический герой призывает свою спутницу станцевать для него: «Ты ж ножками, ножками давай! Душа ж за Россию болит!» Болит душа за Россию и у более легкомысленных исполнителей: «В эту лунную ночь, – поет певица Триши, – все девчонки страны для любимых мужчин рождены». Ключевое слово здесь – «страна». В девяностые девчонки из песен, как правило, жили в абстрактном городе «Каждую ночь с тобой мы танцуем, город живет в танце моем». Теперь у девчонок есть страна, и – ну как же иначе – к стране время от времени обращается ее первое лицо, вот: «Живи спокойно, страна, я у тебя всего одна. Все остальные в тени. Ну, извини». Разумеется, это Алла Пугачева.

В принципе, это могло быть интересной находкой для каких-нибудь художников соц-арта – картина, иллюстрирующая советские патриотические песни. У деревни Крюково погибает взвод, рельсы упрямо режут тайгу, идет солдат по городу, и вот опять, как в детстве, я смотрю на твою огромную зарю – все так и просится на холст. На такой же холст просятся и современные песенные сюжеты – паровоз, который мчится на границу, батяня-комбат, вдыхающий газмановский туман вместе с дымом последнего боя, медали прадеда, которые пылятся в шкафу у «Дискотеки Аварии» – материала для эпического полотна предостаточно. Эти картины – советскую и постсоветскую – можно публиковать рядом, на одной журнальной странице, с подписью «Найди десять отличий». Найти их с каждым разом становится все труднее, но почему-то кажется, что пока отличия есть, у нас еще не все потеряно.

Дмитрий Данилов
На обследовании

Русское фэнтези как заповедник скуки

Некоторое время назад видел в метро рекламу книги. На обложке был изображен, условно говоря, витязь – могучего сложения русобородый человек, одетый во что-то типа кольчуги и с островерхим шлемом на голове. Взгляд у витязя был героически-пламенеющий, в руках – какое-то замысловатое оружие (в фантастике это, кажется, называется бластер). На заднем плане парила сверкающая металлическими бликами и переливающаяся разноцветными огнями конструкция (в фантастике это, кажется, называется звездолет). Не помню, как называлась книга – то ли «Светозар, воин добра», то ли «Добромысл, воин света», что-то в этом роде. В аннотации было сказано, что Светозар-Добромысл, воин добра и света, на протяжении всей книги сражается с Межгалактическим Злом и одерживает над ним полную и окончательную победу.

Фамилию автора и название книги я забыл секунд через десять. И все же где-то в глубине сознания затаился вялый насмешливый интерес к подобного рода литературе. Надо же, витязь на звездолете. С ума сойти. Наверное, уморительный текст.

Отдел фантастической литературы магазина «Москва» огромен и многолюден. Среди бесконечных кричаще пестрых книжных полок бродят любители фэнтези.

Парень с девушкой, молодые совсем. У девушки выражение лица восторженно-мечтательное, у паренька – сосредоточенное и даже слегка угрюмое. Девушка щебечет: «Вот мне книги писателя N очень нравятся. Знаешь, почему? У него диалоги классные. Прямо целые страницы диалогов. Так захватывающе! Не оторваться. И так читается легко. А еще я тут недавно читала книгу X писателя Y – так у него вообще интересно – диалогов очень мало, помню, там кусок есть, страниц пятьдесят, – и ни одного диалога, представляешь? А тоже – не оторвешься. Представляешь, какое мастерство – пятьдесят страниц написать без единого диалога, и чтобы интересно было, чтобы читалось легко. Диалоги-то всегда читать интересно, а вот без диалогов интересно написать – это должно быть мастерство, представляешь, какой молодец!»Парень молча слушает щебетание девушки, потом, не открывая рта, издает гудящий неопределенный звук, что-то среднее между «м-м-м», «н-н-н» и «э-э-э», этот звук не означает заинтересованности или согласия с утверждением собеседницы, просто – «Сообщение понял, принял к сведению». «Ой, смотри, Олди новые появились, давай, может, купим?» «Давай», – отвечает парень.

Мужичок лет сорока пяти застыл с книгой в руках. От мужичка сильно пахнет дешевым куревом. Просто-таки весь отдел фантастики пропах. Мужичок поставил на пол матерчатую черную сумку (такие выпускает сумочная фабрика «Медведково») и неотрывно смотрит в книгу. Весь облик мужичка несет на себе печать материальных, а возможно, и психических проблем. Он стоит, слегка раскачиваясь, и смотрит в книгу, прошло уже довольно много минут, а он все еще ни разу не перевернул страницу.

