Текст книги "Урал — земля золотая"

Автор книги: авторов Коллектив

Холодное небо…

 
Холодное небо, прозрачные дали.
Громады застывшие скал.
Этому краю недаром дали
Гордое имя – Урал.
 
 
Урал – это, значит, земля золотая,
Урал – это рек полноводных простор,
Это – леса, что как волчьи стаи
Кольцом окружили подножия гор.
 
 
Светом заводов искрятся дали,
Гремят поезда между глыбами скал.
Этому краю недаром дали
Славное имя – Урал.
 

Василий Николаев

ЮЖНЫЙ УРАЛ.

Рис. ученика 6 кл. Н. Ковальцова (г. Сатка).

Глава третья
РОДНОЙ КРАЙ

Герои Урала

В СВЕРДЛОВСКОМ МУЗЕЕ

 
Эти гордые знамена
Не склонялись в бое.
Их рукою непреклонной
Пронесли герои.
 
 
Уж истерлись, поредели
Кисти шнуровые,
Уж поблекли, потускнели
Буквы золотые,
 
 
И, овеянные славой,
Дымом опалены,
Наклонились величаво
Старые знамена.
 

КОМИССАР МАЛЫШЕВ

 
Паровоз и стучит,
И гудит на ходу,
И бежит торопливо вперед.
Вот опять поворот.
За простором болот
Уж огнями мигает Тундуш.
 
 
Полутемный вагон
Лишь свечой озарен.
Дремлет Малышев, сбросив шинель.
Паровоз да вагон —
Вот и весь эшелон.
С комиссаром дружинников нет.
 
 
Этим утром восстанье в тылу подавив
И отряд свой оставивши там,
Он помчался туда,
Где сегодня прорыв,
Где ударить пора по врагам.
 
 
Он контужен в бою,
Но отряд его цел
И готов подавлять мятежи.
Свет огарка дрожит на усталом лице,
На руках загорелых дрожит.
 
 
Это Малышев, тот,
Что проделал поход,
Что в казацких степях воевал.
Он могуч и суров,
Страшен он для врагов;
Он готов умереть за Урал.
 
 
И гудит паровоз,
И стучит на ходу,
И на верную гибель летит.
Взят врагами Тундуш,
И враги уже ждут
Паровоз впереди на пути.
 

ВАЙНЕР

 
Пал Малышев в схватке отчаянной,
На митинге плачут вокруг,
И вот поднимается Вайнер,
Погибшего преданный друг.
 
 
Он сдержан. Он в полном порядке.
Лишь блеск лихорадочен глаз
Да новая грустная складка
Над строгою бровью легла.
 
 
«Товарищи! Плакать не время,
Когда наступают враги.
Мы плакать не будем над теми,
Кто смертью героя погиб.
 
 
Его путеводное имя
В легенды и песни войдет.
Мы павшее знамя подымем
И выступим снова вперед».
 
 
И вот через месяц, в июле,
Ушел защищать он Урал.
И скоро под вражеской пулей
Он смертью геройскою пал.
 
 
И был он под старой сосною
Своими друзьями зарыт.
Начертано чьей-то рукою,
На ней его имя стоит.
 

ХОХРЯКОВ

 
При свете неясном и слабом,
Под сенью скрещенных клинков
Начальник Уральского штаба
Матрос молодой, Хохряков.
 
 
Мне кажется: он непреклонный,
Как раньше, с винтовкой встает,
И снова идут эшелоны,
Как в тот восемнадцатый год.
 
 
…У моста колышется тихо
Под ряской зеленой вода,
За лесом, на шумной Крутихе
Гудят, уходя, поезда.
 
 
Он смотрит на дальнее пламя,
Он слышит, разрывы гранат,
Он знает, что в схватке с врагами
Не справится горстка – отряд.
 
 
Но верит, что, если не мешкать, —
Не выдержат цепи врагов.
И руку подняв – «В перебежку!» —
Скомандовал вдруг Хохряков.
 
 
– «Готовься!» – он крикнул отряду.
Но взрыв прогремел над рекой,
И, ранен осколком снаряда,
Без крика упал Хохряков.
 
