Текст книги "Комики мирового экрана "

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Эта книга – не история кинокомедии. В ней нет широкого охвата материала, единства исторической концепции.

И это – не портретная галерея знаменитостей. В ней нет полноты и единообразия. Форма, краски, рамки наших портретов различны.

Но это не просто сборник статей разных авторов о всяких артистах.

С чем же сравнить эту книжку ?

Парад алле!

Существует в цирке, в этой вековой цитадели смешного, прекрасный, древний и вечно юный обычай. В конце представления все участники, вся труппа проходит парадом перед зрителями. Под звуки торжественного марша, под гром аплодисментов, под взрывы хохота, под крики восторга и возгласы благодарности проходят мастера отваги и смеха, забавы и волшебства, чтобы попрощаться со зрителями, чтобы заманить их на новые встречи. Парад алле !

Перед вами пройдут по страницам этой книги многие замечательные мастера, чародеи, подвижники, рыцари смеха, приносящие людям радость, отдых, эстетическое наслаждение, бодрость и силу. Их ремесло – не из легких. Их жизненные пути почти всегда были тернисты, подчас трагичны. Но все они осчастливлены высшей наградой – любовью народа.

С незапамятны к времен народ любит тех, кто высекает искорки смеха. На доисторических празднествах урожая венчали тех, кто лучше других плясал и пел, подражал животным и иноплеменцам, вышучивал друзей и врагов, передразнивал, переговаривал их. На Дионисийских играх Древней Греции родилось театральное комическое действо, где расходившиеся шутники осмеивали не только правителей, надсмотрщиков, аристократов, но добирались даже до грозных, всесильных богов. Шуты, скоморохи, мимы, жонглеры, дрессировщики, фокусники, песенники-менестрели проходили по тысячелетним дорогам средневековья, находили пристанища и во дворцах королей, и в замках феодалов, и в харчевнях, и в хижинах земледельцев. Шуты пробирались даже на торжественные религиозные представления, изображая чертей и грешников, даже на церковные паперти, даже в самые храмы – вспомним халдеев в «пещных действах» православной церкви вплоть до семнадцатого столетия. Шуты не щадили имущих власть, отстаивали интересы трудящихся, в сценках, куплетах, репризах выражали народные чаяния, требования, обиды. И народ воспевал забавников и затейников, веселых и смелых людей в сказках, преданиях, песнях. Иванушка-дурачок и бывалый солдат русских сказок, Петрушка кукольных представлений и его родные братьи из разных стран – английский Панч, турецкий Карагез, немецкий Гансвурст, – изловчившись, всегда побеждали своих соперников. Народную мудрость Востока заключал Молла Насреддин в свои притчи, пословицы и прибаутки. Шутили и острили все народные герои – от античного грека Одиссея, средневекового англичанина Робина Гуда до американца прошлого века Буффало Билла и словака Яначека, до нашего современника-австралийца Билли Баркера, героя народных анекдотов, описанного Фрэнком Харди.

На сцене театра комедия всегда выражала народный демократический дух. Народен юмор виндзорских граждан и могильщиков Шекспира. Народны маски итальянской комедии дель арте эпохи Возрождения: Бригелла – хитрый крестьянин и Арлекин – веселый, неукротимый. Народны слуги классической французской сцены – Скапен Мольера и Фигаро Бомарше, народны образы умных, смелых, находчивых слуг у Лопе де Вега, Бена Джонсона, Мариво, Грибоедова, Гоголя, Карпенко-Карого.

В постоянном творческом общении с улицей, базаром, корчмой в течение многих веков находятся цирковые клоуны, мюзик-холльные куплетисты. Особенно разнообразны традиции и жанры английских эксцентриков. А. М. Горький вспоминал, как в Лондоне в свободный вечер в маленьком демократическом театрике – мюзик-холле – Ленин заразительно смеялся, глядя на клоунов и эксцентриков, а потом увлеченно говорил об эксцентризме как особой форме театрального искусства: «Тут есть какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного. Замысловато, а интересно!»