Бабулька со сварливым выражением лица перебирает книги какой-то бесконечной серии, кажется, Лукьяненко. Берет книгу, несколько секунд лихорадочно листает, говорит «говно», ставит обратно, берет следующую, листает, опять говно, ставит на место, и так повторяется много раз, методично перебирает все книги серии, вот понапишут говна всякого. Заинтересовался. Надо же, такая пожилая дама интересуется фэнтези, жанром скорее молодежным. Почему, спрашиваю, вы говорите – говно? Вам не нравится Лукьяненко? Бабулька смерила меня взглядом, полным глубокого искреннего презрения. Ну ты, бородатый, порассуждай мне еще тут. Сильно умный, что ли? Понапишут говнища всякого, потом спрашивают, почему говно. По кочану. Отвернулась, набрала большую стопку, штук десять, книг, которые были ею квалифицированы как говно, и устремилась к кассе.

Я тоже набрал стопку книг, правда, не такую большую, как бабулька. Решил сосредоточиться именно на русском фэнтези, полностью игнорируя бесчисленные книги, написанные на западном материале – в основном, бесконечные перепевы Толкиена, все эти эльфы, хоббиты, замки, рыцари и так далее. Я выбирал книги, в которых действуют русские, славянские персонажи. Выбирать было легко – о содержании практически любой книги можно было судить по обложке. Если нарисован длинноволосый персонаж с задумчиво-эльфийским выражением лица на фоне, допустим, средневекового замка, – это подражание Толкиену. Если богатырь, витязь, или волхв, или, к примеру, человек в военной форме, если на заднем плане купола или терема, – значит, это наше, родное, славянское.

Когда стоял в очереди в кассу, поймал себя на мысли, что хочется сказать кассирше, что я все это покупаю не потому, что мне интересно это читать, не потому, что я, упаси Господи, любитель фэнтези, а просто по работе надо, пишу материал про фэнтези, знакомлюсь с предметом. Естественно, ничего такого я говорить не стал, но мысль была, не скрою.

Теперь собственно о книгах.

Дмитрий Беразинский. «Задолго до истмата». Начал с этой книжки – она самая маленькая из купленных, выглядит не так угрожающе, как остальные. Думал, быстро управлюсь. Не управился.

Действие происходит в конце XVII века. Из далекого XXI века волшебным образом просочились несколько персонажей и лихо меняют прежнюю реальность на новую, неведомую. Главный персонаж – полковник Волков, «руководитель проекта „Метаморфоза G“, командир Лазурного Корпуса и практически министр внутренних дел России» (это, напомню, в XVII веке все происходит). Есть еще Каманин, премьер-министр России. Книга изобилует чрезвычайно глумливым юмором. Например:

«Царица Софья Алексеевна, сидевшая у камина и вязавшая на спицах какую-то новомодную феньку, потягивалась и с наслаждением замечала, что вспоминает два промелькнувших мира как сон художника-футуриста. Попугай Федор молча поклевывал сосновые ядрышки и, сплевывая шелуху через прутья решетки, изредка сообщал, что «связка ломов, как правило, тонет» и что «не каждый лось перекусит рельсу»«. Так проходили долгие зимние вечера в ожидании прихода весны».

Шутки такие. Связка ломов тонет. Вязавшая новомодную феньку.

Дальше – хуже. Описывается некий «Вселенский собор» в Москве, на котором «премьер-министр» Каманин дает указание высшему духовенству провести радикальные догматические реформы – например, отменить догмат о Святой Троице и, наоборот, придумать догмат «об особой святости женского начала». Даже цитировать эту гадость не хочу.

Ну и далее все в том же духе. В сто тысячный раз эксплуатируется этот пошлый, донельзя избитый прием – «столкновение времен». До конца не дочитал из-за не проходящего чувства гадливости.

Юлий Буркин, Сергей Лукьяненко. «Остров Русь». Книга написана в начале 90-х, когда Лукьяненко еще не был мэтром фэнтези. Ранний Лукьяненко, так сказать.

В первой части полностью воспроизводится сюжет «Трех мушкетеров», только с другими действующими лицами. Иван-дурак, перспективный молодой богатырь, покидает отчий дом (где-то под Муромом) и идет в Киев с целью наняться в княжескую дружину в качестве витязя (это такая официальная должность). В Киеве он сталкивается с тремя богатырями – Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем. Все они – витязи. Ивану-дураку удается за короткое время вступить с тремя богатырями в конфликт, каждый забивает ему стрелку на Куликовом поле (sic!), там происходит столкновение с какими-то темными силами, богатыри братаются, и Иван-дурак становится витязем.