 
И, рану зажавши рукою,
Увидел в последний он раз,
Как цепи готовятся к бою,
Его выполняя приказ.
 
 
…И нынче… Колышется тихо
Под ряской зеленой вода.
Вдали, на спокойной Крутихе,
Гудят и стучат поезда.
 
 
И кажется: в воздухе знойном
Звенят еще отзвуки слов,
А эхо твердит беспокойно:
«Держитесь! Добейте врагов!»
 

ЕКАТЕРИНБУРГ

 
В садах, пока еще зеленых,
Уж много веток золотых,
Хоть пожелтевших, но живых…
Шаги замолкнули в Обкоме,
И ветер треплет за углом
Газетный лист, прощальный номер,
Да лозунг: «Мы еще придем!»
 

ОСВОБОЖДЕНИЕ

 
Город взят был на рассвете.
Взят почти без боя.
Номер вышедшей газеты
Посвящен героям.
 
 
Их почтили тишиною,
Маршем похоронным,
И склонились в честь героев
Гордые знамена.
 
 
Уж истерлись, поредели
Кисти шнуровые,
Уж поблекли, потускнели
Буквы золотые.
 
 
Эти гордые знамена
Не склонялись в бое.
Их рукою непреклонной
Пронесли герои.
 

Эмма Попова

Павел Морозов

Много деревень в Верхне-Тавдинском районе. Но деревня Герасимовка, расположенная в 55 километрах от районного центра, известна всему Советскому Союзу. Здесь 3 сентября 1932 года обозленные кулаки убили пионера Павлика Морозова.

Долог путь от Тавды до Герасимовки. Но длиннее был он восемь лет назад. Сейчас здесь проложено широкое шоссе. А тогда пни да коряги загромождали дорогу.

В западной стороне деревни, почти на краю, стоит дом, где жил Павлик Морозов. Дом этот большой и высокий. Если вытянуть вверх руку, то до окон не достанешь. Дом поделен на комнату и кухню. В комнате вокруг стен лавки, в углу – полка и печь. Между печью и стеной – проход. Отсюда Павлик увидел в первый раз, как его отец продавал документы кулакам. В кухне стоит стол, сколоченный из плохо обструганных досок. На стене – полка для посуды.

Дом обнесен высоким бревенчатым забором. В ограде – крепкий амбар. В нем сохранилась соха, которой пахал Паша, и уздечка лошади Морозовых – Серка. Рядом приткнулась баня. Еще дальше – хлев для скота. На улице перед домом – длинный скрипучий журавель.

Рядом с домом Морозовых остались следы дома деда Морозова. Еще и сейчас, около развалин дома растет куст черемухи. По другую сторону – большой, с резными украшениями дом Кулокановых.

Все в этой деревне напоминает о трагедии, случившейся несколько лет назад.

Едва ли кто хуже жил в деревне, как Морозовы. Ребята бегали полураздетые, в одежде с чужого плеча. Не сладко жилось и жене Трофима Морозова – Татьяне Семеновне. Родня Морозовых попрекала ее, что она пришла в богатую семью из бедной хаты. Трофим Морозов плохо справлял хозяйство, в доме достатка не было. В комнате стояла кровать, прикрытая холщевым тряпьем. В кухне лежала куча соломы, на которой спали ребята.

Герасимовские кулаки сговорились избрать председателем сельского совета Трофима Морозова. Они часто приглашали его в гости, поили вином, подкупали. Отец Павлика был избран председателем сельсовета. На следующий день Павлик прибежал в школу к учительнице и радостно сказал:

– Зоя Александровна! Запишите меня в пионеры. Теперь отец противиться не будет.

Павлик ходил в школу в рваном полушубке, из-под которого виднелась холщевая рубашка, завязанная у ворота тесемками. Пуговиц никогда не знала его одежда.

Вечером в доме Морозовых разыгралась первая сцена. Мать увидела на сыне красный пионерский галстук и с тревогой сказала:

– Ох, Пашка, не показывайся отцу. Убьет он тебя.

– Не убьет, – ответил Павлик. – Он теперь председатель.

Пришел Трофим Морозов, взглянул на сына, спросил:

– Кто тебе велел записаться в пионеры? Ишь, какой коммунист нашелся… Неси, мать, вечерять.