На рубеже двадцатого века вечное, ненасытное стремление человечества к образному, художественному осмыслению действительности породило новое, удивительно могучее, массовое, демократическое искусство – кино. И не удивительно, что первым игровым кинофильмом явился «Политый поливальщик» братьев Люмьер, маленький киноанекдот, похожий на газетную юмореску, комическая уличная сценка. Смешное быстрее всего завоевало зрителей для новых зрелищ – иллюзионов, синематографов, кинотеатров. Первыми артистами, завоевавшими популярность в кинематографе, были комики. Кинокомики! Многие из них – от старейшего, француза Андре Лида, до самого молодого, русского Юрия Никулина, – пришли из цирка, мюзик-холла, варьете. Их сюжеты и персонажи зачастую связаны с анекдотами, передаваемыми из уст в уста, с газетными карикатурами и фельетонами. Кинокомедия, как прилежная ученица, осваивала тысячелетний опыт литературы, театра, изобразительных искусств, не отрываясь от современного народного острословия. И вместе с тем могучие выразительные средства молодого искусства, его волшебная власть над временем, пространством и движением представили кинокомикам возможности, о которых не могли и мечтать их коллеги и предтечи на сцене, на эстраде, на газетной полосе. Кино, распространяя одновременно тысячи одинаковых копий фильма, обслуживая зрителей в огромных залах, по нескольку сеансов в день, дало комикам неслыханные аудитории. И короли смеха, любимцы экрана оплатили свою популярность разнообразием образов, сюжетов, трюков, комедийных жанров.

Они непохожи друг на друга – изящный Макс Линдер и неуклюжий Игорь Ильинский, никогда не улыбавшийся Бастер Китон и вечно смеющийся Норман Уиз-дом, хитроумный Верих, придурковатый Харпо Маркс и тщедушный Тото. Они несхожи не только внешне, но и по характерам, по методу смешного, по тому внутреннему идейному содержанию, которое несут их образы. Каждый комик представляет свое время, свою национальность. Французская кинокомедия отличается от американской, английская от русской, советской.

Но есть и общее, родовое, объединяющее всех комиков всех стран всех эпох. Это смех. Они смешны.

Что же это за благо, что за богатство, что за радость такая – смех ?

Почему люди смеются ?

Сказать, что причин столько же, сколько людей, – это, пожалуй, слишком. Но смеются люди и от физиологических причин, от щекотки, например, от ощущения до* вольства. Смеются от опьянения. Смеются люди и от радости: при встрече с друзьями, при победе в спорте, при успешном завершении работы. Смеются люди и от более сложных психологических причин: от ощущения свободы, гармонии, силы. От тонкой игры ума, от смелости и неожиданности суждений. Но главное, что вызывает смех, – это несоответствие формы и содержания, несоответствие намерений и достигнутых результатов, чувств и их выражения, внутреннего состояния и внешнего проявления, слова и дела, костюма и возраста, назначения предмета и его употребления. Смешны несоответствия во внешнем виде и поведении людей: люди слишком тучные или тощие, рассеянные или слишком сосредоточенные, неопрятные или слишком прилизанные, словом, не соответствующие общепринятым нормам, правилам и привычкам.

Различные несоответствия вызывают различные оттенки смеха. Мы знаем беззаботный, радостный, веселый смех и смех горький, смущенный, сквозь слезы. Мы знаем оглушительный, безудержный хохот и улыбку, чуть тронувшую уголки губ. Хорошие комики отлично знают все, что может рассмешить человека, разбираются во всех психологических оттенках. Прыжки неуемного Дида вызовут бурный хохот, томление худенького Этекса – легкий смешок, зритель будет смеяться над братьями Маркс, испытывая превосходство над ними, поражаясь бессмысленности их поступков. Различные несоответствия и оттенки смеха рождают разные комедийные жанры.

В быту и в рецензиях, а часто и в научных искусствоведческих трудах комедию называют жанром. Это не верно. Комедия – целая область искусства, состоящая из многих разновидностей или жанров. Разве схожи комедии, скажем, Гарольда Ллойда и Альберто Сорди ? Разве к единому жанру принадлежат новые советские комедии «Пес Барбос и необычный кросс» и «Неподдающиеся» или комедии Чаплина «Пилигрим » и «Диктатор » ?