Текст книги под завязку наполнен юмором, не особо тонким, прямо скажем. Авторы явно постарались сделать так, чтобы читатель «ухохатывался». В отличие от предыдущей книги, здесь юмор не особо глумливый. Но донельзя простой. Например:

«Заступив в караул, Емеля выбрал удачный момент и прокрался в опочивальню Несмеяны. Несмеяна рыдала над книжицей. Поднапрягшись, Емеля прочел на обложке название „Муму“. Емеля, умилившись, замер в дверях. В этот миг Несмеяна приостановила рыдания, смачно высморкалась на пол, выжала мокрую от слез простыню, затем открыла книжицу с начала и разрыдалась с новой силой».

Повествование некоторое время следует в русле, проложенном Дюма, а потом начинаются «игры со временем». Из будущего в Киев проникают Кубатай и Смолянин (два сквозных лукьяненковских персонажа, их прототипы – писатели-фантасты Кубатаев и Смолянинов). Персонажи объясняют Ивану-дураку и прочим, что на самом деле никакой Руси давно нет, а все действие происходит в национальном русском заповеднике, созданном «Новыми славянофилами» на острове Мадагаскар. Киев – не что иное, как бывший город Антананариву. В процессе общения с представителями будущего Иван-дурак почему-то становится негром. Впрочем, заканчивается все хорошо.

Опять юмор с претензией на иронию, опять прошлое сталкивается с будущим. Книга очень скучная, способная заинтересовать и развеселить разве что не слишком умного, но мечтательного подростка. Правда, гадливости, в отличие от предыдущего опуса, не вызывает. И на том спасибо.

Василий Головачев. «Ведич». Здесь все по-другому. Юмора и иронии – ни грамма. Все зубодробительно серьезно. От этой звериной серьезности текст местами кажется очень смешным. Другая крайность.

Действие происходит в современной России. Члены тайного ордена витязей и волхвов, последователи славянского язычества, оккультно борются с Черным Синклитом, тоже тайным орденом, но противоположной (темной) направленности. Главный герой – Егор Крутов, бывший полковник ГРУ, в совершенстве овладевший древними славянскими магическими техниками и ставший главным волхвом. Ведич – так называют 13-летнего мальчика, на котором лежит миссия спасителя и возродителя Руси. Ведич – практически дитя-индиго, сверх-мальчуган: владеет телепатией, видит сквозь стены, умеет становиться невидимым, задачки из программы Физтеха щелкает, как орехи. Главная задача Крутова – уберечь Ведича от Черного Синклита, который стремится паренька устранить.

Интересно, что одной из главных «сил Зла» выступает… Русская Православная Церковь. Старая языческая песня: греки и евреи навязали нам еврейского, чуждого бога, своих родных богов мы забыли, христианство – религия рабов, и так далее. Попы у Головачева – сугубо отрицательные персонажи: например, диакон поселковой церкви (богатый чувак на крутой тачке, очень смешно) «заказывает» местным бандитам директора славянско-ориентированной школы. Более того, свирепые бандиты у этого диакона практически на побегушках.

Автор трогательно выводит на страницах романа себя самого – под видом патриотически, в языческом духе, настроенного русского писателя Тихомирова. Романный Тихомиров на 16 лет моложе настоящего Головачева, его книги миллионными тиражами издает московское издательство МОЭКС (sic!). Силы Зла преследуют честного русского писателя, шантажируют издательство, требуют отказаться от выпуска очередного романа. Сильно насолил писатель Темным Силам. Титаническая фигура. Страсти-мордасти.

Головачева не назовешь выдающимся стилистом. Видно, что человек старается писать аккуратно, и это, в общем-то, ему удается, но все равно тут и там из текста торчат разнообразные нелепости. Особенно поражают диалоги. Персонажи, даже в самой непринужденной обстановке, разговаривают на языке газетных статей. Например, вот два старых друга, бывшие боевые офицеры, а ныне витязи, беседуют на полночной кухне – за чаем, разумеется:

– Ты тоже в этом отряде?

– Нет, я чекист, на мне лежат задачи аварийного планирования, когда требуется быстрое и прямое воздействие на ситуацию. Обычно же наша превентивная служба рассчитывает вектор воздействия на десяток ходов вперед, чтобы само воздействие выглядело, как случайность.

– Д-трафик… неужели работает?