Семья села за стол. Татьяна несла ужин. Трофим Морозов сурово сказал сыну:

– Пошел из-за стола, щенок! Я коммунистов не кормлю.

Павлик замешкался. Тогда отец ударил его по лицу и толкнул на мать, которая держала в руках сковородку с горячим салом.

Павлик слег в постель. Ребята в школе ходили подавленные. Среди них не было веселого товарища, ласкового ко всем, верховода забав и игр. Он лежал, завернутый в тряпье, и никому не говорил о том, что его избил отец. Навещали друзья из пионерского отряда, рассказывали об отряде, о работе, о школе, а он со слезами на глазах отвертывался к стене. Ребята приходили не часто: Трофим выгонял пионеров.

Все чаще и чаще Трофим Морозов являлся домой пьяный, забросил сельсоветские дела. Почти каждый день к нему приходили Кулокановы, дед Мороз и другие кулаки. Вся тяжесть забот по дому легла на Павлика. На приглашения ребят поиграть Павлик отвечал:

– Некогда мне, ребята. За сеном нужно, дров напилить. Отцу ведь некогда.

Отец окончательно спился и продался кулакам. Он приходил домой, выгонял ребят и жестоко избивал жену. Есть в доме было нечего. Избитая мать ходила по деревне, по знакомым и просила то пару картошин, то брюквы, чтобы накормить ребятишек.

И вот однажды ночью Павлик стал свидетелем торговли отца с одним из кулаков из-за справки. Кулак просил справку о том, что он бедняк, совал в руки Трофиму червонцы, вытащил из кармана водку. Трофим продал ему справку.

Несколько дней мальчик боролся: сказать или не сказать? Преступником был отец, и сын не хотел выдать его. Но долг пионера заставил сделать это. И Павлик пошел в школу, к учительнице, разыскал уполномоченною из райкома партии и честно все рассказал. Чтобы проверить показания мальчика, к Трофиму Морозову подослали переодетого милиционера, который, притворившись кулаком, стал просить у председателя подложный документ. Трофим продал справку. Председателя арестовали. Вся родия Морозовых, герасимовские кулаки со злобой угрожали Павлику:

– Погоди, коммунист сопливый. Найдем на тебя управу.

А дед Мороз, хмурый, волосатый, прямо сказал внуку:

– Змееныш ты. Не сносить тебе башки.

На суде Павлик говорил:

– Я говорю здесь не как сын, а как пионер. Мой отец продался кулакам, дружит с ними и вредит нашему государству.

Злыми глазами исподлобья смотрели на отважного пионера кулаки. Суд приговорил отца к десяти годам тюремного заключения. После этого еще хуже стали жить Морозовы. Молодой хозяин должен был и учиться, и работать в пионерском отряде, и вести запущенное хозяйство. Дед Мороз в катаной шляпе и длинном суконном тулупе встанет, бывало, у изгороди, наблюдает, как хозяйничает Павлик, и ехидно посмеивается:

– Суетись, суетись, все равно ничего не убережешь.

– Как-нибудь уберегемся, дедко, – отвечал Павлик.

Зима в тот год выдалась лютая – морозная и снежная. Герасимовские кулаки отказались сдавать хлеб государству, попрятали его в амбарах и под землей. Приехал представитель из райкома партии и собрал общее собрание. Пришел на это собрание и Павлик – глава хозяйства Морозовых. Он выступил на собрании и рассказал, кто из кулаков прячет хлеб. Под нажимом бедноты было решено организовать красный обоз с хлебом. С первым обозом, впереди всех с красным флагом ехал Павлик Морозов с двумя центнерами зерна.

Но кулаки еще дальше запрятали хлеб. Нужно было бороться с зажимщиками, заставить их сдать государству излишки хлеба. Возвратившись из Тавды, Павлик собрал пионерский отряд и предложил ребятам:

– Давайте напишем плакаты: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба» и повесим их на воротах тех, кто прячет хлеб.

Ребята принялись за дело. А наутро вся Герасимовка была удивлена: ворота богатых односельчан были украшены плакатами. Днем у Морозовых побывала бабка Морозиха и сказала Татьяне:

– Дед вовсе озлился. Накажет он Пашку, ой, смотри! Да такого щенка, выродка из поля вон.