Существуют комедии бытовые, героические, эксцентрические, социальные. Существуют так называемые «комические», обычно короткометражные, состоящие из нагромождения трюков, погонь, падений и драк. Существуют трагикомедии, сочетающие смешное с печальным, возвышенным, страшным. Существует множество видов музыкальных комедий – водевили, ревю, обозрения, кинооперетты. Комичными бывают социальные драмы и приключенческие фильмы. Разнообразны формы кинопародий – смешных подражаний эпопеям, драмам, историческим и биографическим боевикам. У всех этих жанров комедии – свои закономерности, но всем зритель предъявляет особые, специфические требования. Область комического многообразна и имеет две основные стихии – юмор и сатиру.

Юмор основан на смехе доброжелательном, одобрительном, радостном, сатира – на смехе обличительном, враждебном, разгневанном. Юмор – утверждает, сатира – отрицает. В жизни и в искусстве четких границ между юмором и сатирой нет. Они переплетаются, сочетаются, оттеняют друг друга. Но различие между ними позволяет комикам показывать свое отношение к явлениям жизни, одно утверждать, другое подвергать критике, высмеивать, отрицать.

Смех ярко выражает позицию человека по отношению к действительности. Поэтому комедия может быть идейна, тенденциозна, может активно участвовать в социальной и политической борьбе.

Не все комики используют эти боевые качества комедии. Братья Маркс, например , сознательно уводят своих зрителей от насущных вопросов жизни, в область абсурда, бессвязного нагромождения нелепостей. Мысли, выраженные Норманом Уиздомом, очень просты, можно сказать – примитивны. Посмеявшись над такими комедиями, получив радость от смеха, мы забываем об их содержании, а зачастую даже не можем сказать, о чем, собственно, они ?

Но высокая комедия всегда умна, целеустремленна. Как много сказал человечеству Чаплин о жестокости мира капитализма, о бесчеловечности эксплуатации человека у конвейера, о звериной сущности фашизма. Сколько гнева и презрения выразили советские комики Гарин, Мартинсон, Жаров, Чирков и другие, снимавшиеся в годы Великой Отечественной войны в антифашистских киноплакатах. Как глубока критика человеческой слабости и беспринципности в комедиях с участием Альберто Сорди, Алека Гиннеса, Тати или Этекса. Своими средствами, своим искусством лучшие комики мира борются за мир и прогресс, за счастье всего человечества.

Опыт показал, что из всех фильмов – комедии наиболее живучи. На экраны Франции выходят старые, созданные пятьдесят лет назад картины Макса Линдера, в Соединенных Штатах заново выпускают ленты Китона и Ллойда. Недавно у нас демонстрировалась картина, сделанная из отрывков комедий Игоря Ильинского. Даже самые ранние комедии Чаплина не прекращали своего экранного существования. Однако некоторые комедии и даже комики устарели, вызывают удивление, подчас сожаление, а не смех. Они принадлежали своей эпохе и отошли в историю вместе с ней. Отнесемся же к ним с благодарным уважением. А может быть, и их час настанет и о них вновь вспомнят ?

Как по арене цирка, по страницам этой книги пройдут перед вами, читатель, лучшие комики кинематографа разных эпох и разных стран. Мы выстроили их в хронологическом порядке, так как искусство их соприкасалось, предшественники влияли на последователей,ученики использовали , а иногда и опровергали опыт учителей.

Не всех комиков вы увидите. Объемы книг ограничены, а комических фильмов поставлено много тысяч. Вы не встретите в нашем сборнике замечательных русских комиков М. И. Жарова и С. А. Мартинсона, поляка Адольфа Дымшу, венгра Калмана Латабара: очерки о них помещены в уже вышедших сборниках «Актеры советского кино» и «Актеры зарубежного кино». Там же вы можете прочесть об артистах, известных не только комическими ролями, – Н. К. Крючкове, Чарльзе Лаутоне. Не рассказали мы об интересном индийском комике Радже Капуре, умело перенесшем приемы Чаплина и Рене Клера на родную индийскую почву и создавшем образ крестьянского парня—простака, попавшего в шумный и негостеприимный город. Нет очерка о замечательном комике Мексики, любимце всей Латинской Америки – Кантинфласе, создавшем образ находчивого, неунывающего крестьянина – пеона. Не коснулись мы японских, арабских комиков – о них мы почти ничего не знаем, их фильмов не было на нашем экране, а литературы о них почти нет.