– Милый мой, война нынче ведется сначала в пространстве планов, замыслов и намерений, а уж потом на физическом уровне. Наш враг силен, умен и могуч, и справиться с ним можно, только переняв, изучив и применив его же хитрости и умения…

Повторюсь: это мужики на кухне разговаривают, давно не виделись. «Враг силен и могуч…»

Справедливости ради надо отметить, что есть у этой книги и сильная сторона. Это единственный фэнтезийный роман из проштудированных мною, в котором присутствует некая отчетливая идея. В других обследованных книжках с идеями – полный швах.

Александр Бушков. «Сварог. Чужие берега», «Сварог. Война за мир». На серию про Сварога я возлагал особые надежды – имя героя сулило нечто густо-славянское. Как я ошибался! Оказывается, это типичное «условно-западное» фэнтези. Выдуманный мир, выдуманная планета, выдуманная страна, люди с выдуманными, несуществующими именами. Сварог, оказывается, лорд. Лорд Сварог. Звучит. Сварог в результате случайной цепочки событий становится королем сразу нескольких государств на планете Талар. Дворцы, замки. Инопланетная аристократия. Интриги, восстания. Летающие острова какие-то. Написано все чрезвычайно гладко. Ровное такое, степенное повествование. Странице на тридцатой начинает неудержимо клонить в сон.

Николай Басов. «Князь Диодор». Какая-то невообразимая муть. Москва примерно XVII века. В романе город называется Мирква. Руквацкая Империя – Русская Империя. И еще в тексте много таких дико-нелепых словечек. У князя есть верный оруженосец по имени Стырь. На протяжении текста происходит вялая борьба Светлых Сил со Злом. Тоже много сомнительного юморка. Скука смертная.

Все, хватит, сколько можно. Сил больше никаких нет читать все это.

Прогулялся немного по фэнтезийному интернету. Зашел на сайт Василия Головачева. В гостевой книге царит однообразие. Василий Васильевич, спасибо Вам за Ваши прекрасные книги. Василий Васильевич, мне очень нравится Ваше творчество. С удовольствием читаю Ваши прекрасные книги, Василий Васильевич.

Почитал форумы нескольких самых популярных сайтов, посвященных русскому фэнтези. Тишь да гладь. Мне очень нравятся произведения писателя N. И мне тоже очень нравятся произведения писателя N. Хорошо пишет, легко читается. Скажите, пожалуйста, с чего лучше начать знакомство с творчеством писателя X? Я Вам советую начать с пятнадцатой книги цикла, потом прочитать девятую и только после этого переходить к чтению восемнадцатой, самой известной и популярной. Иначе Вам будет трудно вникнуть в творческий мир этого сложного автора. Не подскажете, когда выйдет долгожданная новая книга писателя Y? Говорят, в сентябре.

Ни дискуссий, ни ругани. Только немудреные вопросы и такие же незамысловатые ответы.

Скучно, господа. Главное мое впечатление от чтения фэнтези – это очень скучно. Я несколько дней подряд буквально заставлял себя открывать эти цветастые книжечки и вчитываться в их убогое содержание.

Нет, не то что бы я какой-то сноб. Вовсе нет. Я хорошо понимаю людей, потребляющих попсу. И сам ее периодически потребляю. Пару лет назад я прочитал какой-то роман Дарьи Донцовой. Из чисто исследовательского интереса. Роман, конечно, вполне ужасный, но я прочитал его часа за три, не отрываясь. Действительно, «легко читается», есть какая-то, пусть топорно скроенная, но интрига, а все многочисленные нелепости текста воспринимаются как-то весело. Нет, конечно, я вряд ли когда-нибудь буду читать тексты этого автора, но я понимаю людей, которые развлекают себя таким чтением.

Но я совершенно не понимаю, почему люди добровольно читают фэнтези. Зачем они продираются сквозь мегабайты унылых, плоских, серых текстов, сквозь полки выдуманных, высосанных из пальца героев с дурацкими выдуманными именами. Скучно, тяжело, неинтересно.

И еще один факт я для себя открыл: русское фэнтези, оказывается, заметно изъедено иронией (вернее, своеобразным фэнтезийным юмором). Я-то думал, что все фэнтези уныло-серьезно, а оказалось, что не все – есть фэнтези уныло-веселое, и его много. Оказывается, ирония – это такая ржавчина, которая разъедает не только что-то величественное, серьезное, важное и святое, но и глупое, мелкое, банальное. Глупость, изъеденная иронией, – печальное, хотя и довольно комичное зрелище.

Кстати, классического, серьезного, без шуточек и иронии, фэнтезийного романа «про витязей на звездолетах» я так и не нашел, хотя обследовал несколько крупных московских книжных магазинов. Видно, не такой уж это распространенный жанр.