– Мой Арсений, – говорила Татьяне кулачиха Кулоканова, – всю ночь караулил с колом в руках этих змеенышей – пионеров. А все Пашка верховодит.

Татьяна Семеновна плакала, уговаривала Павлика отстать. Сын в ответ смеялся и говорил:

– Мама, ничего, не бойся. Они не посмеют убить. Мы, как пионеры, должны это делать.

И наутро на домах деда Мороза и Кулокановых снова появились гневные «вывески»: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба!»

Покряхтели кулаки, да и свезли хлеб в Тавду. Но только с той поры еще пуще разгорелась их ненависть к неспокойному Павлу Морозову. Частенько к деду Морозу приходил Арсений Кулоканов и подолгу шептался с ним. Скоро они перестали шептаться и стали вслух говорить:

– Завести в лес, убить. И концы в воду.

– Маленький, а вредный. Житья не стает. Большим вырастет – живьем съест.

К лету подыскали и убийцу. Выбор пал на племянника деда – Данилку. Дед, бабка Морозовы и Кулоканов стали спаивать Данилку, уговаривали «проучить» Пашку, сулили золото. Разгоряченный вином и посулами Данилка решился сжить сродного брата. Как-то в одну из этих попоек к деду пришел Павлик:

– Ты у нас седелку брал полгода назад, чего не несешь?

Данилка вскочил из-за стола, набросился на мальчика и избил. Полмесяца пролежал Павлик в постели. А потом снова звонкий смех этого неугомонного парнишки не утихал на улицах деревни. Попрежнему он исправно вел хозяйство и успевал еще во главе герасимовских ребят ходить за ягодами в лес, охотиться на глухарей, собирать грибы, рыбачить.

Наступил роковой сентябрь 1932 года. Татьяна Семеновна уехала по делам в район, оставив маленьких ребят под присмотром тринадцатилетнего Павлика. Этим и воспользовались враги. Утром 3 сентября пришла бабка Морозиха и позвала ребят за клюквой на Круглый мошок.

С бабкой пошли Павлик и девятилетний брат его Федя. А уж там, в лесу, сидели в кустах и ждали в заранее условленном, месте хитрый и злобный дед Мороз и пьяный Данилка.

Показался Павлик с мешком за плечами.

– Вот они, дед, держи Федьку! – закричал Данилка и бросился на Павлика.

Над мальчиком блеснул нож. Он схватил его рукой. Нож оказался очень острым. Данилка рванул его и отрезал пальцы на руке Павлика.

– Федя, беги! – крикнул Павлик и упал на землю. Данилка навалился на него и несколько раз полоснул ножом.

Но Федя не убежал. В десяти метрах его держал дед, а бабка, как ведьма, спряталась за толстой сосной, вцепившись в нее длинными, худыми руками. Расправившись с Павликом, Данилка подоспел к деду, и они вдвоем докончили зверское дело.

Через день вся Герасимовка узнала, что татьянины ребята вторую ночь не ночуют дома. Решили пойти на розыски заблудившихся ребят. В деревне остались только Морозовы, Данилка да Кулоканов. Бабку-Морозиху пионеры спрашивали:

– Куда девала ребят?

Она отмахивалась:

– Убежали они от меня в лесу. Где мне, старухе, угнаться за ними. Пошли прямо по стежке – больше я их и не видела. Наверно в Кулаковку к бабушке ушли.

Только лес, в котором они лежали, заваленные хворостом, знал страшную правду.

Герасимовцы ходили по лесу цепью, в одиночку, группами – ребята не находились. К вечеру вернулась Татьяна Семеновна. Несмотря на дождь, она бросилась в лес, увлекая за собой молодых и старых.

– Ищите моих ребят, ищите. Пашенька, где ты? Федя, мои сыночки, – кричала она в лесу.

– Ау-у-у-у!

– Пашка-аа!

Крики не смолкали всю ночь. Но напрасно кричали, ребята не могли слышать. Их нашел в километре от деревни житель Герасимовки охотник Шатраков.