Не поместили мы очерков о замечательных мастерах советской национальной кинематографии – о С. Жоржолиани, А. Хачаняне, Д. Капке» Р. Пир-Мухамедове, которые ждут серьезных исследований их творчества.

Как нам оправдаться ? Вспомнить великого теоретика всего смешного» почтенного Козьму Пруткова, справедливо утверждавшего, что никто не обнимет необъятного ? Или выразить надежду, что этот наш сборник – не последний ?

В одном мне хочется признаться совершенно чистосердечно. Мы не отважились включить в книжку портреты комедийных актрис. На наших страницах мелькнут имена прелестных партнерш Чаплина и Линдера – Мейбл Норман и Габи Морлей, имя подлинной звезды нашего киноискусства Любови Орловой.

А о волшебнице Янине Жеймо,трогательной Франческе Гааль, об изящной Клодетт Кольбер, черноокой Одри Хепберн, популярнейшей Брижитт Бардо, изобретательной Тамаре Носовой и «патриархессе» советской комедии Фаине Раневской – мы просто-напросто писать не решились. Не нашли в себе смелости. Не набрались опыта. Не собрались с духом.

Вот выпустим сборник про комиков, выслушаем все полагающиеся упреки, обвинения и советы, а потом, быть может, рискнем.

Кто же это – мы? Мы – это советские киноведы, кинокритики. Рядом с глубоко любимыми и почитаемыми нами комиками мы выходим на арену этой книги, стараясь скрыть волнение» держаться молодцом, не выказать страха. Мы – критики разных привязанностей и поколений. Брошюра старейшего из нас Эдгара Михайловича Арнольди «Комическая в кино» вышла еще в 1928 году, когда недавно окончившие киноведческий факультет ВГИКа Т. Хлоплянкина, Ю. Богомолов, М. Кушниров, А. Волков еще и не родились. Себе на помощь мы призвали наших друзей: польского кинокритика Зигмунта Калужинского и чешского журналиста Габриэля Лауба – с ними веселее! Итак, парад-алле! Знакомьтесь с комиками от Андре Дида до Юрия Никулина, с рыцарями смеха от начала двадцатого века до наших дней.

Р. Юренев

Андре Дид

Погоня за париком – 1905

Буаро наелся чесноку – 1906

Буаро – король воров – 1907

Кретинетти на балу – 1909

Штаны Кретинетти – 1910

Кретинетти-гипнотизер – 1911

Грибуй становится Буаро – 1912

Буаро-кирасир – 1913

Буаро добывает жену – 1913

Кретинетти и бразильские сапоги – 1914

Кретинетти боится цеппелинов – 1914

Механический человек – 1921

Тао – 1923

Фи-Фи – 1925

Мисс Хелиетт – 1927

В начале века молодой артист Андре Шапюи, сын мелкого государственного чиновника, примерный ученик классического лицея, прервавший учебу после внезапной смерти отца, приехал в Париж. Он прибыл на Лионский вокзал вместе с толпой юрких левантинцев, разбогатевших виноделов и рестораторов с юга, направляющихся в Париж рассеяться. И когда наемные экипажи с притихшими провинциалами умчались к площади Бастилии или по Аустерлицкому мосту на левый берег осматривать Пантеон и мануфактуру гобеленов, Андре Шапюи отправился на поиски недорогой гостиницы, подсчитывая, не поглотит ли она львиную долю его скромных сбережений.

И потянулись для него дни поисков работы, мучительно похожие друг на друга. Его маленькое птичье лицо с длинным массивным носом и непропорционально широким ртом, делающимся еще шире от неизменной добродушно-смущенной улыбки, примелькалось на актерских биржах. Несколько месяцев он играл в популярных труппах пантомимы «Прайс» и «Омер», и наконец ему повезло – Андре Шапюи был принят в самый известный мюзик-холл Франции– «Фоли-Бержер », этот слегка аристократизированный ярмарочный театр, куда приходили поглазеть на феноменального человека без рук, на силовые упражнения атлетов, полюбоваться ловкостью гимнастов и танцоров, послушать песенки в исполнении всемирно известных артистов.