Через несколько часов Морозовых и Кулоканова арестовали. Пока вели их к амбару, где они сидели до отправки в Тавду, односельчане кричали вслед:

– Изверги, душегубы!

Пионерка Мария Ефимова слышала, как дед Мороз разговаривал с бабкой, сидя в амбаре:

– Я говорила, надо сжечь их, – шептала бабка.

– А тебе говорено было, старая, нож бросить, а ты за божницу его положила.

Похоронили братьев на месте, где они были убиты. На могиле своего товарища пионеры Герасимовки дали клятву быть такими же, как Павлик…

Сравнялись с землей могилы убийц Павлика Морозова – деда и бабки Морозовых, Кулоканова, Данилки, расстрелянных пролетарским судом за зверское убийство пионера-героя, а слава о молодом патриоте нашей родины будет жить вечно.

Дорога к могилам Павла и Федора Морозовых никогда не зарастет травой. Сюда приезжают со всех концов Советского Союза, маленькие и взрослые, чтобы отдать долг юному герою. Герасимовские ребята каждое лето украшают могилы венками из цветов. Вокруг памятника на могиле Павлика Морозова шумят высокие сосны, шуршат листьями березы. Только та сосна, за которой пряталась бабка, словно от стыда, высохла и зачерствела.

Нина Шатонина, Павел Жарынин, Валентина Беляева

Рисунки Н. Игнатьева

В тайге

Урал. Зима.

Поезд вез меня куда-то в неведомые края. По сторонам железнодорожного полотна тянулся лес, иногда мелькали поляны, запорошенные снегом, и лишь изредка, далеко на горизонте, вырисовывались неясные очертания гор.

Мне казалось, что не поезд идет, а бежит вперед сама земля, раскрывая передо мной край нетронутых богатств.

В вагоне шла обычная жизнь. На станциях входили и выходили люди, они кричали и спорили.

– Михаил, скоро приедем? – спросил я брата.

– Скоро.

Я снова отвернулся к окну. Но смотреть мне не давали. Какой-то толстый лысый мужчина со множеством мешков, мешочков и чемоданов спорил со своим соседом:

– Я сам там был! Понимаете, был! – кричал он изо всех сил.

Его сосед возражал спокойно:

– Ну и что же?

– А то, что, кроме леса да нескольких бараков, там ничего нет.

– А вы приезжайте годков через пять – сами в цехе работать будете.

– Ну уж, извините, – снова закричал толстяк. – Это дети наши, может, доживут, а не мы…

– Дяденька, а школа там есть? – обратился я к спорящим.

– Вот, – снова загорячился толстый, – зачем он едет туда?

И он для убедительности ткнул в меня своим пальцем.

– Я с братом.

– С братом… – передразнил он.

– Брат работать, а я учиться.

– Брось спорить, – остановил меня Михаил. Я отошел и лег спать. «Зачем же мы едем туда, – думалось сквозь сон. – Вот тот говорит, что даже дети и те, может, не увидят завода»…

Поезд мчался вперед, вагон качало.

Очнулся я от сильного толчка.

– Вставай, – говорил Михаил, – приехали!

Я посмотрел в окно. На невысокой насыпи справа стояло небольшое здание. «Вагонзавод» – крупными буквами было написано вверху.

– Станция! – догадался я.

– Пойдем, – торопил брат, – поезд стоит несколько минут.

Вышли из вагона, перешли несколько линий, овражек и по едва заметной тропинке пошли к «вокзалу».

Кругом стоял лес. Только впереди маячили низенькие длинные белые домики, сливаясь со снегом.

Брат сказал, что это временные заводские бараки.

– А где же завод?

– Вон там…

Я осмотрелся кругом, но кроме высоких деревьев ничего не увидел.

– За лесом, – добавил брат. – Завтра я пойду на работу и возьму тебя, а сейчас пойдем устраиваться.

На следующее утро брат собрался на завод и взял меня с собой.

Площадка стройки была не особенно далеко. Мы прошли небольшой лесок, и перед нами раскинулось все строительство. Везде копошились люди. Несколько гусеничных тракторов валили деревья и расчищали площадку. Кое-где высились здания, некоторые из них были еще окружены строительными лесами.

– Это будущие цеха, – пояснил Михаил.

Чуть дальше бригада землекопов копала землю. Возле людей возвышались груды мерзлой земли.

– Это котлованы, – опять пояснил Михаил. – Ну, ты тут осматривай, а мне надо итти.

Что такое котлованы и для чего они, я так и не понял, хотел спросить, но брат был уже далеко.

Долго бродил я по грудам мерзлой земли, обходил сваленные деревья и пни. Стоял мороз, но людям было жарко.

«А толстый зря говорил, что не построят. Обязательно построят», – подумал я, и мне почему-то стало радостно.

Сотни лет стояла ты, тайга, одна-одинешенька, и человек боялся сюда ходить. Но вот пришли люди, которых нельзя победить, и они покорят тебя, тайга.

Это было в 1933 году.

Последние два года я не был на Вагонке и теперь снова ехал туда. Наступал 1940 год..

«Как-то там?» – думалось мне. Когда я уезжал, завод только что строился. В 1935 году был пущен крупнейший в мире электросталелитейный цех вагоностроительного комбината.

– Вот тебе и дети не увидят, – вспомнил я.

В окне замелькали знакомые места, и поезд остановился…

Когда я вышел из вагона, первое, что бросилось мне в глаза, – это новенькие вагоны, стоящие на путях.

«Уралвагонзавод», – прочитал я.

– Вот оно!

Кто-то удивленно обернулся, но я уже бежал вперед, туда, где вздымались в небо огромные трубы.

Лес раздался и уступил место строениям. Впереди, обрамленный густыми побежденными лесами, виднелся завод. Мой завод, который рождался у меня на глазах!

…Прошло несколько дней, и однажды вечером Михаил, вернувшись с работы, сказал мне:

– Завтра у меня свободное время, и я могу тебе кое-что показать.

Утром ярко светило солнце. Мы пошли.

Перед нами раскинулся завод. Влево, далеко-далеко он упирался в лес. Вправо же строения и цеха сливались с горизонтом.

Чуть правее завода раскинулся поселок. Симметрично расположенные белые домики были хорошо видны. А совсем рядом с заводом высилось здание Теплоэлектроцентрали.

– ТЭЦ, – сказал брат, – дает заводу электроэнергию, воздух и воду.

– Для чего же воздух?

– Сильная струя воздуха нужна в некоторых цехах для того, чтобы сдувать с детали окалину.

– А знаешь, – я указал на завод, – не верится! Всего несколько лет назад здесь был лес! А сейчас и заблудиться можно среди цехов.

– Не только среди, – перебил меня Михаил, – а даже в самом цехе. Недавно приехала из деревни на завод колхозница. Назначили ее к нам в цех. Как только кончается смена, выходит она из цеха и не знает, куда итти. Большинство рабочих идет на Вагонку, ну, и она с ними, хотя ей нужно совсем в другую сторону. Кое-как привыкла.

Незаметно подошли к первым цехам.

Внезапно перед одной из железнодорожных линий на невысоком столбе справа зеленый цвет сменился красным, и зазвенел звонок.

– Стоп!

– Что это? Семафор!

– Да, своего рода семафор. Ты видишь, сколько здесь линий. Шофер автомашины, да и рабочие могут иногда не заметить паровоз. А тут сразу видно: красный цвет – путь закрыт.

Пропустив поезд, пошли дальше.

Цехи делятся на несколько групп. Мы идем к литейной группе.

– Заглянем в цех колес Гриффина, – говорит брат. – А вон там дальше фасонно-литейный, мартеновский, цех мелкого литья – все они тоже относятся к литейным. Вторая группа – вагоносборочные цеха. К ним относятся цех гондол, крытых вагонов, платформ и другие. Есть еще заготовительные цехи, но подробно об этом я тебе расскажу дома.

Мы подходили к цеху колес Гриффина. Из трех невысоких, но широких труб изредка вырывалось пламя. Из цеха доносился шум и грохот. С обеих сторон в цех входили железнодорожные пути, на них стояли готовые скаты колес. Тут же пыхтел подъемный кран, захватывая сразу по два колеса, и подавал их на платформу.

Колеса были цельнолитые, а не со спицами, как я видел у старых вагонов.