ТАО

Плебейское имя Андре Шапюи плохо гармонировало с рассчитанным на международную клиентуру мещанским блеском прославленного мюзик-холла, и актер сменил его на более изысканное – Андре де Шапе. Видимо, малоизвестному комику было неуютно на огромной сцене «Фоли-Бержер», в представлениях, не связанных единым сюжетом, где нельзя было прикрыться авторитетом режиссера или раствориться в хитроумных перипетиях ловко сколоченного сюжета. И, добросовестно выполняя прыжки, забавная неуклюжесть которых была результатом упорной тренировки, получая пинки и неловко падая в комических сценках, он понимал, что он не популярен, что его номера, считавшиеся проходными, не обладают сенсационностью, способной взорвать холодное любопытство зала и заставить восторженно зашушукаться переполненное фойе. Вскоре он перешел в театр «Шатле». Для Андре де Шапе это означало не только переход на другую работу – с улицы Рише у бульвара Пуассоньер к набережной Сены. Это был важный шаг в творческой биографии, ибо актер избирал принципиально иную форму зрелища – театр феерий, где появляются феи и духи, где стулья превращаются в лестницы, постель – в ванну с холодной водой, где вдруг оживает мавр с ресторанной вывески и начинает опустошать стаканы клиентов, где жареные голуби неожиданно влетают в рот нарисованного на стене Гаргантюа, где герои погружаются на дно моря и сражаются с фантастическими чудовищами. Феерия была реальным доказательством существования чудес, возможностью за несколько прозаических су погрузиться в фантастический мир, где все невероятное становится обыденным. Но в эпоху беспроволочного телеграфа, первых автомобилей, завоевывающего мир электричества сами создатели уже трактовали феерию достаточно несерьезно, как бы дружески подмигивая зрителю-соучастнику, не верящему в старомодную романтику таинственных превращений.

В те годы работа в «Шатле» неминуемо приводила в кинематограф. Завсегдатаем театра был господин в подбитой лисьим мехом шубе с каракулевым воротником и в безупречном цилиндре, любивший в своих фильмах гримироваться под дьявола и получивший у историков кино прозвище «Мефистомельес ». Существуют указания, что Андре де Шапе был знаком с Мельесом и приезжал в его «ателье поз», но доказательства у нас имеются только косвенные.

Встреча с другим театралом кажется более вероятной. Бывший машинист сцены Люсьен Нонге приходил в театр вербовать статистов для студии «Патэ».

Двадцать пять франков – дневная плата актера на студии – оказались убедительным аргументом, и Андре де Шапе, ставший к тому времени Дидом, в 1905 году в толпе статистов бежал за париком лысого старика, который похитила для ей одной ведомых нужд какая-то птица. Эта веселая, стремительная, кувыркающаяся «Погоня за париком» стала его «боевым крещением» в кино.

Первым значительным успехом Дида была серия «Буаро», что в переводе означает «Пьянчужка». Фильмы серии длились всего лишь семь-десять минут. Дида размеры не интересовали, потому что сюжета, истории в его лентах практически не существовало. Была только четко выраженная в названии фильма цель, для достижения которой приходилось производить массу движений, куда-то бежать, через что-то перепрыгивать, падать, вмешиваться в яростные потасовки, от кого-то удирать, опрокидывая все на своем пути. Добивался ли герой своей цели или нет – зрителей это не интересовало, они не задавались философскими вопросами, а Буаро... Буаро был счастлив от представившейся возможности разрядить свой бурный темперамент. На экране он появлялся то в немудреном костюме мелкого клерка, то в расшитой шнурами форме скаута, то в огромной меховой шубе шофера. У него не было традиционных, раз навсегда закрепленных атрибутов одежды, ставших впоследствии неотъемлемой частью облика комических масок, таких, как котелок и разношенные ботинки Чаплина, канотье и очки Гарольда Ллойда или брюки на помочах Эла Сент-Джона. Создаваемых Дидом персонажей роднила, пожалуй, лишь лихорадочная одержимость движением, простодушная и потому заразительная радость человека, испытывающего упоение собственным динамизмом. А хаос, создаваемый Буаро в тесном экранном пространстве, только подчеркивал чувство обретенной свободы. Б любое, даже самое обычное с точки зрения житейской логики действие Буаро вкладывал столько темперамента, добавлял такое количество самых невероятных жестов, умудрялся выполнить его таким немыслимым образом, что действие это приобретало характер поистине фантастический. В картине «Буаро – король бокса», одеваясь, он влетал в брюки, вертясь на неизвестно откуда взявшейся трапеции; рубашку он не натягивал на себя, а вползал в нее, как в рыцарский панцирь. И в этой атмосфере неистовых алогизмов даже трюки вроде разросшейся головы или человека, расплющенного в тончайший лист, казались естественными и легко объяснимыми. Основанный на эффекте неожиданности, неожиданности ничем не оправданной и необъяснимой, этот юмор явно выдавал своих родоначальников – мюзик-холл и феерию. Здесь не было места ни для водевильной запутанности ситуаций, ни для психологической разработки характера героя. Экранный Буаро продолжал орнаментировать волшебной магией и акробатикой свои нехитрые сюжеты, словно он находился на сцене мюзик-холла.