– В том-то их и ценность, они прочнее и лучше старых колес, – ответил Михаил на мой вопрос. – Цех колес, как и остальные цехи, построен по последнему слову техники. Колеса здесь отливаются или, как говорят, формуются.

Мы подошли к самому цеху.

– Давай зайдем не надолго.

Грохот окружил нас. Везде копошились люди. Над головой появился электрокран, таща колесо в другой конец здания.

– А вдруг оборвется?

Но колесо не оборвалось. Я расхрабрился и сделал еще несколько шагов вперед. Расплавленный металл, ослепительно блестя, лился в огромный ковш. Тысячи золотистых брызг поднимаются кверху и падают к ногам. Лавиной надвигается конвейер с готовыми формами.

Михаил что-то говорит, но слов его не слышно. Лишь по движению губ я догадываюсь, что он зовет меня обратно.

На улице сразу становится тихо.

Когда мы отошли от цеха, я вспомнил, что позабыл спросить, почему цех называется цехом колес Гриффина.

– По фамилии изобретателя этих колес, – говорит брат.

Мы свернули вправо и по широкому асфальтированному шоссе пошли дальше. Мимо нас пробегали автомашины. Сбоку от шоссе, высоко над землей, повисли широкие трубы. На высоких железных стойках они подходили к каждому цеху, а затем убегали еще куда-то. Невозможно было уследить, где их начало и где конец.

– Что это?

– По этим трубам идет газ из газогенераторной станции. Вот, например, цех крупного литья. Он отливает для вагонов самые крупные детали. Но чтобы плавить металл, ты ведь знаешь, нужна очень высокая температура. Этот газ сжигают в особых печах и получают нужную температуру.

Мы вступили во власть цехов. Длинные и высокие, они стояли справа и слева, спереди и сзади. Некоторые стены были сплошь из стекла. Большинство крыш были также стеклянные.

– Сейчас мы пойдем к вагоносборочным цехам – сердцу завода. Из этих цехов выходят готовые вагоны.

Вскоре мы подошли к широкому и высокому цеху. Я взглянул, где же конец его, но конца не было видно.

Вагоносборочные цехи завершают всю работу завода. Каждый цех делает определенную деталь, а здесь они собираются, и готовый вагон стоит только отвезти в малярный цех, покрасить, высушить и все.

Посредине огромного цеха шел сплошной конвейер вагонов.

Сначала делается рама, которую сваривают электросварщики. Ее ставят на тележку, и она идет по конвейеру, а в это время к раме приделывают нужные детали.

Последние слова Михаила прервал пронзительный свисток паровоза, маневрирующего по путям.

«Построено Уралвагонзавод, 16 тонн, – читал я, – 15 июля 1940 года».

– Да ведь это сегодня!

– Ну, да. Что ж тут удивительного?! И это только часть.

Новые вагоны очень отличались от всех виденных мною до сих пор товарных вагонов.

– Смотри, – указал брат, – если такую гондолу нагрузить торфом, то разгружать ее нужно много времени. А у этого вагона стоит только открыть борт, и торф высыплется сам.

Отличались эти вагоны и сцепкой. Расцепить их нет ничего хитрого: подошел и повернул ручку.

– Пойдем к кузнечно-пружинному цеху. Не устал?

Я устал, но не сознавался, и мы отправились дальше.

Как и все цехи, кузнечно-пружинный заполнен грохотом. Разлетается в стороны окалина от тяжелых ударов молота, хлопают прессы, штампующие и выгибающие детали, гудят печи, и трещит электросварка, рассыпая вокруг себя тысячи золотистых искр.

Загудел гудок.

– Мне пора на смену, а ты иди домой, – и брат скрылся в толпе рабочих.

Наступил вечер, а я все еще ходил по улицам города. Домой итти не хотелось. Город сильно изменился. Рядом с низенькими домиками выросли большие каменные дома со множеством квартир. Друг против друга стоят две огромные четырехэтажные школы, недалеко парк, клубы. Улицы города залиты асфальтом; весело позванивая, бежит трамвай.

А всего несколько лет назад здесь стояла вековая тайга, в которую даже охотники боялись ходить в одиночку.

Александр Ситников