КРЕТИНЕТТИ В КИНО

В «Первых шагах шофера» можно было обыграть эффекты головокружительной езды на лишенном управления автомобиле, в ленте «Буаро переселяется» – максимально использовать возможности переезда на новую квартиру для создания на экране истинной вакханалии разрушаемых вещей. Забавная лента «Буаро – король бокса» рассказывает о том, как наш тщедушный, всеми притесняемый герой, молниеносно научившись боксировать, так избивает своего обидчика, что голова того распухает до невероятных размеров.

Вот почему клиентура «Шатле» могла спокойно перекочевывать в темный зал кинотеатра, – там ее ожидало знакомое, близкое, издавна полюбившееся ей искусство.

МЕХАНИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Так, испытанные многолетней практикой феерий комические гэги Дида быстро сделали его имя популярным. И когда туринская кинофирма «Итала» искала во Франции очередную кандидатуру, она ни минуты не колебалась между создателем обожаемого всеми Буаро и тогда еще малоизвестным Максом Линдером.

В знаменитый на всю Европу своим искусственным шелком Турин Дид приехал, имея в кармане контракт, по которому он должен был ставить один фильм в неделю. Они появлялись с регулярностью традиционного воскресного приложения к газете и расходились по всему миру. Постоянный герой этих лент еще более динамичный, чем Буаро (ведь это Италия!) получил кличку Кретинетти. Грибуй, Беончелли, Джим, Торрибио, Санчос – вот лишь некоторые прозвища, под которыми Дид был знаком публике разных стран. Его ленты проникли и в Россию. В фирме Ханжонкова, прокатывавшей иностранные картины, русифицировали звучную итальянскую кличку «Кретинетти», назвав вечно падающего, терпящего любовные неудачи, спасающегося от полисменов и ... никогда не теряющего оптимизма тщедушного человечка Глупышкиным. Можно предположить, что фильмы с Дидом попадали к нам и раньше, можно предположить, что он был тем самым, упоминающимся в каталогах Патэ, Иваном Кривоногим, который неизвестно куда и зачем нес широченную доску, сметая ею все на своем пути. Точно известно только, что имя «Глупышкин» в кинематографической прессе впервые появилось в апреле 1909 года и что именно тогда «Андрей Дид, по сцене Глупышкин, подвизающийся на синематографических подмостках Италии», получил права гражданства в галерее любимцев русской публики. Он был самым непритязательным в этой галерее и не претендовал на восторженное поклонение, выспренние стихи и научные трактаты.

Дид очень старался. С завидной регулярностью выпускал, свой крохотные фильмики, приносившие фирме изрядный доход, непрерывно придумывал новые и новые сюжеты, чтобы не останавливалась все перемалывающая машина производства, изобретал трюки, два из которых стали его любимыми, если судить по частоте повторения, – головокружительный прыжок под облака и проламывание стены в стремительном движении.

А тем временем капризный законодатель кинематографической моды Париж уже рассылал по экранам мира своего нового полномочного представителя – Макса Линдера, а рекламные анонсы итальянских кинофирм спешили объявить о восхождении еще одной звезды, о появлении нового комического простака – Пренса Ригадена. Поняв, что быть первым в обойме второстепенных французских комиков, наводнивших Италию, не значит быть действительно первым, Дид едет в Париж, увозя с собой приятные воспоминания о туринских успехах й очаровательную партнершу – Валентину Фраскароли.

Дида встретили достаточно торжественно. Патэ сразу же предложил контракт: значительность этого факта была отмечена выпуском специального ролика, изображавшего возвращение комика из Италии.

Дид начал работу с того, что из Кретинетти снова превратился в Буаро: французское прозвище наряду с павильонами, декорациями и кинокамерами являлось собственностью фирмы.

В новой серии «Буаро» появляется мотив сна. Опьянение безудержным движением, из-за которого Дид, видимо, и получил свое прозвище, казалось теперь публике старомодным. Кинематограф с нахальством юного нувориша, заманивавший известных художников, уже стыдился своего балаганного прошлого, так что феерический юмор Дида мог получить права гражданства только в сновидениях. Участие Валентины Фраскароли усложнило сюжетную схему его фильмов: бездумные и бесцельные погони канули в прошлое, и теперь неуклюжие подвиги совершались лишь для того, чтобы получить улыбку или поцелуй дамы. Выиграв в житейской достоверности, фильмы Дида стали преснее, банальнее, они превратились в сотый или тысячный вариант распространеннейшей в раннем кинематографе коллизии – нежная красавица и завоевывающий ее благосклонность герой.

ПОЛИДОР

ТАО

Лишенный своей чудесной фантастики, втиснутый в узкие рамки инфантильного фарса, комизм Дида зачах. Сразу же после объявления войны призванный в армию, Дид, трясясь в реквизированных генералом Гальени парижских такси, направлявшихся на Марну, или скрючившись в сырых окопах, не чувствовал себя побежденным, был полон замыслов, не понимая, что его время прошло. Эпоха его расцвета бесповоротно кончилась, кончилась вместе с последним фильмом Мельеса, снятым в 1913 году, вместе с вырождением театра «Шатле», директор которого – Фонтане – вынужден был с грустью заявить, что исчезла вера в магию феерий и даже молодежь встречает самые головокружительные трюки скептической улыбкой. Измученный четырьмя годами окопной жизни, Дид уезжает в Италию, когда-то гостеприимно распахнувшую перед ним двери своих студий. Он приехал в то время, когда итальянское кино напоминало автомобиль, пытавшийся двигаться на уже однажды использованном горючем; обнищавшие» продюсеры странствовали по кинематографическим столицам Европы, пытаясь собрать деньги на монументальные фильмы типа «Кабирии», наводнявшие до войны экраны всего мира. Однако непритязательные ленты Дида, конечно, не могли соперничать с американской кинопродукцией. Снова Диду приходится совершить переезд – последний в его творческой биографии – в Париж. Он вернулся туда совершенно забытым, таким же безвестным, как и в самом начале своей карьеры» У него не было сил бороться, его постаревшее лицо все больше напоминало застывшую маску клоуна. Новое, послевоенное поколение режиссеров не знало Дида, ему пришлось по крупицам восстанавливать прежние связи, напоминать о себе знакомым и ограничиваться работой только в тех жанрах, которые были модны до войны, но по инерции продолжали существовать до сих пор. В 1923 году Гастон Равель, проведший, как и Дид, долгие годы на итальянских студиях, пригласил его сниматься в многосерийном фильме «Тао». Жорж Монка дал Диду эпизодическую роль в экранизации популярной когда-то оперетты «Мисс Хелиетт». Роль была настолько крохотной, что Дид не попал даже в съемочную группу, отправлявшуюся на фешенебельный пиренейский курорт Верне, а затем в Лондон. В «Мисс Хелиетт» он в последний раз появился на экране... Правда, затем ему предложили работать над фильмом «Уличные гимнасты», но фирма не собрала денег, и съемки были приостановлены. Про Андре Дида забыли или просто не захотели связываться с живой кинематографической окаменелостью. Адресный справочник «Весь кинематограф» в начале 30-х годов сообщил, что Андре Дид живет на улице Манен, в нищенском квартале Парижа – Бельвиль. Позднее, получив место реквизитора, он перебрался поближе к киностудии, в Жуанвиль, на берег Марны. Но после 1940 года фамилия его исчезает из адресных справочников. Точная дата смерти знаменитого комика неизвестна. После него осталось несколько фильмов в синематеках, беглые упоминания в истории кино да звучные прозвища, дожившие до наших дней.

В. Михалкович